Аджан Брахм
Свободное падение. Дхамма встречи с неблагоприятным
«Эй, Раджниш![5] Убирайся с нашего пляжа!» Эти слова, очевидно, были адресованы мне.
Это было время, когда Раджниш, печально знаменитый духовный лидер, послал своего заместителя Шилу в Западную Австралию, чтобы тот основал там религиозный центр.
Насмешки я игнорировал, но камни продолжали лететь в мою сторону, и один из них, без сомнения, вскоре попал бы в меня. Поэтому я встал и направился к группе разгорячённых мальчишек. Этого они от меня никак не ожидали, поэтому обратились в бегство. Все, кроме одного.
«Я не Раджниш, – объяснил я. – Я буддийский монах. Это совершенно другая религия».
Один за другим мальчишки вернулись назад, и мы очень мило поболтали о буддизме.
Во время душевных мучений, которое наступило после церемонии посвящения в бхиккхуни, я часто думал об этих мальчишках. Жизнь иногда бросает в нас камни. Друзья отталкивают нас, унижают, иногда даже пытаются навредить нам. Но мы не должны убегать. Мы должны идти навстречу им с мягкой решимостью. Нам нужно прислушиваться к своим сердцам и оставаться открытыми, подобно Патачаре, чтобы обрести более глубокое понимание и шире взглянуть на истину. Именно это всегда должно указывать нам направление. Нашим решением всегда должно быть движение навстречу жизни, каким бы трудным или даже опасным ни казался этот выбор.
2
Заботиться, а не лечить
Я знал Дживаку (это не настоящее его имя) ещё маленьким мальчиком. Мы познакомились, когда его семья переехала из Шри-Ланки в Перт. Отец Дживаки был психиатром, и, хотя они и были англичанами, они также были верующими буддистами и регулярно посещали наш городской храм. Дживака пошёл в школу Дхаммы, где я присматривал за детьми, рассказывал им о буддизме и обучал медитации.
Дживака рос в нашем храме и со временем превратился в очень смышлёного, трудолюбивого и скромного юношу. Если у него в жизни возникали какие-то проблемы, он всегда приходил повидаться со мной. Дживака решил пойти по стопам отца и стать врачом, и, уже будучи интерном, в возрасте примерно 25 лет, он попросил меня о личной встрече. Я сразу увидел, что он очень расстроен.
Молодая женщина, которую он лечил, неожиданно скоропостижно скончалась. Дживака был потрясён её смертью, и та боль, которую он испытывал, стала ещё сильнее в тот момент, когда ему пришлось сказать мужу умершей женщины, что у него больше нет жены. Он знал, что этому человеку придётся сказать своим двоим маленьким детям, что они потеряли мать. Дживака чувствовал, что подвёл эту молодую семью: они доверились ему, а он подвёл их.
«Я хочу уволиться, – сказал он мне, – бросить медицину. Не думаю, что снова смогу пройти через что-то подобное. Я понял, что не создан быть врачом. Но всё-таки перед тем, как уйти, я бы хотел поговорить с вами».
Я чувствовал его боль и смятение. Как же тяжело он переживал случившееся! Но я не был готов позволить ему совершить ошибку и сорваться. Тот факт, что его настолько глубоко беспокоило произошедшее, говорил о том, что он станет хорошим врачом – гораздо лучшим, чем кто-то более бесчувственный и отстранённый. Я долго смотрел на него, он же буквально тонул в стыде и сожалениях.
«Ты неправильно понимаешь суть профессии врача, – наконец сказал я ему. – Если ты думаешь, что цель врачебной практики состоит в лечении людей, то раз за разом будешь терпеть неудачу и вновь испытывать те же муки, что и сейчас. Цель врача – не лечить пациентов, цель – заботиться о них».
После этих слов у Дживаки как будто камень упал с души. Он сразу понял, что я имел в виду, и после нашей встречи вернулся к работе и в конце концов стал гастроэнтерологом. Пару недель назад одному из моих монахов нужно было сделать эндоскопию – и угадайте, кто провёл эту процедуру? Мой старый ученик Дживака. Из благодарности он отказался от гонорара.
Вы можете заботиться о людях даже тогда, когда не способны их вылечить. Несомненно, некоторые из пациентов Дживаки умрут. Но если он будет знать, что заботился о них, то это всё меняет. Гораздо вероятнее, что они умрут мирно, если будут утешены его заботой. И боль, которую испытают люди, которые их любили, не будет такой сильной. Ведь они будут знать, что об их любимых заботились до самого конца. И хотя у меня нет данных статистики, думаю, что, когда вы в первую очередь заботитесь о пациенте, вероятность того, что вы его вылечите, будет гораздо выше.
Сострадание является одной из форм заботы. Доброта и сострадание. Сострадание и доброта. В этих двух словах можно суммировать все основные учения буддизма, да и почти любой другой религии. Сострадание может быть сильнее даже самых сильных наркотиков. Когда мы проявляем истинную заботу, когда пребываем в настоящем моменте с сострадательным сердцем, полностью вовлечённым и присутствующим, то можем помочь облегчить хотя бы небольшую часть страданий этого мира.
Жена Дживаки работает волонтёром в организации под названием АПППиТ (Ассоциация помощи пережившим пытки и травмы). Цель ассоциации состоит в помощи тем беженцам, которым удалось найти физическую безопасность в такой стране, как Австралия, но чьи умы всё ещё остаются в камерах, где подвергаются пыткам, издевательствам и насилию. Поэтому на самом деле они совершенно не свободны.
Как-то раз меня пригласили выступить в АПППиТ. Я спросил, почему они пригласили именно меня, и был сильно удивлён, когда узнал, что многие из работающих в ассоциации психиатров и психологов посещали учения, которые я даю по пятницам. Оказалось, что они используют многое из того, о чём я там рассказываю, для помощи беженцам с душевными травмами.
Я поинтересовался, какая из моих историй помогает больше всего. Мне ответили, что постоянно используются сюжеты из моей книги «Открывая врата сердца». Они адаптировали их, чтобы помогать тем беженцам, чьи сердца и души казались искалеченными навсегда.
В тот момент лечения, когда человек, подвергшийся психологической травме, начинал чувствовать себя в большей безопасности, они проводили его через следующую тренировочную визуализацию:
Представьте, как у вас в груди бьётся сердце. При этом рисуйте в своём воображении не ваше настоящее сердце, а красивое розовое или красное сердечко, какие изображают на поздравительных открытках ко Дню святого Валентина. Представьте, что в этом вашем сердце есть маленькая дверца, которую можно открыть. Представьте себе, что внутри сердца находится та ваша часть, которая чувствует себя комфортно. Та часть, которая счастлива, свободна, здорова, которая улыбается, расслаблена и наслаждается жизнью. Затем посмотрите вниз, на пол у ваших ног. Там вы видите много людей, которых пытают, и они кричат от боли и страха. Смотрите на этих страдальцев как на частички вас самих, которые сейчас находятся вне вас – у ваших ног, маленькие, беспомощные и отчаявшиеся.
Представьте, что от двери в вашем сердце к земле спускается лестница и у открытой двери стоит здоровый, доверчивый и счастливый человек. Этот человек протягивает руку страдающим, напуганным и отчаявшимся людям, подвергшимся пыткам и насилию. «Дверь моего сердца открыта, заходите», – говорит он. И эти напуганные люди, всё ещё дрожа от страха, один за другим начинают подниматься по лестнице. Дверь распахнута настежь, и человек у входа обнимает каждого поднявшегося и говорит: «Заходи. Больше тебе нечего бояться. Ты – часть меня. Возвращайся домой».
Когда эти напуганные и страдающие части вас приглашены зайти внутрь вашего сердца, когда о них заботятся и им сострадают, всё может полностью измениться. Оказывается, что вы можете примириться со своим прошлым, быть в мире со своей жизнью. Нет нужды забывать то, что вы пережили, – это просто больше не травмирует вас.
Чтобы не оказаться поглощёнными травмирующими ситуациями и разочарованиями, нам необходимо открыть двери наших сердец для жизни во всех её проявлениях – в том числе и для болезней, боли, страха и ужасных ситуаций, в которые некоторым из нас приходилось попадать.
Это кажется противоестественным. Наша инстинктивная реакция – бежать от боли. Но единственный способ обрести свободу – это не убегать, а пригласить боль, обнять её и принять в самой нежной, открытой, ранимой, чувствующей части себя.
В АПППиТ, где я выступал, мне довелось услышать, как женщина, неоднократно подвергавшаяся насилию, рассказывала о пережитом молодому человеку. Тот был явно шокирован услышанным.
«От твоего рассказа у меня мурашки бегут по коже. Это ужасно! Отвратительно».
Её ответ был быстрым и довольно жёстким: «Нет! Ты не должен так говорить о том, что со мной произошло! Это сделало меня той, кто я есть. Нельзя говорить, что это ужасно. Я не считаю это ужасным».
Ей больше не было стыдно и больно. Не осталось никаких стигм. Она была свободна! Ей удалось примириться с жизнью.
Когда вы встречаете подобного человека, то видите его силу. Эти люди сияют, они великолепны. Они действительно заслуживают того, чтобы их называли потрясающими.
3
Ветер желания
Будда говорил, что причина счастья – это покой.
Мой учитель Аджан Чаа размахивал рукой, изображая трепещущий на ветру лист. Он говорил, что, когда ветер стихает, лист приходит в изначальное состояние покоя. Лист напоминает наш ум, который тоже движется только тогда, когда дует ветер желания, даже желания чего-то хорошего. Отпустите все желания – и ум обретёт покой. Он станет подобен горному озеру, в котором отражаются луна и звёзды.
Возьмите стакан воды. Постарайтесь держать его совершенно неподвижно, чтобы вода не двигалась. Вы не сможете этого сделать! Не имеет значения, насколько сильно вы сконцентрируетесь на этом или как долго будете пытаться. И всё же Владыка Будда благодаря своей бесконечной мудрости и состраданию предложил нам выход: нужно просто поставить стакан. Проявляется великое чудо Дхаммы. Вода становится совершенно неподвижной сама по себе. Она двигалась лишь потому, что вы брали стакан в руки.
В Ват Па Понге я жил в маленькой хижине на сваях, размером примерно два на три метра. Пол в ней был сделан из неровных досок, которые крестьяне распиливали вручную. В нём было полно щелей, через которые в хижину залетали комары. Спал я на тонкой соломенной циновке.
Каждый день в три часа утра раздавался звон колокола, призывавший нас в зал для собраний для совместного чантинга (чтения нараспев сутт и молитв) и медитации. В темноте я шёл из своей маленькой хижины босиком по тёплому мелкому песку. По обе стороны от узкой тропинки стеной абсолютно непроницаемой тьмы стояли джунгли. Во мгле трещали несколько цикад, создавая привычную фоновую музыку последних предрассветных часов. В остальном стояла полная тишина. Пары больших свечей, стоявших на широком алтаре, было достаточно для того, чтобы собравшиеся монахи благополучно добрались до своих циновок. В свете свечей сияли две бронзовые статуи Будды, обе выше человеческого роста. Две их было потому, что это были подарки монастырю. Их количество и размер были причиной моего постоянного недовольства, так как младшим монахам, одним из которых был и я, раз в две недели приходилось их полировать, а полировка занимала несколько часов. Я часто думал, что одной статуи – небольшого размера и желательно сделанной не из меди – было бы более чем достаточно. Чантинг тоже был испытанием на выносливость, а вот медитация проходила безмятежно. Это всё потому, что обычно я засыпал. Я хронически недосыпал, недоедал и пытался быть осознанным, находясь во влажном и жарком климате, к жизни в котором я был совершенно не приспособлен. Я был коренным лондонцем, а здесь не было ни вентиляторов, ни кондиционеров, ни осушителей воздуха. И даже электричества не было. Только жаркое, вводящее в оцепенение и удушающее сознание, тяжёлое одеяло неподвижного воздуха джунглей.
Наступал рассвет, и мы отправлялись в деревню за подаянием. Так мы получали продукты для единственного за день приёма пищи. Их качество было таким, что второй раз есть уже и не хотелось. Рис, лягушки, суп из муравьёв, улитки, даже буйволиная плацента. Эта еда просто поддерживала твою жизнь – и всё.
Эта часть Таиланда никогда не подвергалась колонизации, поэтому местная культура была абсолютно автохтонной. Жизнь текла ровно так же, как и на протяжении многих веков. Изменялись только времена года. Мы называли их «жарко», «очень жарко» и «жарко и влажно». Грунтовые дороги вели из ниоткуда в никуда. Электричества не было. Приподнятые на сваях дома местных жителей были несколько увеличенными копиями моей хижины. Водяные буйволы, которые днём работали на рисовых полях, по ночам тихо пыхтели под навесами хижин, в которых местные семьи ели, разговаривали и спали.
Иногда после участия в церемониях похорон я возвращался в Ват Па Понг поздно вечером и в каждом доме видел одну и ту же картину: пятнадцать или двадцать человек сидели на полу вокруг масляной лампы. Света было достаточно, чтобы разглядеть этот полукруг золотистых от света лампы лиц. Все поколения, от маленьких детей до бабушек и дедушек, сидели и рассказывали истории. Таким образом все семьи проводили каждый вечер. Ничего, кроме таких вот совместных посиделок.
В некоторых из этих отдалённых деревень я был первым белым человеком, которого они видели в своей жизни. Это была прекрасная древняя культура – очень красивая; но, к сожалению, её больше не существует.
В свой первый или второй год монашеской жизни я заболел сыпным тифом, который распространяет маленький клещ, живущий в подлеске местных джунглей. По данным Департамента здравоохранения в Бангкоке, в нашей части Таиланда тифа не было. И это действительно было так, потому что у всех местных жителей был давно выработан против него иммунитет. Однако когда туда приехали мы, люди с Запада, то сразу столкнулись с этой болезнью.
У меня была очень высокая температура – наверное, градусов сорок, и ужасная ломота и боль во всем теле. Меня отправили в больницу. Даже по меркам страны, которая тогда ещё относилась к странам «третьего мира», это было ужасное захолустье. Сложно было себе представить более примитивную больницу, а я находился в самой плохо оборудованной и недоукомплектованной её части – палате для монахов.
