Сергей Абрамов
Волчок для Гулливера
Глава 7. ЧТО МОЖНО ЗАПИСАТЬ НА МАГНИТНУЮ НИТКУ
В конце ноября и начале декабря Майк дневника не вел. Он только записывал на свою магнитофонную нить все наиболее существенные встречи и разговоры, которые принимал его ручной микротелеприемник. Тут же записывались и комментарии «Совета четырех», на заседаниях которого под видом очередной партии в бридж прослушивалась очередная запись.
Записи располагались в следующем порядке.
Лойола и незнакомый блондин со значком инженера-ракетчика на лацкане пиджака.
– Значок вам придется снять во избежание ненужных вопросов. А работа, я думаю, вам знакома. Обыкновенные боеголовки, только с другой начинкой.
– А кто гарантирует мне безопасность, если об этом пронюхают ищейки?
– У нас своя полиция.
– Я имею в виду контролеров ООН.
– Они к нам не заглядывают.
– Но могут заглянуть.
– Работы ведутся в полной изоляции от нижних и верхних этажей.
– При заключении контракта меня предупредили об этом. Но я же буду возвращаться к себе, захочу развлечься. Контракт не отнимает у меня права на личную жизнь.
– Не отнимает. Но жить вы будете на блокированных уровнях. Где-нибудь между сто одиннадцатым и сто шестнадцатым.
– Но не в одиночном же заключении?
– На этих уровнях около двадцати тысяч жителей. Целый город. Заводите знакомства, но не болтайте.
– И есть где выпить?
– Хотите в одиночку – нажмите кнопку у себя в номере. Требуется партнер или партнеры – бар за углом. Жаждете океанской прохлады – лифт доставит вас на внешнюю галерею. Там рестораны цепочкой.
– Подходит, шеф.
Джонни. Это специалист по глобальным ракетам. Должно быть, Нортон. Рыжий?
Майк. И веснушчатый.
Джонни. Он.
Полетта. А выводы?
Джонни. Проследить, где он будет в канун Нового года, и заблокировать подземку.
Майк. Принято.
Джонни. Если в баре, так этажи все равно прикрыты. Мы их замкнем окончательно.
Ужин у Лабарда. Доминик, Грэгг, Хенесси – толстенький аккуратный человечек, Пиквик в современном костюме, – и две дамы – брюнетка с высоким и резким голосом и платиновая блондинка с мелодичным контральто. Запись открывается репликой Лабарда по адресу своей светловолосой соседки.
– А что такое, по-вашему, счастье, Барб?
– Любить и быть любимой.
– Пресно, Барб. Иногда это случается, но быстро надоедает.
– Доминик прав. – Это брюнетка с высоким голосом. – Счастье – это много денег и возможность обладать всем, что захочешь.
Смех Лабарда:
– Грэгг под этим подпишется.
– Едва ли, Доминик. Счастье – это не наличие денег, а возможность их делать. Согласны, Хен?
– Полностью.
– И все вы ошибаетесь. – Бархатный голос Лабарда подымается до высоких нот. – Счастье – это власть. Абсолютная, неограниченная, беспринципная. Мир – это «джигсо». Карта, составленная из кусочков цветного пластика. Пятнышки-государства. Ты меняешь их, перекладываешь, выбрасываешь. Вспомните Гитлера.
– Пиноккио, поставленный у карты немецкими мультимиллионерами. Забытая всеми кукла. Вы знаете Гитлера, Барб?
– Кто-то из старых фильмов?
– Зебра! – воскликнула брюнетка. – Мы же проходили это в школе. Что-то военное, да?
– Умницы, – смеется Лабард.
И Майк выключает запись.
Майк. Кто эти идиотки?
Джонни. Блондинка – Барбара Тунелли, итальянская звезда Голливуда. Брюнетка – ее соперница, Диана Фэн.
Полетта. По-моему, Барбара неравнодушна к Доминику.
Джонни. А ну их к дьяволу! Включай дальше, Майк.
– Деньги могут дать власть, но власть – это не деньги, – снова включается бархатный голос Лабарда. – Ее капитал – сила. В обществе, основанном на неограниченной власти, нет ни классов, ни классовой борьбы, ни буржуа, ни пролетариев. Человек измеряется мерой силы, ему положенной. Он может быть ничтожной мышкой или живым Богом, отбросившим все привычные моральные категории.
Смешок Грэгга:
– Отрыжка ницшеанства, Доминик… Я предпочитаю тоже старомодный, но живучий практицизм. Вы построили Дом на мои деньги. Вы говорите, я слушаю. Но пенки с молока снимаю я, а не вы.
Теперь уже смешок Доминика:
– Кто знает, Грэгг, чем измеряются зигзаги удачи?
Фрэнк. Лабард раскрывается.
Джонни. Повторяется.
Полетта. Уже не стесняясь владельцев Дома. Должны же они это заметить.
Майк. Сейчас узнаете.
…Кабинет Грэгга. Грэгг и Хенесси. Запись произведена с микротелепередатчика общего типа для всего Дома.
– Что-то мучает тебя, Джо.
– Верно, Хен. С того вечера на веранде.
– Доминик?
– Он.
– Я так и думал. Что-то он затевает. Странные слова. Странные мысли.
– Я уже давно догадываюсь. Но что?
– Украдет Дом?
– А вдруг?
– Это не слишком легко.
– Но и не слишком трудно. Интересно, с какой целью он пригласил на работу Линца и Нортона?
– Линц – старый блистонщик. Нужно же кому-то крутить Дом.
– Не думаю, что его нужно крутить с помощью глобальных ракет.
– Не понял.
– Нортон – специалист именно по глобальным ракетам, недавно оставивший работу в военно-промышленном комплексе.
– Неужели ты считаешь…
– Я считаю только будущие прибыли и убытки.
– Если он украдет Дом, мы потеряем около восьми миллиардов ежегодно. Не считая его номинальной стоимости.
– Как бы мы не потеряли больше. Ты понимаешь, о чем я думаю?
– А заманчиво все-таки стать владыкой мира. Я бы не возражал.
– Какой ценой? Если Доминик выиграет, выгодно нам это или невыгодно? Мы и так контролируем экономику тридцати восьми стран. А что начнет Доминик? Стирать их с карты. Строить свои Дома в океане и загонять туда государство за государством. Начнет с Африки: там государств и народов как сельдей в бочке. Их – в океан, а континент – в джунгли. Так выиграем мы или проиграем?
– Наши капиталовложения в Африке – это несколько десятков миллиардов.
– Более полусотни.
– А переселение народов – процесс длительный. Доминик, конечно, наобещает нам миллионы акров плантаций и даровую рабочую силу, но его демографические забавы – это игра.
– Игра хороша, если беспроигрышна. Есть еще и социалистическая система, а там сложа ручки сидеть не будут. Нет, Хен, даже с блистоновой бомбой мы не вернем всего, что потеряем.
– Тогда надо действовать.
– А может быть, сначала проверить? Скажем, через агентство Хаммера. У них дельные ребята.
– Не будем множить число самоубийц, бросившихся в океан с ведома Педро Лойолы. Есть и другие средства. Сенаторы, например. Половина поддержит нас, если понадобится.
– Тогда подумаем. Еще есть время.
Полетта. Как это их свободно выпускают отсюда после таких откровений?
Фрэнк. Доминик показывает, что его уже ничто не пугает.
Майк. Сейчас вы узнаете почему.
Лабард и Лойола.
– Остались считанные дни. Реклама самой дорогой встречи Нового года должна быть усилена. Нажимай все кнопки: газеты, радио, телевидение. Воскреси старомодные «сандвичи» на улицах, листовки с вертолетов, кинорекламу на крышах. Пусть все и везде кричит: Новый год, Новый век, Новое тысячелетие! Где самая фешенебельная, самая дорогая встреча? В Доме! Я хочу собрать здесь всех мультимиллионеров Мегалополиса. В час ночи я им преподнесу ультиматум.
– Это копия.
– Наметанный глаз. Подлинник пошлем в ООН.
– Третий экземпляр я возьму себе в сейф. Кстати, кто печатал?
– Диктофон.
– Не доверяешь Полетте?
– Чем меньше людей знают об этом, тем лучше для дела.
– Когда будет нанесен первый удар?
– В полночь. На рубеже веков.
– К одиннадцати у Нортона все будет готово.
Джонни. Хорошо бы узнать текст ультиматума.
Майк. Беру на себя.
Джонни. У Лойолы сейф с электронным замком.
Майк. А у меня электронная отмычка.
Полетта. Надо спешить, мальчики.
Джонни. У меня все готово. У них – к одиннадцати, у нас – к десяти.
Фрэнк. Не забывай о полиции. Они могут поставить охрану раньше.
Джонни. Я никого не пущу в диспетчерскую. Есть специальное распоряжение Лойолы: все приказы только от него и только по видеофону. У Майка тоже. Кстати, нас не собираются заменять перед акцией.
Майк. Откуда ты знаешь?
Джонни (загадочно). Знаю.
Майк. Ну а сейчас все узнают.
Лойола и Джонни.
– Я вас слушаю, сэр.
– К сожалению, только неприятное, Джонни.
– Я готов, сэр.
– Вы не будете встречать Новый год, Джонни. Вы будете работать.
– С повышенной оплатой, сэр?
– В три раза.
– Возражений нет. Жду инструкций.
– Вы знаете, конечно, о существовании грузового лифта «даблью»?
– Запломбированного? Конечно.
– Вы сорвете пломбу и подымете его по первому сигналу лампочки. За минуту получите мой личный приказ.
– Есть опасность?
– Какая?
– Но лифт «даблью» спроектирован только для подъема грузов на уровень причала сверхкраулеров. В случае опасности, сэр.
– Вы не в курсе, Джонни. Лифт «даблью» подымает на верхнюю площадку Дома.
– Но…
– Никаких «но». Я приказываю – вы подчиняетесь. И не проявляйте излишнего любопытства, как не проявляет его Майк. Могу сообщить вам обоим, что я доволен вашей работой. Можете идти.
Фрэнк. Что это за таинственный лифт?
Джонни. Понятия не имею. Он с основания Дома запломбирован.
Полетта. Ан догадываюсь. Он выведет ракету на смотровую площадку.
Джонни. Не выведет.
Майк. Ты сорвешь пломбы?
Джонни. Не только. Заблокирую авторешетками все выходы с подводных уровней.
Полетта. Да благословит вас Бог! Это я по старой привычке, простите. Воспитывалась у католичек.
Майк. Охотно прощаем, девочка.
Глава 8. В СЕЙФЕ ЛОЙОЛЫ
Осталась всего неделя до встречи Нового года, самого страшного года в нашей судьбе.
Вернее, он мог быть таким.
Ожидание – всегда нервотрепка. И когда ждешь окончания дела, исход которого беспокоит, или приговора врача, или просто свидания с девушкой, на которое она опаздывает, и ты не отрываясь следишь за бегом минутной стрелки, сердце бьется все чаще с каждой секундой. А мы были в цейтноте, когда ход противника требовал немедленного ответа.
Противник записал ход, но мы не знали его. Запись хранилась где-то у Доминика и в сейфе Лойолы. Текст ультиматума, который должен был зачитать Лабард после боя часов, возвещающего пришествие нового века. Более полутора тысяч гостей ожидалось на этой встрече, и каждое слово ультиматума должно было встать костью в горле, которую не запьешь коньяком или шампанским.
Мы все подготовили, все рассчитали, как шахматный этюд. Никакие ракеты с боеголовками не подымутся наверх ни в десять, ни в одиннадцать часов блистоновый «пистолет» Лабарда не выстрелит, и человечество может оставаться спокойным: новый век придет тихо и торжественно, как Санта-Клаус, не разбив ни одного бокала на столиках в гостевом салоне владельцев Дома. Десять сенаторов и шесть губернаторов, генеральный прокурор Мегалополиса и два министра, сотня миллиардеров и более тысячи миллионеров будут мирно звенеть бокалами и кричать: «Хэлло! Ура! Желаем всем счастья и процветания в новом столетии!»
Но что произойдет через час, через два, когда связь будет восстановлена, лифты пущены, а наши трупы будут дожевывать акулы, шныряющие вокруг седьмого чуда уходящего века? Нас только четверо, а «иезуитов» Лойолы сотни на каждом этаже. Мы можем радировать во все газеты мира о том, что ждет человечество, мы можем вызвать подводный флот десятка держав, а «пистолет» Лабарда успеет выстрелить, уничтожив полмира. Мы можем убить Лабарда и Лойолу до последней полуночи года, но вдруг окажется, что ультиматум Доминика был новогодней шуткой, и мы все четверо сядем на электрический стул.
Не зная ультиматума, мы не могли действовать; не зная, что происходит в подводных этажах Дома, мы не могли пугать человечество. Короче говоря, мы не могли двинуть ни одной фигурой, пока противник не объявит записанный ход.
Следовательно, мы должны были найти и продиктовать миру текст ультиматума за несколько часов до того, как он мог быть прочитан одновременно с вырвавшейся в небо ракетой. Этому и было посвящено наше последнее совещание во время очередной «партии в бридж» за неделю до Нового года.
– Может быть, мы сделали ошибку, не создав массовой оппозиции заговору? – с сомнением высказался Майк.
– Глупости! – сказал Джонни. – Создать агитационный комитет, искать ущемленных и недовольных – У нас ушли бы на это месяцы, а может, и годы. При наличии электронного сыска Лойолы ни один разговор не остался бы неподслушанным. Кто-нибудь попался бы через два дня, и весь наш заговор лопнул бы, как мыльный пузырь. Роджер не зря бежал: его уже фактически выследили.
– Джонни прав, – согласился Фрэнк, – у нас единственный выход – уничтожить Доминика.
– Остается Лойола.
– Начнем с Лойолы.
– Не с Лойолы, а с поисков текста ультиматума, переданного ему Домиником, – сказала Полетта. – Майк взял это на себя еще две недели назад.
– Но Лойола никуда не выходит.
– А как же он общается?
– Только по видеофону.
– Может, «потрогать» Доминика?
– Займет слишком много времени. Я не знаю, где он хранит секретные документы.
– Тогда в открытую, – сказал Джонни. – За два часа до встречи, когда связь и лифты будут выключены, атакуем Лойолу. А там видно будет.
31 декабря газеты, мелькая шапками на всю полосу: «Самая дорогая встреча Нового года», «Короли биржи и банков в новогоднюю ночь над океанской пучиной», «Миллионы и миллиарды в гостях у гения нашего времени», валялись на полу под ногами. Майк ожесточенно топтал их, отмеряя шагами окружность диспетчерской. Связь он только что выключил. Ни один телевизор, ни один видеоскоп не осветится, хоть сотни раз нажимай кнопки. Не откликнется ни телеграфная, ни радиосвязь с континентом. Ни одно приказание не сможет быть передано по этажам. Майк знал, что одновременно остановились все лифты и эскалаторные дорожки. Только «мгновенники», доставляющие гостей на четырехсотый этаж, ждали своей очереди. Лестницы же от подземных этажей, до трехсотпятидесятого уровня, откуда начинались диспетчерские промышленных функций «Хаус Оушен компани», были автоматически перекрыты стальными решетками, которые нельзя было ни пробить, ни взорвать.
Ровно в десять в диспетчерской появились Фрэнк, Полетта и Джонни.
– Все готово, Майк.
– Все. Только боюсь, что это обнаружится в ближайшие полчаса.
– Мы уже двенадцать раз это обсуждали. Обнаружится так обнаружится. Встретим.
– Хорошо, что Доминик лег спать и просил его не беспокоить, – сказала Полетта.
– Зато Лойола бодрствует, – зло усмехнулся Майк.
– Тем лучше: будить не придется.
Они вышли вместе. Подняться надо было всего на один пролет лестницы. Никто не встретился.
– Где же «иезуиты»? – удивился Майк.
– Вызваны на четырехсотый этаж. Туда уже съезжаются гости, – пояснил Джонни.
Белые пластиковые двери Лойолы, как всегда, были закрыты. Майк молча извлек свою электронную отмычку и почти мгновенно открыл замок. Два гиганта-охранника бесшумно выросли в коридоре, но струя газа из крохотного пистолета Фрэнка так же бесшумно бросила их на ковер. Высокий ворс его погасил звук падения тел. Холл перед кабинетом был пуст, а дверь открыта. Лойола, не ожидавший визитеров, суетился у панели с кнопками связи и транспорта и даже головы не поднял, когда в кабинет вошли все четверо.
– Бросьте, Лойола, – сказал Джонни, подошедший ближе, – не тратьте сил. Все выключено.
– Как – выключено? Кем выключено? – крикнул Лойола, все еще ничего не понимая, но руки его уже машинально шарили в приоткрытом ящике стола в поисках оружия.
– Руки на стол, – потребовал Джонни.
Но Лойола уже успел выхватить пистолет. Майк, ближе всех находившийся на линии выстрела, мог стать первой жертвой – трусом Лойола не был. Майк не прочел в его глазах страха – только мгновенное осознание того, что произошло и может произойти. Да, трусом Лойола не был, но он не был слишком проворным. Поворот перстня Майка предупредил неминуемый выстрел. Струя того же газа, которым был заряжен и пистолет Фрэнка, ударила кардиналу «иезуитов» в лицо. Эффект был мгновенным – тело Лойолы мешком сползло с кресла.
Полетта стояла отвернувшись, но ее не упрекали, девушке не к лицу было заниматься «мужским» делом. Джонни и Фрэнк не церемонясь вытащили грузное тело Лойолы из-под стола и щелкнули наручниками. Теперь его безвольные руки оказались скованными.
– Вы убили его? – хрипло спросила Полетта.
– Разве его убьешь? – усмехнулся Фрэнк. – Полежит пару часов и очнется в наручниках. Да и Новый год, пожалуй, встречать не будет: мускулы ослабнут, не встанет.
А Майк тем временем уже возился со своей отмычкой у сейфа. Сначала отмычка вращалась быстро и Майк только отмечал на диске, какие цифры вспыхивали. Составив число, он снова пустил в ход отмычку, передвинув в ней какие-то штифтики, и замок сейфа мягко щелкнул, обнаружив содержимое «тайного тайных». Поверх кипы бумаг лежал всего один лист, отпечатанный на диктофоне, но он-то и был нужен им как самая крупная драгоценность в мире.
– «Дорогие дамы и господа, – начал читать Майк дрожащим от волнения голосом, – вот мы уже подняли и выпили свои бокалы за Новый год, Новый век и Новое тысячелетие. Пробили часы. И одновременно с последним, двенадцатым боем ушла в небо первая ракета с верхней площадки Дома. Первая ракета с блистоновой боеголовкой. Не удивляйтесь и не трепещите. Я не признавал и не подписывал договора о запрещении блистонового оружия. Правда, у меня нет государства, но есть Дом с трехмиллионным населением, который сильнее любого государства и неуязвим для пушек, ракет и бомб. И он может войти в ООН, скажем, на тех условиях, как административный округ Колумбия со столицей Вашингтон входит в состав Соединенных Штатов Америки. Ни одно государство не сможет помешать мне, потому что моя первая ракета с блистоновой боеголовкой уже стерла с карты земного шара часть суши, равную половине Европы. Это не очень важная часть для человечества – я гуманен и выбрал для первого удара Гренландию, где много льда и не так уж много человеческих жизней. Но второго удара человечество не допустит: какое государство отважится на самоубийство? Так будет объединен мир, единоличным главой которого стану я, новый мир без войн и границ, без классовой борьбы, забастовок и демонстраций. Когда-то нечто подобное провозглашал Гитлер, но был он мал и ничтожен. Теперь историю пишу я, и мое перо легко вычеркнет коммунизм и социализм, а судьбу человека будет определять по аппетитам его, по силе его, по способностям приложить эту силу к достижению доступных ему высот. Будут сверхлюди и просто люди и недочеловеки, высшие и низшие расы, господа и рабы. Многие из вас будут мне аплодировать – я е вижу сенатора Бультивелла и двух губернаторов восторженно поднятыми руками, – и я не обману ваших надежд. Кое-кто пострадает, конечно. Грэгг и Хенесси потеряют миллиарды Дома, но я отдам им английские и бельгийские рудники в Африке, и они простят мне эту экспроприацию. Смирятся и Белый дом, и Уайтхолл, и Кремль, потому что мое маленькое государство уничтожить нельзя, а я могу уничтожить полмира».
