А. И. Левко
Образование на перекрестке культур и цивилизаций: опыт философского осмысления
«В действительности, – отмечал известный немецкий философ и социолог Карл Манхейм, – утверждение, что миру противостоит индивид с более или менее определенными абсолютными способностями и что в своем стремлении к истине он создает из данных своего опыта представление о мире, совершенно неверно. Напротив, значительно правильнее считать, что знания с самого начала складывались в процессе совместной жизни группы, в которой каждый обретает свое знание в рамках общей судьбы, общей деятельности и преодоления общих трудностей (причем далее участие каждого в этом индивидуализировалось)» [84, с. 31].
Общей чертой гносеологического и психического подходов изучения культурных феноменов, как считал К. Манхейм, является то, что оба они пытаются выводить смысловое значение из их генетических корней в субъекте.
Гносеология оперирует этим индивидом, как будто он изначально обладает по существу всеми характеризующими его способностями, в том числе и способностью к чистому знанию. Психология изучает эволюцию индивида, исходя из того, что становится таким, как есть, благодаря тому, что неизбежно проходит определенные стадии своего развития, в процессе которого внешняя естественность и социальная среда выполняют только одну функцию: выявляют изначально существующие способности индивида.
Обе эти теории, по мнению данного исследователя, сложились на почве гипертрофирования теоретического индивидуализма, характерного для эпохи Возрождения и индивидуалистического либерализма, который мог возникнуть лишь в определенной социальной ситуации просвещения.
На самом же деле консолидация и развитие общества в большей мере, чем с помощью теории, осуществляется на основе здравого смысла, или своеобразной социальной логики и социального опыта. В основе этой логики и социального опыта лежит подражание и ориентация на другого, семейно-родственные, дружеские и другие социальные и межличностные отношения, любовь, ответственность и взаимопомощь. Социальная реальность первоначально предстает как повседневный мир, переживаемый и интерпретируемый действующими в нем людьми, как мир значений, выступающих в виде типических представлений об объектах этого мира.
«Поэтому мы, – считал К. Ясперс, – находимся внутри нашего движения, которое в качестве изменения знания вынуждает изменяться существование. А оно, в свою очередь, вынуждает изменяться познающее сознание» [163, с. 289].
С определенного исторического времени человек должен искать в мире своей повседневности новое знание о себе, о своем теле, душе, духе и духовной ситуации своего времени и воспринимая эту повседневность как мир культуры, а саму культуру как путь души к себе самой, по Г. Зиммелю. Культуру Зиммель понимал как устойчивую, исправленную разумом форму жизни, результат духовной и практической деятельности. Культурная эволюция, согласно его утверждению, представляет бесконечный процесс возрастания целостного содержания жизни. И началом этого процесса явилось становление познающего сознания в виде религиозного мировоззрения с его идеалами совершенствования образа жизни человечества.
«Каждая культура, – писал О. Шпенглер, – образует самостоятельный мир, представляет собой своеобразный организм, который “нежданно” рождается на свет, осуществляет заложенные в нем возможности и умирает. Культура есть высшее выражение определенного строя свойственной ей души. Кто хочет познать истинную природу и своеобразный характер культуры, тот должен проникнуть в ее душу, составляющую сущность культуры.
Каждый культурный организм представляет собой самостоятельную замкнутую систему, живет своей особой жизнью и создает свои ценности, свою науку, искусство, технику, социальные и политические учреждения. Никакой тождественности, никакой внутренней связи между культурами, – считал он, – не существует. Античный мир погиб безвозвратно, как безвозвратно погибнет Западная Европа. Поскольку не передает свое наследие. Человечества как единого субъекта мировой истории не существует.
Каждый культурный организм имеет свою историю, ничего общего не имеющую с исторической жизнью других культур… Все, что до сих пор говорили и писали о проблеме времени и пространства, движении, собственности, ошибочно, так как предполагается, что всем людям присущи одинаковые формы сознания. А между тем “форм сознания” столько же, сколько отдельных культур или имеющихся на их основе душ.
Культурно-исторический тип рождается из хаоса с определенным религиозным построением, который пронизывает всю его творческую деятельность. Всякие науки, вплоть до самых точных, как математика или механика, предполагают как свою основу и источник – религию. Современное естествознание есть не что иное, как функция именно такой культуры. Оно не только предполагает религиозный источник, из которого она возникает, но постоянно от него зависит и его обусловливает. Без религии нет культуры. Жизнь культурного организма состоит в непрестанной борьбе духа или души против внешнего материального мира» [156, с. 12].
Цивилизационное развитие, по мнению О. Шпенглера, есть развитие социально-культурное, а не формационное, вытекающее исключительно из способов удовлетворения человеком своих витальных потребностей по марксистской схеме.
Благодаря религии наше повседневное бытие и символические формы человеческого существования как бы насквозь пропитаны духовным содержанием. Истощение этой духовности ведет к трансформации и кризису исторически сложившихся форм социально-культурной реальности в виде ее основных цивилизационных форм, включая и социальный институт образования, являющийся своеобразным выражением цивилизационного развития общества. Эта реальность теряет свою стабильность и устойчивость, способность к динамичным изменениям и развитию, и общество погружается в очередной социальный кризис. Выход из этого кризиса становится возможным лишь благодаря духовным преобразованиям образа мышления и образа жизни самих людей.
К этим духовным преобразованиям образа мышления и образа жизни, наряду с наукой, имеют отношение такие формы общественного сознания, как мифология, религия и философия. Существующая реальность не только трансформируется и развивается сама по себе, но с их помощью культивируется или конструируется в соответствии с теми или иными идеальными образами жизнедеятельности, представляемыми как образ божий. Она обретает форму образования новой реальности и способа воспроизводства уже существующего бытия или формы существования отдельного человека и человечества в целом.
Социокультурная реальность в данном случае предстает как источник образного (символического) и понятийного познания. На стадии этого познания древние греки с IV в. до н. э., т. е. со времени появления самого понятия «культура», определяли всю сокровищницу своей национальной традиции словами «πολιτισμός, παιδεία». Именно этому понятию соответствует заимствованное из латинского языка слово «культура» (cultura – возделываю, обрабатываю землю, colere – возделывать, ухаживать, родственное – культ). В славянской же традиции понятие культуры в большей степени связывается с культом, и в частности с религиозным культом.
Как считает основоположник баденской школы неокантианства, немецкий философ Вильгельм Видельбанд, благодаря религиозному мировоззрению повседневная жизнь человека постепенно обретает свободу воли, имеющую нормативный характер. Эта нормативность проявляется «…в виде законодательства принужденного и естественного процесса и законодательства долженствования и представления о божественном велении и о грехе, как его нарушении, когда была осознана противоположность между естественным и божественным порядком. Лишь тогда, – по его мнению, – возникла проблема свободы» [18, с. 184]. До этого о свободе своей воли человек не задумывался, всецело полагаясь на свою судьбу и волю богов.
Проблема свободы возникает как проблема выбора между возможностью и необходимостью, сущим или познаваемым явлением, и должным или предписываемым свыше. Решение этой проблемы, по мнению Видельбанда, все больше обретает форму культурного идеала человечества (придать своей жизни определенный образ при помощи науки) и первоначально нашла свое отражение в философии Платона. «Знание и обучение превратились в профессию, в искусство, которое понятно другим, скоро становится способом существования» [18, с. 367]. Это существование уже не ограничивается только собственным опытом и знаниями, но и включает в себя знания и опыт других людей, отраженных в знаковых системах литературного, научного и другого текста.
Знания становится возможным обрести благодаря образованию, превращающему индивидуальную жизнь ребенка во всеобщий мир детства, юности и отрочества, как соответствующие возрасту миры образования и культуры человека. И в этом социально-культурном процессе, ребенок уже может полагаться не только на собственную память, но и на тексты учебников, начиная с мифологии сказки и художественных литературных и иных образов. С их помощью он черпает новые знания и обретает навыки познания, выходящие далеко за рамки природных инстинктов и индивидуальных психологических и физических задатков.
Основным способом обретения таких знаний становится логика как способ воплощения вселенского логоса в жизнедеятельность отдельного человека. Во вселенском логосе древние греки различали целый ряд его разновидностей: вербальный (словесный), музыкальный (мелос) и числовой (математический) логос. При этом ни один из этих логосов, по мнению древнегреческих софистов, не сводим к иному. Каждый аспект логоса располагает своими стилями. Вербальному стилю присущ стиль прозаический и стиль художественно-поэтический, к мелосу относятся стиль песенный и стиль музыкально-инструментальный, к числовому логосу – стили логический и исторический. В стилевом плане многие аспекты логоса могут очень тесно соединяться друг с другом.
Структуру древнегреческого образования в качестве самостоятельных предметов преподавания определяли грамматика, риторика, диалектика и логос, которые в своей совокупности и выражали основные особенности древнегреческого образа жизни как способа претворения единого вселенского логоса в самой жизнедеятельности человека городской цивилизации.
Особая роль отводилась здесь музыке и математике как специфическим формам метрики, ритмичности и гармонии, присущей Вселенной. Это представление о структуре и содержании древнегреческого образования послужило впоследствии основой для средневековых «тривия» и «квадривия» или сочетания естественно-научных и гуманитарных дисциплин школьного образования. При этом большинство из этих дисциплин ассоциировались с искусством, а не с наукой как таковой, и прежде всего с искусством слова, выраженным в тексте.
Знание и обучение, как утверждал известный советский философ и филолог М. М. Бахтин, так или иначе, связано с текстом. «Текст, – по его мнению, – является той непосредственной действительностью (действительностью мысли и переживаний), из которой только могут и исследоваться эти дисциплины и это мышление (гуманитарные). Где нет текста, там нет и объекта для исследования мышления.
Гуманитарная мысль, – по убеждению исследователя, – рождается как суждение о чужих мыслях, манифестациях, выражениях, знаниях, за которыми стоят проявляющие себя боги (откровение), или люди (законы властителей, заповеди предков, безымянные притчи и поговорки)» [2, с. 473].
«Гуманитарная мысль, – считал исследователь, – неразрывно связана с соответствующим языком. Если за текстом не стоит язык, то это, по его мнению, уже не текст, а естественно-натуральное (не знаковое) явление, например, комплекс естественных причин и станов, лишенных языковой (внешней) повторяемости. За каждым текстом стоит система языка. В тексте ей соответствует все повторенное и воспроизведенное, но повторимое и воспроизводимое. Одновременно каждый текст (как высказывание) является чем-то индивидуальным, единственным и неповторимым, и в этом весь смысл его (его замысел, ради чего он создан)» [2, с. 475].
В основе гуманитарного образования первоначально лежит вера, требующая только понимания – истолкования. Специфика гуманитарной мысли направлена на чужие идеи, смыслы, значения и т. п., реализованные и данные исследователю только в виде текста. «Каковы бы ни были цели исследования, исходным пунктом может быть только текст, каждое слово которого содержит определенный социально-культурный смысл и взаимосвязь смыслов, диалог отношений, система знаний, язык, как предпосылки всякого мышления.
Стенограмма гуманитарной мысли – это всегда стенограмма диалога особого вида: имеет взаимоотношение текста (предмет изучения и обдумывания) и создаваемого обрамляющего контекста (вопрошающего, возражающего и т. п.), в котором реализуется познающая и оценивающая мысль ученого. Это встреча двух текстов – готового и создаваемого реагирующего текста, следовательно, встреча двух субъектов, двух авторов» [2, с. 477].
Всякий истинно творческий текст, по мнению М. М. Бахтина, – всегда есть в какой-то мере свободное и не предопределенное действительностью откровение личности. Поэтому он (в своем свободном ядре) не допускает ни каузального объяснения, ни научного предвидения. Важно, чтобы за знаковой системой слов улавливался их смысл. С этого обычно и начинается обретение грамоты как в историческом, так и в обыденном смысле жизнедеятельности отдельного человека.
Обретение грамоты, и прежде всего умения читать и писать, понимать значение слов и владеть навыками и умениями речи в эпоху Средневековья выступало основной предпосылкой приобщения человека к слову Божьему или Священному писанию. Слова, согласно христианству, – исключительно орган души или психики человека, назначенный для служения ей одной.
Между тем эпистемология (от др. – греч. ἐπιστήμη – научное знание, наука, достоверное знание» и λόγος – слово, речь, учение) предшествует психологии как науке о душе и самому христианству как учению о Богочеловеке. Как отмечает В. Шубарт, лишь на Вселенском соборе в Халкидоне (451 год) был утвержден догмат о Богочеловеке и были отвергнуты учения о том, что Христос был просто человеком, и учение о том, что он был «только Богом». Это означает, что вечный Бог, и вечный человек (Адам) родственны по сути [157, с. 54].
В более древних религиях, например язычестве, боги не имеют ничего общего с самим человеком и скорее символизируют природную стихию и гармонию, обретаемую благодаря особым формам общения с ними через специально организуемые культы, определяющая роль в которых принадлежит слову. Слово здесь имеет не столько смысловое, сколько символическое значение, выраженное в форме фольклора, народных обрядов и карнавалов, церковных служб, молитв и т. д., которые в своей совокупности характеризуют духовную культуру соответствующих народов. «Дух (и свой и чужой), – считал М. М. Бахтин, – не может быть дан как вещь (прямой объект естественных наук), а только в знаковом выражении, реализации в текстах и для себя самого и для другого… Естественные жесты в игре актера приобретают знаковое значение (как произвольный, игровой, подчиненный замыслу роли)» [2, с. 476].
События жизни текста, т. е. его подлинная сущность, по мнению М. М. Бахтина, всегда развиваются на рубеже двух сознаний, двух субъектов: служителя культа и прихожанина, учителя и ученика, воспитателя и воспитанника. Диалог между ними, как и диалог между цивилизациями, выступает основным условием личностного и общественного развития.
Можно предположить, что образование изначально символизирует через слово, жесты, искусство общения, этикет поведения, различные проявления добродетели и другие знаковые системы свое отношение к миру духов и духовной реальности. Сначала было слово, и слово это было – Бог и созданная им социально-культурная реальность в виде соответствующего образа жизни или бытия как способа существования человека. Человек становится субъектом общения благодаря собственному имени. Все природные явления, начиная от раскатов грома и выращивания урожая, так или иначе, связывались с духовным культом как формой общения с Богом и культивирования себя по его образу и подобию. Все вокруг, в том числе и сам человек, через культ тела, культ души, культ бытия обретал свою духовную сущность.
«Культ (лат. cultus, обычно выводят от слов – почитать, возделывать или, по Флоренскому, от colere, вращать – круговорот, хоровод, обращение вокруг святой реальности) – поклонение святыням, каковыми становятся коллективно значимые и принятые данной общностью идеальные ценности, трансцендентный смысл которых символически выражен в зримой форме литургического хорового строя, ритуальных жестов, обрядов, магических формул и разного рода вещественных фетишей, от тотема-животного в архаических родовых группах – до икон и абстрактных сакральных знаков развитых мировых религий.
Многочисленными этноантропологическими исследованиями установлено, что именно культ составлял суть первичных элементов первобытного мышления – “паралогических коллективных представлений” (Л. Леви-Брюль), содержанием которых является не рационально-практическое осмысление реальности, но совместное знание, сознание потусторонних, фантастических идеалов и устремлений. Для одних символическим выражением святой идеальной ценности (Богом) становился волк со всеми его волчьими повадками и соответствующий атрибутикой (архаический Аполлон). Для других – кроткий Агнец (так называли Христа в ранней церкви). Или бык – Зевс» [12, с. 339].
В первобытных формах религии, таких как язычество, люди поклонялись духам камней, лесов, полей, солнца, дождя, ветра и выражали свое отношение к ним через слово, молитву, язык или речь. Позже многобожие сменилось единобожием и поклонением Богочеловеку, духовный облик которого предстал в образе иконы или образах святых.
Соответственно первые образовательные учреждения возникают в монастырских стенах и теснейшим образом связаны с соответствующими религиозными конфессиями. В силу этого по самой своей сущности они являлись в основном гуманитарными или ориентированными на формирование человечности или человеческого начала в человеке по образу и подобию Бога. В отличие от древнегреческой педагогики обучение в этих учреждениях было направлено на душу человека. Душа и тело человека, согласно христианству, символизируют его временную земную и вечную загробную жизнь или жизнь после смерти.
Сама жизнь человека состоит как бы из нескольких ярусов: телесной, душевной и духовной жизни. Телесность определяет физиологические человеческие потребности и потребности телесной души, определяющей его желания. «Это отношение души к телу, которое она держит не учась, а сама собою, по внутреннему некоему побуждению, обнаруживаемому в ней в виде некоего инстинкта…» [43, с. 17].
Однако органы движения и чувства служат больше нуждам души, чем тела. Земная жизнь человека мало чем отличается от животной жизни и определяется удовлетворением его насущных потребностей. Самая низшая сторона человека, одинаковая у него с животными. На ее уровне каждый имеет свои силы и потребности, и способы их тренировки и удовлетворения. Эти способы обеспечиваются с помощью рук, ног, языка, органов чувств: в виде слуха, обоняния, осязания, памяти, воображения, фантазии и сметливости. Все это в совокупности составляет первый ярус жизни человека. В ней удовлетворяется только одна потребность животной жизни. Эта жизнь напоминает игровую деятельность природных сил человека. Движений тут много, а подлинно человеческой жизни нет. Эта жизнь становится возможной, по мнению самих богословов, когда телесное, душевное и духовное начала человека выступают в органическом единстве.
Так, понятие души в православии по существу выражает психику человека. Она имеет здесь три основные стороны: мыслительную, желательную и чувственную. «Это то, с помощью чего мы, – считал архиепископ Феофан, высказывая эту мысль в его фундаментальном исследовании “Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться”, – входим внутрь себя самого. Воображение и память как чувственная сторона души, считает он, добывают и хранят только материал для мыслей. Ей принадлежит выбор, какому предмету из возжелаемых дать предпочтение. По выбору происходит решение, – сделать или достать, или употребить избранное. По решению делается подбор средств и определяется способ и порядок исполнения. За этим следует, наконец, дело в свое время и в своем месте. Всякое, даже самое маленькое дельце идет таким порядком» [43, с. 23–24].
В пожившем человеке, как отмечает епископ Феофан, все почти делается по навыку. Редко случается какое-либо предприятие или начинание, выходящее из обычного порядка дел и знаний. Так уж бывает, что сложившаяся жизнь требует соответственных себе дел. Так как они повторяются часто, то естественно обращаются в навык, нрав, правило жизни и характер. Из совокупности такого рода навыков, правил и порядков устанавливается образ жизни известного лица, как из совокупности установившихся понятий составляется образ его мыслей и воззрений. Зная чей-либо образ жизни, как утверждает епископ, можно угадывать, что думает он в то или другое время и как поступит он в известных обстоятельствах.
«Само движение мыслей, – утверждает он, – исходит из души и ведется по ее законам… Мыслительность души начинается именно с порождения вопросов и рождает мысли и ответ на них, или принимает готовые уже мысли о других. Мысль определенная устанавливается, когда найдете решение какого-либо из вопросов. Рассудок ваш все роется, ища – что такое есть какая-либо вещь, откуда она и для чего она и прочее. Когда же найдете сами такое решение, или, выслушав его от других, согласитесь с ним, – обыкновенно говорите: “Теперь понимаю, толковать больше нечего, дело решено”. Это решение дает покой вашей мыследеятельности, относительно занимавшего вас предмета. Тогда рассудок ваш обращается к другим предметам, а сложившаяся мысль сдается в архив душевной памяти, откуда по требованию определения о вещах понятия нужды, берется как пособие к решению других вопросов, как средство к сложению других мыслей. Совокупность всех сложившихся таким образом понятий составляет образ ваших мыслей, который вы и обнаруживаете при всяком случае в качестве своих. Это есть область вашего знания, добытого вами мыслительным трудом.
Чем больше у вас решено вопросов, тем больше определенных мыслей, тем шире круг вашего знания. Таким образом, как видите, выше памяти и воображения у вас стоит рассудок, который своим мыследеятельным трудом добывает для вас определения о вещах понятия или познания» [43, с. 19–20].
В соответствии с определившимися познаниями порождаются предположения, которых в общей сложности у нас не больше, чем определившихся познаний. Воображение и память не мыслятся. Они – чернорабочие силы, питающие способность души задавать такие вопросы. Благодаря этой способности души доискиваются и порождают мысли и ответ на них. Сама же эта способность называется рассудком, дело которого – рассуждать, обдумывать и находить требуемые решения. Ничего не делается без обдумывания и соображения. Каждую малость приходится обсуждать.
«Наука, – утверждал епископ Ленинградский и Ладорский Феофан, – венец мыслительной работы рассудка. В научной деятельности проявляется естественная законная деятельность нашей мыслительной силы. Это предполагает большое трудолюбие – обсуждать не познанное еще для того, чтобы познать его. Поэтому учеными быть дано не многим. Наука в отличие от пустомыслия и мечтаний требует углубленного проникновения в архив памяти, переходя от истории к истории, пока не вернется к окружающей действительности.
Желательная сторона души, полагает он, проявляет себя как сила воли, которая желает, приобретает, употребляет и делает все, что находит полезным для себя или нужным, или приятным, и не желает противиться тому. «Веления воли требуют соответственно дела, поэтому воля прямо есть двигательная сила, существенная потребность жить и действовать. Она содержит все силы души и тела и все подручные способы, и пускает их в ход, когда нужно. В основе ее лежит ревность или ретивость – жажда дела, а возбудителями стоят при ней – приятное, полезное и нужное…» [43, с. 23].
Душа, как считает названный священнослужитель и разработчик методологии постижения божественных истин в православии, вся обращена исключительно на удовлетворение потребностей нашего временного быта – земного. О добродетелях и благочестии здесь не идет речь, как и о духе, на котором они основываются. И познание ее строится только на основании того, что дает опыт, и деятельность ее обращена на удовлетворение потребностей временной жизни, и чувства ее порождаются и держатся только на ее состояниях и видимых желаниях.
«Желание всегда имеет определенный предмет, удовлетворяющий потребность. Иная потребность разнообразно была удовлетворена; поэтому с пробуждением ее рождаются и разные желания, – то того, то другого, то третьего предмета, могущего удовлетворить потребность. В раскрывшейся жизни человека потребностей за желаниями и не видно. Роятся в душе, только последние и требуют удовлетворения, будто сами для себя.
И тем не менее душа, согласно православному христианству, является основной характеристикой степени человечности любого человека, какие бы социальные роли он не играл, и какой бы социальный статус при своей жизни не обретал. Она является выражением его духовности, выходящей далеко за рамки его личности и напрямую связывающей его с Богом, и через него – и с нашим временем.
Главная потребность человеческого естества: вводить меня внутрь себя, держать себя на уровне человеческого достоинства. Достижение этой цели возможно благодаря жизни человека вопреки своему естеству, или не так, как он устроен, а как должен, или по правилам человеческого достоинства.
Заправителем деятельной жизни поставлено благоразумие, которое есть тот же рассудок, только состоящий на службе у воли. В мысленной области рассудок решает – как что есть из существующего, а в желательной и деятельной определяет – как что делать должно, чтобы оно было достижимо и что законно возжелаемо. Когда он обретет навык определять это как следует, тогда человек дела способен видеть это всегда или в большинстве своем с успехом, и тогда ему справедливо приписывается благоразумие – умение с успехом вести дела, верно соотнося средства с целями, и дела с внешними обстоятельствами» [43, с. 24–25].
На этом основывается естественно-законная деятельность воли, которая есть госпожа всех наших сил и нашей жизни. Ее дело – определять образ, способ и меру удовлетворения желаний, порождаемых потребностями или их заменителями. Потребности и желания, как уже отмечалось, делятся на душевные, телесные, житейские и общественные. «Не у всех они одинаково проявляются, потому, что не у всех одинаково слагается жизнь. Дело человека: определить, как в своем положении может и должен он удовлетворять свои потребности и желания, приладить подходящие к тому способы и вести по тому свою жизнь. Вести здравомысленно, по устоявшейся норме свою жизнь со всеми делами и начинаниями ее – есть задача желательной или деятельной стороны нашей жизни» [43, с. 25].
Но так бывает далеко не всегда. Уже на уровне мыслительной деятельности у нас начинаются смятение, разделение и блуждание мыслей, а на уровне желательной – непостоянство, беспорядочность и своенравие желаний или деятельной стороны нашей жизни. Зарождаются желания, и ничего с ними не поделаешь.
Телесная, плотская, чувственная, – неодобрительная в нравственном отношении жизнь, как полагает епископ Феофан, – есть та, когда человек, увлекаясь крайне животолюбием и телолюбием, ставит главной для себя целью заботу о теле, или всестороннее удовлетворение потребностей лишь телесных, с забвением о душе, и тем паче о духе. Из душевной и духовной в плотскую жизнь преобразуется тогда, когда воля человека уже не справляется с задачей ограничения своих желаний, потребностей и страстей. Через душу, через сердце проходит и все то, что обнаруживается душой вовне.
Духовность, божественность и человечность в данном случае предстают как образование человека через своеобразное культивирование его души и тела. Душа и тело, согласно православному христианству, – лишь игра социальных ролей, находящихся в услужении эгоизма. Он руководствуется телострастями, не выходящими за рамки своей индивидуальности, до тех пор, пока на уровне мышления не осознает себя частицей всеобщего разума. Приобщение к этому всеобщему разуму и наполнение души всем тем, что вырабатывается мыслительной и деятельной стороной и обнаруживается душой вовне, является основой задачей духовного мира религиозного образования. Им во многом определяется состояние души и тела, а при этом и разнообразные впечатления от частных действий (душевных и телесных), от окружающих и встречаемых предметов, от внешнего положения и, вообще, от течения жизни, побуждая и нужды человека доставлять ему во всем этом приятное и отвращать неприятное. Образованием во многом определяется здоровье тела и забота о нем. В Древней Греции, например, это являлось основной задачей педагогики.
Образование начинается с формирования души ребенка и наполнения ее духовными смыслами, т. е. с его сердца, а не с мышления головы. Всякое воздействие на сердце производит в нем особое чувство, но для различения их в нашем языке имеются слова. «Мы выражаем свои чувства общими терминами: приятно – неприятно, нравится – не нравится, весело – скучно, радость – горе, скорбь – удовольствие, покой – беспокойство, досада – довольность, страх – надежда, антипатия – симпатия… Но сердце бывает – то одно, то другое» [43, с. 27].
Предназначение сердца, как отмечает епископ Феофан, не только в том, чтобы страдательно стоять над впечатлениями и свидетельствовать об удовлетворенном и неудовлетворенном нашем состоянии, но и в том, чтобы поддерживать энергию всех сил души и тела. У каждого свой вкус, свои представления о красоте, долге, ответственности. Если человек придерживается в своей деятельности благоразумия, то встречает в жизни наименьшую долю случайностей. Больше всего тиранят сердце страсти и посрамленное тщеславие.
В соответствии с христианством, жить человеку предписывается вопреки своему естеству или не так, как он устроен, а как должен, или по правилам человеческого достоинства. Именно это отличает любовь от животной страсти и вынуждает нас постоянно контролировать свои желания, ставить их под контроль своей воли. Поэтому ни душа, ни тело сами по себе не выражают всю глубину человеческого достоинства. Дух, духовность – это божественное начало в человеке, отличающее его от всех других живых существ, и позволяющее его личности воспринимать себя не с позиции той или иной социальной роли и социального положения в обществе, а с позиции благоразумия и человечности.
