А. П. Козлов
Единичные и множественные преступления

Полная версия

Кроме объективных свойств единичное преступление характеризуется и субъективными признаками. Обычно теория уголовного права в качестве таковых выделяет вину, мотив, цель. Первая из них традиционно разделяется на прямой и косвенный умыслы, преступную самонадеянность и преступную небрежность. При совершении преступления с прямым умыслом в особо сложных случаях помогают установить истину направленность умысла и цель поведения, которые помогают признать объединенными или, наоборот, разъединенными различные телодвижения, точнее, позволяют констатировать наличие или отсутствие функциональной связи телодвижений.

На основе изложенного под единичным преступлением следует понимать одномоментное деяние или систему многомоментных функционально и субъективно связанных телодвижений или их отсутствие, направленных на единый для них общественно опасный результат, нашедших отражение в диспозиции нормы или ее определенной части. Таким образом, на наш взгляд, единичное преступление преимущественно характеризует реальное деяние, которое смоделировано в какой-то диспозиции нормы УК как в целом соответствующее или соответствующее только какой-то части диспозиции. Именно поэтому нельзя признать диспозицию нормы, являющуюся только моделью преступления, единичным преступлением.

Исходя из этого вполне можно согласиться с теми признаками единичного преступления, которые выделяет И. Б. Агаев: 1) единичное действие (или бездействие) либо система действий (актов бездействия) человека находится в основе единичного преступления и фактически является его ядром;

2) единичное преступление посягает на единый объект, выражается в деятельности, подчиненной единому преступному замыслу;

3) объективные и субъективные признаки единичного преступления определяют преступление как сознательный волевой, целенаправленный акт лица;

4) единичное преступление является деянием либо системой деяний, обусловленных общим мотивом и единой целью;

5) все элементы преступного действия (или бездействия) либо системы действий (актов бездействия), представляя отдельные акты единого поведения субъекта, связаны между собой;

6) единичное преступление обладает общественной опасностью и причиняет вред в результате преступных действий (или бездействия);

7) единичное преступление соответствует одному составу преступления, описанному в Уголовном кодексе.^[30] Не соответствует нашему представлению лишь несколько моментов: во-первых, И. Б. Агаев говорит об общественной опасности преступления, тогда как имеются и иные (другие) признаки преступления; остается непонятным, почему он обращается только к общественной опасности, ведь указанное корректируется указанием на соответствие содеянного составу преступления (п. 7), что отражает признак противоправности, в теории уголовного права выделяют и иные признаки преступления; во-вторых, не может преступление соответствовать составу преступления, поскольку преступление возникает, образуется как сплав реального деяния и диспозиции; деяние становится преступлением на основе данного соответствия; в-третьих, автор указывает только на причинение вреда как признак единичного преступления, тогда как возможны единичные преступления и с угрозой причинения вреда; в-четвертых, не следовало автору обращаться к неопределенному термину «состав преступления» – абсолютно непонятно, что является составом преступления в альтернативных диспозициях и что такое «состав преступления» вообще.

Сущность единичного преступления не меняется при неоконченном преступлении и соучастии в преступлении, в связи с указанными обстоятельствами может изменяться только степень общественной опасности содеянного.

Глава 2
Классификация единичных преступлений

Единичные преступления не однообразны по своему характеру, сущности и содержанию. В одних мы видим одно деяние и одно последствие, в других – несколько деяний и несколько последствий, в третьих – сложное деяние и т. д. Именно поэтому теория традиционно и вполне оправданно выделяет простые и сложные единичные преступления.^[31] А. А. Пионтковский пытался выделить обычные и иные единичные преступления,^[32] но в теории уголовного права данная классификация не применялась, поскольку терминологическое изменение не носило сущностного смысла.

Кроме того, говоря о классификации единичных преступлений, нельзя забывать о том, что любое преступление имеет две стороны: объективную и субъективную, выделение каждой из них в теории и на практике крайне важно. Не случайно законодатель много внимания уделяет дифференциации умышленных и неосторожных преступлений, разграничению преступлений по целям и мотивам и т. д., показывая тем самым самостоятельную значимость субъективной стороны, поэтому и при классификации единичных преступлений (как и множественных) лучше всего пойти по пути создания двух уровней классификации: с объективной и с субъективной сторон. Классификация по объективной стороне заключается преимущественно в особенностях деяний, последствий, способов совершения преступления и т. п. объективных признаков преступления и представляет собой, прежде всего, выделение простых и сложных единичных преступлений с последующей их более глубокой классификацией. Классификация же по субъективной стороне заключается, главным образом, в специфике субъективных признаков содеянного: его вины, мотивов, целей. И хотя часто им сопутствуют особенности объективных признаков, тем не менее, основную роль в классификации играют именно субъективные признаки. На этом основании единичные преступления можно разделить на случайные и неслучайные. Первые из них во многом обусловлены сложившейся ситуацией, обстановкой, провоцирующей ролью их и потерпевшего и т. д. при абсолютной криминальной неподготовленности виновного. Во-вторых, влияние внешних факторов менее значимо, и здесь мы сталкиваемся с субъективно криминально подготовленными личностями, которые готовы при любой возможности совершить преступление; социальное и моральное торможение у лиц, совершающих такие преступления, значительно снижено или отсутствует вовсе. Правда, необходимо отметить, что деление на случайных и неслучайных преступников имеет существенное значение при рецидиве или иных видах множественности, нежели в единичных преступлениях.

§ 1. Единичные простые и сложные преступления

К простым «относятся деликты, характеризующиеся совершением одного действия, независимо от того, повлекло оно одно или несколько последствий. Например, умышленное убийство двух или нескольких лиц, подпадающее под действие п. 3 ст. 102 УК РСФСР».^[33] Автор здесь несколько неточен. Во-первых, он противоречит сам себе: с одной стороны, говорит об одном действии, а с другой – приводит пример из п. 3 ст. 102 УК РСФСР. Общеизвестно, что убийство, предусмотренное данной нормой, может быть совершено одним действием в одном месте, в одно время и с одним результатом – лишением жизни конкретных двух или более лиц (взрывом гранаты, отравлением газом и т. д.), но может быть совершено несколькими действиями (в отношении одного лица – выстрелом из ружья, в отношении другого – ударом ножом), в разное время и в различных местах с причинением нескольких последствий (лишение жизни сначала одного, а затем другого человека). Ни для первого случая, ни для второго высказывание Т. Э. Караева абсолютно не годится, поскольку вне зависимости от количественной структуры деяния в п. 3 ст. 102 УК РСФСР (п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ) речь идет о нескольких последствиях, что отнести к простому единичному преступлению очевидно невозможно. Мало того, во втором варианте нет одного действия; признание здесь одного действия под тем условием, что оба действия функционально и субъективно связаны, с необходимостью должно привести и к признанию одного (а не двух, как у автора) последствий, поскольку и последствия функционально и субъективно связаны. Кроме того, признание в указанной ситуации одного действия и одного последствия автоматически приведет к тому, что продолжаемые преступления будут признаны единичными простыми, а не сложными, ведь в них (продолжаемых) все действия и последствия функционально и субъективно связаны, потому они и признаются единичными преступлениями. Ясное понимание того, что п. 3 ст. 102 УК РСФСР охватывал только единичные сложные преступления, помогало четко их квалифицировать. Во-вторых, выделение случаев, когда одно действие влечет за собой два и более последствия, в качестве единичных сложных преступлений, требует дополнительной и весьма существенной аргументации (чего автор не сделал), поскольку здесь возникают проблемы единичных сложных с несколькими последствиями и идеальной совокупности, выделяемых в теории уголовного права.

Кроме этих двух классов в теории сделана попытка выделить еще другие виды единичных преступлений: они «могут быть тождественными (одинаковыми), разнородными и однородными».^[34] Данная классификация не выдерживает критики. Единичное преступление не может быть ни тождественным, ни однородным, ни разнородным, в противном случае сразу возникает вопрос: тождественное, однородное, разнородное по отношению к чему? Ведь преступление совершается одно, единичное, его пока не с чем сравнивать. Все указанные автором виды – это категории множественности, только во множественности они могут принимать сопоставительный характер, заложенный в них. Именно поэтому данные виды характеризуют множественность преступлений, а не единичное преступление.

Скорее всего, под единичным простым следует понимать единичное преступление при реальном совершении одного действия и причинении им одного реального результата. При этом, разумеется, одно действие будет и тогда, когда оно выполняется частями (сначала заложил взрывчатку, через некоторое время взорвал ее) – многомоментное действие.

Вместе с тем в теории уголовного права предлагается более углубленная классификация единичных преступлений путем дополнительной классификации единичных сложных. Вот здесь начинается весьма важное сущностное и содержательное разночтение классов сложных преступлений.

В теории уголовного права предпринята оригинальная попытка выделить категорию «так называемых дистанционных преступлений (выделено нами. – А. К), в которых место деяния и его последствий не совпадает, а также для преступлений, отдельные акты которых или действия соучастников совершены в разных местах». В структуру дистанционных преступлений входят: преступления с отдаленным в пространстве результатом; преступления с двумя действиями; длящиеся преступления; продолжаемые преступления; преступления, совершенные в соучастии.^[35] С точки зрения уголовного права данная новелла, на наш взгляд, неприемлема. Во-первых, уголовное право до сих пор не может разобраться с уже устоявшимся термином «сложное единичное», и заменять его новым менее понятным термином едва ли целесообразно. Во-вторых, указанная новелла в уголовном праве не может иметь значения, поскольку место совершения преступления в законе не определено и дифференциация места совершения деяния и места наступления последствия не существенна. Предлагаемая новелла весьма размыта: что будут делать авторы в ситуации, когда потерпевший отполз от места нанесения ударов ножом на три метра и там умер? Это дистанционное преступление или нет? И какое это будет иметь значение для уголовного права? Уверен – никакого. Возможно, подобное значимо с позиций расследования преступления (криминалистики), но причем здесь объективная сторона преступления? В-третьих, по структуре дистанционные преступления являются аналогом единичных сложных. Но и здесь по классификации нет ясности: преступления с отдаленным в пространстве результатом могут быть и продолжаемыми, и преступлениями, совершенными в соучастии; преступления, совершенные в соучастии, могут быть и всеми другими из указанных авторами. На наш взгляд, в приведенной новелле нет уголовно-правового смысла, и потому мы исходим из традиционного выделения сложных единичных преступлений.

К единичным сложным «относятся сложные деяния, состоящие из двух или нескольких преступных актов, предусмотренных одним составом преступления».^[36] В определенной части данное определение отвечает действительному положению вещей: сложные преступления иногда характеризуются либо несколькими действиями и несколькими последствиями, функционально и субъективно связанными, либо несколькими действиями и системой бездействия, также функционально и субъективно связанными. Однако это еще не вся истина. Довольно часто сложные единичные преступления заключаются в совершении одного деяния и причинении им нескольких последствий, не случайно некоторые авторы выделяют преступления с тяжкими последствиями как единичные сложные; правда, Т. Э. Караев такого единичного сложного не выделяет, по-видимому, по примеру п. 3 ст. 102 УК РСФСР относит подобное к единичным простым. Также вызывает возражение отсылка автора к составу преступления, который мы считаем неопределенной, спорной категорией. Лучше, думается, было бы говорить об их отражении в диспозиции в целом либо в ее части.^[37] Поэтому, на наш взгляд, единичным сложным следует признавать единичное преступление, состоящее из одного или нескольких действий либо актов бездействия, направленных на возникновение нескольких последствий; все остальные признаки его заложены в понятии единичного преступления.

Н. С. Таганцев считал, что сложные преступления «возникают тогда: 1) когда имеется множество норм, требующих сопоставления, а не соединения (различные виды приготовления, присвоение и растрата и т. д.); 2) когда преступление одновременно посягает на несколько норм – разбой (не следует забывать, что здесь норма – это социальная норма: "не убей", "не укради" и т. д. – А. К); 3) длящиеся; 4) продолжаемые; 5) преступное ремесло, более или менее продолжительная деятельность виновного».^[38]

Н. Ф. Кузнецова вычленяла четыре группы: либо несколько действий (купля и продажа при спекуляции); либо продолжаемые, либо длящиеся, либо при наличии двух ущербов, причиненных с двумя формами вины.^[39] Позже автор выделила несколько иные виды сложного единичного преступления: составные; составы с двумя общественно опасными последствиями – основным и другим, более тяжким; составы с альтернативными элементами; составы, в которых менее тяжкое преступление служит способом совершения более тяжкого преступления; длящееся преступление и продолжаемое преступление.^[40] Как видим, Н. Ф. Кузнецова добавила к своей прежней классификации еще два вида – составы с альтернативными элементами и составы, в которых менее тяжкое преступление служит способом совершения более тяжкого преступления. Составы с альтернативными элементами, скорее всего, включены автором на фоне господствующего сегодня мнения. Второй из указанных вид введен излишне, поскольку здесь мы имеем обычное составное преступление. При этом возникает одна проблема: можно ли признавать способ совершения преступления при определенных условиях самостоятельным видом преступления и, соответственно, строить на его основе составное преступление? Ответ на данный вопрос может быть только положительным, поскольку уголовное законодательство знает множество примеров, когда отдельное деяние становится способом другого преступления (например, насилие в тех или иных формах или подлог). Это тем более приемлемо, что сама автор пишет о составных преступлениях как слагающихся из двух наиболее простых составов с образованием единого состава.^[41]

В. П. Малков предлагает следующие виды сложных единичных преступлений: а) составные преступления; б) преступления, в основе которых лежат альтернативные действия; в) преступления с двумя действиями; г) длящиеся; д) продолжаемые; е) преступления, квалифицированные наличием тяжких последствий (ч. 2 ст. 108 УК РСФСР), и ж) преступления, в основе которых лежат повторные действия – непреступления.^[42] В более поздней работе автор отказывается от признания самостоятельным видом сложных единичных преступлений, квалифицированных наличием тяжких последствий, поскольку «такие преступления являются разновидностью сложных составных преступлений».^[43] Учитывая, что составные преступления могут быть и альтернативными, а последние продолжаемыми,^[44] автор без большого ущерба для собственной позиции может и остальные виды свести к составным преступлениям, оставив в качестве сложного единичного только составное преступление – единственный вид. В целом такую же структуру единичных сложных предложили Д. В. Качурин и И. С. Дедюкина, кроме преступлений с двумя действиями.^[45]

А. А. Пионтковский относил к иным единичным преступлениям: 1) продолжаемые; 2) длящиеся; 3) собирательные (в частности, повторные), под которыми понимал преступную деятельность, в виде промысла, либо указанную в законе повторность; 4) составные; 5) рецидив.^[46]

Т. Э. Караев признает сложными составные, продолжаемые и длящиеся преступления.^[47]

Г. Г. Криволапов считает, что к сложным нужно относить: 1) слагающиеся из двух разнородных действий (спекуляция); 2) квалифицированные наличием дополнительных тяжких последствий; з) составные (бандитизм, разбой); 4) продолжаемые; 5) длящиеся преступления.^[48]

Г. Н. Хлупина к числу сложных единичных преступлений относит «преступления с альтернативными действиями, с двумя последствиями, с двойной формой вины, составные (комплексные), длящиеся, продолжаемые преступления, преступления с необходимой неоднократностью».^[49]

Некоторые авторы относят к сложным (составным) единичным длящиеся и продолжаемые преступления.^[50]

По мнению И. Б. Агаева, к единичным сложным относятся составные, продолжаемые, длящиеся преступления; преступления, образуемые альтернативными действиями; преступления, образуемые неоднократными действиями.^[51]

Из анализа приведенных, начиная с русского уголовного права XIX века и кончая сегодняшним днем, позиций по классификации сложных единичных видно, что только продолжаемые и длящиеся преступления бесспорно относятся к ним. В них не вызывает сомнения функциональная и субъективная взаимосвязь деяний и последствий и их обособленность от единичных простых, потому мы их также без дополнительной аргументации относим к единичным сложным.

По остальным разновидностям единичного сложного единства в теории уголовного права нет. И нет по единственной причине – многие авторы признают классификацию условной: «Необходимо также указать условный характер данной классификации, так как с изменением социальной действительности и уголовного закона те или иные преступления могут переходить из сложных в простые и наоборот».^[52] И далее: «С учетом изменений, которые произошли в уголовном законодательстве, ныне среди сложных единичных преступлений следует различать составные и продолжаемые преступления, преступления, в основе которых лежат альтернативные либо повторные действия, и длящиеся преступления».^[53] Прежде всего, отметим свое неприятие условности классификации,^[54] тем более – единичных преступлений. Никакие социальные катаклизмы (революция в России 1917 г… длительное существование «тоталитарного» государства, буржуазный ренессанс) не смогли изменить отношения к продолжаемым и длящимся преступлениям как единичным. И только потому, что они точно и жестко определены в качестве единичных преступлений и не зависят от конъюнктуры. Все остальные шатания в теории уголовного права по вопросу видов единичных преступлений вызваны отсутствием ясного представления о требованиях, предъявляемых к единичным преступлениям. Мало того, И. А. Зинченко, вынеся в названии своей работы составные преступления за рамки единичных, лишила себя возможности называть первые единичными, а признав их единичными сложными, создала в работе противоречие.

Рассмотрим основные разновидности, предлагаемые теорией уголовного права в качестве единичных преступлений. К сложному единичному большинство авторов относит составные преступления, хотя некоторые это и не поддерживают (А. И. Бойко, А. Н. Ратьков и др.). Думается, здесь мы имеем тот случай, когда истина за меньшинством.

«Составными являются преступления, включающие в себя два или более преступных деяния, в отдельности представляющих самостоятельные преступления, но совершенные вместе, рассматриваемые как единое целое».^[55] Любопытно то, что автор уже в названии работы пытается объединить в одно совокупность (множественность) и составные преступления (единичные преступления), да и в самой работе предполагает возможность совокупности при составных преступлениях.^[56] В таком подходе к составным А. В. Наумов не одинок. О возможности совокупности при наличии составного преступления говорят Ю. Ляпунов и другие авторы.^[57]

Разумеется, такая позиция абсолютно неприемлема; нет ни малейшего смысла в выделении двух условно-правовых категорий: единичного и множественного преступления, чтобы здесь же сказать: одно суть другое. «Предлагая возможность квалификации по совокупности и в сложных преступлениях, авторы по существу относят их ко множественности».^[58] Отрицает совокупность в составных преступлениях и Е. Прокопович.^[59]

Вполне понятны причины, в силу которых многие авторы вынуждены смешивать единичные и множественные преступления: 1) они не видят разницы между единичным преступлением и диспозицией нормы, при этом особенности формирования диспозиций, позволяющие применять совокупность преступления, автоматически переносят на единичные преступления; 2) они видят особенности диспозиции нормы, но не находят их связи с квалификацией; 3) они не имеют четкого представления о структуре составных преступлений; 4) они стремятся реализовать положение об условности любой классификации.

Несколько иначе определяет составные преступления Т. Э. Караев: «Сложным (составным) будет единое (единичное, отдельное) преступление, поглощающее ранние стадии преступной деятельности или самостоятельные преступления, являющиеся способами совершения данного преступления, а также преступление, состав которого согласно закону объединяет два или более разнородных преступлений, посягающих на разные объекты и приводящих к разнородным последствиям, но объединенных внутренним единством».^[60] По сути, автор выделяет в предложенной разновидности два вида преступления: единичное простое, которое в принципе и должно охватывать собой и действия по созданию условий, и действия – способ исполнения преступления, и собственно составное преступление, выделяемое всеми иными авторами (преступления типа разбоя). В первом виде ничего сложного в единичном нет, поскольку там имеются подготовительная стадия, определенное действие, способ действования и так далее, и все это – типичное простое единичное преступление с одним действием и одним последствием. К собственно составному относится феномен, отраженный во второй части определения, которая раскрывает признаки составного: наличие двух или более разнородных преступлений, соответствующее наличие разных объектов, соответствующее наличие двух или более последствий и внутренняя взаимосвязь. Все сказанное скорее свидетельствует не о единичном, а о множественности преступлений: и несколько деяний, и несколько объектов, и несколько последствий. Несколько смущает внутреннее единство содеянного, но и оно не создает единого преступления, поскольку обусловлено лишь желанием законодателя объединить несколько преступлений в одной диспозиции нормы и не более того. В общем нельзя исключить в такой ситуации совокупность (например, грабеж плюс насилие, опасное для жизни и здоровья) с самостоятельным наказанием за каждое из преступлений; и еще не известно, что предпочтительнее в данной ситуации – самостоятельное существование разбоя или второй вариант. Как было уже решено выше, единичность преступления определяет не диспозиция нормы, а реально содеянное; здесь же реально содеянное является множественностью.

Поскольку единичное преступление по своим признакам (общественной опасности и противоправности) охватывает реально содеянное (поступок человека) и абстракцию (диспозицию нормы) и без них существовать не может, но основным остается реально содеянное как преступление, то необходимо четко уяснить, что же собой представляет составное преступление: либо это реально содеянное, либо оно – диспозиция нормы со всеми ее особенностями. Рассмотрим это на примере разбоя, под которым понимается нападение в целях хищения чужого имущества, совершенное с применением насилия, опасного для жизни и здоровья либо с угрозой применения такого насилия (ст. 162 УК РФ), почти все авторы относят его к составным преступлениям. Но почему? Здесь, как правило, нет двух действий, поскольку разбой осуществляется довольно часто тайно и здесь отчетливо виден сплав нападения и насилия, не случайно Г. А. Кригер писал: «Нападение при разбое, представляя внезапное насильственное воздействие на потерпевшего…».^[61] И хотя нельзя исключить иного, кроме насилия, оформления нападения (например, словесного требования передачи имущества), однако оно ничем не будет отличаться от соответствующего оформления его при грабеже, что исключает включение такового в понятие нападения, которое отсутствует при грабеже и должно включать в себя признаки, не свойственные грабежу. Именно поэтому насилие – суть нападение при разбое. Другое дело, что здесь мы имеем два последствия – физический и вторичный (цель завладения) – имущественный вред. Но на уровне реально содеянного данная особенность ничего существенного из себя не представляет (средней тяжести вред здоровью причиняют в обществе с целью отомстить, с целью показать свою удаль, с целью изъять имущество и т. д.), т. е. мы имеем обычное единичное реально совершенное деяние.

Особенности разбоя возникают на законодательном уровне, когда мы вынуждены выделять два последствия, два объекта посягательства, зачастую несуществующее нападение, только «совершенное» с применением насилия, что должно показать мнимую самостоятельность нападения и насилия – вроде бы две существующих и возможных при квалификации нормы права – например, средней тяжести вред здоровью и кража или грабеж.

Кроме того, разбой является сложным преступлением и потому, что в законе речь идет о насилии, опасном для жизни и здоровья, которое включает в себя и легкий вред здоровью, и средней тяжести вред здоровью, и тяжкий вред здоровью. Именно поэтому в реальной жизни не существует насилия, опасного для жизни и здоровья, а есть только легкий или средней тяжести, или тяжкий вред здоровью; такое насилие имеет место только в диспозиции нормы. Очевидно, что реальный поступок составляет лишь часть того, что предусмотрено нормой. Очень точно это отразил Н. С. Таганцев: «Эти случаи крайне разнообразны, но все они возникают только в силу особого постановления закона, в видах практических, и существуют только настолько, насколько они признаны законом. Поэтому с исключением из закона постановлений о таких сложных посягательствах они распадаются на свои составные элементы».^[62]

Из сказанного следует единственный вывод: особенности разбоя как составного преступления заключаются только в законодательной его формулировке, но не в конкретно содеянном. Именно поэтому проблемы составного преступления в целом – это проблемы построения и классификации диспозиций, но не единичного преступления, чего нельзя сказать, например, о продолжаемых или длящихся преступлениях, определяет которые специфика именно конкретно содеянного даже тогда, когда нет специально оговоренной нормы (продолжаемая кража), только при таком рассмотрении составных преступлений (точнее – составных диспозиций) мы можем понять, хотя и не оправдать, возможную при составных преступлениях квалификацию по совокупности.

В этом плане довольно точно В. В. Питецкий-младший относит анализируемый феномен к составным нормам, противопоставляемым сложным преступлениям (продолжаемым и длящимся),^[63] хотя более точным было бы говорить не о норме как слишком широком понятии, включающем в себя и санкцию, а о составной диспозиции. Отсюда и соответствующее определение: «Составной называется норма Особенной части УК, закрепленная в рамках одной статьи или части статьи, включающая две или более другие нормы Особенной части УК, каждая из которых, взятая в отдельности, предусматривает самостоятельный состав преступления».^[64]

Отраженная некоторыми авторами совокупность здесь и возникает только потому, что составные преступления представляют собой идеальную совокупность;^[65] иногда реальную, иногда идеальную совокупность.^[66] На этом фоне сетования В. П. Малкова на то, что иногда разграничение составных преступлений со множественными преступлениями представляет особую сложность,^[67] кажутся по меньшей мере странными: нельзя разграничивать идеальную и реальную совокупность – виды множественности – от множественности, поскольку в роде (множественности) заложены все существенные специфические признаки видов (идеальной и реальной совокупности). Ведь не случайно В. П. Малков применительно к продолжаемым преступлениям указывал, что оно является единичным, а «одно преступление одновременно не может рассматриваться и как их множество».^[68] Но почему-то не распространяет это правило на составные преступления, которые он же объявляет единичными.^[69] А не распространяет только потому, что лишь по недоразумению причисляет их в целом к единичным преступлениям, хотя надо сказать, что отдельные реальные криминально значимые деяния, охватываемые ими, несомненно являются единичными преступлениями, однако они к составному характеру диспозиции не имеют никакого отношения, поскольку законодатель искусственно объединил их и создал составную диспозицию.

При этом еще нужно доказать, что составные диспозиции вполне обоснованно введены в уголовный закон. По мнению И. А. Зинченко, «изложенное позволяет заключить, что для появления в законе составного преступления нужно два обязательных условия. Во-первых, чтобы в объективной действительности сложилась та или иная типичная устойчивая форма сложной преступной деятельности и, во-вторых, чтобы именно такую деятельность законодатель закрепил (предусмотрел) в одном составе».^[70]

В. В. Питецкий-младший выделяет четыре причины образования в уголовном законодательстве составных норм: а) тесная взаимосвязь составов преступлений, входящих в составную норму; б) сочетание преступлений распространено и типично; в) повышенная общественная опасность такого рода актов преступного поведения; г) образование составных норм способствует процессуальной экономии.^[71] Здесь автор совершенно справедливо отказывается от признака обязательного закрепления составных преступлений в законе, отраженного И. А. Зинченко, поскольку он не характеризует социальную обоснованность введения составных преступлений и более широко представляет условия социальной обоснованности составных преступлений.