Абдурахман из Газикумуха
Книга воспоминаний
В селении Согратль наибом назначен был Абдулла из Согратля, кроткий и мягкохарактерный человек.
Он не являлся воином. Впоследствии он был смещен и на его место вступил воинственный «Хурш» (Хурш прозвище, означающее «шаркающий ногами», а звали его Нурмухаммад) из Согратля, который управлял своим народом справедливо, верно и храбро. Он старался искоренить порочность среди народа и вести дела так, как велел Шамиль. После его смещения из-за множества жалоб его недругов, которые завидовали его наибству (как обычно водится у нас недовольны всем и, даже если он будет пророком или ангелом, подобно последователям Моисея, не довольствовавшимся одной пищей и желавшим заменить другой, хоть и худшей), назначен был алим Курбанил-Мухаммад из Бацады, красноречивый и образованный. Он не был воином, распорядителем в делах народа и его прозвали Генибих («резатель груш пополам»), так как в его ауле было много груш, и он до наибства занимался их продажей. Люди в насмешку и дали ему это прозвище.
Поскольку ученые являлись маяками народа, а имам всегда имел склонность к ним, они и назначались наибами, так как «ученый всегда не лишен удачи и божьей благодати».
В Рисьоре сначала был Абдурахим, сын вышеупомянутого Баширбека из Газикумуха. После его смещения наибом стал храбрый мухаджир Шахумилав из Шаку Газикумухского округа.
В Мукаре (Мукьар совр. название Магар, расположено в Чародинском районе) был наибом известный храбрец мухаджир Букмухаммад из Газикумуха.
Он был и искренним богомольцем, и умелым организатором в боях, искренне преданным имаму человеком. Он всегда был доброжелателен к народу. Жители Газикумухского округа его боялись. Он неоднократно совершал на них набеги, предавал эти селения огню. Его имя гремело в этом округе. Его считали одним из лучших наибов и любимцев Шамиля. Он пал мучеником в боях в селении Шилаги (Шилагьи совр. название Шилаги Кайтагского р-на) в Хайдаке; об этих событиях будет сказано подробнее позже.
В Анцухе (Анцух сел. в Тляратинском р-не) наибом был Шахав из Анцуха. Это был искренний служитель культа, опытный в делах и способный в поступках. Впоследствии он бежал от имама. На его место вступил Убайдулла из Анцуха, после него Зубаир по прозвищу Хусро, сражался в последнем сражении за веру /58а/ на Гунибе. Когда мы были окружены русскими войсками и находились под обстрелом, наиб Хусро со своими последователями набросился на головки сахара, которые были в доме имама и наполнил ими свою сумку, не обращая внимания ни на золото, ни на серебро, ни на другие ценные вещи и из этого видно, как дики были дагестанцы (На полях слева).
В Антрауле наибом был Батракмухаммадали из Белакани. Он пользовался большим авторитетом среди переселенцев, имел величественную внешность. Имам его уважал, а тот отвечал ему искренней дружбой.
Карахцами управлял Нурмухаммад из Караха потомок известных улемов и набожных людей. После его смерти там назначили его родственника Хаджийава, сына Дибирхаджиява кроткого, щедрого и мягкой души человека. Его верность и ученость пленяли имама. Хаджийав был исключительно честным человеком: доказательством этому служит следующее обстоятельство. Однажды казначей имама Хаджийав из Орота передал ему на хранение 500 золотых с условием оставить его у себя, пока не потребует обратно. При переходе в Гуниб казначей оставался с сокровищами Шамиля в Карахской земле. Жители Караха и Куяды при переходе завладели частью этих сокровищ. После взятия Гуниба и когда Шамиля с семьей отправили в Темир-Хан-Шуру, казначей потребовал у карахского Хаджийава те 500 золотых монет и тот вернул их. Впоследствии казначей клялся, что мешок, в котором были деньги, оставался совершенно нетронутым; видно было, что Хаджийав не заглядывал туда.
Управление Ирибом досталось Даниял-Султану из Илису с мухаджирами. Он перешел на сторону Шамиля во времена императора Николая (Николай I) в чине («Слово «чин» в тексте оставлено без перевода) генерал-майора. Шамиль принял его, оказал почести, приблизил к себе и назначил наибом, затем мудиром.
Когда он стал мудиром, начал снаряжать войска и мухаджиров, пожертвовав своим имуществом, строил мечети в Ирибе, надел чалму, (конец которой выпустил на спину), и стал богомольцем. Особенно, когда пребывал в Дарго у Шамиля. Затем он пожелал породниться с имамом и предложил свою дочь Каримат (скончавшуюся в Калуге) в жены старшему сыну Шамиля, Газимухаммаду, что и было принято, когда последний был послан наибом управлять каратинцами.
В последнее время Даниялбек был в опале у Шамиля и он захотел бы его убить, если бы не его зять (Газимухаммад) и мой отец. Много людей стало доносить Шамилю, что Даниялбек хочет воевать с ним или бежать, или передать крепость Ириб в руки русских. Самыми ярыми врагами его были Хаджимурад и КебедМухаммад из Телетля.
Причиной опалы Даниил бека было то, что Шамиль убедился в предательстве его и в шпионаже. Аглархан из Кази-кумуха сообщил Шамилю, что он перейдет на его сторону и передаст Газикумухский округ и тамошнюю русскую крепость, если Шамиль убьет Данияла. Причиной вражды между Агларханом и Даниялом было то, что последний убил сына сестры Аглархана, которая была женой одного жителя Илису.
Мы слышали, будто перед смертью Аглар-хан сказал, что он не о чем не жалеет, кроме того, что умирает, не убив Данияла.
Джамалуддин, сын Шамиля, вернувшись из России, женился на дочери чеченского наиба Талхика. Шамиль хотел этим породниться с ним, чтобы тот искренне служил ему в Чечне против русских крепостей. Сердце Джамалуддина не лежало к жене. Захотел он развестись и жениться на дочери Данияла, так как ему не нравились обычаи чеченцев. А обычаи у них такие: когда к жене приезжает ее брат или отец или другой близкий родственник, она должна лечь с ним в одну постель, а муж должен быть в одиночестве, пока кто-либо из них гостит.
Сын Талхика однажды приезжал к своей сестре (жене Джамалуддина) в Дарго и оставался у нее целый месяц, а Джамалуддин тогда еще не знал их обычаев. В тот вечер, когда приехал брат жены, Джамалуддин пошел к своему отцу для беседы, как было заведено, вернулся домой ночью. Когда он вошел в комнату, постель для него была готова, но жена отсутствовала. Он от служанки узнал, что она спит со своим братом в другой комнате. На следующий день Джамалуддин узнал, что у чеченцев в присутствии брата, отца или близкого родственника жена не бывает с мужем, поэтому, пока брат здесь, его жена не будет с ним. Джамалуддин удивился такому дикому обычаю, тем более, что он недавно возвратился из России, где отношения между мужем и женой не такие, как у нас. Бедняга был вынужден оставаться в одиночестве, хотя недавно женился, ругался по-русски по поводу такой нелепости (по-аварски он говорил плохо).
Когда он заикнулся о разводе своему отцу, тот не согласился и сказал: «Если у тебя сердце не лежит к жене, мы поженим тебя на тон, которую захочешь, а дочь наиба Талхика пусть будет с тобой, потому что после развода сердце ее отца будет разбито, а для нашего управления это принесет вред, о котором ты и не знаешь». Поэтому долгое время дочь Талхика оставалась у Джамалуддина.
Однажды она отправилась к своему отцу повидаться и задержалась там более месяца. А Джамалуддин в одиночестве оставался дома. Он написал ей тайком от имама письмо, в котором требовал, чтобы она оставалась в доме отца, так как она разведена. Когда имам узнал об этом, он ничего не сказал ему.
Оставаясь долго холостяком, Джамалуддин согласился быть приглашенным в гости в дом илисуйского султана. До этого он слышал о красоте совершеннолетней дочери Даниялсултана.
Джамалуддин просил у Али, который служил у Данияла, чтобы тот тайком показал ему девушку. Али вызвал ее в другую комнату, как будто по делу. Джамалуддин смотрел в открытое окно. Она вышла, и он видел ее. А она не заметила его. Он был восхищен ее красотой. Неудержимая страсть овладела им, и он просил у имама разрешения жениться на ней через своего брата Газимухаммада и других людей, которых он уважал. Имам не давал согласия и говорил: «Я сожалею, что мой сын Газимухаммад женат на другой его дочери. Больше всего не терплю тех правителей, которые высокомерны». На сердце Джамалуддина легла печаль. Он убедился, что ему нечего ждать хорошего со стороны горцев. После этого он женился на дочери одного газикумухца. Заболел туберкулезом и умер в селении Карата, где и похоронен. Когда болел и был в тяжелом состоянии, его перевезли в селение Анди, полагая, что перемена климата поможет ему. Остановились в доме кунака, настоящего героя из Анди. Когда Джамалуддин понял, что его болезнь неизлечима, попросил у отца разрешения вызвать из крепости Хасавюрт русского врача, где начальником гарнизона был его старый приятель генерал барон Николай (Эта фраза добавлена на полях справа самим автором). Отец согласился, но предполагая проявление со стороны народа открытой враждебности, предупредил: «Пусть прибытие врача будет тайным от народа, чтобы за спинами не говорили, что имам общается с русскими».
Джамалуддин послал гимринского мюрида Джамалудина сына Хусейна (теперь он русский офицер) (Слово «офицер» оставлено без перевода на арабский язык) и велел ему возвращаться в селение только ночью. Он привез врача. Врач убедившись, что болезнь неизлечима, остался у него только на неделю и вернулся обратно в крепость. Этот врач, пока находился у Джамалуддина, не выходил наружу и никто его не видел.
О том, как произошел обмен Джамалуддина на княгинь Орбелиани и Чавчавадзе.
Когда до имама дошел слух о прибытии сына Джамалуддина в крепость Хасавюрт, он велел своей семье сшить хорошую одежду и написал письмо наибам, чтобы они приготовились к сбору в назначенное место с преданными хорошо подготовленными сподвижниками. Выехали алимы, доброжелательные наибы и другая молодежь большой группой в дорогих одеяниях, при посеребренном оружии. Когда эта группа доехала до определенного места, выстроились в шеренгу; с ними были и княгини Орбелиани и Чавчавадзе. Со стороны русских тоже стояла большая группа с Джамалуддином. Как только произошел обмен, Шамиль велел первым долгом выбрить Джамалуддину голову, выкупать его и одеть в одежду, сшитую для него. После всего этого его привели к Шамилю. Когда отец увидел его, они обнялись, поцеловались и вспомнили дни, когда Джамалуддина отдали заложником в руки русских. Шамиль возблагодарил Аллаха за благополучное возвращение его к нему. Затем Джамалуддин обнялся с двумя своими братьями Газимухаммадом и Мухаммадшафием. Когда ему сказали: «Эти двое твои братья», то он спросил: «Они братья со стороны отца и матери или со стороны одного из них?» Затем сел на лошадь и направился в сторону Дарго. По прибытии туда в честь возвращения стреляли из больших пушек. Это был большой праздник, где семья имама и все горцы ликовали.
Через несколько дней после возвращения Джамалуддина дагестанцы начали приходить со всех сторон и собираться у ворот дома имама, а Джамалуддин поднимался на крышу дома стражи и садился на стул. Они смотрели на него, как на пойманного и приведенного зверя. Сам он смеялся и удивлялся дикости окружающих и говорил: «Разве они до меня не видели никого?..» Это продолжалось целый месяц. Затем наибы просили имама разрешить пригласить его в гости, и он разрешил им.
Джамалуддин разъезжал по селениям длительное время. Не осталось ни одного наиба, который не подарил бы ему хорошего коня, или шашку, или ружье, или кинжал, или что-нибудь другое в этом роде.
Когда Джамалуддин поселился в Дарго, он попросил разрешения имама построить себе дом, какие бывают в России и он дал согласие. Для строительства он составил на бумаге проект и передал его Идрису, принявшему мусульманство христианину, чтобы тот неотступно руководил солдатами, которые строили ему дом. Дом построили по русскому образцу с большими застекленными окнами, дверьми и печами (В тексте оставлено «фичат» от русского слова печь, сделанного по форме араб., множ. числа); дверные и оконные ручки были из бронзы (В тексте желтая медь). Эти и другие материалы для дома через письма на русском он попросил у генерала барона Николая, посылая серебро.
Однажды Джамалуддин предсказал жителям Дарго о лунном затмении и назначил день, час и минуту. Они смеялись и говорили, что этого не может быть, так как невозможно догадаться о том, что скрыто от глаз, тем более, точно определить час и минуту. Однако они наблюдали за этим явлением в указанное время и конечно, все произошло точно в указанное время. Все удивились, даже сам Шамиль был изумлен. Они не знали, что Джамалуддин это им сообщил из календаря (В тексте «календарь» сохранен на русском языке).
Что касается науки о звездах, то она у мусульман издавна существует, но они не управляют в соответствии с ним, так как Пророк, да благословит Его Аллах, сказал, что всякий звездочет обманщик. Поэтому у мусульман запрещено пользоваться им, потому они и не знают время лунного и солнечного затмений, как и другие скрытые тайны явлении.
Джамалуддин жил в этом доме два года. Однажды он отправился к Газимухаммаду в Карату как обычно. В это время к Шамилю заявился кади из Дарго Галхат из Буцры, который был в плену у русских и жил в горле Киеве и сказал Шамилю: «Имам, ты знаешь, что люди порочат тебя из-за балкона Джамалуддинова дома и говорят, что ты позволил сыну построить крышу дома в форме креста?» (На самом деле крыша была трехгранная).
Имам ответил Талхату: «Ты сам что скажешь на этот счет, ведь ты лучше этих людей знаешь планировку и форму строительства в России, похожи они на кресты или нет?» Талхат ответил: «В России я не видел ни балконов, ни крыш в форме креста».
Шамиль разозлился на дикость людей; убедился, что народ выдумывает от себя из-за зависти всякие небылицы; в (самом деле) в отношении всех дел в народе такие разговоры появлялись часто.
Затем Шамиль велел солдатам разрушить балкон, который имел якобы форму креста так, чтобы от него никакого следа не осталось.
Когда Баху, бабушка Джамалуддина услыхала обо всем этом, она испытала страх за состояние внука и поспешила к моему отцу, к которому обращались при всех обстоятельствах. Она умоляла его, чтобы он пошел к имаму и поговорил с ним, чтобы тот отменил разрушение балкона до возвращения Джамалуддина из Караты, чтобы он (Джамалуддин) поступил так, как захочет. Мой отец, встревоженный, обратился к имаму: «Я слышал, что ты повелел разрушить дом твоего сына Джамалуддина, поверив сплетням недругов, которые ничего не понимают и у которых нет никакого опыта, а разговаривают из-за зависти и недружелюбия. Если все это правда, почему же ты прежде разрешил строиться ему по русскому образцу? Этот бедняга очень будет сожалеть, что вернулся к тебе, раз ты поступаешь так. Ради бога, оставь дом, пока он не вернется. Если же ты непременно хочешь разрушить балкон, то сначала поговори с Джамалуддином, объясни ему, что люди настаивают на этом, тогда, может быть, он сам сделает это, хотя и с большим неудовольствием. Ты сам хорошо знаешь, и мы знаем не хуже Талхата, что крест не бывает такой формы, как балкон Джамалуддина. Если же балкон, как говорят люди, открыт с четырех сторон, мы знаем, что улицы Дарго открыты взору тоже по форме креста; тогда надо раз рушить и наши дома. А ведь тогда над нами будут смеяться даже дети».
Несмотря на то, что Шамиль знал справедливость слов моего отца, все равно не прислушался к нему, так как был в сильном гневе из-за невежественности и темноты людей. Балкон был разрушен до основания, и дом стал похож на лошадь с отсеченными ушами.
Через несколько дней после этого события Джамалуддин возвратился к себе домой. Когда он увидел, что балкона нет, он побледнел. Если бы он не уважал своего отца и не готов был пожертвовать своей жизнью ради него, он решился бы покончить с собой, пожалев, что вернулся из России.
Когда он узнал, что именно Талхат причина всего этого, он разозлился и очень его ругал, и если бы мог убить его, не остановился бы ни перед чем. Джамалуддин сказал, что мир разрушится из-за подобных диких типов.
Более удивительно вот что: Джамалуддин написал письмо барону Николаю с просьбой прислать зонтик и всякие мелочи. Письмо и деньги передал через скупщика имама Мусу из Казикумуха для доставки. Между жителями Дарго пронеслась молва, что Джамалуддин выписал из России тайно для своей жены кринолин (Это слово оставлено без перевала на арабский язык). Этот слух дошел до имама; а он не знал точно, что получил Джамалуддин из крепости.
Имам вызвал Джамалуддина к себе и сказал: «Ты слышал, что наши люди говорят о тебе? Что ты покупаешь русскую одежду для своей жены? Принеси ее, пусть присутствующие посмотрят и убедиться, что все это ложь».
Джамалуддин смеялся над дикостью и глупостью людей и принес то, что было получено из крепости это был зонтик. Джамалуддин сказал своему отцу: «Это одежда русских женщин по представлению горцев».
Присутствующие покраснели от стыда и не вымолвили ни слова.
А я скажу: «Сколько на свете людей, которые ошибаются, представляя мышь слоном, остальные вещи воспринимают превратно («с ног, а не с головы»), видят, но не вдумываются.
Конечно, Джамалуддин виноват, что не попросил прислать одежду вместо зонтика, чтобы эти люди приняли ее за зонтик; завистники замолчали бы. Как не прийти в отчаяние здравому человеку от такого окружения! Самое лучшее для тупоумных и темных это лечение обучением, чтобы вечно не оставаться в темноте и невежестве.
Еще один случай. Когда грузинские княгини были обменены на Джамалуддина, то и некоторые пленные были обменены на племянника Шамиля Хамзата (сына сестры), который был передан русским после событий в Телетле и Хамзат некоторое время жил в доме Джамалуддина.
Однажды Шамиль с Джамалуддином и Хамзатом и другими детьми отправился в мечеть для совершения пятничной молитвы. Когда подошло время моления, мой отец встал перед собравшимися, чтобы возглавить их, а за ним в первом ряду сидели Шамиль и алимы, во втором ряду Джамалуддин и Хамзат, а в третьем сыновья Газимухаммад и Мухаммадшафи. Я и другие родственники, как всегда тоже там присутствовали. Пропели «акбар», стоя для моления каждый в своем ряду и когда присели для чтения формулы, Хамзат не смог усидеть на полу, как будто ему мешали язвы на заднице. В России он привык сидеть на стульях, а на коврах, как у нас, сидеть подогнув под себя ноги, ему было трудно, и когда пришлось вставать, и вновь наклоняться к земле, то он лег на полу и затем, быстро встав, заговорил с Джамалуддином по-русски (он не знал, что у мусульман при молении нельзя разговаривать), а Джамалуддин улыбнулся этой выходке. Рядом с Хамзатом, стоящий мюрид заметил это, толкнул его локтем, чтобы он понял, что во время молитвы разговаривать нельзя. Хамзат перестал разговаривать, как будто понял, в чем дело. Когда закончили молитву, Джамалуддин смеясь, сказал: «Зачем ты разговаривал со мной во время молитвы, ведь это не допускается?» Хамзат ответил: «Я думал, что тут нет такого запроса, как в церквах. Клянусь Аллахом, я после этого не приду в мечеть. Буду молиться дома в одиночестве. Я не могу сидеть при молитве, так как у меня при этом болят колени». Когда они остались дома одни, Хамзат курил. Джамалуддин отговаривал его «смотри, увидит имам», Хамзат заявлял, что не может воздержаться от курения. Через некоторое время после возвращения из России Хамзат попросил разрешения Шамиля жить в Гимрах в доме Шамиля, на что получил согласие.. Потом он заболел туберкулезом, лечился в крепости Петровск, умер и был похоронен там.
Вышеприведенные обстоятельства погубили обоих молодых людей по воле Аллаха и во вине деяний людских. Большинство людей говорили, что тоска определила скорейший уход их из жизни. Это, по-видимому, верно; к этому можно прибавить еще вот что: в 1832. г. Шамиль был ранен в грудь штыком русских. Однако лечение не облегчалось возвращением сына и племянника, так как жители Дарго кололи его сердце кляузами и сплетнями, вышеприведенными так, что рана никогда не заживала сначала смерть сына, затем и племянника.
Отсюда можно сказать, что русские его ранили один раз и лечили, а горцы дважды и не вылечили (Написано на полях).
Это коротко об истории двух юношей: Джамалуддина и Хамзата, которые попали из обширного сада в темный лес. Смерть для них явилась избавлением. Теперь мы вернемся к объяснению положения наибов в Чечне и Салатавии (Аварское название «Нах-Бак»), расположенной вблизи Буртуная.
В начале своего прибытия в Чечню Шамиль назначил наибом известного во всей Чечне благородного храбреца Шуайба. Он был самым близким помощником имама во всех военных делах. Ради имама он не пожалел ни своего состояния, ни своей жизни. Подтверждением служит следующий случай: Однажды Шамилю и его войскам пришлось переночевать в лесу, ночь была довольно темной. Расположились друг от друга на дистанциях. Поблизости к имаму были только его приближенные. Недалеко расположился наиб Шамиля, известный своей неотесанностью, безжалостностью к своим людям, особенно по делам веры / Муса из Балахуни. Он, оказывается, сидел со своими товарищами у костров, и совершенно неожиданно из лесной темноты к ним приблизился один юноша-чеченец и у костра захотел погреться. Муса велел ему удалиться вон; юноша протянул свою руку к пистолету за поясом, как бы хотел выстрелить. Муса опередил его и, выхватив свой пистолет, выстрелил в грудь, он упал и, растянувшись, закатил глаза. Когда Шамиль услышал выстрел, поднялся с постели и поспешил к месту происшествия с оружием в руках, увидел умирающего юношу. Он спросил Мусу о нем: кто он? Он ответил, что тот пришел за тем-то, хотел то то. «Я убил его, зная, что мне его смерть лучше, чем моя». Шамиль засмеялся и вернулся в свое пристанище.
Утром узнали, что убитый сын сестры наиба Шуайба. Шамиль выразил ему соболезнование и сожаление свое за горячность наиба Мусы. Шуайб даже не изменился в лице, только сказал имаму: «Если бы я вас не любил и не уважал от чистого сердца, искренне не служил бы Аллаху и его посланнику в вере, я бы отомстил Мусе за убийство племянника. Сейчас же я готов пожертвовать собой, своим имуществом, жизнью своих детей за божье дело».
Наиб Сухайб, павший за веру в боях с войсками князя Воронцова, был также близким помощником имама.
В Салаватии наибом был Айдемир, сын уважаемого в селении Чиркей шейха Джамала из Чиркея.
В районе Аух наибом был Хату. Это был авторитетный человек; управлял он справедливо. После его смерти на его место вступил его брат Хати, храбрый, распорядительный и умелый.
Затем на его место был назначен друг имама с давних времен мухаджир Микльик Муртазали из Чиркея. Это был высокомерный деспот, взяточник. Когда на него поступило слишком много жалоб, его сняли с наибства и конфисковали незаконно присвоенное имущество, и передали в байтулмала для нужд войска.
На его место вступил алим мухаджир Идрис (эфенди) из Эндирея. Он был красноречив, но несмел, неповоротлив, нераспорядителен в делах. Но поскольку он был учен, имам не захотел умолять его авторитета.
В конце, когда имам воочию убедился в его неспособности в управлении, он почувствовал необходимость заменить его более зорким, храбрым, дальновидным, неутомимым в бою, особенно в то опасное время, когда со всех сторон русские войска начали теснить нас. Идрис был снят, и на его место назначили мухаджира Раджаба из Цубутля, до этого бывшего старшиной в страже прежнего наиба.
Он управлял народом с полной справедливостью, старался, отдавая все силы, улучшить положение людей. Сердце народа возрадовалось и оживилось, как трава, наполненная водой после ползшего зноя. Они стали оказывать сопротивление русским усерднее, чем раньше.
Над жителями Жалка наибом был Усман из Жалка. Имам его любил за усердие при несении военной службы. Когда в Чечне дела были расшатаны (часть чеченцев подчинилась русским, а часть оставалась верной Шамилю), а Шамиль стоял лагерем с войском в Ичкерийском лесу, этот наиб пришел к нему с сотней с лишним оседланных лошадей захваченных при истреблении донских казаков. Шамиль подарил ему свою шашку в знак любви и уважении к нему.
Когда Шамиль покинул Чечню и перешел в Дагестан, Этот наиб со своей семьей отправился с ним, но когда Шамиль поднимался на гору Гуниб, Шамиль вернул его с дороги к себе на родину, стыдясь за его большую семью и малых детей.
Жителями Хулхула имели наиба известного смельчака Талхика, отца жены Джамалуддина, сына Шамиля. Он очень старался привлечь свой народ на сторону Шамиля и удержать их от смут и обуздать шпионов и других зловредных людей, которые плели в провинции интриги.
Талхик совершил известные вылазки и смелые походы, о которых нет надобности здесь говорить.
В провинции Кехи был наибом известный смельчак Саадулла. Он не умел обращаться со своим народом и управлять делами так, как этого требовали их нравы. Участились жалобы народа на него. Шамиль все же не хотел снимать его с наибства за его храбрость. Когда люди Кехи узнали, что имам не хочет с ним расстаться, то потеряли надежду, что наступят лучшие времена, и большинство населения Кехи перешло на сторону русских. Шамиль остался без войска.
Эти люди передали имаму свой упрек, говоря: «Имам, ты не прислушался к нашим жалобам, и мы вынуждены были перейти на сторону русских». Они говорили: «Теперь пусть Шамиль оставит его наибом над нашими деревьями». Население Кехи считается самым отважным среди чеченцев.
В начале появления имама в землях Чечни над кехинцами был наибом известный в Дагестане ратник Ахбердильмухаммад из Хунзаха. Это тот, который взял в плен моздокскую христианку (будущую жену Шамиля) Шуанат с матерью и сестрой. Мать ее и сестра были проданы за большое количество серебра, а Шуанат оставили у себя и подарили имаму, а имам в свою очередь хотел подарить ее Хаджимураду, но она, узнав об этом, стала плакать и умолять мать старших сыновей Шамиля Патимат, чтобы она упросила оставить ее у себя и не отправлять к Хаджимураду. Патимат попросила об этом имама и Шуанат осталась. Когда Патимат умерла, Шамиль женился на ней (после того как она приняла мусульманство). Одновременно он женился на нашей сестре госпоже Захидат.
Население Кехи очень любило наиба АхбердильМухаммада да за справедливость и смелость… Они так были преданы ему, что когда собирались к бою, все стекались к нему, как пчелы на мед. На кехинской поляне есть дерево, на которое он поднимался, когда вся конница Кехи собиралась, и держал речь перед схваткой с врагом.
Над Шубутом был наибом Батака. Впоследствии он заключил мир с русскими без всякого боя. Когда товарищи Шамиля узнали об этом, начали имама упрекать в назначении Батака наибом и говорили, что если бы был другой наиб, Шубут остался бы в наших руках.
В Киялале был наибом герой, истинный мусульманин Умма из Зунсы. Он воевал против русских больше года после покорения Чечни, скрывался в лесах и периодически устраивал вылазки и продолжал борьбу. В конце концов, его окружили в пещере отряды князя Мирского, и когда он узнал, что не избежать плена, то помирился с ними. Его выслали в Смоленскую губернию на 4 года, но потом по просьбе жителей его родного селения досрочно вернули в Дагестан. При возвращении он посетил своего бывшего имама и гостил у него две недели.
Когда имам спросил о причине его сдачи в плен, Умма ответил, что его семья испытывала голод и жажду в пещере, где они скрывались и едва не погибли.
В провинции Ичкери первоначально имамом был Киха из Арсени Ичкерии. Затем он был смещен, а на его место встал Умалат, ученый из Алмака. Он был красноречив, остроумен, крепкого сложения, жесткий к врагам, справедливый к народу, за что его имам и любил. Потом его отправили наибом в другое место, вместо него в Ичкерии был назначен Идиль, пользовавшийся у своего народа авторитетом, уважением за справедливость, краткость и благонравие.
Наибов, которых здесь перечислил, я видел своими глазами несколько раз и сам знал об их положении, за исключением некоторых из них: АхбердильМухаммада, Сухаиба и Шуайба. Они жили до меня, но я слышал о них от имама, от моего отца и от других людей, заслуживающих доверия.
Среди этих наибов были такие, которые чистосердечно были преданы имаму и ради дела не жалели ни своего имущества, ни себя соблюдая среди народа, подвластного им, справедливость; но были и такие, которые льстивыми словами обманывали имама и подло поступали, совершали порочные поступки, как убийства, насильственный захват чужого имущества и т. д.
Самыми справедливыми наибами в Чечне были Шуайб, Сухаиб, АхбердильМухаммад из Аварии, Талхик, Осман, Умма из Зунсы.
Из дагестанских наибов Хаджиясулмухаммад из Аварии,/ Хаджимурад, Инкачил Дибир, ДогоноголМухаммад, Микаил из Аквари, Абакардибир из Аргвани, Кади из Ичичали, мухаджир Абакархаджи из Акуши, Хурш (НурМухаммад) из Согратля, глухой Хаджи (Инковхаджи) из Чоха, Мухаммад из Кудали, павший мучеником в Гунибе, Гаир-бек из Ауха и другие, подобные им. А что касается Курбанилмухаммада из Бацали, мухажира Умара из Салты, Идрис (эфенди) из Эндирея и алимов, то у них, кроме красноречия при беседе с имамом, ничего не было, особенно когда они оставались без имама. В отношении их распорядительности управления и «смелости», взяточничества я ничего не скажу, так как среди нас они прославились подлостью.
О Лабазане из Анди, Мухаммадамине из Харахи, Мусе из Балахани можно сказать, что они были «обнаженными саблями» над своими подданными. Их характеры были сходны с повадками хищных зверей. У них не было большего дела, как мстить и обирать людей, подвластных им; поэтому большое количество перебежчиков к русским было именно из-за их плохого управления. Они обманывали своего имама, обмениваясь с ним красивыми словами и давая ему ложные сведения, не выполняли на деле его распоряжения.
Вследствие всего этого люди отвернулись от верного дела, они предпочли себе смерть, так как убедились, что она лучше, чем жизнь, униженная их властью.
Боже упаси нас от дьяволов рода человеческого.