Адам Евсеев
Пищевая цепь
© Адам Евсеев, 2024
ISBN 978-5-0062-8609-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Вступление
Мерат
– Спасибо, полковник!
Худой мужчина с пышной бородой и седыми висками второпях козыряет и машина растворяется в клубах пыли. Я все еще слышу, как она подпрыгивает на ухабах, дребезжит багажником, но смесь запахов пота и бензина рассеивается, только пыль по-прежнему стоит столбом.
Где-то вдалеке завернутая в паранджу старуха тянет за собой козу. Коза протестует: трясет рогами, упирается копытами, оглашает округу тоскливым блеянием. Их заведомо неравное противостояние разворачивается на фоне гигантского плаката «Coca-Cola», изорванного и пожелтевшего от времени. За последние пару лет такие картины превратились в привычные, даже заурядные атрибуты ближневосточного колорита, но, наслаждаясь зрелищем, я все равно добавляю к полуторачасовому опозданию еще пару минут.
Вторая и последняя вещь, что заслуживает моего внимания в радиусе десятка километров – это грузовик. Сверкающий новизной едва спущенного с конвейера пластика, он смотрелся бы органично на улицах одного из тех столпов цивилизации, где банка колы стоит дешевле литра питьевой воды.
Несмотря на палящее солнце, водитель снаружи. Молодой – на пару лет младше меня самого – парень в солнцезащитных очках, в этих краях столь же неуместный, сколь и его автомобиль.
– Ну что, заблудился? – спрашиваю, приблизившись.
– Ты заблудился. – бросает он в ответ, не повернув головы.
– Возможно. Но я не искал проводника.
Парень снимает очки, прищуривается и внимательно изучает мое лицо.
– Сорри. Я ждал кого-то из местных. Ян.
– Мерат. – мы пожимаем руки. – Где остальные?
– Их не будет.
Так и знал, что не обойдется без подвоха. И быть иначе не может, когда на тебя внезапно сваливается щедрое предложение не напрягаясь подзаработать деньжат.
– Ага. Что значит не будет? Где сопровождение?
– Имперские ВКС перепутали колонну с повстанцами. Необъяснимо. Наверное, пилот был пьян.
– Пьян? Мужик, имей уважение. Ты говоришь об имперской авиации, а на дворе 2017 год. Уверяю тебя, он был обдолбан.
Рука с очками вздрагивает и замирает у самого подбородка, его скулы напрягаются, затем блестят идеально-ровные, белоснежные зубы:
– Смеяться над словом лопата?
– Что?
Оказавшись совершенно один в незнакомой обстановке, он явно нервничает, не может не нервничать, хотя и пытается сохранить внешнее спокойствие. Как занесло его в богом забытую дыру, кто и зачем доверил ему этот груз? Стрелял ли он когда-нибудь в человека?
– Я говорю: либо два дня ждем замену, либо едем одни. – отвечает Ян, вернув лицу выражение полнейшего безразличия.
Может, он вообще умственно-отсталый? Я подбираю слова, стараясь не отпустить язык на то расстояние, за которым следует удар по морде.
– Два дня? Проторчим здесь еще пару часов и выедем на катафалке.
– Значит, выбор еще проще.
Не дожидаясь ответа, он запрыгивает в кабину грузовика. Но я и не думаю следовать примеру. Мне обещали легкую прогулку по радуге из желтого кирпича, на том конце меня должен ждать горшочек с баблом, а не пуля в лоб. И теперь я должен знать, кто станет моим товарищем: безмозглый страшила, железный дровосек или маленькая девочка.
– Знаешь, мы ведь не о таком договаривались. Я мог бы… Не знаю даже… Просто развернуться и уйти?
Он фыркает и будто бы на его лице мелькает презрение.
– Ты этого не сделаешь.
– Вот как? С чего бы?
– Иначе мне нашли бы другого проводника. За деньги, что тебе платят, ты прошел бы всю дорогу пешком.
Я смеюсь. Не над ответом – над тем, что он попал в самую точку.
– И не пытайся торговаться. Я лично не имею никакого отношения к финансам.
– Значит, ты не помешаешь мне уйти.
– Нет. Но не надейся, что тебе позволят сохранить аванс.
Последнее слово он произносит с легким нажимом и ухмыляется.
Ладно, придурок не похож на маленькую девочку, а прочие варианты меня устраивают. И то, что полученные деньги я уже потратил, не имеет к этому совершенно никакого отношения. Ни малейшего.
– Окей, страшила, убедил.
Я жду, что он переспросит, но ему плевать.
– Тогда не трать время.
Кровь из носу нужно выехать как можно быстрее, но война стоит на пороге и все, кто могут, бегут из города. Вскоре мы намертво застреваем в пробке. Где-то впереди бесконечная вереница машин растворяется в ею же поднятой пыли, вокруг мелькают красные бородатые лица и овечьи морды, из под платков звучат визгливые вопли и рыдания. Воздух тяжелый, не столько от жары, сколько от запахов пота, страха и промокшей шерсти.
За полчаса мы едва продвинулись на пару сотен метров. В ушах звенит от гомона, скотина блеет и кудахчет, издает абсолютно весь существующий в природе спектр скотских звуков, а люди ему вторят и справляются намного лучше.
Но ничто, кроме плотно сжатых губ, не выдает в моем спутнике раздражения.
– Через полтора километра развилок, поворачивай направо.
– Это не та дорога.
– Через пустыню чуть дольше, но спокойнее.
Ян кивает.
Пробка остается позади, узкая колея устремляется сквозь однообразный каменистый пейзаж. Издалека слышатся взрывы, по встречной второпях проносится помятая военная техника со следами сажи на бортах. Где-то за холмами трещат вертолеты.
Потом все стихает. Единственным движением, что может уловить глаз, остаются парящие над раскаленной землей потоки нагретого воздуха.
– Включи музыку.
– Нет музыки.
– В смысле?
– Я не слушаю музыку.
– Ты человек вообще?
Но Ян лишь пожимает плечами и между нами надолго повисает молчание, такое же скучное и монотонное, как раскинувшийся по обе стороны от дороги рельеф. Наушников нет, интернета, естественно, тоже и с каждым километром скукота становится все более невыносимой. Но я не против скоротать время старым и действительно добрым способом. Честно. Даже с этим чуваком.
– Так что мы везем? – спрашиваю, нацепив самую дружелюбную из своих мордашек.
Он бросает короткий взгляд и тут же отворачивается. На этот раз не показалось: ублюдок точно считает меня каким-то дерьмом. Отвечаю таким же выражением и глаза надолго устремляются в мелькающую за стеклом пустошь.
Через полторы сотни километров мы меняемся местами. Ян долго ворочается, вертится, наконец засыпает. Унылая атмосфера в салоне тут же развеивается, да и снаружи тоже: солнце стоит в зените, асфальт давно закончился и каменистая пустыня сменилась холмами и предгорьями.
Где-то на севере, в горах должен был находиться древний храмовый комплекс. Построенный почти 4 тысячи лет назад, он представлял из себя бесценный образец культурного наследия, пережил крестовые походы, землетрясения и черт знает еще какую хрень, о которой мне не рассказывали в школе и не писали в соцсетях. Но пару месяцев назад туда пришли повстанцы и все взорвали. Сукины дети.
Засмотревшись за горизонт, я в последний момент успеваю заметить мелькнувшую под колесами тень. Не пристегнутый Ян впечатывается в лобовое стекло и я прикусываю язык, чтобы не заржать.
– Что за…?
– Сорри. – я останавливаюсь и выскакиваю наружу.
Пряча ухмылку, обхожу машину кругом. То ли зверь успел удрать, то ли мне вообще привиделось.
– Это что было? – спрашивает Ян, потирая лицо.
– Показалось, чуть не сбил собаку.
– Собаку?
– Ну.
– Это пустыня. Здесь нет собак. – сквозь зубы говорит он, смерив меня уже привычным взглядом.
– Я знаю. Но, может, это была какая-то пустынная краснокнижная собака. Они-то здесь вполне могут оказаться.
– Краснокнижная собака? Просто… Просто представь, что у тебя в кузове последний экземпляр этой ебаной красной книги. Или не знаю, Ноев Ковчег. Больше так не делай.
– Ладно.
Поездка продолжилась, как и раньше – в гробовом молчании. От скуки или природного любопытства, но вопрос о содержимом кузова донимает меня все больше. По грубым прикидкам вес груза не больше 500 килограмм и это кажется странным.
– Взрывчатка, да?
– Что?
Киваю затылком в сторону кузова.
– Нет. Просто будь осторожнее.
– Точно оружие. Но не имперское. Конфедераты помогают повстанцам, да?
– Почему не имперское? – спрашивает он, как спрашивают, когда хотят чтобы кто-то отвязался.
– Я тут два года военный инструктор. Я знаю, кому и как уходит имперское оружие.
– Что нужно Империи здесь?
– Понятия не имею. Мне говорят «летишь завтра», я не спрашиваю «зачем?». Я спрашиваю «сколько?».
– Умирать не жалко ради денег?
И снова этот тон. Вроде и спрашивает, но как же ему наплевать.
– Да тут спокойно. Местные нам задницы вылизывают и пылинки сдувают. Кроме того… За что еще умирать? За Императора? Отец сделал это в Эмирате в 95. С моей семьи пока хватит.
– В Эмирате, серьезно?
В его голосе прорезается интерес, он отворачивается от окна и бросает на меня настолько странный взгляд, что даже на лице его смотрится чужеродно.
– Во время штурма Отважного. Что тебя удивляет?
– Не удивляет. Мой отец там же. В 96.
– О как… Что с ним случилось?
– Это было… Частное предприятие. Подорвался на растяжке. все, что я знаю.
– Так у вас целая династия. Неплохо. Там точно оружие!
И Ян улыбается.
– Раскусил.
Солнце склонилось к закату, тени утроили свою длину, грузовик продолжает петлять меж холмов. Мне наконец удалось его разговорить и мы еще долго поддерживаем вялую беседу, болтаем в основном про мировую политику – самую идиотскую тему, которую только можно представить и, я уверен, мало интересующую нас обоих, но подарившую хоть какие-то точки соприкосновения.
Я собираюсь заставить его снова сесть за руль, но шум постороннего двигателя разбавляет монотонное гудение грузовика – из-за скал выруливает помятый грязный внедорожник. Спустя секунду доносятся вопли на безобразной местной тарабарщине, которую я вполне мог бы выучить за прошедшие годы, если бы не имел ни капли самоуважения.
Выстрел в воздух.
– Что они кричат? – спрашивает Ян.
– Вежливо просят двигаться как можно быстрее и ни в коем случае не останавливаться. – говорю, вдавливая ногу в газ.
– Сможешь оторваться?
– Смог бы на равнине. Километрах в 50 есть аэродром с нашими, рвем туда.
– Там будет досмотр?
– Если ты не возражаешь, я предпочел бы решать проблемы по мере поступления!
Ян достает из-за спинки сиденья автомат и опускает стекло, готовясь открыть огонь. Повысив голос до крика, пытаюсь предотвратить смертельную ошибку:
– Знаешь, пока ты этого не сделал, есть шанс, что они просто заберут тачку!
Ян стреляет. Пули выбивают искры из бронированных пластин на капоте преследователей.
– Теперь нет. – без улыбки отвечает он.
Тут же раздаются ответные залпы.
– Умирать-то не жалко ради денег?
– У меня нет денег.
Почти все пули отскакивают от кузова, одна сносит зеркало с моей, водительской стороны, еще несколько прошивают задние колеса и движение грузовика становится натужными. Отлично, эта сука на гражданской резине.
Из внедорожника слышится улюлюканье. Они продолжают палить по колесам, Ян пробует ответить тем же, но то ли промахивается, то ли бандиты оказываются лучше подготовлены.
– Мы не доедем. – говорит он и голос спокоен.
– Без вариантов! Слушай сюда, мужик, сейчас свернем, бросаем тачку и бегом! К утру будем на аэродроме, я знаю дорогу.
Он не отвечает. Он перезаряжает автомат.
Я выворачиваю руль и грузовик почти успевает скрыться из виду. Очередная пуля пробивает боковое стекло, меня засыпает осколками. Машина съезжает с дороги и окончательно теряет скорость.
Тяну Яна за рукав.
Ян вырывается.
Вдох, выдох, прыжок. Бежать, пригибаться, петлять меж камней. Вдох, выдох, прыжок – и я на дне ущелья, падаю на жесткую землю.
Позади все еще звучат выстрелы, а рядом – никого. Мне удалось покрыть приличное расстояние, намного большее, чем казалось во время бега и, кажется, я в безопасности.
Но только я один. Он остался у грузовика. Залег за камнями, пытается отстреливаться и именно это подарило мне возможность не словить пулю посреди дистанции. Но преследователей трое и постепенно его обходят с разных сторон.
Несколько секунд привожу в порядок дыхание и вглядываюсь в горизонт, туда, где в предзакатном мареве сокрыт аэропорт.
Отворачиваюсь.
Ян.
Я этого не вижу, но чувствую: где-то над его головой зависли гигантские песочные часы и шелест их будет преследовать меня до самого конца. Методично и неотвратимо они отсчитывают секунды, быть может минуты – последние мгновения его жизни.
Ругаясь и проклиная идиота, ползком взбираюсь на холм, рву джинсы об острые камни, теряю телефон, но в конце концов занимаю удобную позицию.
Достаю пистолет.
Пять выстрелов, может, шесть.
Последний бандит бросает оружие и, петляя между камней, стремительно растворяется в пустыне.
Беги, приятель, беги. Я дарю тебе жизнь. Не уверен, что ты ее заслуживаешь, но мне не жалко.
Ублюдок растворяется в пустыне и пространство погружается в тишину.
– Ты там живой?!
Внизу за скалой мелькает кулак с оттопыренным большим пальцем и, бессильно разжавшись, тут же падает на песок.
Скатившись вниз, нахожу Яна в полном порядке – он лежит на земле, раскинув руки в стороны и беззвучно смеется.
– Почему ты еще не на аэродроме? – спрашивает, скалясь во все зубы.
Хороший вопрос.
– Империя своих не бросает. – гордо объявляю, скрестив за спиной пальцы.
– Кажется, ты сказал, что этим путем будет спокойнее.
– Спокойствие познается в сравнении.
Мы достаем еду и, сидя на камнях, не спеша утоляем разыгравшийся голод. Высоко над головой кружит небольшая стая грифов – птицы уже прицениваются трупам. Потом Ян меняет резину, а я шарюсь по склону в поисках телефона.
– Знаешь, что самое хреновое? – кричу, поднявшись на вершину.
– Ну?
– Если расскажу кому из своих… Мне ведь никто не поверит!
Хотя до меня не доносятся звуки, я вижу, как он смеется.
– Если хочешь, могу выписать тебе справку!
Поездка продолжается.
Меня, да и Яна, думаю, тоже накрыло чувство, что приходит только когда выпутываешься из какой-нибудь жести: вроде и не обращаешь внимания, двигаешься дальше и только позже осознаешь произошедшее. Происходит это само собой, но сразу будто крылья за спиной вырастают. Удивительное чувство.
Но кое-что все же не дает мне покоя.
– Так это не просто оружие.
– Я же сказал – ты меня раскусил.
– Нет. Я слежу за расходом топлива. Там и полтонны не наберется.
Ян усмехается.
– Бросай это дело. Ты никогда не догадаешься.
– Ядерная боеголовка? Ботулотоксин? Come on, мужик, ты мне теперь должен!
Вечер сменился ночью, ночь сменилась рассветом, но воздух по прежнему пыльный и сухой. Скоро должна вернуться и жара. Я так и не утолил свое любопытство, но сам не заметил, как пролетел остаток пути.
Еще до того, как солнце поднялось над горизонтом, мы заезжаем на территорию заброшенной тюрьмы или военной базы. И что-то витает в воздухе такое, от чего я деньги готов поставить – это именно тюрьма.
Ян припарковывается в конце длинного ряда точно таких же грузовиков и нескольких цистерн.
По дороге к зданию я почти не вижу людей, а те, что встречаются, выглядят странно и пялятся на меня тупыми, хищными глазами. Точь-в-точь сторожевые псы. Бледные татуированные сторожевые псы. Выдрессированные, но злые и расхлябанные, будто знают – хозяева сейчас далеко.
Бог свидетель, я видел много разных людей, но от их цепких взглядов становится не по себе.
– Что не так с этими парнями?
– Не обращай внимания. Профдеформация.
Навстречу выходит человек.
– Мы начали волноваться. – приблизившись, вместо приветствия произносит седой мужик, явно не местный.
– Не без причин. – отвечает Ян. – Ваше желание сэкономить едва не обернулось катастрофой.
Зрачки незнакомца расширяются, дыхание замирает.
– Пассажира не беспокоили. – добавляет Ян.
Уже начавшее сереть лицо вновь обретает цвет.
– Мои личные извинения. Это не было продиктовано злым умыслом. С годами все сложнее удержать в памяти незаметные, но важные нюансы. – он поворачивается ко мне и кивает в сторону. – Спасибо за содействие. Когда будете готовы, вас доставят в любую точку страны.
Две пары глаз смотрят на меня в ленивом ожидании, давая понять, что говорить больше не о чем.
– Ну что, прощай?
Мы обнимаемся, хлопаем друг друга по плечам и старик пялится с открытым ртом. Уж не хватил ли его инсульт?
Не важно. Я ухожу.
Двое за спиной о чем-то едва слышно переговариваются и тихие звуки этой речи рассеиваются через пару шагов, что были намеренно неспешными. Что же, видимо, некоторым тайнам не суждено выползти на свет. Я поднимаю голову и наконец ускоряюсь – пусть в жопу засунут свои секреты. Не больно-то и хотелось.
– Эй, брат! – кричит Ян через сотню метров.
Не оборачиваясь, чтобы не палить улыбку.
– Хочешь узнать, что там внутри? – доносится его голос.
Я разворачиваюсь и снова иду навстречу. Нарочито медленно, словно нехотя. Мне ведь совсем не интересно.
– Сколько?
Незнакомец называет число.
– Сколько?
Он повторяет. Во рту ссыхается.
– В чем подвох? Это и правда какой-то супершпионский роман, да?
– Нет. – усмехается Ян. – Мы играем в другом жанре.
– В каком?
– Ужасы. – отвечает незнакомец.
Ян смеется, но лицо старика по-прежнему серьезно. Откуда-то с гор налетает порыв холодного, почти морозного ветра и кожа покрывается мурашками.
Часть 1. Февраль
Зои
Грохот за окном.
Не гром и не салют – непонятно что. Спустя мгновение по всему городу расползается поднятый автомобильными сигнализациями оркестр. 4 часа утра, пожалуйста, дайте мне поспать! Но оркестр не унимается и только спрятав голову под подушкой, удается найти покой. А через мгновение приходит душераздирающий звон. И хотя мне положено еще целых 5 минут, второй будильник трезвонит сразу.
После третьего я обязана встать.
Самое трудное, выбраться из под груды одеял. Несколько дней назад наступила оттепель, ветер сменился и теперь круглые сутки обдувает две из четырех тонких, наружных стены моей квартирки. А в котельных давно растягивают последние остатки топлива и центральное отопление едва способно пропитать теплом оставленные на ночь шерстяные носки.
Самое трудное, добраться до раковины. Холод вгрызается в кожу задолго до того, как успеваешь натянуть на себя несколько слоев одежды и нет никакого способа узнать заранее, есть ли в кране горячая вода.
Самое трудное, пока не засвистит на кухне чайник, приглашая наконец отведать политую вареньем булочку, да приободриться крепким чаем. После этого можно жить: не без помощи телефона справиться с календарем, сложить в сумку нужные книги, кое-как привести себя в порядок и собраться на электричку.
Подъезд гудит. Обычно тихий столь ранним утром, сейчас он пропитан сбивчивой речью, топотом ног и голосами десятка телевизоров.
На улице отвратительная и совсем не свойственная концу зимы погода. С расстегнутой курткой холодно, в застегнутой тут же становится жарко; повсюду слякоть, небо затянуто тяжелыми облаками, вот-вот пойдет то ли дождь, то ли снег, а может и вовсе что-нибудь промежуточное. Даже солнечного света будто меньше, чем обязано быть в это и без того не светлое время суток.
У магазина напротив неестественная очередь, то же на другом конце улицы. Густые столбы черного дыма поднимаются с окраин – кажется, там расположена воинская часть. Соседи суетливо кидают в машину туго набитые сумки. Так и не ответив на мое полусонное «Здравствуйте!», эти милые, дружелюбные люди заталкивают следом зареванных детей и всей семьей исчезают в неизвестном направлении.
Наверное, что-то случилось, но как обычно до меня доходит в самую последнюю очередь.
Захожу в интернет.
Началась война. На нас напали.
Новостные сводки расплываются перед глазами, слова и буквы кажутся знакомыми, но упрямо отказываются складываться в текст.
За спиной хлопает дверь подъезда и на самой границе зрения мелькает чья-то спина. Голоса, шум двигателя. Тишина. Снова дверь, снова шаги.
– Стоишь, как вкопана! – кто-то из соседей будто невзначай пихает локтем под ребра и, размахивая дорожной сумкой, почти бегом скрывается за углом.
Я наконец поднимаю голову. Небо успело посветлеть. Как же хочется услышать голос мамы… Но сотовая связь не работает, а мессенджерами она не пользуется.
Наверное, это не по настоящему. Наверное, это сон и совсем скоро я вернусь в свое уютное, неспешное колесо из тяжелой дороги, бесконечного недосыпа и напряженной работы в колледже. Но проснуться не получается и, не подыгрыв внезапному кошмару, я следую распорядку дня, что давно заучен до автоматизма.
Автобусы не ходят. К счастью, до электрички можно добраться пешком, миновав лесопарк и частные дворы – тихие, безлюдные места, что в темное время суток лучше обходить стороной. Но сегодня узкая, протоптанная в подножном месиве дорожка необычайно многолюдна и, задетая чьим-то плечом, я едва не ныряю в кучу почерневшего прошлогоднего снега.
А на железнодорожной станции и вовсе скопилась чудовищная масса народу. Люди тащат огромные чемоданы и баулы, толкают перед собой нагруженные тележки, со всех сторон в уши врезается ругань и надрывистые рыдания маленьких и не очень детей. Протискиваясь мимо, кто-то больно бьет по ноге кошачьей переноской и переноска отвечает грозным шипением. Прости, котик, я не хотела.
С каждым шагом все сложнее двигаться вперед. Нет никакой надежды протиснуться на перрон с моим хрупким телосложением, что уж говорить о возможности попасть в вагон?
Но это и не нужно, поезда тоже не ходят.
Кто-то в толпе уверяет, что имперская авиация разбомбила пути. Другой говорит, нет, вся железная дорога перенаправлена на нужды армии. Третий спорит: машинисты сбежали за границу, прямо на электричках. Забили вагоны своими родственниками, вещами, а оставшиеся места продали по тысяче долларов за штуку и сбежали за границу.
Почему все эти люди остаются на станции? Не знаю, но идея не так уж плоха. В толпе, кажется, спокойнее и даже потное плечо стоящей по соседству тетки внушает чувство уверенности и защиты.
Все равно возвращаюсь домой. Чуть-чуть постояв посреди комнаты, умываюсь холодной водой, пересчитываю деньги и продукты. На всякий случай повторяю процедуру еще несколько раз и, как оказалось, совершенно правильно: результат все время разный.
Очередь к банкомату растягивается на много часов. Курс доллара кажется какой-то шуткой, но под табло я стою почти все утро, а смеяться так и не захотелось. За миг до того, как подходит моя очередь, в банкомате заканчиваются наличные. Секунду назад неопрятного вида мужчина смял в кулаке несколько купюр и вороватым шагом ускользнул в переулок, а мне уже не досталось ничего. Ну точно, это сон. Реальность просто не могла поступить настолько жестоко. А в магазине удается взять лишь пакет химозного хлеба для сэндвичей, да банку шоколадной пасты – последнее, что еще остается на прилавках.
В который раз пытаюсь дозвониться до мамы. Уплетаю дюжину бутербродов с шоколадной пастой, достаю учебники, но, так и не открыв, следующие несколько часов кутаюсь в плед и бесконечно обновляю ленту новостей.
В середине дня в город заходят гигантские военные машины. Щетинясь пушками, проползают уродливой колонной возле моего дома. Я вижу их из окна. Слышу, как гусеницы дробят положенный в прошлом году асфальт и сминают плохо припаркованные на обочине авто.
Следом появляются люди. Группами и поодиночке выглядывают из подъездов и переулков, сливаются нестройной толпой и тянутся за ними на площадь. Я присоединяюсь и нас становится все больше. Народ скандирует имя царя, поет гимн и другие патриотические песни и те, кто не знают слов разучивают на ходу. Потом в захватчиков летят камни. Под восторженные вопли несколько парней запрыгивают на броню головной машины и срывают имперский флаг. Вокруг кричат и аплодируют, я тоже изо всех сил хлопаю в ладоши.
И танки уезжают.
Незнакомая девушка обнимает и крепко целует меня в щеку, мы визжим и, схватившись за руки, бросаемся в пляс. Даже солнце выглядывает из-за туч. Висевший на душе камень теряет львиную долю своего веса. Самое страшное позади. Я почти проснулась. Уже завтра жизнь вернется к своему размеренному распорядку. Когда-то он казался до боли опостылевшим, нередко заставлял плакать в подушку, сейчас же в целом мире не найдется ничего более родного и желанного.
Появляется полиция. Сотни фигур, с ног до головы упакованных в черную броню, с огромными металлическими щитами выше моего роста и тяжелыми дубинами. Больше всего они похожи на роботов. Но роботы просто не могут быть настолько жестоки.
Воздух трещит, люди кричат от боли. Пожилой мужчина падает передо мной с рассеченным затылком и не может подняться. Я протягиваю руку, но толпа оттесняет в сторону. Оглядываюсь – на том месте стоит автозак. В надежде разглядеть его седую голову, всматриваюсь в мельтешащую массу, но ноги сами собой разворачиваются и бегом уносят в противоположную сторону.
Входная дверь хлопает за спиной, да так, что стекла по всему дому покрываются дрожью. Я не плачу. Просто слезы по щекам текут, вот и все.
Телефона нет. Я не могла выронить его из кармана узких джинсов, а значит – вытащил в толпе кто-то из моих соотечественников. Вытираю слезы рукавами и те промокают до самых подмышек.
Где-то в шкафу прячется старый побитый смартфон, но номеров в памяти нет, а салоны сотовой связи не работают.
Монотонно обновляю ленту новостей. За окном давно стемнело, но оторваться от крошечного экрана с уродливой трещиной выше моих сил. Вот-вот и прогонит захватчиков бесстрашная царская армия. Вот-вот и развернут свои пушки чудовищные черные машины, уползут обратно в темные норы имперских военных баз, увидев, что им у нас не рады. Но снова и снова читаю о разгромленных дивизиях и сдающихся городах.
Лежа в кровати, кутаюсь в зимнее одеяло и воображаю улыбчивое, покрытое теплыми морщинками лицо. Тянусь сквозь разделяющее нас пространство, упрашиваю не волноваться, снова и снова повторяю: все со мной будет хорошо. Надеюсь, услышит и поверит. Все равно ведь будет волноваться. Наверное, места себе не найдет, пока я не найду способа позвонить. Но пусть ей станет хоть на самую капельку спокойнее.
Осталось успокоиться и самой.
На следующее утро над мэрией развевается имперский флаг и новый мэр, которого никто никогда не видел прежде, объявляет, что город отныне находится под юрисдикцией империи. Его голос такой противный, что кажется, будто даже складки на заплывшем жиром подбородке норовят сбежать подальше с обрюзгшего лица.
Впервые в жизни я ощущаю столь мощное единение с окружающими людьми, испытываю гордость от того, что говорю на одном с ними языке. Каждый мужчина среди огромной массы стал мне братом, а женщина – сестрой. Это чувство горит огнем и начисто развеивает страх, что запустил свои холодные щупальца, пока я сидела в одиночестве в пустой холодной квартире. Я точно, знаю: я люблю свою страну.
Но телефон все равно держу в закрытом на молнию нагрудном кармане.
А в самозванца летят камни.
И снова появляется полиция.
Я падаю. Кажется, кричу, но собственный голос тонет в окружающей буре и чей-то грязный ботинок обрушивается на асфальт в миллиметрах от моего носа, второй задевает пальцы, третий вонзается прямо в бок и воздуха становится так мало!
Но вдруг мелькает знакомое лицо, меня хватают за одежду и так же внезапно я снова на своих ногах – дрожащих и нетвердых. А площадь сменяется безлюдным переулком и хаос стихает за спиной.
Оказывается, я сижу в машине. Когда-то, еще до того, как мама переехала в другой город, мой спаситель жил в соседней квартире. Дружелюбный, приветливый, он в то же время обладает серьезнейшим, полным ответственности лицом и руками, что всегда покрыты мозолями.
– Давай-ка ты у меня поживешь. – говорит он, задумчиво теребя пальцем нижнюю губу и глядя в лобовое стекло старенького внедорожника, что вдруг оказался доверху залит моими слезами.
– Спасибо. Все в порядке. – отвечаю, стараясь не шмыгать носом совсем уж неприлично. – Вернусь к себе.
– Ну что ты там одна будешь делать? Сейчас время такое, вместе надо держаться.
– Нет-нет! Я наверняка буду вам мешать.
– Как же ты помешаешь? – его лицо расцветает добродушной улыбкой – Наоборот, помогать будешь! И потом, если я тебя отпущу, как же маме твоей в глаза смогу посмотреть?
В компании обновлять ленту новостей становится спокойнее, хотя новый друг и считает это полнейшей тратой времени. Ему интереснее копаться в гараже или наколоть дров, да выгодно обменять их на бензин. Он не сидит в соцсетях и узнает новости из телевизора, но не смотрит фильмы; одежда иногда смотрится на нем смешно, зато крепкая и очень теплая.
Порой нелегко понять этого человека, столь непохожего на всех моих близких, но я как могу прибираюсь в доме, готовлю и даже научилась кое-каким огородным делам. Теперь на окне моей комнатки – небольшой, но пропитанной ароматом самого настоящего дерева – стоят аккуратные ряды наполненных землей картонных коробочек. Я знаю, ничто в них не изменится ближайшую неделю или даже больше, но все равно не могу удержаться и каждое утро подолгу выискиваю крохотные зеленые росточки.
А вечерами мы сидим на веранде и пьем чай с малиновым вареньем.
– А что, Зойка, выходи-ка ты за меня замуж. – говорит он с доброй улыбкой и хитрым прищуром на глазах.
Я заливаюсь хохотом, представляя мамино лицо, заявись к ней однажды в гости с мужчиной, что годился бы мне в отцы и даже пару раз звал на свидание ее саму.
– Давай, мы тут с тобой такое хозяйство забабахаем! – продолжает мужчина и подмигивает.
Мои щеки наливаются краской уже совсем по другой причине.
– Не-е-ет! Мне надо учиться. Я хочу закончить колледж.
– Это правильно, это дело нужное. И специальность у тебя такая хорошая. – кивает он, и обхватив чашку огромными ладонями, устремляет мечтательный взгляд куда-то вдаль.
Тем временем экзамены стали ближе на целых семь дней, а из города по-прежнему не выехать. За прошедшее время я пропустила столько занятий, сколько не пропускала за весь семестр. Получится ли теперь закончить колледж с отличием? И не придется ли после этого отправиться на фронт? Наверное, если надо, то я готова. Но думаю, война к тому времени закончится – не может же она длиться вечно.
Впрочем, до экзаменов не один месяц, а развивающийся над мэрией флаг оптимизма по-прежнему не внушает.