Петр Вяземский
Обозрение нашей современной литературной деятельности с точки зрения цензурной

Я убежден, и мое убеждение основано на многих личных свидетельствах, что нынешнее снисходительное, противу прежнего, ослабление цензуры имело самое благоприятное действие. Оно во многих отозвалось живейшею благодарностью к Государю; обратило к правительству многих, которые, при напряженном молчании литературы, держались в какой-то тайной оппозиции, и ныне в печати те же самые мыслят гораздо умереннее и благонамереннее нежели готовы были действовать в кругу рукописной литературы, а она, очень любимая в России, имеет несравненно более важности и ценности в глазах читающей публики. По справкам, заслуживающим доверенности, известно, что, до разрешения напечатать комедию «Горе от ума», она в несколько десятках тысяч рукописных экземпляров разошлась по всей России. Подобного результата в печати она не имела бы никогда. Этот пример может отнестись и во всем другим рукописям. Нет сомнения, и это также подтверждается фактами, что внутри России эти журнальные нескромности и сплетни не имеют никакого вредного действия. они никого не смущают, а разве многих потешают. До верховной власти восходит одна благодарность. По Русскому понятию и чувству, все доброе истекает от Государя, а все худое от нерадивых исполнителей воли Его. Следовательно, и в этом случае, губернии, терпя административные злоупотребления, утешаются тем, что Государь дозволяет на них указывать и жаловаться с горем и смехом по полам. Такой вывод весьма важен. Для приобретения его можно пожертвовать личностью некоторых недостойных взяточников и необдуманною щекотливостью тех, которые в нападках на частные злоупотребления видят посягательство на священное начало и право власти. Все от Бога; по между тем нет никакого кощунства в жалобе на дурную погоду, когда идет проливной дождь и на дворе слякоть. Также и здесь жалобы на личные отдельные притеснения не имеют в виду верховной власти.

Если, по моему мнению, помянутое направление литературы нашей не производит соблазна во внутренней России, то здесь в Петербурге дело другое. В высшем обществе, и то в весьма ограниченном кругу тех, которые изредка и случайно читают по-русски, понятно, что Русская грамота, мало им знакомая, имеет в глазах их особенную важность. Им как-то дико и странно видеть мысль, облеченную в Русские буквы. Они уже свыклись с выражениями иностранных языков; но им кажется, что Русская азбука совсем не на то составлена, чтобы служить проводником и выражением Русского ума. Как в этом отношении, так и во многих других, мы увлекаемся чужими влияниями и порабощаемся чужим страхом. Если смотреть беспристрастно и не малодушно, то как не убедиться, что Русская литература не имеет того господства, не облечена в ту диктаторскую власть, которыми вооружена она на Западе. Русский журнал не есть ни Английский, ни Французский. Он не вожатый, не глашатай той или другой политической партии. Наша литература не есть передовой застрельщик общественного мнения. Наша письменность даже и в тех приемах, которые наиболее пугают некоторых, своею мнимою наступательностью, все еще далеко отстоит от общего изустного мнения. В самых резких выражениях своих, она разве дозволяет себе, или дозволяют ей, говорить кое-что и кое-как о том, что у всех на уме и на языке и что говорится громогласно на всех перекрестках обширного нашего государства. Можно, конечно, лишить ее и этого безобидного и весьма умеренного права, но какая будет от того польза и кому? уж верно не правительству. Это мое глубокое, совестливое и испытанное убеждение.