Зоя Соколова
Хосе Марти и Мануэль Сангили

Полная версия

Личное общение двух идеологов суверенитета Кубы при их жизни было ограниченным. Сангили в тот момент не считал революционную войну ни политической, ни общественной необходимостью по причине, как он думал, неготовности к ней кубинского общества. Но Сангили никогда не был ни тенью Марти, ни тем более его оппонентом, хотя их личная встреча в Нью-Йорке, инициатором которой выступил Марти, и на которую они оба так рассчитывали, не принесла им ни единомыслия, ни необходимого взаимопонимания. Сангили не принял предложения Марти о вступлении в Кубинскую Революционную партию, созданную им в 1892 г. с единственной целью: возложить на нее политическое и военное руководство революцией.

Не исключена возможность, что Марти лелеял тогда и мысль о возложении на Сангили обязанности главнокомандующего Освободительной армии. При выборе этой кандидатуры Марти мог учитывать и наличие большого военного опыта у Сангили со времен Десятилетней войны, и твердость его политических принципов, выразившуюся в отказе признать заключенный по окончании войны с Испанией Санхонский пакт 1878 г., чем он и снискал в обществе авторитет, славу и репутацию бескомпромиссного мамби⁹. Что касается бывшего (в Десятилетнюю войну) главнокомандующего Максимо Гомеса, то у Марти были с ним достаточно серьезные принципиальные расхождения относительно политического устройства государства по завоевании суверенитета. Склонность Гомеса к установлению военной диктатуры была неприемлема для Марти. Кроме того, Гомес доминиканец, а не кубинец. Марти желал бы, чтобы главнокомандующим был его авторитетный соотечественник. Но все соображения относительно планов назначения Сангили на пост главнокомандующего – это только моя исследовательская гипотеза, для научного обоснования которой данных пока маловато, хотя и можно их найти. Отказ Сангили от вступления в партию не означал, однако, его отказа от сотрудничества с Марти. Напротив, он выразил безоговорочную готовность и согласие поддержать Марти в его начинаниях по пропаганде идеи независимости и суверенитета Кубы как задачи, имеющей глубокие исторические корни. Но опять-таки можно обратить внимание на небольшой нюанс: согласие на пропаганду идеи суверенитета и независимости, но отнюдь не идеи неотложности революционной войны. Сангили согласился создать (и в кратчайшие сроки создал!) на Кубе пропагандистский печатный орган, готовый сотрудничать с Марти в ходе подготовки новой революционной войны. Это – «Hojas Literarias». Между тем остается очевидным и такой факт: Сангили при жизни Марти не опубликовал ни одной своей статьи или хотя бы заметки в газете «Patria» («Родина»), которая была официальным органом Кубинской Революционной партии, и которую Марти основал также для пропаганды идеи завоевания независимости и суверенитета Кубы посредством необходимой новой революционной войны. В свою очередь, на страницах издаваемого Сангили журнала для этих же целей мы не увидим публикаций ни самого Марти, ни материалов о нем. Трудно объяснить эту кажущуюся противоестественной ситуацию. Что это? Их общее нежелание в целях, быть может, конспирации афишировать свои политические связи? Вопрос не риторический, поскольку в статье об этой газете Сангили фигурирует как один из редакторов, правда, не уточняется, в какое время – до или после гибели Марти¹⁰. Или все же здесь присутствует нечто более глубинное – каждый остается при своем мнении, и никто не переходит в открытую оппозицию друг к другу во имя общего для страны дела. У личностей такого масштаба свои, доступные только им, этические и этатические принципы взаимоотношений.

У Марти и Сангили между тем была и общая для них обоих непререкаемого авторитета личность. Это – Хулио Сангили, старший брат Мануэля, генерал Освободительной армии, мужеству и храбрости которого Марти посвятил очерк и к которому не раз обращался с личными просьбами о помощи в самые критические моменты своей деятельности. Свидетельство тому – письма Марти, адресованные непосредственно Хулио Сангили, а также другим деятелям освободительного движения, которым он усиленно рекомендует его как образцового борца, преданного идее независимости Кубы. В эпистолярной публицистике Марти имя Хулио Сангили упоминается десятки раз. И всегда в благожелательном и доверительном контексте.

В 1948 г. на Кубе достаточно широко было отмечено 100-летие со дня рождения М. Сангили, переизданы его публицистические статьи и выступления в виде сборника под красноречивым названием: «Защита Кубы» («Defensa de Cuba»). Эта дань памяти и уважения благодарных потомков революционеру, государственному деятелю и публицисту является объективным свидетельством того, что в истории борьбы кубинского народа за независимость М. Сангили занимает достойное место прежде всего как истинный мамби, представитель поколения кубинских революционеров, которые первыми вступили в революционную войну с метрополией и сыграли выдающуюся роль в формировании национального самосознания кубинцев и самой нации. Предисловие к этой книге было написано крупным ученым Кубы, лично знакомым с автором публикуемых трудов – Эмилио Роигом де Леучсенрингом. Его очерк о Сангили по сей день остается лучшей, наиболее искренней работой о нем.

Объединение имен двух публицистов Кубы – Сангили и Марти – в настоящем исследовании, однако, не является случайным. Оно обусловлено не стремлением к сопоставительному анализу мировоззренческих, творческих или каких-либо иных позиций авторов публицистических статей, целью которых было обоснование необходимости завоевания Кубой независимости. Разница «весовых категорий» творческого потенциала этих двух публицистов очевидна (полное собрание сочинений Сангили составляет 8 томов, а Марти – 28), и подобное стремление могло быть воспринято, даже при наличии тщательной научной аргументации, как чистый академизм или даже снобизм исследователя. Да в этом нет и необходимости. Имена эти объединил исторический фатум идеи суверенитета и независимости. Однако, по горькой иронии судьбы, сама идея независимости Кубы, за которую ратовали – каждый в своей публицистическом творчестве и политической деятельности – Марти и Сангили, которая специфически предопределяла гражданские позиции обоих, их социальное и политическое мироощущение, и во имя осуществления которой они сражались не только на поле брани, пережила драму трансформации

Мартианской концепции независимости судьба предопределила более сложный путь развития. Для ее реализации понадобились новые силы, и эта перспектива стала возможной лишь на путях движения к социализму, то есть с выходом на арену освободительной борьбы кубинского пролетариата. На этом этапе стало возможным и произошло с одной стороны, как бы совмещение обеих концепций, то есть революционный демократизм Марти как бы поглотил «революционный» либерализм Сангили: категория «независимость» была существенно скорректирована понятием «суверенитет»; а с другой стороны, эта «объединенная» концепция независимости и суверенитета, в свою очередь, была дополнена принципиально новым компонентом формационного характера. В случае с завоеванием кубинской национальной независимости решающая роль принадлежала выбору кубинским обществом социалистического пути развития. По всей вероятности, это был единственно возможный и подготовленный историей шанс, когда на судьбу независимости и суверенитета Кубы самым бескомпромиссным образом повлияли мощь и международный авторитет Советского Союза и стран социалистического содружества. И снова – внешний фактор, но с обратным, нежели в начале ХХ в., знаком.

Глава первая. Методология и историография

Дать более или менее полный анализ исследований, посвященных Марти и Сангили, является задачей трудно разрешимой. Объясняется это не только их обилием, но и методологическим противостоянием отдельных историографов, что значительно осложняет изучение темы наслоением на нее дополнительных проблем, не имеющих прямого отношения ни к публицистам, ни к их творческому наследию. Это обстоятельство нуждается в специальном изучении, поскольку возникновение разного рода историографических коллизий вызвано подчас сугубо субъективными соображениями авторов и кажущаяся полемическая «острота» носит преходящий характер и продиктована далекими от науки интересами. Не поиск истины, связанной с объектом изучения, а зачастую совершенно иные, личностного плана стремления историографа определяют цели написания и издания собственных трудов. Часто эти работы нельзя отнести даже к разряду полемического диалога историографа, скажем, с субъектом своего изучения. В лучшем случае они напоминают схоластический спор с известной личностью с целью воспользоваться этим именем и ситуацией для популяризации своей собственной персоны. Правда, справедливости ради следует отметить, что поддающаяся анализу полемика в историографии по данной теме все же встречается, но касается она чаще всего не столько творческого наследия, сколько самой личности публицистов.

Полемика вокруг Марти, и сам он знал об этом, началась еще при его недолгой (всего сорок два года) жизни. Она велась даже среди его близких соратников по борьбе, о чем свидетельствуют обширное эпистолярное наследие самого Марти и особенно его последний дневник, обнаруженный, между прочим, после его гибели среди бумаг главнокомандующего Освободительной армии Максимо Гомеса и названный самим Марти «От Кап-Аитьена до Дос-Риос. Последний дневник»¹¹. И вряд ли в этой связи можно считать случайным то, что значительная часть этих дневниковых записей при публикации была изъята, как считают специалисты, сыном главнокомандующего. Их содержание до сих пор никому не известно, но трудно усомниться в том, что они касались именно их личных отношений.

Что касается творческого наследия Марти, то оно очень скоро после его гибели стало своеобразным полем политических, идейных, идеологических и даже литературоведческих баталий не только на его родине, но и за ее пределами. Не избежало этого и наше отечественное литературоведение. Вызвано оно было скорее всего явлениями методологического характера. Вопрос же выбора авторами той или иной методологии имеет самостоятельное значение для понимания путей развития историографии творчества Марти. Правда, возникшая в данном контексте в нашем отечественном литературоведении историографическая проблема, на мой взгляд, не является ни следствием, ни свидетельством стремления полемизирующих к более глубокому постижению ни творческого наследия, ни метода, которым пользуется Марти. При внимательном рассмотрении она носит поверхностный, заимствованный, а стало быть, искусственно созданный характер. Причин здесь может быть множество, но несомненно присутствие в любом контексте одной: неспособность историографа в силу собственной, быть может, идейно-политической ограниченности или из-за идейного противостояния постичь те самые идеалы, которые Марти отстаивает в своей публицистике и которые для него самого были смыслом его жизни, и именно в них он вложил свою жизненную энергию и оптимизм.

Кроме того, историографу творческого наследия Марти так или иначе приходится учитывать то обстоятельство, что необходимые методологические заряды содержатся в самой публицистике, которая своим идейным содержанием, политической направленностью и потенциальной настроенностью на общественный резонанс (а в случае необходимости – и на конфронтацию с общепринятым общественным мнением) как бы сама предопределяет выбор и методологии, созвучной умонастроению или, напротив, вызывающей несогласие с политическими убеждениями исследователя. Поэтому не каждый исследователь может принять публицистику Марти таковой, какой она в действительности является, если его самого мало заботит поиск объективной истины, ждущей своего раскрытия. Как раз той, которая и заложена публицистом в его труд, раскрывает силу, глубину, стремление заострить и обнажить сокровенную суть публицистической идеи; претендует на состоятельность и проверку временем; соответствует, с точки зрения публициста, актуальным потребностям социально-политического и экономического развития общества. В контексте настоящей работы это касается в первую очередь проблемы концептуального обоснования вопроса о неотложности в конце ХIХ в. для Кубы решения задачи завоевания национальной независимости в целях обеспечения формирования в стране таких социально-экономических условий общественного развития, которые бы гарантировали политический суверенитет и защиту национальных интересов.

Из всех идей Марти наибольшее влияние на выбор методологии оказывала, конечно, ярко выраженная антиимпериалистическая направленность его публицистики. Но если историографом был, скажем, соотечественник Марти, то он невольно оказывался в ситуации, когда от него самого требовалось высказать свои личные позиции уже не столько по творчеству Марти, сколько по тому кругу принципиальных вопросов, которые освещаются в его публицистике. Другими словами, по всей совокупности актуальных проблем, которые рассматривает сам Марти. Это обстоятельство не могло не влиять на характер историографии, невольно обрекая исследовательскую мысль пишущих о Марти авторов на необходимость сверки своих научных позиций с политической целесообразностью. Тем определённые становилась неизбежность этого условиях зависимости Кубы, включая идеологическую. Литературоведческая мысль по такой проблеме, как публицистическое творчество Марти, пронизанное антиимпериалистическими идеями, объективно не имела перспектив на официально признанный успех. Чтобы отважиться на объективное исследование, от ученого требовалась определенная научная смелость и мировоззренческая независимость. И историограф публицистического наследия Марти оказывался в рискованной ситуации с точки зрения как своей «научной репутации», так и политической благонадежности.

Это обстоятельство, на мой взгляд, оказало решающее влияние на то, что в неоколониальной Кубе, находившейся в полной экономической, политической и идеологической зависимости от США, публицистика Марти не только не могла быть изучена объективно во всей ее полноте, а была обречена либо на забвение, либо на фальсификацию. В действительности так и произошло¹². Личность же самого автора подвергалась преднамеренному и изощренному извращению. Только с победой революции в 1959 г. Апостол кубинской свободы стал поистине национальным героем. Начиная с 1963 г., в течение десяти лет было издано полное собрание сочинений Марти в 28 томах, по завершении издания в 1972 г. открыт постоянно действующий семинар по изучению его творческого наследия.

Факты манипуляций с творчеством Марти приведены в статье видного общественного деятеля социалистической Кубы, писателя Луиса Павона «Против фальсификации истории и извращения идейного наследия Хосе Марти¹³.

При выборе методологии изучения творческого наследия Марти следует, на мой взгляд, отдать предпочтение марксистской методологии, которая, как направление, состоялась на Кубе с приходом на арену освободительного движения Кубы пролетарских революционеров. Не случайно то, что именно лидерами пролетарского этапа освободительного движения Кубы, то есть коммунистами, были написаны наиболее серьезные аналитические работы о Марти. Его антиимпериалистические идеи, как определяющие его концепцию национальной независимости, были взяты на идеологическое вооружение, стали программной основой борьбы за освобождение страны от неоколониальной зависимости. Если говорить конкретно, то из идейного арсенала Марти это поколение, заинтересованное в продолжении традиций борьбы за независимость и государственный суверенитет своей страны, восприняло именно антиимпериалистические идеи, с наибольшей силой и последовательностью изложенные в его нацеленной на политические сражения публицистике. Этому способствовала, конечно, и присущая этим идеям логика саморазвития соответственно вложенному в них огромному потенциалу самим автором, являющимся одновременно и творцом, и созидателем, и идейным адептом¹⁴.

Одним из первых, кто обратил внимание на необходимость определить историческое место идей Марти, был один из основателей коммунистической партии Кубы – Хулио Антонио Мелья. Сделано это было в черновых набросках к задуманной им книге о Марти¹⁵, опубликованных в Мексике в виде статьи под названием «Толкование идей Хосе Марти» (1926 г.). Цель ее публикации, по мнению Мельи, состояла в том, чтобы «заставить замолчать продажных торгашей, лицемеров, подхалимов и льстецов, рассуждающих и пишущих о Хосе Марти». Для Мельи неприемлема ситуация, при которой: «То лицемер-политикан, продавшийся власть имущим и выступающий против народа, заводит разговор о Хосе Марти; то клоун-литераторишка называет в своих лживых речах имя Хосе Марти, удовлетворяя аппетит своего тщеславия и своего желудка; то новоявленный иберофил¹⁶, мечтая о возрождении испанского владычества и защищая интересы тех, кто снова ищет рынки сбыта в нашей Америке, решает вдруг обратиться к «жизнеописанию» Хосе Марти»¹⁷. Надо «заткнуть рот этому псевдопатриотическому сброду» – таков вердикт Мельи. Свою позицию он формулирует предельно четко: «суть творчества Марти может быть определена лишь человеком, который не фетишизирует прошлое, благоговея перед ним, а умеет оценить всю важность исторических свершений той эпохи и значение, которое они сохраняют для будущего, то есть для сегодняшнего дня»¹⁸.

Высоко оценил деятельность Х. Марти как революционера-демократа своего времени, а также его творческое наследие другой лидер компартии Кубы чуть более позднего времени и виднейший государственный деятель страны на этапе социалистического строительства Блас Рока. В Марти он увидел «не просто сторонника независимости», призывающего «к вооруженной революционной борьбе против испанских колониальных властей» и организующего ее. Для него Марти – «последовательный и решительный революционер, выступающий за глубокую и полную независимость, а по достижении ее – за самые радикальные и демократические преобразования»¹⁹. Аналитическая оценка в этой статье была дана и антиимпериализму Марти, не приемлющего аннексии ни в какой форме, противящегося «всякой идее о том, чтобы Куба и другие страны Америки превратились в вассалов Соединенных Штатов и служили бы им»²⁰.

Отношение кубинских коммунистов к Марти и оценка его творчества в дореволюционный период наиболее полно было выражено в монографии еще одного из лидеров коммунистов Хуана Маринельо «Хосе Марти – латиноамериканский писатель», которую он издал в Мексике в 1958 г., менее чем за год до победы кубинской революции. Книга несет в себе острые полемические заряды, направлена против попыток упрощенной интерпретации литературного творчества Марти сквозь призму так называемого модернизма. По мнению автора, имеющие место попытки низведения исследовательской мысли по творчеству Марти исключительно к проблеме модернизма ведут к искажению истинной роли и места Марти в «главной его заботе: освободить культуру от пережитков колониальной отсталости, избавить от империалистической агрессии США»²¹.

Обращает на себя внимание то, что Хуан Маринельо казалось бы в сугубо литературоведческой работе о творчестве Марти счел необходимым акцентировать внимание на аспектах, несущих в себе политическое звучание. Так, афористичную по форме фразу Марти – «Народам испанского языка суждено спасти свободу в Америке» – по ходу полемики Маринельо превращает в ключевую и показывает тем самым чрезвычайную значимость обращения исследователей творчества Марти к его публицистике для верного освещения и понимания внутреннего содержания всего его творчества в целом. На примере собственного отношения к статьям Марти, посвященным работе двух межамериканских конференций – Вашингтонской (1889/1890) и валютной (1891), – Маринельо показывает, сколь актуальна публицистика Марти для понимания современной культурно-исторической ситуации в регионе.

«Из всего написанного и сказанного Марти по поводу этих конференций, – считает он²², – можно было бы составить (и необходимо сделать это) наиболее полное изложение его политических взглядов. Его статьи по поводу первой конференции особенно ярко свидетельствуют о его антиимпериалистических взглядах. Мысли по поводу второй конференции имеют наибольшее значение для будущего нашего континента»²³. Свой вывод он формулирует еще более категорично: «Политический гений Марти с наибольшей силой и остротой выразился в том, что он предвидел экономическое господство США в Латинской Америке, хотя некоторые, желая низвести Марти до уровня собственной трусости, упорно отрицают это»²⁴.

Четко определена роль Хосе Марти в истории освободительного движения Кубы в Программе Коммунистической партии Кубы, принятой на ее III съезде в декабре 1986 г. В ней говорится: «Бесспорный выразитель подлинных интересов кубинской нации и высший пример революционной мысли и действия, Марти был руководителем, организатором и идейным вдохновителем новой освободительной войны. Он посвятил себя делу освобождения всех классов и слоев общества, заинтересованных в возобновлении и завершении национально освободительной борьбы. Он объединил прославленных полководцев мамби времен войны 1868 г. и кубинцев-эмигрантов, создал первую Кубинскую революционную партию для борьбы за независимость Кубы и демократическую республику, а также для развертывания и поддержки борьбы за освобождение Пуэрто-Рико. Он разработал целый арсенал передовых идей, которые стали знаменем борьбы для революционеров его времени и революционеров будущих поколений»²⁵.

Среди работ кубинских авторов, посвященных изучению публицистического творчества Марти, наибольший интерес вызывает монография Эмилио Роига де Леучсенринга «Хосе Марти – антиимпериалист», увидевшая свет двумя изданиями: в год столетия со дня рождения Марти и вскоре после победы революции. О научной значимости этой работы свидетельствует хотя бы уже то, что она почти сразу была издана в Москве в переводе на русский язык с обстоятельным предисловием Ю. В. Дашкевича²⁶. Несмотря на несколько компилятивный характер изложения идей Марти и некоторую непоследовательность самого автора при их изложении это исследование остается одной из лучших работ о публицистической деятельности Марти как антиимпериалиста.

С созданием в Гаване Центра по изучению творческого наследия Марти круг исследователей значительно пополнился за счет притока молодых ученых, более многообразными стали и изучаемые проблемы. Об этом свидетельствует, в частности, юбилейный номер журнала «Universidad de la Habana», приуроченный к 130-й годовщине со дня рождения Марти – 28 января 1983 г. В его основу положены материалы ежегодных «мартианских научных чтений», которые проводятся совместно Академией наук Республики Куба, Государственной публичной библиотекой «Хосе Марти» и высшими учебными заведениями страны²⁷. Эти чтения стали научной традицией.

Исследование творческого наследия Марти вскоре после победы кубинской революции стало одним из ведущих направлений и в советской кубинистике. Но путь к формированию этого направления был проложен чуть раньше переводчиком и литературоведом В. С. Столбовым, которого по праву следует считать первооткрывателем Марти для русского читателя. Его познания в этой области были востребованы в связи с изданием первого на русском языке сборника избранных произведений Марти в 1956 г. Он является автором предисловий, вступительных статей, комментариев практически ко всем изданным в нашей стране сборникам произведений Марти. Изучению проблематики творчества Марти Столбов отдал более тридцати лет жизни и вдохновенного труда ученого, авторитет которого получил признание на родине Марти. Публикация первой его статьи датирована 1956 г., а последняя работа была издана в 1985 г.²⁸.

В. С. Столбов является, пожалуй, единственным автором, который попытался осмыслить место и роль публицистики, как жанра, в творческом наследии Марти и показать ее влияние на все остальное творчество. «Кубинский народный герой, – пишет он, – поражает своей цельностью, целеустремленностью, многообразием своих дарований. Он политик и экономист, поэт и прозаик, философ и критик, оратор и педагог. Но была одна область, в которой счастливо сочетались все стороны его многогранного таланта, и эта область – журналистика». Автор основывает свой анализ на высказывании Марти о труде журналиста и роли журналистики в жизни: «Из всех профессий я предпочитаю профессию журналиста, ибо она представляет наибольшие возможности для борьбы за достоинство человека»²⁹. Давая оценку серии очерков Марти, известных под общим названием «североамериканские сцены», литературовед пишет об их художественном достоинстве: «Эти очерки – отмечает он – вершинное достижение Марти-художника, стилиста, в свое время не знавшего себе равных во всех литературах испанского языка. Вдохновенной прозой Марти нельзя не восхищаться. Отточенные, организованные ритмически периоды стремительно, как водопад, низвергаются один за другим, сверкая блестками афоризмов. Недаром ни один из последователей великого кубинца, среди которых были и такие могучие таланты, как Рубен Дарио, не создал в прозе ничего даже отдаленно напоминающего гигантское здание «Североамериканских сцен»³⁰ Столбова восхищает жизнь автора произведений, «где бьется его благородное сердце и сверкает пророческая мысль». «Североамериканские сцены», по его мнению, «лишь страница этой удивительной жизни», что в «этом шедевре высокой публицистики, во весь рост встает перед нами образ человека, до конца выполнившего свой долг патриота, гражданина и художника»³¹.

У В. С. Столбова, как авторитетного специалиста, были научные основания вступить в полемику с исследователем, представляющим уже другое поколение наших отечественных историографов творчества Марти, – Ю. Н. Гириным после появления статьи по вопросу о концепции личности в поэзии Марти³². У Столбова Гиринское толкование «концепции» вызвало недоумение. Он посчитал эту трактовку идеалистической, ведущей к искажению творческого метода Марти и потому не соответствующей действительности. Кроме того, по убеждению Столбова, Гирин в своей позиции несамостоятелен, идет на поводу некоторых «западных» исследователей, приписывающих Марти идеалистическое мировоззрение и на этом строящих свои оценки личности как самого Марти, так и «героев» («личностей») его произведений³³.

Сказать что-либо более серьезное о содержании и сути самой полемики не представляется возможным по той причине, что она не получила ни дальнейшего развития, ни мало-мальски развернутого освещения. Авторы, можно считать, ограничились обменом литературоведческих и не очень колких «любезностей», не проясняющих, однако, ни цели полемики, ни ее необходимости. Между тем, с моей точки зрения, в контурах этой полемики двух советских исследователей творческого наследия Марти обнаруживается, нечто более существенное, заслуживающее более серьезного внимания, чем просто спор двух специалистов по отдельным аспектам творчества Марти. Ю. Н. Гирина следует отнести к новому поколению исследователей, сменивших диалектико-материалистический метод изучения явлений и человека на идеалистический. Точнее: в данном, в общем-то мало значащем историографическом и литературоведческом эпизоде, можно заметить начинающееся противостояние методологий изучения: грубо говоря, марксистско-ленинской, советской и, так сказать, «парадемократической», то есть «противосоветской». Косвенно эту мысль можно подтвердить, если попытаться рассмотреть дальнейшую эволюцию взглядов Ю. Н. Гирина по данной проблематике. В одной из глав коллективной монографии – «Творчество Хосе Марти» автор в ходе своих не всегда последовательных суждений о личности Марти и степени его авторитетности в кубинском обществе приходит, на мой взгляд, не только к научно необоснованному, но и попросту к несостоятельному выводу о природе «трагедии Марти». Она, по мнению Гирина, «состояла в том, что ему так и не удалось сделаться подлинным лидером нации»³⁴.

Вряд ли можно признать такую формулировку, не говоря уже о ее сути, удачной, даже если попытаться увидеть нечто рациональное в суждениях автора работы о «концепции личности в поэзии Марти». Странно, что литературовед не замечает того факта, что Марти не только не «сделался», а стал подлинным лидером благодаря тому, что был последовательным идейным защитником идеологии независимости нации. Более того, идеи Марти остаются актуальными и в наши дни, когда речь идет о решении задач сохранения политического суверенитета и экономической независимости не только Кубы, но и всей Латинской Америки. Чтобы убедиться в этом, достаточно воспользоваться разумным литературоведческим советом Хуана Маринельо и обратиться хотя бы к его двенадцати обширнейшим корреспонденциям, которые были опубликованы в буэнос-айресской газете «Ла Насьон», и девяти в высшей степени интересным письмам, посвященным межамериканской конференции в Вашингтоне и в защиту региональных интересов Латинской или, как пишет Марти, Нашей Америки. Не случайно же Хуан Маринельо в своей выше упомянутой монографии о Марти фиксирует внимание своих оппонентов (современных ему и грядущих) на этих корреспонденциях³⁵.

Факты свидетельствуют как раз об обратном тому, что пишет о Марти Гирин. Марти остается «подлинным лидером нации» и через столетие после своей гибели благодаря бессмертию в первую очередь его публицистики. Если уж выражать свои мысли непременно через такие категории, как «трагедия», то следует, наверное, говорить о «трагедии нации», которая в ответственный момент завоевания независимости лишилась своего подлинного лидера, погибшего на поле сражения.

Можно, конечно, согласиться с присутствием момента трагедийности в судьбе Марти. Но суть этой трагедии совсем в другом: Марти не удалось реализовать свои политические идеалы – они были слишком смелы, хотя и вполне зрелы исторически. Слишком рано пробил час его гибели.

На мой взгляд, любой исследователь, берущийся за изучение творческого наследия Марти и игнорирующий его публицистику при анализе различного рода «концепций» (личности ли, гражданина ли) рискует самым тривиальным образом допустить принципиальную ошибку. К сожалению, эта тенденция наблюдается в наши дни, и ее идейной основой скорее всего следует считать провозглашение невразумительной и малосостоятельной «доктрины деидеологизации», ударившей прежде всего по общественным наукам. Осуществляется же эта «доктрина» после смены в нашей стране политической системы, точнее, с уходом советской власти с арены официальной политической жизни, далеко не лучшим образом, во всяком случае не в интересах научных изысканий.