bannerbannerbanner
Обман

А. Ф. Брэди
Обман

Полная версия

– У нас все? Хочу уйти. – Еще толком не договорив, он уже встает, открывает дверь и исчезает в коридоре.

Я остаюсь на месте и оцепенело пялюсь на книжные полки, а не на стол, потому что Ричард сбежал так стремительно, что по пути задел мое кресло и развернул его в другую сторону. Что это было? Что случилось? Что я такого сказала? Как потеряла его?

2 ноября, 22:53

Мы с Лукасом собираемся встретиться и пропустить по бокальчику. Вместе мы не живем, но проводим друг у друга столько времени, что я иногда надеваю его одежду, вместо того чтобы постирать собственную. Быть с Лукасом – это все равно что быть с двумя разными людьми, и с одним из них я не могу появляться на публике. Подсохшие ранки у меня на голове чешутся и слегка побаливают, но я все равно иду к нему. И все еще терплю такое обращение.

В девяноста процентах случаев мы ходим в один и тот же бар и видимся там с одними и теми же людьми. Некоторые из них – приятели; другие – просто завсегдатаи заведения, которые постепенно превратились в почти приятелей. Иногда в бар заходит Дэвид, тот парень с моей работы. Но сегодня мы с Лукасом намереваемся отправиться в другое место – он сказал, что устал и у него нет сил на вечеринку.

«Другим местом» оказывается «Флатирон лаунж» на Девятнадцатой улице. Коктейли там действительно интересные и дорогие, а еще там темно, и неудобные сиденья, а официантки такие сексуальные, что я чувствую неуверенность в себе. Но Лукас невероятно хорош в мерцании свечей, и я стараюсь успокоить себя и не думать о том, что он привел меня сюда, чтобы сообщить о нашем разрыве.

– Ты сегодня прекрасно выглядишь, милая. – Голос Лукаса звучит так, что я представляю себе рев дизельного двигателя, покрытого слоем растаявшего сливочного масла. Да, у меня богатое воображение.

– Спасибо, мой дорогой. Я кристально трезва уже невероятное количество часов, видимо, этим все и объясняется. – Мне трудно сохранять серьезность, когда я нервничаю. И хотя Лукас – только мой проект, в мои планы не входит, чтобы он порвал со мной, так же как и окончание отношений сейчас. Так что я надеюсь, что эта торжественная обстановка означает что-то другое. И эти мысли неизбежно напоминают мне, почему я на самом деле с Лукасом и почему я продолжаю со всем мириться.

– Сегодня у меня просто не хватит энергии на то, чтобы общаться со всеми этими ребятами, понимаешь? Каждый вечер ходить в «Никс-бар» – это очень утомительно. – В действительности он выглядит полным сил, и у него вполне цветущий вид.

– Да, понимаю.

Я, конечно, вру. По правде говоря, мне очень хочется сидеть сейчас в «Никс-баре», потому что меня там все знают. Знают достаточно хорошо, чтобы считать привлекательной, сказочно обаятельной и все такое. И никто не догадывается, какое барахло и я сама, и моя жизнь. Именно в таком окружении мне нравится находиться. Когда все верят в то, что это не представление, а все по-настоящему, когда умные люди смотрят на нас с Лукасом и видят перед собой чудесную сплоченную пару, рациональных, нормальных, здоровых взрослых. Тогда я и сама в это верю. Мне очень нужно в это верить. В то шоу, что мы разыгрываем, в обман, в полное дерьмо, где мы на самом деле болтаемся, – мне необходимо, чтобы все вокруг принимали это за чистую монету. Необходимо убедить других, что со мной все в порядке. Может быть, в этом случае я тоже начну так думать. Вот почему я это терплю.

Сейчас я гляжу на всех этих длинноногих европейских красоток и чувствую себя все меньше и уродливее, и все больше нуждаюсь в подкреплении самооценки алкоголем. Но я пью что-то сладкое, со взбитым яичным белком, и оно явно не годится для моей цели.

– Еще я должен признаться. Это не единственная причина, почему мне сегодня захотелось пойти туда, где потише. – Лукас смотрит на меня, и, будь это любой другой парень, я назвала бы такой взгляд сексуальным. Однако Лукас в моих глазах выглядит комично. Он очень хорош собой, но я вся на нервах, и он кажется мне похожим на мультяшного героя.

– Да? Что за причина? – Я ощущаю, что между грудей у меня скатываются противные капельки пота.

– Я хотел поговорить с тобой о том, что нам стоит съехаться и жить вместе.

Он наклоняется ко мне еще ближе, его локоть занимает весь коктейльный столик, и я вдруг осознаю, что бар слишком маленький, а огни начинают пульсировать. У меня кружится голова, меня подташнивает, и хочется поставить ногу на пол, хотя мои ноги и так стоят на полу. Музыка слишком громкая, и кто-то спрашивает меня, не хочу ли я повторить коктейль, и я вот-вот потеряю сознание. Лукас протягивает руку, чтобы поддержать меня; ему знакомо это мое выражение лица.

– Я на тебя не давлю, – врет он. – Я бы просто хотел, чтобы мы снова это обсудили. Да, мне известно, что тебе не нравится идея совместного проживания и ты хочешь быть независимой. Но моя квартира слишком велика для одного, так что там у тебя будет предостаточно места. – Он откидывается назад и отпускает меня.

Я машу бармену, и он кивком посылает официантку к нашему столику. Все ее семь футов приближаются ко мне, нависают, и я едва выдавливаю из себя заказ: четыре шота[4], «Патрон Сильвер»[5]. Лукас бросает на меня снисходительный взгляд, как это обычно бывает в местах вроде этого. Как будто он не пьет каждый божий день, и вообще это все я. И в заведениях подобного толка ему и вправду удается произвести такое впечатление. А Лукас расцветает, когда у него получается произвести нужное впечатление.

– Мне нравится, как складываются наши отношения, Сэм. И я думаю, из них действительно может получиться что-то серьезное.

– А мне все нравится именно так, как есть сейчас, Лукас. Я имею в виду, между нами. И мне не кажется, что нам следует что-нибудь менять.

– Почему ты так боишься обязательств и привязанности? – Он скрещивает руки на груди – принимает защитную позу. Люди, как правило, никогда не говорят Лукасу «нет». Это я говорю ему нет.

– Я не боюсь обязательств. И привязана ко всем, кто присутствует в моей жизни, настолько, насколько это возможно. Я очень привязана к тебе, разве нет? Так почему я не могу оставаться независимой? – Может быть, я говорю громче, чем следовало бы.

– Можешь сколько угодно сохранять свою независимость и при этом жить в моей квартире. Одно совершенно не исключает другого. – Лукас уже понимает, что его заход ни к чему не приведет. Так оно обычно и бывает.

Приносят шоты, и я успеваю опрокинуть два еще до того, как один из нас скажет «на здоровье». Лукас аккуратно поднимает третий шот, я хватаюсь за четвертый, и он произносит тот же самый дурацкий тост, что и каждый раз: «За то, чтобы быть лучшим во всем и всегда».

Когда он склоняется ко мне, чтобы чокнуться, я делаю вид, что не замечаю этого. Я считаю тосты нелепыми и помпезными. Моментально проглотив свой третий шот, я замечаю, что к столу, идеально рассчитав время, снова подходит официантка с салфетками и каким-то дорогим и редким сортом пива «только для знатоков», и думаю, а не живет ли Лукас в параллельной вселенной.

3 ноября, 8:31

Ричард сидит в моем кабинете. Когда я пришла утром, он уже ждал меня у дверей. Что-то очень его беспокоит. Я еще только надеваю свою рабочую маску и пахну утренними сигаретами и совсем не уверена, что готова справиться с очевидно назревшим кризисом.

– Это… я не буду больше ходить к ней на сеансы, – произносит он.

– Ричард… – в изнеможении выдыхаю я. Я устала, и у меня адское, абсолютно адское похмелье. – Почему вы не хотите посещать групповые сеансы Джули?

– Да она вообще не понимает, что говорит! Она сообщает мне, что, если я буду есть свеклу, мое дерьмо станет красным. Какое мне дело до свеклы? Я ее не ем. Здесь нам свеклу не дают, так где еще мне ее съесть? И мне ни разу не нужно, чтобы эта женщина рассказывала мне, какого цвета дерьмо. Короче, я не буду ходить на ее сеансы. Ни за что. Дайте мне что-нибудь другое.

– Это занятия, где рассказывают о правильном питании. В принципе о питании. Поэтому, конечно, там поднимают темы вроде этой.

В ответ упрямо задранные брови.

– Ладно, хорошо. Какие сеансы вы хотели бы посещать? С кем вы можете сосуществовать мирно?

– А что вы преподаете? В смысле, в это же время какой у вас сеанс?

– Групповой сеанс, который я провожу в это время, вам не подходит. У нас тут много самых разных пациентов, и некоторым из них требуется особая терапия. Вот этот сеанс как раз для них.

– А у меня может быть свободное время? Или могу я провести его в компьютерной комнате?

– Что ж, полагаю, мы должны поговорить о том, каких целей здесь вы желали бы добиться в плане лечения, и решить, как вам лучше всего провести эти часы.

– Мои цели? Чего я уж точно не желаю, так это знать что-то о свекле и дерьме.

– Фекалии, Ричард. Или кал. Не нужно говорить «дерьмо». – Я чувствую, что проигрываю, но кто тут на самом деле подсчитывает набранные очки?

Ричард откинулся на спинку кресла и не скрестил, а как-то перекрутил руки на груди. Он упорно смотрит в окно.

– Вы же не хотите, чтобы я устроил сцену и заорал на Джули на сеансе?

– Верно, не хочу. Но мне кажется, что вы разумный взрослый человек, способный контролировать себя и уважать других. Если эти сеансы вам никак не помогают, я уберу их из расписания. – Я сажусь за стол и роюсь в ящиках в поисках истории болезни Ричарда. – Что нам нужно сделать – так это вместе обсудить и выяснить, чего вы хотите достичь в результате лечения. И это предусматривает ответы на вопросы, чтобы оценить ваше психологическое состояние и все остальное. – Я трясу перед ним пустыми страницами. – И тогда я смогу подобрать для вас более подходящие групповые сеансы, и это поможет вам добиться намеченных результатов.

 

– Опять цели и результаты.

– Да. Большинство пациентов «Туфлоса» стремятся к успешному излечению.

– Ладно.

– Ладно? – переспрашиваю я. Голова болит так, что глаза готовы вывалиться из глазниц. Все, чего я хочу, – это прикрыть их и лечь на пол. – Займемся этим сейчас? Обсудим ваши цели?

– Я подумаю над тем, чего жду от времени, что тут сижу.

С этими словами Ричард выходит. Я понимаю, что у меня снова ничего не получилось и я лишь позволила Ричарду перехватить инициативу и начать доминировать. Теперь, пока будет «размышлять», он не обязан посещать никакие сеансы, в том числе назначенные, и я нисколько не приблизилась к тому, чтобы заполнить наконец историю болезни, и к тому же понятия не имею, что этот человек вообще здесь делает. Я глотаю две таблетки обезболивающего, запивая их большим глотком кофе, и готовлюсь встретиться с новым днем.

Прежде чем лекарство успевает подействовать, звонит телефон. Это Дэвид.

– Доброе утро, мой лучик утреннего света. – У него вполне счастливый, трезвый голос.

– Доброе утро. Пожалуйста, пусть будет так, что тебе ничего от меня не надо. Я умираю от похмелья.

– О, какая удивительная перемена. Все другие дни так не похожи на этот. Это ты стащила мои таблетки?

– Да. Ты поэтому звонишь? – Одной рукой я тру переносицу, а другой приглушаю звук в телефоне.

– Нет. Я звоню потому, что сегодня не захватил с собой ничего на ланч и хочу позвать тебя в это новое местечко на Риверсайд.

– Ты хочешь, чтобы я пешком дошла до Риверсайд-Драйв?

– Глупый вопрос, да?

– Да. Очень, очень глупый. Но можешь занести мне сэндвич, когда вернешься.

Я улыбаюсь. Не знаю, что бы я делала, если бы у меня не было Дэвида. С ним всегда можно просто потрепаться о всяком дерьме.

6 ноября, 18:14

Я сижу на крыше дома Лукаса вместе с Мавериком. Маверик одет в кашемировый свитер. Мы ждем, когда Лукас вернется с бутылкой вина, о которой он говорил раньше. Ему хотелось подняться на крышу и полюбоваться закатом до того, как часы переведут на зимнее время и город станет погружаться во тьму уже в четыре вечера. Сегодня воскресенье, и кажется, у многих жителей дома возникла точно такая же идея. Аккуратно подстриженные зеленые изгороди отделяют нашу часть крыши от других, но я то и дело вижу, как то там, то здесь к небу поднимаются облачка сигаретного дыма.

Кругом возвышаются большие обогреватели для открытого воздуха, похожие на дилдо в шапках. Мы с Мавериком как раз сидим возле одного из них. Он устроился у меня на коленях, на огромном оранжевом шерстяном пледе с большой вышитой буквой «Н» в уголке. Лукас настоял на том, чтобы я захватила его с собой. Если бы у меня был плед от «Эрмес», я бы, скорее всего, вообще побоялась им пользоваться, чтобы не испортить – не говоря уже о том, чтобы вытащить его из дома туда, где может быть грязно и пыльно.

Из-за угла, от лифта, появляется Лукас. В руках он держит хрустальный декантер с бордовой жидкостью и два сияющих, безупречных бокала. Маверик не обращает на него никакого внимания и лишь уютнее зарывается носом в плед. Лукас устраивает небольшое шоу, картинно разгоняя дым, когда он проходит мимо курящей парочки. Как будто только ему одному позволено отравлять свои кристально чистые легкие.

– Вот то вино, о котором я тебе говорил за ужином на днях. Я думал о нем, и мне кажется, сегодняшний вечер идеально подходит для того, чтобы им насладиться.

– Звучит неплохо. – Я смахиваю с лица лезущие в глаза волосы и смотрю, как Лукас наливает в каждый бокал примерно по три глотка вина. Один он передает мне, а сам усаживается на стул, откидывается на спинку, кладет ноги на стол и погружает нос в другой бокал. Он закрывает глаза, делает глубокий вдох и велит мне сделать то же самое.

– Что ты чувствуешь? – спрашивает Лукас.

Я тоже сую нос в бокал и слегка покручиваю его в пальцах – Лукас показывал мне, как это делается. Пахнет вином. Это все, что я чувствую.

– Кожа, – говорю я. Я подслушала это у него же – так он иногда отзывается о красных винах. Потом вытаскиваю сигарету и сжимаю ее зубами. – И табак.

– Хорошо. Что еще?

Он действительно пребывает в иной вселенной, в претенциозном мире ценителей вин, где не существует такого понятия, как просто хлопнуть бокальчик. Там не пьют. Там получают наслаждение. Это серьезный процесс, требующий сосредоточенности и полного погружения в собственные ощущения. Я закуриваю сигарету. Лукас слышит скрежет зажигалки, немедленно распахивает глаза, снимает ноги со стола и в мгновение ока выхватывает сигарету у меня изо рта. Фильтр прилип к моим пересохшим губам, и вместе с сигаретой он отдирает кусочек кожи.

– Нельзя курить, когда ты пьешь марго восемьдесят шестого года! Ты же полностью убиваешь удовольствие! И для себя, и для меня! Господи, Сэм! Приди в себя, ради всего святого!

Он ругает меня так, словно я – глупый, вздорный ребенок, который не желает слушаться старших. Я съеживаюсь. Лукас смотрит на меня с разочарованием и презрением, и я ощущаю, что проваливаюсь в пустоту, в бездну, где ничего нет. Когда он не одобряет мои действия, мне кажется, что он становится огромным-преогромным, а я – совсем крохотной и незначительной. Он был так мил со мной сегодня, и надо же мне было все разрушить и изгадить.

– Прости, ты прав, конечно. Какие еще ноты там присутствуют?

Я облизываю кровоточащую губу, снова подношу к носу бокал и нюхаю вино. Но теперь все, что я чувствую, – это металлический привкус крови во рту, и, когда я делаю глоток, губу ужасно щиплет. Маверик чует мое напряжение и начинает беспокоиться. Он тревожно обнюхивает мой подбородок и рот и неловко пытается снова улечься мне на колени. Стараясь придержать его маленькие лапки, я случайно наклоняю бокал, и маленькая капелька вина падает на оранжевый плед. Мне кажется, что это происходит очень медленно, и я пытаюсь одновременно прижать к себе Маверика – его лапы скользят на гладкой кашемировой ткани – и перехватить каплю на лету. Мои уши горят, в них стоит гул, и я беспомощно наблюдаю, как марго восемьдесят шестого года расплывается прямо на букве «Н». Я поднимаю взгляд и вижу, что Лукас тоже наблюдает за этой сценой. И без того разозленный, он с досадой роняет голову на грудь. Я не успеваю даже пробормотать извинения и промокнуть маленькое пятнышко рукавом свитера, как Лукас хватает декантер и уходит. Маверик слизывает вино. Я яростно оттираю его пальцами, но все бесполезно. Пятнышко еле заметное, но я знаю, что для Лукаса плед безнадежно испорчен. Я его испортила.

Я складываю плед так, как любит Лукас, засовываю его под мышку, беру сигареты и бокал в одну руку, а поводок Маверика в другую. Сердце бьется не в груди, а где-то в горле. Я отодвигаю стулья, ставлю их так, как они стояли, и собираюсь с духом, чтобы спуститься вниз и встретиться с Лукасом лицом к лицу. У него был идеальный план – мы пьем его идеальное вино, любуемся его идеальным закатом, а его идеальная собака спокойно сидит на его идеальном пледе, – а я все испортила. Не нужно было мне закуривать сигарету. Не нужно было проливать вино.

Я нажимаю кнопку лифта, и мой желудок скручивается в узел. Вхожу в кабину – она вся отделана зеркалами – и вижу страх на своем лице. Маверик присел мне на ногу; пока мы спускаемся, он не сводит с меня глаз. Адреналин стучит у меня в висках, пока мы идем по коридору к квартире Лукаса. И тут, перед дверью, я вижу, что на полу валяется моя сумка. Все ее содержимое рассыпано по ковру. Это более чем очевидное предложение выметаться. Я нагибаюсь, запихиваю свои вещи обратно, пристегиваю поводок Маверика к дверной ручке и осторожно ставлю на пол бокал. На секунду мне становится страшно, что Маверик захочет полакать вино и перевернет бокал, поэтому я залпом допиваю марго и возвращаю его обратно. И вкус у вина, надо сказать, совершенно обычный.

В сумке я замечаю пачку клейких листочков, с приставшими к липкой полоске ворсинками и табачными крошками. Нахожу в боковом кармане ручку с логотипом «Туфлоса» и пишу на верхнем листочке: «Сожалею, что испортила тебе вечер». Он грязноватый и закурчавился по краям. Потом отдираю записку и прилепляю ее к двери. Я глажу Маверика, целую его мордочку и чувствую, что на глаза набегают первые слезинки. Такое унижение все же лучше, утешаю я себя. Если бы Лукас оставил дверь открытой или пригласил меня войти, мне бы потребовалась потом пара недель, чтобы прийти в себя.

8 ноября, 11:03

Сегодня вторник, 11 часов, и Ричард должен прийти, чтобы просидеть час в моем кабинете. До сих пор на сеансах он не говорит практически ни слова и, только когда я прошу его сосредоточиться и поработать с опросниками, иногда выдавливает из себя что-то односложное или сердито отказывается отвечать. Я все еще побаиваюсь его, но уже меньше. Я пытаюсь показать Рэйчел, что могу справиться с Ричардом, что я – единственный психолог, способный пробиться сквозь стену, которую он построил, и в конце концов помочь ему, дать то, за чем он пришел. Мне нужно чувствовать ее постоянное одобрение, «получать пятерки». Это поддерживает меня на плаву.

Несмотря на то что я не хочу, чтобы день пропал зря, мои мысли этим утром где-то далеко. Я то и дело проигрываю в голове все, что случилось вчера вечером и как все могло сложиться иначе. И подумываю о том, чтобы на сегодня оставить попытки раскачать Ричарда ради еще пары ответов на вопросы. Пока что я достигла не большего прогресса, чем все мои предшественники, но сейчас просто не в силах биться над решением этой задачи.

Я едва замечаю, как Ричард входит в кабинет и садится вместе со своей неизменной стопкой газет. На сей раз он снимает кепку и, как обычно, осторожно кладет ее на газеты. Иногда он надевает твидовую кепку, иногда – обычную серую. Кажется, он тоже немного ко мне привык и в моем присутствии чувствует себя чуть свободнее. У нас уже было несколько индивидуальных и несколько групповых сеансов. Порой он даже говорит мне «доброе утро». Но сегодня я вряд ли услышала бы его, если бы он поздоровался.

Через некоторое время он первый нарушает молчание:

– Вы сегодня другая.

– Нет, сегодня я абсолютно та же. Обычная Сэм, скучная, как дождь. – Я даже не поднимаю головы.

– А почему же вы тогда постоянно читаете одну и ту же страницу? Вы не переворачиваете ее уже двадцать минут.

– Я пытаюсь сконцентрироваться.

– На чем?

Это невероятно, он все замечает. Предполагается, что это Ричард здесь сумасшедший, а я как раз умею справляться с разбредающимися мыслями и фокусироваться на деле.

– Если вы не собираетесь заполнять анкеты или обсуждать цели лечения, то, пожалуйста, читайте свои газеты и дайте мне мирно и спокойно заняться своей работой, – тихо, мягко и побежденно говорю я.

– Я еще ни разу не видел вас мирной и спокойной.

«Да кто ты такой, мой психотерапевт? Ты никогда не увидишь меня спокойной, Ричард, так что лучше не смотри».

Мы продолжаем игнорировать друг друга. Я сижу и молча думаю, что же делаю со своей жизнью. Ричард вертится и ерзает в кресле, ему неудобно. Он вытягивает перед собой свою скрюченную левую руку, как будто хочет как следует ее распрямить, и шумно пыхтит. Это меня отвлекает.

– Вас что-то беспокоит, Ричард?

– Да. Что происходит с тем парнем из группы? Ну, на сеансе, который вы недавно проводили?

– Не уверена, что нечто происходит с Девоном. А почему вы спрашиваете?

– На сеансах он все время выворачивается, как акробат. Я отвлекаюсь. И он всегда в куртке, хотя там так жарко, что можно закипеть. И оставляет везде конфетти – куда бы он ни пошел. Мне рядом с ним с ним неудобно. Как мое состояние может улучшиться в такой обстановке?

Вероятно, Ричарду неудобно скорее из-за его огромных размеров, но лучше уж слушать, как он жалуется, чем молчит.

– О’кей, и что именно вы хотите, чтобы я сделала в этом конкретном случае?

– Не знаю. Вы тут мозгоправ, не я. – Он пренебрежительно машет рукой.

– Что ж, это скорее административная проблема. Или, может, даже проблема надлежащей уборки. Я могу попросить Девона, чтобы он воздерживался от своих упражнений во время групповых сеансов. Но вы должны помнить, что наше заведение имеет дело с людьми, которые страдают психическими расстройствами, соответственно, странности и отклонения в поведении неизбежны, и мы должны их терпеть.

 

– В пределах разумного.

– Да, Ричард, в пределах разумного, но драка с невидимым врагом не способна никому навредить. Возможно, нам стоит поговорить о вашей способности мириться с разочарованием.

– Да нормально я с ним мирюсь. Меня просто не интересуют занятия в одной группе с парнем в кожаной куртке, который разбрасывает везде конфетти и скручивается в бублик.

– Я вас услышала. Я попробую что-нибудь сделать и, если будут новости, непременно вам сообщу. Справедливо?

Ричард задирает брови – он явно не убежден – и опять утыкается в газеты.

– И еще он воняет. Так, сообщаю на всякий случай. – Последний пинок, и Ричард закончил.

9 ноября, 10:00

Дженни сидит в кресле для пациентов и нервно комкает подол рубашки. У нее долгая история, в которой было много насилия, и теперь каждый человек, обладающий хоть какой-то властью, ассоциируется у нее с опасностью и вызывает страх. В «Туфлосе» она не очень давно и все еще оправляется от даже не моральных, а вполне физических ран.

– Как у вас с соседкой по комнате? Все нормально? – Обычно я начинаю сеанс с чего-то несерьезного и не относящегося к делу напрямую. Таким образом пациенты немного привыкают к обстановке и легче переходят к обсуждению более болезненных тем.

– Ташондра? Она хорошая. Я думаю, мы хорошие соседки. Она очень чистоплотная и аккуратная и держит все свои вещи на своей стороне. И я тоже стараюсь делать то же самое. Она здесь уже давно, все знает и помогает мне привыкнуть к людям и врачам, и все такое. И еще она дает мне пользоваться своим лосьоном.

– Рада это слышать. Ташондра и вправду очень милая. И мне приятно знать, что тебе здесь удобно и нравится комната. Как ты чувствуешь себя после детоксикации?

Дженни пришлось пройти через процедуру очистки организма, прежде чем ее приняли в «Туфлос». Она была героиновой наркоманкой и испытала на себе все ужасы синдрома отмены.

– Лучше, но все еще не очень хорошо. Раньше мне было так плохо. Словами не передать. Герыч высасывает из тебя жизнь, а когда ты не можешь получить дозу, он высасывает из тебя еще больше. Я думала, что мне никогда не полегчает. Это страшно, когда у тебя ломка. Дико страшно. – Она обхватывает руками живот и раскачивается взад-вперед.

– Да, очень страшно. И ты очень храбрая и вообще большая молодец, что решилась пройти процедуру лечения, так что теперь у тебя никогда не будет ломки. Теперь, когда физическая зависимость под контролем, мы будем посвящать больше времени обсуждению психологической и эмоциональной зависимости от наркотиков. Я немного изменила расписание твоих групповых сеансов, чтобы включить туда еще и сеансы восстановления и сеансы для больных с двойным диагнозом. Как ты считаешь, ты к этому готова?

– А что такое двойной диагноз? – спрашивает Дженни, ковыряя незаживший шрам на голове.

– Двойной диагноз – это когда человек страдает одновременно от алкогольной или наркотической зависимости и вдобавок у него какое-либо психическое заболевание или расстройство. Когда ты борешься сразу и с тем и с другим – это уникальное стечение обстоятельств и это очень трудно, так что мы стараемся оказывать таким пациентам максимальную поддержку. Делаем все, что можем.

– О’кей, вроде звучит нормально. А о чем мы будем разговаривать на наших с вами сеансах? – Все это время Дженни потягивала рукава книзу, теперь она заворачивает их, и я вижу оставшиеся следы от уколов. Темные точки покрывают ее руки начиная от локтей и заканчивая чувствительными местечками между пальцами.

– Что ж. Сегодня я хотела начать с того, чтобы ты рассказала мне немного о том, как стала употреблять наркотики. Когда это началось, что ты попробовала… Как-то так. Ты готова?

– Да, я готова. – Она делает глубокий вдох и собирает то, что осталось от ее волос, в неаккуратный узел на голове. – Я начала принимать наркотики, когда была еще совсем молодой. Очень молодой. Даже маленькой. Я еще училась в школе, и меня выкинули в десятом классе, так что мне было лет двенадцать или одиннадцать, не больше.

Мамы никогда не было дома. Она работала на двух работах, а после этого шлялась по барам, и мы с сестрой все время сидели одни. Моя сестра, Джеки, на четыре года старше. Она постоянно приглашала к себе друзей и бойфрендов, они всегда торчали у нас. Сидели в ее комнате и курили травку или сигареты или пили. И слушали музыку. А ее комнатой считался гараж.

Иногда я тоже заходила в гараж, когда она была там с друзьями. Просто сидела и пялилась на них, но не курила и ничего такого не делала. Сестра была не против. Некоторые из ее друзей хорошо ко мне относились. Был там один парень в компании, которому я нравилась, наверное. Его звали Ронни.

Однажды – не знаю, где были все остальные, наверное, болтались где-то по дому – он подошел и сел со мной. Я сидела в углу, рядом с мусорным баком. И он спросил, курила я раньше траву или нет, а я сказала, что курила, хотя это была неправда. Просто мне не хотелось, чтобы он считал меня маленькой девочкой, которая ничего не знает.

Я молча улыбаюсь и вспоминаю, как я была маленькой девочкой в компании старших ребят и врала, будто что-то там делала. А на самом деле только видела, как этим занимались старшеклассники на вечеринках.

– И вот он дал мне косячок и сказал – докажи. Я затянулась, но слишком глубоко. Я-то думала, что это как курить сигареты, а сигарету я раз уже успела попробовать. И начала кашлять, так сильно… думала, задохнусь. А потом меня дико затошнило, я поняла – сейчас вырвет, и выбежала из гаража, и меня вывернуло прямо на подъездную дорожку. Ронни вышел вслед за мной и, пока меня рвало, растирал мне спину. Он сказал, что я все сделала отлично и теперь могу пойти и посидеть с ними. – Дженни смотрит на меня и грустно, ностальгически улыбается. – Сама не знаю почему, но тот вечер я помню очень хорошо. А после этого все как будто в тумане, все смешивается. Я стала сидеть в компании каждый раз, когда они приходили, и каждый день курить травку. Сначала боялась, слышала, что наркотики – это плохо, и все такое. Но все они говорили, что это растение, оно выросло из земли, это натурально, а вредны только химические наркотики. Послушать их, так мы не делали ничего плохого, это было совершенно нормально и естественно. Ронни всегда сидел рядом со мной и гладил меня по спине и по ногам.

Иногда мне было даже неудобно, потому что он был намного старше меня, но его внимание мне очень нравилось. И кроме того, я знала, что Джеки никогда не допустит, чтобы со мной случилось что-то плохое. А потом он начал приносить герыч. И они опять сказали, что героин делают из растения, того самого, чем посыпают бублики. Из мака. И что, типа, если я ем бублики с маком и со мной ничего не случается, то все нормально, потому что это то же самое. – Дженни фыркает и качает головой. – Поверить не могу, что я всерьез думала, будто герыч и мак на бублике – одно и то же.

Она продолжает рассказывать, как Ронни перевязал ее руку резиновым жгутом, потому что ремни, которыми пользовались они сами, оказались слишком большими для ее тонкого подросткового тела. Ее история так похожа на рассказы других здешних пациентов. Дженни быстро подсела и на героин, и на Ронни, и, конечно, через некоторое время ситуация кардинально изменилась. Ронни начал требовать кое-что взамен. С Дженни работали специалисты по десенсибилизации[6], и она пересказывает все так спокойно, как будто зачитывает список покупок. Слово «изнасилование» потеряло свое страшное значение, и Дженни ровным голосом сообщает, как иногда Джеки заступалась за нее и предлагала, чтобы Ронни насиловал ее, а не двенадцатилетнюю сестру.

– Дженни, наше время на сегодня подходит к концу, так что я хотела бы остановиться и поблагодарить тебя за то, что ты нашла в себе смелость откровенно все рассказать. Думаю, стоит добавить тебе в расписание еще один групповой сеанс, для женщин, переживших сексуальное насилие. Там они вместе учатся справляться с тем, что с ними произошло. – Пока я говорю, Дженни бодро кивает.

Когда она поворачивается ко мне спиной и идет к двери, я вижу шрамы у нее на голове. Вырванные пряди волос. Следы от уколов на руках. Слава богу, алкоголь не оставляет никаких следов. Во всяком случае, меньше. Я думаю о том, как Ронни воспользовался ее беспомощностью, загнал в угол, подсадив на героин, и не дал ей убежать. Я думаю о Лукасе. И о том, удастся ли мне уйти, сохранив при этом все свои волосы.

9 ноября, 16:46

Ричард продолжает жаловаться на Девона и его куртку; его прямо заклинило на этом, и он никак не желает оставить парня в покое. Сегодня он полдня распространялся о необходимости что-то сделать с этим человеком, и его курткой, и его конфетти. В расписании сеанс не значился; Ричард просто несколько раз заявлялся ко мне в кабинет и требовал, чтобы я предприняла какие-то действия. Я направлюсь к Ширли. Ширли – психолог Девона, так что она должна что-то знать.

4Шот (англ. shot) – порция напитка в одну унцию (30 мл), обычно крепкого, выпиваемая залпом, одним глотком.
5«Патрон Сильвер» – марка текилы.
6Десенсибилизация – методика уменьшения негативного напряжения, тревоги и страхов по отношению к пугающим и травмирующим объектам или ситуациям.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru