Адольф Дебарроль
Тайны руки. Как узнать жизнь, характер и будущее по линиям руки
Золотая карманная библиотека
© ЗАО «Центрполиграф», 2010
Предисловие автора
Если изучение френологии, хиромантии и других наук, имеющих целью определять человеческий характер и инстинкты, есть только бесполезное времяпрепровождение, если оно хоть на минуту перестает быть серьезным, если оно только развлечение для восторженных умов, для воображения, жадного до чудесного, тогда оно достойно осуждения, ибо необходимо ведет к заблуждениям и суеверию. Но если изучение этих наук основано на истине, то, как бы страстно ни отдавались ему, эта страсть все-таки будет ничтожна, не только сравнительно с материальными преимуществами, доставляемыми им, но и потому, что науки эти призваны играть неоценимую роль в воспитании наших детей.
От того, дурно или хорошо направлено воспитание, зависит, как известно, счастье или несчастье целой жизни. Человек с прекрасной умственной и душевной организацией может, конечно, рано или поздно сойти с ложного пути, по которому его направили в юности, но возвышенные натуры редки.
В настоящую минуту для нас не особенно важно, имеют ли звезды влияние на наши инстинкты. Допуская всякое другое влияние, мы должны все-таки признать, что тем не менее справедливо, что мы родимся с индивидуальными наклонностями, с достоинствами и недостатками, присущими нашей натуре. Эти наклонности ведут нас или к счастью, или к гибели, смотря по тому, какое направление мы им дадим. На большую или меньшую разумность этого направления явно влияет воспитание, полученное нами. Если же воспитание имеет такое влияние на индивидуальное счастье и на общее счастье, почему бы не поискать объяснения этому, почему бы не постараться улучшить его всеми возможными способами? Почему бы после зрелого испытания не приложить к нему те усовершенствования, которые были предъявлены и, так сказать, освещены доказательствами?
Цель стоит того, чтобы задуматься над этим. Этого требует здравый рассудок.
Но философская школа не окончила еще свой путь: она идет, скептическая и восприимчивая, идет, каждый раз оставляя завоевания прогресса, который она в свое время подобрала. Она идет подобно потоку, который вместе с корабельными обломками уносит в своем течении частички золота.
До сих пор еще смеются над френологией, над хиромантией и над другими сокровенными науками, но смеются все тише, ибо рано или поздно наступит день и истина должна открыться.
Ждите, когда умолкнет эхо последних сомнений. Ждите терпеливо!
Придет время, когда благодаря этим не понятым пока наукам люди не смогут притворяться и покажутся без масок, и это время недалеко.
Те, которые познают эти науки и найдут им применение, приобретут такое преимущество над другими в пользовании жизнью, что эти последние, устав быть отгадываемыми, в свою очередь, станут изучать эти науки, и тогда человечество сделает громадный шаг вперед. Пускай всегда будут люди, закрывающие глаза перед каким бы то ни было светом, потому что всегда есть разряд людей, которые призваны руководить, и разряд людей, призванных покоряться; но свет знания будет так ярок, что и этим, вторым, необходимо будет принять участие в общем движении.
Должно признать, что, если френология и хиромантия требуют непременного согласия от тех, характер которых хотят изучить, то для хирогномии[1] достаточно одного взгляда.
Сближаясь с человеком, с которым он желает сблизиться или стать его протектором, гадатель уже знает, как ему взяться за дело. Если он имел дело с врагом, ему уже заранее известна слабая сторона этого врага и с какой стороны можно ждать от него нападения.
Но возвратимся к нашей исходной точке.
С детьми вовсе не нужно никаких предосторожностей: с ними не может быть никаких нечаянностей. С ними и френология, и хиромантия, и хирогномия, даже физиогномика могут быть употребляемы по вашему желанию.
И если науки эти – истина, если с их помощью можно узнать способности и наклонности маленького существа, появившегося на свет, и постараться развить их начиная с первых младенческих лет ребенка, то какую услугу можно оказать ему!
Каждый, даже не слишком одаренный человек имеет по крайней мере неорганизованный, нестройный рассудок, туманный разум, который только тогда становится по-настоящему рассудительным и разумным, когда его рассудок и разум направлены к той или иной цели, к которой они действительно призваны, потому что в ней только – полезность их бытия. Как силен был бы мир, если бы ни одна божественная искра высшего разума не была обронена, как ни одна былинка не должна быть затеряна в природе.
Люди не потому только слабы, что они растут подобно былинкам, послушные высшему голосу великой Матери-природы, но потому, что невежество или глупость мешают им услышать этот голос, беспрестанно нашептывая в уши иные слова.
Неужели вы думаете, что так будет всегда? Плод не достигает своей зрелости сразу. Ему нужны дождливые и солнечные дни: вначале образуется завязь, потом цветок, и, наконец, появляется плод. Для его зрелости необходимы месяцы, месяцы и времена года; зрелость может быть задержана свежестью последних осенних дней, ранними морозами приближающейся зимы. И все-таки плод созревает.
Потому что, если Господь где-то написал Свою волю, необходимо, чтобы она рано или поздно была прочтена. Вот почему неизбежно является кто-то, чтобы объяснить волю Господа, указать, что настало время и плод созрел.
Милость Божья бесконечна!
Все просвещение и все науки Господь вместил в природу, только Он требовал размышления для того, чтобы ее понять, изучения для того, чтобы познать.
Когда студент-медик режет труп, он одновременно и удивляется, и восхищается. Ни одна редкость не сравнится с внутренним строением человеческого тела, но для того, чтобы открыть эти чудеса, необходимо было, чтобы любовь к науке вложила скальпель в руки мыслителей. И наружные формы тела не менее удивительны, но к чудесам, которые наблюдаешь ежедневно, скоро присматриваются.
Провидение по собственному произволу, который может смутить легкомысленное сердце, сотворило и сильных и слабых, и богатых и бедных, и властелинов и рабов, и могущественных и беспомощных.
В то же время во имя разума и справедливости, для того чтобы оставить человеку свободную волю и средства к защите, чтобы помешать ему склоняться на каждом шагу, так как жизнь даже для сильных и могущественных есть беспрерывная борьба, оно (Провидение) «написало» характер каждого на его лице, на неровностях его черепа, на форме его рук. И так же, как сказало оно земледельцу: «Взборозди грудь земли, чтоб бросить в нее семя, которое должно питать тебя»; как сказало пловцу: «Ищи перлы в глубине моря», – так же сказало оно каждому из нас: «Учись читать! Без труда я не даю ничего; я в лавровые венки вплетаю крапиву, которая жжет лоб; в пиршественные блюда я выжимаю яд болезней; к богатству я присоединяю скуку и пресыщение; я беру плату за каждое наслаждение, потому что наслаждение есть награда и должна быть куплена усилием».
«Ищи и обрящешь».
И время от времени, сжалившись над людскими дурачествами и ослеплением, Провидение посылает на Землю богато одаренного талантами человека, долженствующего научить людей.
Иногда это бывает поэт, ибо поэзия есть лихорадка разума, и эти избранники могут в опьянении порывов своей души прийти в сношение с высшим миром и, роняя бессвязные слова, подобно Кумской сивилле[2], осветить тьму неизвестного.
Приходят то какой-нибудь великий капитан, который собирает все нации, то цивилизованный законодатель, и наконец является прорицатель.
То Орфей, Гермес, Вергилий, Аполлон.
Иногда – Лафатер[3].
Лафатер читает на лице человека и хитрость лисицы, и свирепость тигра, и кротость овцы; он сравнивает и находит; но, потерявшись в своих созерцаниях, ослепленный ярким светом, разлившимся из-под приподнятой им завесы, он путается, запинается, бормочет, отмечает, не смея ясно обозначить, и умирает, убитый пьяным солдатом, не окончив своего труда. Но дорога уже указана, и Галль[4] следует по ней. Более холодный, более расчетливый, менее поэт, идущий путем аналогии, которая есть фундамент всех истинных наук, все взвешивающий, изучающий в безмолвии и не полагающийся на случай – он наконец достигает истины и говорит: «Я нашел!»
Лафатер, робкий и нерешительный, встретил недоверие; Галль, со своим железным характером, со своим непоколебимым убеждением, с непобедимой силой воли, имел последователей: то был уже успех!
У него были и враги: то было торжество!
Одно время его слава была безгранична и поколебала славу великого капитана, на которого тогда были устремлены глаза всей Европы. Говорят, что воитель на минуту позавидовал новатору.
Но вскоре весь этот шум умолк. Галль был отнесен к классу знаменитых личностей его эпохи, а его система – почти совсем оставлена и забыта.
Система же эта, надо признаться, на первый взгляд трудна для применения. И волосы, и прическа очень мешают ее употреблению. Один только лоб остается свободным для изучения, но лоб представляет почти все хорошие качества, а желательно изучить не только эти качества. Люди хотят знать все свои инстинкты, и прежде всего дурные, чтобы суметь оградить себя или победить их, а потом уже хорошие, чтобы ими воспользоваться.
И вот является новый новатор – д’Арпентьен[5].
Этот последний угадывает характер по форме пальцев, в то время как хироманты узнают инстинкты и судьбу людей по расположению бугорков кисти и по линиям, бороздящим ладонь.
Но природа, дав ему способность угадывать ее тайны, думала сделать для него многое и не хотела, чтобы он имел возможность досконально объяснить свое прекрасное открытие.
Необходимо было искать причины в видимой природе, а человек с сильным воображением видит вне ее.
Его книга искрится умом, она полна тонких наблюдений, рассуждений, весьма основательных, полна превосходно выбранных цитат, портретов, писанных рукой художника, но она не совсем ясна.
Эта книга была бы неудовлетворительна, если бы не была снабжена комментариями, ибо д’Арпентьен, как и все хорошо знающие свой предмет люди, как бы погружает своего читателя в самое течение рассмотрения главных вопросов, чтобы тот мог им лучше следовать, и говорит более об адептах[6], чем об учениках.
Метод его – прекрасная клавиатура, но она даст лишь первые представления о том, как пользоваться восхитительным инструментом.
Долгое время мы искали, как бы упростить и истолковать эту систему, для доказательства верности которой каждый день предоставляет нам неопровержимые факты, и наконец нашли средство сделать ее доступной всем и с ее помощью объяснить положение древних философов, составивших каббалу[7] (от древнееврейского «предание»).
Исходной точкой нам служат тройная прогрессия и законы природы.
Все соединилось превосходно, но мы хотим идти дальше.
Для подтверждения истины нам необходимо было обратиться к физиологии, химии и физике. Мы даже пытались прибегнуть в наших исследованиях к самой строгой медицине. Нам на помощь явился знаменитый Биша[8].
Монтень, Гердер, Бальзак и другие великие ученые сходятся с нами и, по-видимому, поддерживают нас.
После многих сомнений мы прониклись горячей убежденностью и тогда только решились напечатать эту книгу, но с многочисленными цитатами, чтобы и читатель разделил эту убежденность с нами.
Хирогномию мы соединяем с хиромантией, которая ее дополняет, с хиромантией, этой зародившейся в давние времена наукой, искаженной в XVI веке невежеством и шарлатанством колдунов, стоявших на уличных перекрестках, и которую нам удалось восстановить в результате пятнадцатилетних серьезных исследований, основанных на эмпиризме.
Особенно серьезно мы занялись звездными знаками и их значениями.
Так, мало-помалу мы изучили практически все книги о хиромантии, пытаясь отыскать истину среди стольких заблуждений.
Хирогномию и хиромантию мы дополнили краткими обзорами френологии и физиогномики, поскольку эти науки имеют общее начало, связаны между собой и не могут быть разъединены.
Мы не изобретали ни физиогномику, открытие которой принадлежит д’Арпентьену, ни хиромантию, получившую начало в Индии и столь же древнюю, как мир. Между тем в развитии этих наук мы заимствовали полезное, подкрепляя одну другой и обогащая их все новыми открытиями.
Именно до известного предела, потому что рок всегда подчиняется свободной воле.
Магометане заблуждаются, говоря: «Так написано». Это бесспорно для людей, которые без сопротивления отдаются своим наклонностям и дают жизни идти так, как ей хочется, всегда повторяя: «Так написано».
Эта книга в первую очередь обращена к тем, кто должен предпринять мощные усилия, чтобы предотвратить ужасное будущее, кто почитает себя далеко от подводных камней, когда на корабле все спят мирным сном, но тотчас же просыпаются при приближении грозы, при первых ударах грома или при преодолении подводных скал.
Быть может, мы способствуем изменению печального будущего в счастливое?! Тогда наши труды будут вознаграждены, и мы сочтем себя весьма счастливыми, если благодарные читатели будут рукоплескать нам.
Вступление
Я представляю благосклонным читателям новое издание моего сочинения, и на этот раз с более полной уверенностью в достижении истины, потому что это новое издание просмотрено мною с самою строгою тщательностью. Из него исключено все то, что за пять лет наблюдений показалось мне неточным или ложным; все, чему я не нашел безусловных доказательств; из метафизической части изъято все, что представляется мне порождением чрезмерного энтузиазма или эмоциональной экзальтации, и сохранено только то, что до некоторой степени основывается на законах физики или физиологии. Наконец, я обозначил словом «предание» или сокращением (tr) все сомнительное или не доказанное опытом, заимствованное у этого предания, тьму которого я стремлюсь рассеять.
И, таким образом, я могу сказать: все, что представлено в этой книге, – истина.
Необходимо, чтобы и другие узнали эту истину.
Мне остается разгадать еще много явлений, потому что я не полагаюсь более на случай, направляясь к неизвестным пределам: я достиг этих пределов и оттуда, как властелин над общим, попеременно бросаю взгляды и на пройденную уже дорогу, и на ту, ясно начертанную, которую мне остается пройти.
В течение пяти лет беспрерывного изучения я сделал множество открытий, особенно в области медицины, и, конечно, не в терапевтической медицине, с которой я вовсе не желаю иметь дела, но в другой специальности, быть может более полезной. Точное определение несовершенства организма и будущих болезней, происхождение, исходная точка этих болезней, время их появления и развития, уже давно обозначенное прежде, – все это ясно обозначается в различных формах руки и в иероглифических линиях, бороздящих поверхность ладони, как ясна для самого неопытного доктора чахотка по особенным формам первых суставов пальцев.
Мы пытались, как это сейчас будет видно, основать наше гадание на данных физиологии, но надо признаться, что в нашей системе обнаружения тайн до сих пор находятся такие вещи, которые невозможно объяснить посредством науки и которые явно принадлежат к тому порядку вещей, отношение которых к нашему организму еще не открыто, но существование которых между тем несомненно, ибо каждый день дает нам новое доказательство их существования.
Понятно, что все эти тайны со временем обозначатся естественной гармонией, а пока мы безмолвно стоим перед ними, подобно дорожным столбам, которые не могут сказать, кто провел эту дорогу.
Но к чему все эти откровения, которые столь легко доказать в наше время? Потому ли (все является в свое время), что, когда все распадается и материализуется, тогда должна, без видимой причины, появиться новая наука, как своего рода противоядие, доказывая позитивной метафизикой новое движение? Потому ли, что в это время нравственного растления необходимо изучить и свободно и легко отличать каждое дурное явление из боязни быть каждую минуту нравственно обкраденным? Потому ли, наконец, что учение это является как необходимость, вследствие требования быстро бегущего времени, и должно оно пройти по свету подобно тому, как путник пробирается по лесу, пользующемуся дурной славой, с карабином в руке, с револьвером и кинжалом за поясом, безмолвно вопрошая каждое дерево, каждый кусточек.
Несчастье тому, кто идет полный поэтических грез, напевая песню, мечтая о каких-то таинственных феях.
Мудрая аксиома «познай самого себя» была хороша в свое время в философии, а теперь заменилась иной аксиомой, более необходимой для настоящего времени: «учись познавать других!»
Так нужно! И вот неизвестно откуда падает оселок, открывающий свинец под листами чистейшего золота и человеческую злобу под улыбкой добродушия. Не должны ли мы сказать, что есть Провидение?
Один рассказ Александра Дюма дает понятие о том, что мы можем сделать. Вот что писал он на другой день после произведенного им самим опыта:
«Я питаю большую привязанность к Дебарролю, и эта привязанность существует уже тридцать лет. Это превосходный друг, испытанный мною и в хорошие и в дурные дни, – друг, всегда встречавший меня с тою же улыбкой и покидавший с тем же пожатием руки. Я путешествовал с ним и нашел в нем превосходного товарища в путешествии; вещь редкая, потому что ничто не выказывает так шероховатостей характера, как путешествие, особенно в тех странах, где путешествовать затруднительно: такова Испания. Когда два человека друзьями вошли в нее, оставались в ней три месяца и друзьями из нее вышли – эта дружба на жизнь и на смерть.
Дебарроль, сделавшись хиромантом, посвятил в таинства своей науки женщину, с умом ясным, с красноречием чистым и элегантным, тонкий и проницательный взгляд которой быстрее самого учителя проник в тайны руки.
Это единение искусства и идей, которое существует между Дебарролем и посвященной им, дает им возможность представлять неопровержимые доказательства истинности их науки. Один из них, тот или другой – все равно, рассматривает руку, изучает ее, объясняет, рассказывает о прошедшем, предсказывает будущее… Другой, отсутствующий, входит, берет руку и объясняет, в свою очередь, ни на минуту не отдаляясь от того, что говорил его собрат.
Вечером того дня, когда он получил телеграмму, Дебарроль явился ко мне, сопровождаемый или, лучше сказать, предшествуемый его ученицей.
У меня он нашел две обещанных руки.
Они принадлежали прекрасной и мужественной личности двадцати семи лет, с черными блестящими глазами, с целым лесом собственных ее волос – вещь редкая в наши дни, с жемчужно-белыми зубами, с кожей несколько спаленной солнцем, но полной жизни и как особенный знак носящей на щеке яркий след великолепного сабельного удара от уха до рта.
Она прошла в мою комнату вместе со мною и подала ученице моего друга две руки, несколько сильные, но прелестнейшей формы, две руки с сильно выдавшимися бугорками – Марса, Меркурия, Аполлона, Сатурна и Юпитера и с очень распространенным бугорком Венеры, с линией жизни, резко продолженной через три или четыре побочные ветви.
– В добрый час! Вот прелестная и счастливая рука! – вскричала гадальщица, в то время когда Дебарроль, остававшийся в столовой, рассматривал руку Альберика-Сегона. И потом, не задумываясь: – Двойной блеск, – продолжала она. – Блеск семейства и свое собственное возвышение!
Обладательница руки сделала стыдливое движение.
– Правда, – сказал я, – продолжайте.
И гадальщица продолжала:
– Пяти лет вы подвергались смертельной опасности.
– Не могу припомнить, – ответила пациентка.
– Припоминайте, припоминайте… невозможно, чтобы я ошибалась. Видите эту побочную ветвь у начала жизненной линии… Ищите в воспоминаниях детства…
– Быть может… но нет, невозможно, чтобы вы это видели на моей руке…
– Я вижу опасность смерти, – какую, я не могу сказать.
– Да, да, я начинаю припоминать. Пяти лет я была в Брезоле; у отца моего был ручной леопард. Однажды я уснула в саду, лежа на траве; вдруг леопард бросился на меня, как бы намереваясь растерзать и разорвать в клочки мое платье. Отец, думая, что леопард желает насытиться мною, подбежал для моей защиты; в это время я проснулась и обратилась в бегство. Из-под моей одежды упала мертвая коралловая змея: это до нее добирался леопард и разом раздробил в своих челюстях ее голову.
– Вот видите, – возразила гадальщица, – я знала, что не могу ошибиться. – И она продолжала: – Пятнадцати лет вы снова были близки к смерти, но на этот раз от яда.
– Пятнадцати лет у меня была тифозная горячка.
– Тифозная горячка есть болотное отравление, – заметил я.
– Нет, – возразила гадальщица, – она могла иметь тифозную горячку, но она была только результатом; когда я говорю – тифозная горячка, я подразумеваю желтую лихорадку.
– На этот раз вы тоже правы, – ответила изучаемая личность. – Однажды, прогуливаясь в лесу, я встретила неизвестное мне дерево, имевшее плоды, несколько похожие на тыкву. Они были превосходного красного цвета, и, когда раскрывали их, находили в них три или четыре ореха с прелестной бархатистой поверхностью. Я принесла всю мою жатву домой, но ни отец, ни мать не знали плодов. Орехи были так милы, что вечером их употребляли в игре вместо мячиков. Я взяла один из них и неоднократно подносила к губам, наслаждаясь этим сладостным прикосновением. Один молодой человек, влюбленный в меня, делал то же, что и я. В ту же ночь я почувствовала страшную жажду. Губы мои начали трескаться, а наутро у меня открылась ужасная рвота; через три дня обнаружилась желтая лихорадка. Молодой человек, подвергнувшийся тем же припадкам, также получил желтую лихорадку, но не был так счастлив, как я: он умер. Я возвратилась к жизни.
– Теперь, – продолжала гадальщица, – самая большая опасность, которой вы избежали, – опасность внезапной смерти между девятнадцатью и двадцатью годами, – опасность эта относится к удару сабли, следы которого остались на вашем лице. Эта опасность связана с пожаром, не правда ли?
– Да, в то время подожгли одну часть дома, пока в другой убивали.
– Но тут, – продолжала гадальщица, – является странный феномен: линия счастья, прерванная этой страшной катастрофой, соединяется с нею даже сильнее и продолжительнее. Можно сказать, что, утратив много для сердца, вы выиграли со стороны материального довольства.
– Все это удивительно верно.
– Наконец, два года тому назад вы снова избежали довольно важной опасности: это должно было быть в то время, когда вы родили вашего третьего ребенка.
Утвердительный знак головой был ответом на этот последний вопрос.
– Наконец, – продолжала сивилла, – вы ничего не должны бояться до сорока пяти лет. В сорок пять лет вы подвергнетесь опасности на воде; потом, когда пройдет эта опасность, линия жизни снова становится могущественной, и магический круг, продолжающий эту линию, обещает вам долгую и счастливую жизнь. Переходя к главным знакам, я вам скажу, что, хотя вы женщина, у вас рука солдата – воинственная и властолюбивая; вы любите телесные упражнения, движение, лошадей; у вас очень тонкий такт; ни одно из ваших чувств не носит на себе характера рассудочности, напротив, вы инстинктивно поддаетесь симпатии и антипатии. Будь вы мужчина, вы сделались бы солдатом; свободная в своем выборе, вы стали бы актрисой.
Изучение руки было кончено гадальщицей. Мы перешли в столовую, где Дебарроль, взяв руку г-жи Эмер, повторил ей то же самое.
Эта личность, которая едва было не умерла пяти лет от укуса коралловой змеи, пятнадцати – от отравы плодами манканиллы; девятнадцати – во время восстания, а двадцати пяти – во время родов, – эта женщина с воинственными наклонностями, с линией счастья, изломанной и восстановленной, с театральными наклонностями, с симпатическими инстинктами, – эта женщина была та самая героиня Иеддо, историю которой рассказывал я в «Иллюстрированном журнале».
Этот рассказ самой строгой точности. Дюма только забыл, что мы указали на фатальную смерть двух родственников во время катастрофы; на этот предмет мы имеем известные указания.
Предполагали, что я унаследовал мою систему от хиромантов XVI века, но это ошибка, потому что XVI век был истинно несчастлив для хиромантии: истинные предания были вначале искажены, а потом и вовсе утрачены. Это была эпоха увлечения чудесным. Первоначальное учение нашли слишком простым, слишком легким, и так как занятие хиромантией стало выгодным, то явилась целая стая шарлатанов, ставших предсказателями. Без предварительного изучения и подчиняясь будто бы вдохновению или счастью, они начали писать книги о хиромантии, чтобы осветить свою доктрину. Наука таким образом была уничтожена, и необходимо было возобновлять и развивать ее.
Как плоды многих трудных изысканий, я сохранил в неприкосновенности некоторые из редких учений, которые, казалось мне, согласовывались с общим; некоторые знаки, которые, по-видимому, признаются всеми, и та их часть, которая уцелела от всеобщего истребления и оказалась истинной, также приняты мною. Что касается других, которые я, следуя правилу, изложенному выше, обозначил в моем сочинении словом «предание» или сокращением (tr), то я оставил за собой право вводить их без комментариев, в зависимости от того, насколько они заслуживают доверия. И я должен здесь сказать, что начиная с первого издания моей книги я не встретил в бесчисленных приложениях их к делу ни одного случая, который доказал бы мне их совершенную истинность.
Из уважения к преданиям я оставил за ними право на существование. Но они мне кажутся подобными колеблющимся руинам языческого храма, которым можно дозволить существовать как воспоминанию иного времени, но на которых следует опасаться строить.
Единственно каббала, как я сейчас объясню, указала мне истинную дорогу к настоящему основанию хиромантии, чего древние хироманты были лишены. Это – система звездных знаков, указанная в одной из глав моей книги под названием «Человек и его отношение со звездами».
Это и есть истинная хиромантия – хиромантия первоначальная. Это-то и есть семь главных линий на ладони, которые имеют значение только через посредство звездных знаков. Именно они и составляют основу предания, действительно античного, потому что оно в одно и то же время принадлежит и астрологии, и языческой религии. С его помощью я думаю совершенно перестроить систему, основав ее на логике и шаг за шагом переходя от известного к неизвестному.
И так как страстное желание привлекает помощников, судьба почти при начале моего поприща свела меня с одной прекрасной женщиной, которая, присоединившись к моим изысканиям, внесла в них, сверх чудесной учености, ту тонкость и чувствительность созерцания, которыми обладают только женщины.
Так же мне был полезен д’Арпентьен.
Он сделал прекрасное открытие, но, указывая путь, он не подумал, что если наружные формы руки, которые сами по себе ясно обозначены и которые принадлежат к материальной, негативной части тела, дают такие странные вещи, то формы внутренние, в которых присутствуют осязание и нервная чувствительность, особенно это относится к ладони, принадлежа к позитивной части организма, должны доставлять самые обильные и удивительные результаты. Одним словом, он не заметил, что хирогномия не объясняет и не может объяснить ничего, кроме инстинктов, и что инстинкты каждую минуту могут быть направлены страстями на то или другое, то есть что страсти господствуют над инстинктами. А так как хиромантия и звездные знаки объясняют и инстинкты, то, следовательно, можно обойтись без хирогномии. Вероятно, поэтому-то древние и не занимались ею, но в то же время они еще более обоснованно объясняют страсти во всех их проявлениях и даже указывают, куда могут привести инстинкты и страсти.
Он, конечно, знал, что существует хиромантия. Но исключительный, как и все изобретатели, презирал предание, выступающее из тьмы шести тысяч лет, или, быть может, он остановился перед громадной работой утилизации остатков от минувших веков.
Без сомнения, предание доходит до нас обезображенным заблуждениями.
Работа изыскателя – восстановить первоначальные формы, как работа историка – уметь отличить истину от лжи.
Только промывая и промывая беспрестанно песок великих золотоносных рек, работники наконец находят чистое золото. Изобретатель или основатель заслуживает уважения, но нельзя без опасности лишиться славы, чтобы новые, еще нестройные элементы науки, как бы остроумны они ни были, заслоняли собой те, что приобретены еще давно.
Что скажут теперь о почтовой конторе, основанной для конкуренции с железными дорогами? Я понимаю, что можно бросить благожелательный взгляд на прошедшее, но не должно уходить от быстро бегущего времени.
Ничто не может быть более благоприятным для моей системы, как постановка ее наряду с хирогномией. Тогда только можно увидеть, что я сделал из этой прелестной и умной, но нестройной науки.
Тогда только увидели, что этому бриллианту я придал алмазные грани.