Афанасий Фет
Я пришел к тебе с приветом…

«Я пришел к тебе с приветом…»

 
Я пришел к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало,
Что оно горячим светом
По листам затрепетало;
 
 
Рассказать, что лес проснулся,
Весь проснулся, веткой каждой,
Каждой птицей встрепенулся
И весенней полон жаждой;
 
 
Рассказать, что с той же страстью,
Как вчера, пришел я снова,
Что душа все так же счастью
И тебе служить готова;
 
 
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что́ буду
Петь, – но только песня зреет.
 

<1843>

Деревня

 
Люблю я приют ваш печальный,
И вечер деревни глухой,
И за́ лесом благовест дальный,
И кровлю, и крест золотой.
 
 
Люблю я немятого луга
К окну подползающий пар,
И тесного, тихого круга
Не раз долитой самовар.
 
 
Люблю я на тех посиделках
Старушки чепец и очки;
Люблю на окне на тарелках
Овса золотые злачки;
 
 
На столике близко к окошку
Корзину с узорным чулком,
И по полу резвую кошку
В прыжках за проворным клубком;
 
 
И милой, застенчивой внучки
Красивый девичий наряд,
Движение бледненькой ручки
И робко опущенный взгляд;
 
 
Прощанье смолкающих пташек
И месяца бледный восход,
Дрожанье фарфоровых чашек
И речи замедленный ход;
 
 
И собственной выдумки сказки,
Прохлады вечерней струю
И вас, любопытные глазки,
Живую награду мою!
 

<1842>

Узник

 
Густая крапива
Шумит под окном,
Зеленая ива
Повисла шатром;
 
 
Веселые лодки
В дали голубой;
Железо решетки
Визжит под пилой.
 
 
Бывалое горе
Уснуло в груди,
Свобода и море
Горят впереди.
 
 
Прибавилось духа,
Затихла тоска,
И слушает ухо,
И пилит рука.
 

<1843>

«Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад…»

 
Люди спят; мой друг, пойдем в тенистый сад.
Люди спят; одни лишь звезды к нам глядят.
Да и те не видят нас среди ветвей
И не слышат – слышит только соловей…
Да и тот не слышит, – песнь его громка;
Разве слышат только сердце да рука:
Слышит сердце, сколько радостей земли,
Сколько счастия сюда мы принесли;
Да рука, услыша, сердцу говорит,
Что чужая в ней пылает и дрожит,
Что и ей от этой дрожи горячо,
Что к плечу невольно клонится плечо…
 

<1853>

Сосны

 
Средь кленов девственных и плачущих берез
Я видеть не могу надменных этих сосен;
Они смущают рой живых и сладких грез,
        И трезвый вид мне их несносен.
 
 
В кругу воскреснувших соседей лишь оне
Не знают трепета, не шепчут, не вздыхают
И, неизменные, ликующей весне
        Пору́ зимы напоминают.
 
 
Когда уронит лес последний лист сухой
И, смолкнув, станет ждать весны и возрожденья, —
Они останутся холодною красой
        Пугать иные поколенья.
 

<1854>

Больной

 
Его томил недуг. Тяжелый зной печей,
Казалось, каждый вздох оспаривал у груди.
Его томил напев бессмысленных речей,
Ему противны стали люди.
 
 
На стены он кругом смотрел как на тюрьму,
Он обращал к окну горящие зеницы,
И света Божьего хотелося ему —
Хотелось воздуха, которым дышат птицы.
 
 
А там, за стеклами, как чуткий сон легки,
С востока яркого всё шире дни летели,
И солнце теплое, морозам вопреки,
Вдоль крыш развесило капели.
 
 
Просиживая дни, он думал все одно:
«Я знаю, небеса весны меня излечут…»
И ждал он: скоро ли весна пахнёт в окно
И там две ласточки, прижавшись, защебечут?
 

<1855>

В саду

 
Приветствую тебя, мой добрый, старый сад,
Цветущих лет цветущее наследство!
С улыбкой горькою я пью твой аромат,
Которым некогда мое дышало детство.
 
 
Густые липы те ж, но заросли слова,
Которые в тени я вырезал искусно,
Хватает за ноги заглохшая трава,
И чувствую, что там, в лесу, мне будет грустно.
 
 
Как будто с трепетом здесь каждого листа
Моя пробудится и затрепещет совесть,
И станут лепетать знакомые места
Давно забытую, оплаканную повесть.
 
 
И скажут: «Помним мы, как ты играл и рос,
Мы помним, как потом, в последний час разлуки,
Венком из молодых и благовонных роз
Тебя здесь нежные благословляли руки.
 
 
Скажи: где розы те, которые такой
Веселой радостью и свежестью дышали?»
Одни я раздарил с безумством и тоской,
Другие растерял – и все они увяли.
 
 
А вы – вы молоды и пышны до конца.
Я рад – и радости вполне вкусить не смею;
Стою как блудный сын перед лицом отца,
И плакать бы хотел – и плакать не умею!
 

<1854>

Первая борозда

 
Со степи́ зелено-серой
Подымается туман,
И торчит еще Церерой
Ненавидимый бурьян.
 
 
Ржавый плуг опять светлеет;
Где волы, склонясь, прошли,
Лентой бархатной чернеет
Глыба взрезанной земли.
 
 
Чем-то блещут свежим, нежным
Солнца вешние лучи,
Вслед за пахарем прилежным
Ходят жадные грачи.
 
 
Ветерок благоухает
Сочной почвы глубиной, —
И Юпитера встречает
Лоно Геи молодой.
 

<1854>

«Ты расточительна на милые слова…»

 
Ты расточительна на милые слова,
А в сердце мне не шлешь отрадного привета
И втайне думаешь: причудлива, черства
      Душа суровая поэта.
 
 
Я тоже жду; я жду, нельзя ли превозмочь
Твоей холодности, подметить миг участья,
Чтобы в глазах твоих, загадочных как ночь,
      Затрепетали звезды счастья.
 
 
Я жду, я жажду их; мечтателю в ночи
Сиянья не встречать пышнее и прелестней,
И знаю – низойдут их яркие лучи
      Ко мне и трепетом, и песней.
 

<1854>

Лес

 
Куда ни обращаю взор,
Кругом синеет мрачный бор
И день права свои утратил.
В глухой дали стучит топор,
Вблизи стучит вертлявый дятел.
 
 
У ног гниет столетний лом,
Гранит чернеет, и за пнем
Прижался заяц серебристый,
А на сосне, поросшей мхом,
Мелькает белки хвост пушистый.
 
 
И путь заглох и одичал,
Позеленелый мост упал
И лег, скосясь, во рву размытом,
И конь давно не выступал
По нем подкованным копытом.
 

<1854>

«Какое счастие: и ночь, и мы одни!…»

 
Какое счастие: и ночь, и мы одни!
Река – как зеркало и вся блестит звездами;
А там-то… голову закинь-ка да взгляни:
Какая глубина и чистота над нами!
 
 
О, называй меня безумным! Назови
Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею
И в сердце чувствую такой прилив любви,
Что не могу молчать, не стану, не умею!
 
 
Я болен, я влюблен; но, мучась и любя —
О слушай! о пойми! – я страсти не скрываю,
И я хочу сказать, что я люблю тебя —
Тебя, одну тебя люблю я и желаю!
 

<1854>

«Что за ночь! Прозрачный воздух скован…»

 
Что за ночь! Прозрачный воздух скован;
Над землей клубится аромат.
О, теперь я счастлив, я взволнован,
О, теперь я высказаться рад!
 
 
Помнишь час последнего свиданья!
Безотраден сумрак ночи был;
Ты ждала, ты жаждала признанья —
Я молчал: тебя я не любил.
 
 
Холодела кровь, и сердце ныло:
Так тяжка была твоя печаль;
Горько мне за нас обоих было,
И сказать мне правду было жаль.
 
 
Но теперь, когда дрожу и млею
И, как раб, твой каждый взор ловлю,
Я не лгу, назвав тебя своею
И клянясь, что я тебя люблю!
 

<1854>

«В пору́ любви, мечты, свободы…»

 
В пору́ любви, мечты, свободы,
В мерцаньи розового дня
Язык душевной непогоды
Был непонятен для меня.
 
 
Я забавлялся над словами,
Что будто по душе иной
Проходит злоба полосами,
Как тень от тучи громовой.
 
 
Настало время отрезвляться,
И долг велел – в немой борьбе
Навстречу людям улыбаться,
А горе подавлять в себе.
 
 
Я побеждал. В душе сокрыта,
Беда спала… Но знал ли я,
Как живуща́, как ядовита
Эдема старая змея!
 
 
Находят дни, – с самим собою
Бороться сердцу тяжело,
И духа злобы над душою
Я слышу тяжкое крыло.
 

<1855>

Ива

 
Сядем здесь, у этой ивы,
Что за чудные извивы
На коре вокруг дупла!
А под ивой как красивы
Золотые переливы
Струй дрожащего стекла!
 
 
Ветви сочные дугою
Перегнулись над водою,
Как зеленый водопад;
Как живые, как иглою,
Будто споря меж собою,
Листья воду бороздят.
 
 
В этом зеркале под ивой
Уловил мой глаз ревнивый
Сердцу милые черты…
Мягче взор твой горделивый…
Я дрожу, глядя, счастливый,
Как в воде дрожишь и ты.
 

<1854>

Знакомке с юга

 
На север грустный с пламенного юга,
Прекрасных дней прекрасная подруга,
Ты мне привет отрадный принесла.
Но холодом полночным все убило,
Что сердце там так искренно любило
И чем душа так радостно цвела.
 
 
О, как бы я на милый зов ответил
Там, где луны встающей диск так светел,
Где солнца блеск живителен и жгуч,
Где дышит ночь невыразимой тайной
И теплятся над спящею Укра́йной
В лучах лазурных звезды из-за туч,
 
 
И грезит пруд, и дремлет тополь сонный,
Вдоль туч скользя вершиной заостренной,
Где воздух, свет и думы – заодно,
И грудь дрожит от страсти неминучей,
И веткою все просится пахучей
Акация в раскрытое окно!
 

<1854>

Ивы и березы

 
Березы севера мне милы, —
Их грустный, опущённый вид,
Как речь безмолвная могилы,
Горячку сердца холодит.
 
 
Но ива, длинными листами
Упав на лоно ясных вод,
Дружней с мучительными снами
И дольше в памяти живет.
 
 
Лия таинственные слезы
По рощам и лугам родным,
Про горе шепчутся березы
Лишь с ветром севера одним.
 
 
Всю землю, грустно-сиротлива,
Считая родиной скорбей,
Плакучая склоняет ива
Везде концы своих ветвей.
 

<1843>, <1856>

У камина

 
Тускнеют угли. В полумраке
Прозрачный вьется огонек.
Так плещет на багряном маке
Крылом лазурным мотылек.
 
 
Видений пестрых вереница
Влечет, усталый теша взгляд,
И неразгаданные лица
Из пепла серого глядят.
 
 
Встает ласкательно и дружно
Былое счастье и печаль,
И лжет душа, что ей не нужно
Всего, чего глубо́ко жаль.
 

1856

Грезы

 
Мне снился сон, что сплю я непробудно,
Что умер я и в грезы погружен;
И на меня ласкательно и чудно
Надежды тень навеял этот сон.
 
 
Я счастья жду, какого – сам не знаю.
Вдруг колокол – и все уяснено;
И, просияв душой, я понимаю,
Что счастье в этих звуках. – Вот оно!
 
 
И звуки те прозрачнее, и чище,
И радостней всех голосов земли;
И чувствую – на дальнее кладбище
Меня под них, качая, понесли.
 
 
В груди восторг и сдавленная мука,
Хочу привстать, хоть раз еще вздохнуть
И, на волне ликующего звука
Умчася вдаль, во мраке потонуть.
 

<1859>

«Молчали листья, звезды рдели…»

 
Молчали листья, звезды рдели,
               И в этот час
С тобой на звезды мы глядели,
               Они – на нас.
 
 
Когда все небо так глядится
               В живую грудь,
Как в этой груди затаится
               Хоть что-нибудь?
 
 
Все, что хранит и будит силу
               Во всем живом,
Все, что уносится в могилу
               От всех тайком,
 
 
Что чище звезд, пугливей ночи,
               Страшнее тьмы,
Тогда, взглянув друг другу в очи,
               Сказали мы.
 

14 ноября 1859

«Если ты любишь, как я, бесконечно…»

 
Если ты любишь, как я, бесконечно,
Если живешь ты любовью и дышишь, —
Руку на грудь положи мне беспечно:
Сердца биенья под нею услышишь.
 
 
О, не считай их! в них, силой волшебной,
Каждый порыв переполнен тобою;
Так в роднике за струею целебной
Прядает влага горячей струею.
 
 
Пей, отдавайся минутам счастливым, —
Трепет блаженства всю душу обнимет;
Пей – и не спрашивай взором пытливым,
Скоро ли сердце иссякнет, остынет.
 

<1859>

«Отчего со всеми я любезна…»

 
Отчего со всеми я любезна,
Только с ним нас разделяет бездна?
Отчего с ним, хоть его бегу я,
Не встречаться всюду не могу я?
Отчего, когда его увижу,
Словно весь я свет возненавижу?
Отчего, как с ним должна остаться,
Так и рвусь над ним же издеваться?
Отчего – кто разрешит задачу? —
До зари потом всю ночь проплачу?
 

<1882>

«В душе, измученной годами…»

 
В душе, измученной годами,
Есть неприступный чистый храм,
Где все нетленно, что судьбами
В отраду посылалось нам.
 
 
Для мира путь к нему заглохнет, —
Но в этот девственный тайник,
Хотя б и мог, скорей иссохнет,
Чем путь укажет мой язык.
 
 
Скажи же – ка́к, при первой встрече,
Успокоительно светла,
Вчера – о, как оно далече! —
Живая ты в него вошла?
 
 
И вот отныне поневоле
В блаженной памяти моей
Одной улыбкой нежной боле,
Одной звездой любви светлей.
 

1867

«Чем безнадежнее и строже…»

 
Чем безнадежнее и строже
Года разъединяют нас,
Тем сердцу моему дороже,
Дитя, с тобой крылатый час.
 
 
Я лет не чувствую суровых,
Когда в глаза ко мне порой
Из-под ресниц твоих шелковых
Заглянет ангел голубой.
 
 
Не в силах ревности мятежность
Я победить и скрыть печаль, —
Мне эту девственную нежность
В глазах толпы оставить жаль!
 
 
Я знаю, жизнь не даст ответа
Твоим несбыточным мечтам,
И лишь одна душа поэта —
Их вечно празднующий храм.
 

1861 (?)

«Толпа теснилася. Рука твоя дрожала…»

 
Толпа теснилася. Рука твоя дрожала,
Сдвигая складками бегущий с плеч атлас.
Я знаю: «завтра» ты невнятно прошептала;
Потом ты вспыхнула и скрылася из глаз.
 
 
А он? С усилием сложил он накрест руки,
Стараясь подавить восторг в груди своей,
И часа позднего пророческие звуки
Смешались с топотом помчавшихся коней.
 
 
Казались без конца тебе часы ночные;
Ты не смежила вежд горячих на покой,
И сильфы резвые и феи молодые
Всё «завтра» до зари шептали над тобой.
 

<1860>

Купальщица

 
Игривый плеск в реке меня остановил.
Сквозь ветви темные узнал я над водою
Ее веселый лик – он двигался, он плыл, —
Я голову признал с тяжелою косою.
 
 
Узнал я и наряд, взглянув на белый хрящ,
И превратился весь в смущенье и тревогу,
Когда красавица, прорвав кристальный плащ,
Вдавила в гладь песка младенческую ногу.
 
 
Она предстала мне на миг во всей красе,
Вся дрожью легкою объята и пугливой.
Так пышут холодом на утренней росе
Упругие листы у лилии стыдливой.
 

<1865>

Роза

 
У пурпурной колыбели
Трели мая прозвенели,
Что весна опять пришла.
Гнется в зелени береза,
И тебе, царица роза,
Брачный гимн поет пчела.
 
 
Вижу, вижу! счастья сила
Яркий свиток твой раскрыла
И увлажила росой.
Необъятный, непонятный,
Благовонный, благодатный
Мир любви передо мной.
 
 
Если б движущий громами
Повелел между цветами
Цвесть нежнейшей из богинь,
Чтоб безмолвною красою
Звать к любви, когда весною
Темен лес и воздух синь, —
 
 
Ни Киприда и ни Геба,
Спрятав в сердце тайны неба
И с безмолвьем на челе,
В час блаженный расцветанья
Больше страстного признанья
Не поведали б земле.
 

1864 (?)

Псевдопоэту

 
Молчи, поникни головою,
Как бы представ на страшный суд,
Когда случайно пред тобою
Любимца муз упомянут!
 
 
На рынок! Там кричит желудок,
Там для стоокого слепца
Ценней грошовый твой рассудок
Безумной прихоти певца.
 
 
Там сбыт малеванному хламу,
На этой затхлой площади́, —
Но к музам, к чистому их храму,
Продажный раб, не подходи!
 
 
Влача по прихоти народа
В грязи низкопоклонный стих,
Ты слова гордого: свобода
Ни разу сердцем не постиг.
 
 
Не возносился богомольно
Ты в ту свежеющую мглу,
Где беззаветно лишь привольно
Свободной песне да орлу.
 

1866

«С какой я негою желанья…»

 
С какой я негою желанья
Одной звезды искал в ночи!
Как я любил ее мерцанье,
Ее алмазные лучи!
 
 
Хоть на заре, хотя мгновенно
Средь набежавших туч видна,
Она так явно, так нетленно
На небе теплилась одна.
 
 
Любовь, участие, забота
Моим очам дрожали в ней
В степи, с речного поворота,
С ночного зеркала морей.
 
 
Но столько думы молчаливой
Не шлет мне луч ее нигде,
Как у корней плакучей ивы,
В твоем саду, в твоем пруде.
 

<1863>

«Я уезжаю. Замирает…»

 
Я уезжаю. Замирает
В устах обычное «прости».
Куда судьба меня кидает?
Куда мне грусть мою нести?
 
 
Молчу. Ко мне всегда жестокой
Была ты много, много лет, —
Но, может быть, в стране далекой
Я вдруг услышу твой привет.
 
 
В долине иногда, прощаясь,
Крутой минувши поворот,
Напрасно странник, озираясь,
Другого голосом зовет.
 
 
Но смерклось, – над стеною черной
Горят извивы облаков, —
И там, внизу, с тропы нагорной
Ему прощальный слышен зов.
 

Середина 50-х годов

Зевс

 
Шум и гам, – хохочут девы,
В медь колотят музыканты,
Под визгливые напевы
Скачут, пляшут корибанты.
 
 
В кипарисной роще Крита
Вновь заплакал мальчик Реи,
Потянул к себе сердито
Он сосцы у Амальтеи.
 
 
Юный бог уж ненавидит,
Эти крики местью дышат, —
Но земля его не видит,
Небеса его не слышат.
 

15 ноября 1859

Бабочка

 
Ты прав. Одним воздушным очертаньем
                        Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем —
                        Лишь два крыла.
 
 
Не спрашивай: откуда появилась?
                        Куда спешу?
Здесь на цветок я легкий опустилась,
                        И вот – дышу.
 
 
Надолго ли, без цели, без усилья,
                        Дышать хочу?
Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья
                        И улечу.
 

<1884>

Вольный сокол

 
Не воскормлен ты пищей нежной,
Не унесен к зиме в тепло,
И каждый час рукой прилежной
Твое не холено крыло.
 
 
Там, над скалой, вблизи лазури,
На умирающем дубу,
Ты с первых дней изведал бури
И с ураганами борьбу.
 
 
Дразнили молодую силу
И зной, и голод, и гроза,
И восходящему светилу
Глядел ты за море в глаза.
 
 
Зато, когда пора приспела,
С гнезда ты крылья распустил
И, взмахам их доверясь смело,
Ширяясь, по́ небу поплыл.
 

<1884>

«Жду я, тревогой объят…»

 
Жду я, тревогой объят,
Жду тут на самом пути:
Этой тропой через сад
Ты обещалась прийти.
 
 
Плачась, комар пропоет,
Свалится плавно листок…
Слух, раскрываясь, растет,
Как полуночный цветок.
 
 
Словно струну оборвал
Жук, налетевши на ель;
Хрипло подругу позвал
Тут же у ног коростель.
 
 
Тихо под сенью лесной
Спят молодые кусты…
Ах, как пахнуло весной!..
Это наверное ты!
 

13 декабря 1886

«Как беден наш язык! – Хочу и не могу…»

 
Как беден наш язык! – Хочу и не могу. —
Не передать того ни другу, ни врагу,
Что буйствует в груди прозрачною волною.
Напрасно вечное томление сердец,
И клонит голову маститую мудрец
Пред этой ложью роковою.
 
 
Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И темный бред души и трав неясный запах;
Так, для безбрежного покинув скудный дол,
Летит за облака Юпитера орел,
Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.
 

11 июня 1887

«Ты помнишь, что́ было тогда…»

 
Ты помнишь, что́ было тогда,
Как всюду ручьи бушевали
И птиц косяками стада
На север, свистя, пролетали.
 
 
И видели мы средь ветвей,
Еще не укрытых листами,
Как, глазки закрыв, соловей
Блаженствовал в песне над нами.
 
 
К себе зазывала любовь
И блеском и страстью пахучей,
Не только весельем дубов,
Но счастьем и ивы плакучей.
 
 
Взгляни же вокруг ты теперь:
Все грустно молчит, умирая,
И настежь раскинута дверь
Из прежнего светлого рая.
 
 
И новых приветливых звезд,
И новой любовной денницы,
Трудами измучены гнезд,
Взалкали усталые птицы.
 
 
Не может ничто устоять
Пред этой тоской неизбежной,
И скоро пустынную гладь
Оденет покров белоснежный.
 

6 сентября 1885

«Если радует утро тебя…»

 
Если радует утро тебя,
Если в пышную веришь примету, —
Хоть на время, на миг полюбя,
Подари эту розу поэту.
 
 
Хоть полюбишь кого, хоть снесешь
Не одну ты житейскую гро́зу, —
Но в стихе умиленном найдешь
Эту вечно душистую розу.
 

10 января 1887

«Долго снились мне вопли рыданий твоих…»

 
Долго снились мне вопли рыданий твоих, —
То был голос обиды, бессилия плач;
Долго, долго мне снился тот радостный миг,
Как тебя умолил я – несчастный палач.
 
 
Проходили года, мы умели любить,
Расцветала улыбка, грустила печаль;
Проносились года, – и пришлось уходить:
Уносило меня в неизвестную даль.
 
 
Подала ты мне руку, спросила: «Идешь?»
Чуть в глазах я заметил две капельки слез;
Эти искры в глазах и холодную дрожь
Я в бессонные ночи навек перенес.
 

2 апреля 1886

«В вечер такой золотистый и ясный…»

 
В вечер такой золотистый и ясный,
В этом дыханьи весны всепобедной
Не поминай мне, о друг мой прекрасный,
Ты о любви нашей робкой и бедной.
 
 
Дышит земля всем своим ароматом,
Небу разверстая, только вздыхает;
Самое небо с нетленным закатом
В тихом заливе себя повторяет.
 
 
Что же тут мы или счастие наше?
Как и помыслить о нем не стыдиться?
В блеске, какого нет шире и краше,
Нужно безумствовать – или смириться!
 

Январь 1886

Quasi Una Fantasia^[7]

 
Сновиденье,
Пробужденье,
Тает мгла.
Как весною,
Надо мною
Высь светла.
 
 
Неизбежно,
Страстно, нежно
Уповать,
Без усилий
С плеском крылий
Залетать
 
 
В мир стремлений,
Преклонений
И молитв;
Радость чуя,
Не хочу я,
Ваших битв.
 

31 декабря 1889

Ракета

 
Горел напрасно я душой,
Не озаряя ночи черной:
Я лишь вознесся пред тобой
Стезею шумной и проворной.
 
 
Лечу на смерть вослед мечте.
Знать, мой удел – лелеять грезы
И там со вздохом в высоте
Рассыпать огненные слезы.
 

24 января 1888

Она

 
Две незабудки, два сапфира —
Ее очей приветный взгляд,
И тайны горнего эфира
В живой лазури их сквозят.
 
 
Ее кудрей руно златое
В таком свету, какой один,
Изображая неземное,
Сводил на землю Перуджин
 

20 марта 1889

«Людские так грубы слова…»

 
Людские так грубы слова,
Их даже нашептывать стыдно!
На цвет, проглянувший едва,
Смотреть при тебе мне завидно,
 
 
Вот роза раскрыла уста, —
В них дышит моленье немое:
Чтоб ты пребывала чиста,
Как сердце ее молодое.
 
 
Вот, нежа дыханье и взор,
От счастия роза увяла,
И свой благовонный убор
К твоим же ногам разроняла.
 

Начало октября 1889

«Из тонких линий идеала…»

 
Из тонких линий идеала,
Из детских очерков чела
Ты ничего не потеряла,
Но все ты вдруг приобрела.
 
 
Твой взор открытей и бесстрашней,
Хотя душа твоя тиха;
Но в нем сияет рай вчерашний
И соучастница греха.
 

11 ноября 1890

«Весь вешний день среди стремленья…»

 
Весь вешний день среди стремленья
Ты безотрадно провела
И след улыбки утомленья
В затишье ночи принесла.
 
 
Но, верить и любить готова,
Душа к стопам твоим летит,
И все мне кажется, что снова
Живее цвет твоих ланит.
 
 
Кто, сердцеведец, разгадает,
Что́ в этом кроется огне?
Былая скорбь, что угасает,
Или заря навстречу мне?
 

21 января 1891

«Роящимся мечтам лететь дав волю…»

 
Роящимся мечтам лететь дав волю
       К твоим стопам,
Тебя никак смущать я не дозволю
       Любви словам.
 
 
Я знаю, мы из разных поколений
       С тобой пришли,
Несходных слов и розных откровений
       Мы принесли.
 
 
Перед тобой во храмине сердечной
       Я затворюсь
И юности ласкающей и вечной
       В ней помолюсь.
 

14 мая 1891

«Ель рукавом мне тропинку завесила…»

 
Ель рукавом мне тропинку завесила.
              Ветер. В лесу одному
Шумно, и жутко, и грустно, и весело, —
              Я ничего не пойму.
 
 
Ветер. Кругом всё гудет и колышется,
              Листья кружатся у ног,
Чу, там вдали неожиданно слышится
              Тонко взывающий рог.
 
 
Сладостен зов мне глашатая медного!
              Мертвые что́ мне листы!
Кажется, издали странника бедного
              Нежно приветствуешь ты.
 

4 ноября 1891