А. П. Козлов
Понятие преступления

Полная версия

Рецензенты:

Н. Н. Лукин, доктор философских наук, профессор,

член-корреспондент Международной Академии ноосферы

А. В. Шеслер, доктор юридических наук, профессор

© А. П. Козлов, 2004

© Изд-во «Юридический центр Пресс», 2004

Введение

Предыдущая научная деятельность в очередной раз убедила автора в том, что нельзя исследователю узкой прикладной темы пускаться в плавание «без руля и без ветрил», не имея перед собой чего-то основополагающего, на что можно было бы опереться. Ведь беда в том, что направление исследованию задаем мы сами, любой контекст – это наш контекст, созданный «по образу и подобию». И в этом контексте мы можем дать все, что нам угодно, совершенно невозможные задачи и неприемлемые решения. Разумеется, можно писать и так: «Чурли журчей бурли журчей», «нелюбные губы любилью спаял. Неприлюбный остался». Однако что можно поэту (в данном случае В. Каменскому), не положено ученому, поскольку последний должен мыслить по возможности жестко, понятно для разумного, а не эмоционального читателя, использовать термины, которые помогли бы ему связать прошлые исследования с настоящими и будущими и которые в исторической динамике должны быть едиными, в противном случае, не имея фундаментальной базы, каждый из нас будет писать о своем и на собственном языке (речь идет не о русском, в частности, языке, а о языке Иванова, Петрова, Сидорова) и каждый из нас станет В. Каменским, что, согласитесь, очень далеко от науки.

Именно поэтому каждый исследователь в области прикладной науки должен иметь определенный «фундамент», который был бы «фундаментом» для любого его коллеги. Такими фундаментальными науками общепринято считать философию, формальную логику, психологию и, естественно, язык. Так или иначе, но ни один исследователь прикладной науки без них не обходится. Вместе с тем здесь есть два пути: первый – отталкиваться от традиционных представлений прикладной науки о категориях фундаментальных наук, безотносительно, насколько точно они воспроизводят последние; второй – попытаться самому разобраться в категориях фундаментальных наук, имеющих применение в прикладных, с целью более точного их воспроизведения.

Автор избрал второй путь и для начала предпослал небольшое исследование некоторых положений фундаментальных наук, которые имеют (должны иметь) наиболее широкий выход на категории уголовного права, и в результате неожиданно для себя приобрел новый взгляд на них.

В дальнейшем опора на положения фундаментальных наук помогла автору освободиться от некоторых фикций, существующих в уголовном праве, и прийти к некоторым оригинальным выводам. Так, исключена из исследования преступления надуманная категория «состава преступления», что позволило создать двухзвенную структуру преступления; с несколько иных позиций автор подошел к изучению причинной связи, мотивационных сфер, связи субъективных элементов и т. д. По мнению автора, в итоге получилась интересная, неординарная работа, о достоинствах и недостатках которой судить читателю.

И последнее. Некоторые положения учения о преступлении (казуса, невменяемости и т. д.) в данной книге рассмотрены не были, поскольку при их наличии нет преступления, тогда как нас интересовало именно преступление как таковое.

Часть первая
Фундаментальные науки и уголовное право

Раздел 1
Формальная логика и уголовное право

Уголовное право как прикладная наука не может существовать самостоятельно без связи с теми фундаментальными науками, которые разрабатывают общую методологию бытия, сознания, процесса мышления и его закрепления в том или ином материале. На этом фоне огромное значение имеет философия, что всегда признавалось в теории уголовного права. Так, еще в XIX в. А. Ф. Бернер писал: «Исходная точка и фундамент каждой специальной науки кроются в философии. Уклоняться от философии значит строить на воздухе и начинать излагать науку без всякого принципа, значит отречься совершенно от характера научности. Конечно, и философия не есть нечто законченное и безусловно установившееся».^[1] Однако признавать данный факт и следовать ему непреложно – это разные вещи. К сожалению, довольно часто наука уголовного права игнорирует положения философии то ли в силу авторских амбиций, то ли в силу нежелания связывать свои выводы с чем-то фундаментальным, то ли из-за размытости самих философских представлений о тех или иных категориях.

Здесь мы говорим о философии в широком смысле, понимая, что из нее выделены формальная логика и психология (общая и социальная). На этом фоне ни одно положение уголовного права как прикладной науки не должно проходить мимо философии (говорим ли мы о реальном бытии норм, или о преступном поведении, или о внутреннем мире преступника, или о наказании и его целях и т. д.). Чтобы не впасть в ошибку несоответствия прикладной науки и философии в ее широком понимании, я полагаю важным самому разобраться в некоторых сложных вопросах собственно философии, формальной логики и психологии. При этом основной упор сделан на двух последних как на наиболее сложных или нарушаемых в теории уголовного права, иные же вопросы философии, коль скоро они понадобятся для рассмотрения тех или иных категорий уголовного права (например, причинной связи), будут рассмотрены по ходу уголовно-правового анализа.

Уголовное право, как и любая другая отрасль науки, имеет свое значение и социальный смысл лишь тогда, когда оно не замыкается в себе, не «работает» только на себя. «Человеческое познание… может оставаться научным только при условии, что оно постоянно направлено на применение теории ко всем конкретным, особенным и даже уникальным сторонам действительности изучаемого предмета».^[2] Следовательно, уголовное право может признаваться истинной наукой только тогда, когда оно будет адекватно отражать действительность и предлагать такие инструменты, которые бы реально помогали законодательной и правоприменительной практике. Пока об этом приходится только мечтать. Постоянно из уст практических работников выпускники юридических вузов слышат одно и то же: «Забудьте, чему вас учили; у нас все не так»; часто со страниц газет и экранов телевизоров раздаются упреки в адрес ученых-юристов по поводу их оторванности от практики. Все это имеет место не только из-за голословного отрицания некоторыми практиками (что, конечно же, существует) важности научных исследований (каждому судье хотелось бы быть единственным глашатаем истины), но главным образом из-за того, что каждый ученый стремится высказать оригинальную теорию, часто противоречащую иным существующим теориям, а иногда здравой логике. Например, классификация форм соучастия, произведенная А. А. Пионтковским, признается Ф. Г. Бурчаком – в плане логическом – безупречной, и тем не менее он создает классификацию форм соучастия абсолютно логически невыдержанную, малоприемлемую с точки зрения истинно научных и практических подходов^[3] вместо того, чтобы развить и подправить логически безупречную, по его же мнению, позицию А. А. Пионтковского. То же самое происходит и с проблемами единичного преступления и их множественности, на которых мы еще остановимся. Вполне естественно, что практика не может, да и не имеет права воспринимать в своей деятельности взаимоисключающие теории. Отсюда и негативное отношение практиков к теории вообще.

Думается, аксиоматично, что наука уголовного права может быть принята практикой только тогда, когда она: а) будет адекватно отражать действительность; б) реально прогнозировать будущее; в) соответствовать диалектике развития уголовно-правовых явлений и истории науки; г) отвечать правилам формальной логики.

Таким образом, главная проблема науки уголовного права заключается в правильном представлении о действительном положении вещей. При этом желательно максимально возможное исключение уголовно-правовых условностей и идеологических наслоений. Вполне оправданно возникают те или иные трудности при отражении действительности в научных понятиях. Эти трудности можно преодолеть, если соблюдать определенные правила. К сожалению, наша наука уголовного права, во многом идеологизированная, все больше и больше отказывается от формальной логики в пользу политических требований. Противники применения категорий формальной логики в праве, в том числе уголовном, были всегда. Еще А. Жиряев отмечал: «Логическая правильность какого-либо разделения еще не может служить ручательством в том, что оно необходимо или по крайней мере полезно в науке… Наше разделение основывается не на одной только логической правильности, но и на практической необходимости, то есть оно требуется самой идеей уголовного правосудия».^[4] Несколько позже Н. Колоколов по этому поводу писал: «Надо отказаться от попыток найти руководящее начало по данному вопросу (дифференциации видов умысла. – А. К.) путем формально-логического метода, которым руководствовались немецкие ученые, и перенести его разрешение на почву опытной психологии».^[5] По мнению С. П. Мокринского, пытавшегося «перекинуть мост от догмы к политике», «не надо забывать, что право нелогично по самой природе своей, что оно рождается и вырастает на почве компромисса… Наряду с формально-логической обработкой законодательного материала должно быть предпринято политическое изучение предположений репрессии»,^[6] словно политика – абсолютно нелогичная вещь. Вполне понятно такое прохладное отношение к формальной логике. В науке уголовного права, которая довольно часто говорит обо всем и ни о чем, в которой каждый может высказывать свои идеи по собственному усмотрению, формальная логика – только помеха. Однако если мы не собираемся спорить столетиями по одному и тому же вопросу и хотим достичь каких-то существенных результатов в науке и практике, нужно поставить научного работника в жесткие рамки соблюдения правил формальной логики, что не позволит ему «растекаться мыслию по древу». В приведенных высказываниях абсолютно не оправданно противопоставление формальной логики и практической необходимости, поскольку практике нужны как можно более точные, ясные понятия, определения, классификации, которые может дать только формальная логика. «Устранение из системы криминализации деяния всякого рода недомолвок, двусмысленных положений, повторов и других подобных недочетов исключает возможность произвольного толкования признаков составов преступлений, а следовательно, создает и более широкие возможности для дальнейшего упрочения принципа законности в рассматриваемой сфере».^[7] И уж совсем непонятно противопоставление формальной логики и психологии, каждая из которых должна находиться в прикладном исследовании на своем месте.

Еще Екатерина II указывала, что нужно исходить из буквы закона, формально подходить к нему: «Нет ничего опаснее, как общее сие изречение: надлежит в рассуждение брать смысл или разум законов, а не слова. Сие ничто иное значит, как сломить преграду, противящуюся стремительному людских мнений течению»,^[8] т. е. одной из своих задач императрица считала необходимость возведения преград против толкования закона не по букве, а по духу, против «отсебятины» в толковании. Отсюда толкование буквы закона как формального признака должно в существенной части исходить из формальной логики, имея направление, выработанное духом закона. «Современной прогрессивной юриспруденции все более свойствен диалектический подход к рассмотрению правовых явлений. Диалектический подход не отрицает, а предполагает изучение права и с позиций формальной логики, но формальная логика вступает в свои права тогда, когда правовая норма, институт насыщаются социальным содержанием и выполняют важнейшие функции определителя правильного объема выработанного понятия».^[9]

Ясно, что следование только правилам формальной логики без учета диалектики развития явления и истории науки приводило и может привести к опасным заблуждениям,^[10] тем не менее отбрасывать и изгонять логический анализ из науки неоправданно, поскольку «в некоторых случаях может оказаться полезным выразить это представление с помощью средств символической логики. Выражение проблемы в формальном языке придает ей точность и определенную ясность, что иногда может облегчать поиски ее решения».^[11] Здесь А. П. Никифоров прав, но не точен: не иногда, а всегда формально-логический анализ должен соседствовать с диалектикой развития явления и историей науки, поскольку даже обычное научное действие – определение понятия, само по себе уже формальнологическая категория, то же самое касается и классификации. Поскольку наука уголовного права никогда не обходится без определения понятий и классификации, постольку мы всегда должны исходить из правил формальной логики, хотя и не только из них.

Достаточно точно отразил необходимость исходить из фундаментальных наук в уголовно-правовых исследованиях В. К. Жеребкин: «В сфере права логическое предшествует юридическому, существование последнего объясняется во многих случаях исключительно логической основой. Юридическое логически детерминировано».^[12] Хотя в конце работы он попытался обосновать определенную специфику правовых понятий и их внелогические особенности,^[13] однако данные попытки вряд ли приемлемы и мало убедительны. Все выделенные автором особенности понятий права в целом можно соотнести с понятиями иных отраслей науки, распространить на них и доказать их внелогические особенности. Тем не менее при этом В. К. Жеребкин вынужден признать, что «логико-гносеологический процесс формирования и выработки понятий не дополняется какой-либо внелогической, социальной процедурой (курсив мой. – А. К.)»,^[14] т. е. если и существуют какие-то внелогические особенности правовых понятий, то и они действуют в рамках логических правил. Трудно сказать, как все это понимать.

Если диалектика развития уголовно-правовых явлений и история науки как-то представлены в работах отдельных авторов, хотя бы с 1917 г., а изредка и более глубоко исторически,^[15] то правила формальной логики в целом не находят места даже в тех немногих случаях, когда авторы о них упоминают, но сами им не подчиняются. Например, К. А. Панько раскрывает правила классификации и тем не менее выделяет неоднократность, систематичность, промысел, реальную совокупность как одноуровневые, самостоятельные разновидности повторности,^[16] не задаваясь вопросом, действительно ли они одноуровневые и самостоятельные разновидности; не может ли реальная совокупность выступать в виде неоднократности, систематичности, промысла, и, естественно, не отвечая на него.

На этом фоне возникает масса сложных вопросов по решению проблем единичного преступления и их множественности. Думается, одной из основных проблем в этом плане является то, что в теории уголовного права до сих пор не решено, с чем она сталкивается, когда идет речь о единичных или о множественных преступлениях: либо с совершенным конкретным лицом конкретным преступлением, либо с видом преступления, отраженным в диспозиции нормы Особенной части. Отсутствие такого решения приводит ко множеству неудач при рассмотрении вопросов классификации. Например, В. П. Малков выделяет в качестве единичных, наряду с другими, продолжаемые преступления и преступления с альтернативными действиями как разновидности сложных единичных преступлений и вместе с тем указывает, что последние нередко «носят продолжаемый характер»,^[17] попросту говоря, являются продолжаемыми преступлениями. Дифференциация продолжаемых и альтернативных преступлений в отдельные классы подчеркивает их самостоятельность, обособленность друг от друга, а признание альтернативных продолжаемыми исключает их обособленность. Разумеется, здесь прежде всего нарушены правила формальной логики, но нарушения эти базируются именно на том, что диспозиция таких преступлений по объему шире конкретных преступлений. Вот это различие в объемах и не учитывается в теории уголовного права.

Фактически не решен вопрос о месте тех видов преступлений, которые фиксируют множественность, но выступают в законе в виде одной нормы, т. е. схожи с единичным преступлением.

И последнее. По вопросам единичного преступления и множественности преступлений в теории есть много точек зрения, иногда взаимоисключающих. В этом потоке позиций студентам, научным работникам, практикам очень сложно разобраться. Однако у всех этих точек зрения общий изъян: они страдают однобокостью подхода – излишним стремлением опереться на преступление только как на объективную категорию.

Сказанное подтолкнуло автора к решению указанных проблем, а также поиску приемлемых позиций.

Подраздел 1
Понятие и его определение

Законы формальной логики необходимы для любого научного исследования. Они помогают более четко мыслить, отобрать существенное и несущественное и, главное, являются инструментом общения между людьми, поскольку жесткие логические структуры, осознаваемые каждым одинаково, позволяют понять друг друга, найти точки соприкосновения в общении. Без формальной логики мы можем получить диалог слепого с глухонемым, диалог без стержня.

Основная логическая категория – понятие. Разработка ясного, четкого, недвусмысленного понятийного аппарата, по существу, становится одной из главных задач любой отрасли науки, в том числе и науки уголовного права.

Понятие – «1) (филос.) форма мышления, отражающая существенные свойства, связи и отношения предметов и явлений…; 2) в логике – мысль, в которой обобщаются и выделяются предметы некоторого класса по определенным общим и в совокупности специфическим для них признакам».^[18] Здесь мы видим, что объединяются философское и логическое определения понятия. Мало того, иногда и в логике понятие представляется как форма мышления.^[19] С другой стороны, и в философии понятием иногда признается мысль, а не форма мышления.^[20] В целом в логике понятие определено как «мысль, в которой обобщены в класс и выделены предметы по системе признаков, общих для этих предметов и отличающих их от других предметов».^[21] Думается, именно такой подход является единственно верным и оправданным, в противном случае трудно объяснить то противоречие, что формы и законы мышления изучаются логикой,^[22] тогда как форма мышления – понятие – признается высшей категорией философии.

В понятии отражены свойства, связи, отношения предметов и явлений познания, но не все, а только существенные, позволяющие отграничить указанный предмет от других. Поиск существенных признаков – дело конкретного случая, важно при этом отметить, что если признак, его свойство и т. д. повторены в нескольких предметах или явлениях, они не могут быть признаны существенными и составлять содержание конкретного понятия. «Содержание понятия – это система признаков, на основе которой осуществлено обобщение и выделение предметов в понятия».^[23] Поскольку содержание позволяет выделить отдельные предметы, постольку лишь существенные свойства, связи, отношения могут создавать понятие.

Очень важно установление объема понятия, т. е. совокупности «предметов, которая мыслится в понятии»,^[24] множества «предметов, обобщаемых и выделяемых в понятии».^[25] Объем позволяет исследователю разобраться в видах понятия и четко классифицировать предметы, входящие в понятие. Это касается и совместимых понятий, когда объемы их частично или полностью совпадают, и несовместимых, когда не имеется общих элементов объема понятий.

В целом уголовное право имеет дело с совместимыми понятиями; с несовместимыми – крайне редко (преступление и посягательство при необходимой обороне или крайней необходимости и др.). Поэтому подробнее остановимся на первых. Совместимые понятия соотносятся друг с другом в трех вариантах:

1) соотношения равнозначности, когда понятия полностью совпадают друг с другом основными своими признаками (типичными, существенными) (рис. 1);

Рис. 1

2) соотношения пересечения, когда понятия совпадают между собой частью признаков, другая часть признаков в каждом понятии самостоятельна (рис. 2);

Рис. 2

3) соотношения подчинения, когда понятия соотносятся как целое и часть, при этом все существенные признаки одного понятия являются лишь частью признаков другого (рис. 3).

Рис. 3

Существенность свойств, признаков явления может носить различный характер в зависимости от целей и задач исследования и его приемов. Например, при анализе существенными будут признаваться те свойства, которые помогают обособить класс от класса, являются специфичными для каждого класса отдельно, а при синтезе существенными должны быть признаны только те, которые объединяют различные предметы в один класс. При этом существенные для анализа, естественно, будут несущественными для синтеза, и наоборот.

В этом плане совершенно обоснованно подвергается критике мнение А. Д. Горбуза о том, что только тождество проявляется в существенных признаках, а различие – в признаках второстепенных.^[26]

Понятия в их системе могут выступать на различных уровнях. Так, В. Кнапп, А. Герлох предлагают выделять классы первого, второго и более высокого порядка.^[27] По существу, это чисто логические разновидности понятия. В правовой литературе, например, предлагается выделять понятия «институты права» также на различных уровнях: генеральные институты, институты, субинституты и подсубинституты – на основании степени их общности.^[28] Л. Н. Кривоченко предлагает выделять уголовно-правововые категории применительно к классификации преступлений.^[29] Более точной представляется последняя позиция, поскольку категории – «наиболее общие и фундаментальные понятия, отражающие существенные, всеобщие свойства и отношения явлений действительности и познания»,^[30] по крайней мере, это более соответствует выделенным В. П. Малковым генеральным институтам: вне всякого сомнения, понятия «уголовный закон», «преступление», «наказание» – это предельно общие, фундаментальные понятия уголовного права, т. е. категории права. В то же время в уголовном праве, да и в праве вообще, традиционно сложилось понятие «институт права», хотя вот этой всеобщности, фундаментальности в нем не выделено.^[31] Представляется, что все указанные понятия имеют место и в уголовном праве: на различных уровнях общности располагаются категории, институты, виды уголовно-правовых понятий. Особенно важно это терминологическое и сущностное размежевание при выделении уголовно-правовых понятий Общей и Особенной частей уголовного права. Например, категории преступлений выделяются в Общей части (особо тяжкие, тяжкие и т. д.) и конкретизируются в Особенной части (кража, хулиганство и т. д.). Для того чтобы в подобных случаях не было терминологического смешения, лучше в конкретных ситуациях относительно понятий Общей части применять термин «институт», а Особенной части – «вид», что, впрочем, не исключает применения термина «вид» и относительно некоторых понятий Общей части уголовного права, когда подобное не входит в противоречие с понятиями Особенной части, и наоборот. В тех условиях, когда в исследовании не будет хватать трехуровневого деления понятий, нельзя исключить и применения терминов «подинститут», «подвид».

Любое понятие, кроме абсолютно очевидных, требует своего определения, что представляет собой логическую операцию, раскрывающую содержание понятия^[32] и заключающуюся «в придании точного смысла языковому выражению, которая позволяет, когда это требуется, выделить или уточнить значение этого выражения».^[33] Несмотря на кажущееся различие, в данных определениях речь идет об одном и том же: определение – это обобщенное толкование понятия. При этом определение решает задачу «выделить систему признаков, общую и отличительную для предметов, обозначаемых термином».^[34] Разумеется, здесь речь идет о системе существенных признаков: общих, необходимых для синтеза, и специфических, необходимых для анализа.

Логика выделяет виды определения, из которых для нас пока более значимы номинальные и реальные определения. «Номинальные – это соглашения относительно смысла вновь вводимого языкового выражения… Реальные определения, когда придается точный смысл выражениям, значения которых с большей или меньшей степенью определенности уже известны».^[35] Из сказанного следует, что номинальные определения достигаются только путем соглашения теоретиков, они не могут быть истинными или ложными, тогда как реальные могут быть истинными или ложными.^[36]

В формальной логике сформулированы правила определения и названы ошибки, которые имеют место при их нарушении.

1. Определение должно быть соразмерным, т. е. объемы определяющего и определяемого выражений должны совпадать. Это правило предельно очевидно: количество и значение признаков в их совокупности, входящих в определение, должны полностью соответствовать объему и значению понятия. Возможные нарушения данного правила: а) слишком широкое определение, когда определяющее по объему выходит за границы определяемого. В таком случае в определении будут указаны признаки, излишние для понятия; б) слишком узкое определение, когда определяющее понятие по объему меньше определяемого, не достигает его границ. При этом определение не будет полностью характеризовать понятие; в) перекрещивающееся определение, когда определяющее и определяемое понятия пересекаются; г) определение «как попало», когда полностью не совпадают определяемое и определяющее понятия. Из всех указанных нарушений правил определения в теории уголовного права практически не встречаются нарушения последнего и чрезвычайно редки нарушения предпоследних видов. Более распространены, на наш взгляд, первые два.

2. Определение не должно заключать в себе круг; нарушение данного правила – круг в определении, разновидностью которого является определение idem per idem. Нарушения такого рода не столь редки в уголовном праве. Взять хотя бы законодательное определение организатора как вида соучастника: организатор – лицо, организовавшее преступление (ч. 3 ст. 33 УК РФ), т. е. даже отточенные законодательные формулировки не лишены подчас нарушений правил формальной логики.

3. Определение должно быть ясным, иначе говоря, должны быть известны и очевидны смыслы и значения терминов, входящих в определяющее, в него нельзя включать термины, требующие дополнительного толкования. Ошибка при этом – неясное определение. К сожалению, в теории уголовного права довольно широко представлено нарушение этого правила, когда авторы приводят определение понятия и здесь же в скобках дают толкование свойства, указанного в определении. Возникает естественное недоумение: если второй из синонимов более понятен, нежели первый, который требует дополнительного толкования, то почему второй сразу не применить в определении.

4. Не следует принимать номинальные определения за реальные.^[37]

5. Нельзя определять понятие через признаки, противоречащие друг другу, иначе возникает ошибка, которую можно назвать «применение взаимоисключающих признаков».