Зосима Тилль
Бухенлирик. Проза, стихи из прозы, поэзия и снова проза
Я стихами живу рядом с прозой…
Я стихами живу рядом с прозой,
Я ложусь и встаю вместе с ней.
Даже если покажется позой
Вам такое, прошу вас: не лей-
те мне воду вперёд коромысла,
Наполняя одно лишь ведро,
Чтоб оно, переполнившись смысла,
На бумагу текло сквозь перо.
Что мне жаркие ваши признания?
Доживут ли они до утра?!
Недоверие – следствие знания.
Я зеваю уже – вам пора!
Без ответов остались вопросы,
Отнесу их на свалку судьбы…
Я стихами живу – вместе с прозой,
Наконец-то я счастлив. А вы?
Вновь на спин-оффе…
Меряю время
банками кофе.
Быт на Голгофе
Сыт в катастрофе.
Асс теософий,
физика Йоффе,
Пять литров в штофе,
Был бы кто против.
Вызов на профи,
Люба на Со́фе,
Пусто напротив.
Вновь на спин-оффе.
Туманность стылых дум…
Туманность стылых дум, остаточность мечтаний
Под утро станет рвать – на клочья, на куски.
Небесное желе не терпит оправданий,
Как и напрасных слов – их прячем в дневники.
И тяжесть новостей, что с возрастом печальны,
Воротит время вспять, и снова там и тут…
Научимся прощать, ведь сверхсентиментальны,
И ценность обретёт спокойствие минут.
Ушедшие придут, во сне или с рассветом,
И скажут те слова, что так согреют нас.
В уютном гамаке уляжемся валетом
И станем строить жизнь, абсурдную подчас…
Ты только приходи, туманность разрывая,
Даю обет на срок – не предавать мечты…
И пыльный плен падёт, день новый открывая,
И вновь возьмут перо дрожащие персты.
Любовь прекрасною была…
Любовь прекрасною была,
Я помню, это было завтра,
Порхнула запахом бульвара,
Минуя траур тротуара,
И вновь нахлынула волна.
Былые слезы и молитвы,
Слова нелепые, обиды…
Быть может, мир сошёл с ума,
И в степень страсть возведена?
Любовь желания полна.
Один лишь взгляд избрав из многих
И, повинуясь сердцу, крови,
Жизнь ищет воплощения грёз.
Не может быть, чтоб всё всерьёз…
Душа истомою полна.
В ней что-то мечется и рвется,
Глубинной силой отдается,
Ушедшей ревностью пьяна,
Вовлечена и не скромна…
Любовь прекрасною была.
Июлится лето столичным дождём…
Июлится лето столичным дождём —
Он песню поёт всем прохожим,
Спешащим в подземку. Плывёт кораблём —
Под парусом, мы предположим.
И капли его – дети хмурых небес,
Слегка отдохнув в капюшоне,
Нашепчут сценарии будничных пьес,
Что модными стали в сезоне.
Мохнатое небо в Купальскую ночь
Укроет до срока столицу.
Под пледною негой покажет точь-в-точь…
Ресницам давно то не снится…
Однажды лишь виделся тёплый закат,
Такой – на меже откровений,
Делилась на «после» и «до» аккурат
Ломбардная ценность явлений…
А капли на стёклах выводят мечты,
Июлится нынче так дивно…
Потерянный зонт пролетел полверсты,
Ища руку друга наивно.
А капли, как люди – за сказом рассказ,
Про дивные вещи, о разном…
И сыпется с неба несказанность фраз
В потоке зигзагообразном…
Себе придумала опять…
Себе придумала опять
Я «настоящего мужчину»,
А он уйдет ни дать, ни взять,
И для вранья найдет причину.
Я ночью буду вытирать
Слезинки на лице ладошкой.
Все отгорит, всё так-растак,
Всё было будто понарошку.
Вновь буду вскоре я мечтать,
Гадая, теребить ромашку.
Душа болит – в ней все горит,
Но все же к миру – нараспашку…
И лето, как осень…
И лето, как осень – во всём полумеры,
Хотя нет, скорее весна.
И снова готовим свои лжепремьеры —
Плоды не пришедшего сна.
Одеты так странно и не по сезону,
И так неуместно кашне.
Сложив пачку писем, несём почтальону
И гриф – «Это важно втройне» …
Кому пишем слоги и так откровенно
В них «Я бы…», и всё «Да кабы…»?
Слова оправданий, в них попеременно —
Игра-чехарда «Да», «Увы» …
Увы, в этой стопке нет гожих конвертов —
Им так полумеры к лицу.
И вновь недописанность влажных мольбертов
Понятна лишь только Творцу…
Мне приснился мой Аркаим…
Мне приснился сегодня сон —
Чудо-сказками полон был он.
Удивительные видения
Окружали со всех сторон.
Ход истории, стук копыт,
Печь, огонь и металл кипит.
Лай собак и клёкот птиц,
Рукодельная, песнь девиц.
Наковальня, подкова, седло,
Кони, шёлк, гончара ремесло,
Запах хлеба и ряд столов,
Астрономия, книги, стекло.
Песни, музыка, звон мечей.
Перья, письма, шёпот врачей.
Опыт делает нас мудрей…
А вокруг только ширь полей…
Запах прошлого неуловим,
И тот мир не будет чужим.
Паладин, пилигрим, я за ним…
Мне приснился мой Аркаим.
Писали огни, да на бархате ночи…
Писали огни, да на бархате ночи,
Рассказы про странных, забытых людей.
Ах, как же они к этим играм охочи —
Следят за унылыми. И без затей
Всё пишут и пишут. Совсем недлястольно,
А в красках и лицах слагают о том,
Что лысый добряк дал пятак добровольно,
Что хмурая женщина белит свой дом.
Что гонят того, кто рифмует закаты,
А он поднимается раньше Миров.
Слова в тех историях так угловаты.
И сплошь многоточия меж облаков…
Уж если писать, то лишь истину света —
Про то, что лирический знает герой…
И пусть легкомысленно-зябко одета…
И так же в душе. Что, увы, не впервой…
Писатели судеб, зачем голословно?
Вас снова погасят в назначенный час.
И ночь проживу с вами вновь подмосковно…
Среди одиноких до срока террас…
Инструкция. Прятки
Унылое лето на школьной тетрадке
Туманом напишет: «Инструкция. Прятки»
И станет «водить».
На стёклах укажет какой номер хода —
Наверное, на руку эта погода…
И всё может быть.
И ржавь покрывает пустые качели —
В фаворе дожди, их подруги – метели,
И нет детворы.
Вокруг только лужи с намёком на море,
Расплакались буквы на ветхом заборе,
Пустые дворы.
И ищем мы что-то – всё чаще ответа:
«Неужто обидели милое лето?»
И зонты в руках.
До срока на полку рецепты солений,
Не балует пенка от разных варений…
И тьма в облаках.
День новый начав, по инструкции, точно
Из шкафа кашне, да на плечи и срочно.
Вселенская грусть…
Надежда на то, что в заветной тетрадке,
Прочтём на оставленной в ней же закладке:
«Я скоро вернусь!»
Не прощаюсь, неон – завтра буду!
Продолжение света – тончайшая тень,
Что ложится на снег откровенно.
Завершится неоном разряженный день —
Разделяя всё попеременно.
Как котёнок слепой притаится у ног,
Полусветом неспешно играя,
Перекрёсток нехоженых мною дорог…
От земли и до неба – чужая.
В этот метр с небольшим помещается мир,
Пусть он странный, но чистый и зрячий.
Появилась из племени славных транжир,
Серебра не считавших. Бродячий
И бесславный, зачем-то придуманный род,
Что лелеет ответы на стёклах.
И тревожит усталость болотистых вод —
Ищет смысл в фолиантах поблёклых.
И, быть может, вдали чья-то хлипкая тень
Утонула в снегах безвозвратно…
Приласкаю котёнка – начнём новый день…
Первый след ставлю так деликатно…
Вдруг пойдут по нему и другие миры —
Равносильно нежданному чуду…
Вот и тропка. Но чья? Выхожу из игры…
Не прощаюсь, неон – завтра буду!..
Ода фарисейству
Бар затих. Иду на мостовую.
Кланяюсь дверному косяку,
Вряд ли где найду ещё такую,
Что случилась на моем веку.
Так меня мутило середь ночи,
И Земля вертелась на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Посошок ты мимо пронеси.
Но она была такой упрямой —
Собутыльника играю роль.
Пить, не пить – какая это драма…
От похмелья дикого уволь!
Соль, текила – распорядок действий,
Я не сдохну утром… Может быть…
Пьяный в щи, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить – не Полю перепить
Коль истина в вине…
Коль истина в вине, так в чём же вдохновенье?
Я силюсь каждый раз преследовать решенье,
Но только ухвачу за хвост, оно, как сон, растает —
Кто вдохновлён вином, тот от вина сгорает.
Коль истина в вине, так вдохновенье в чём же?
Вина приходит в души наши знаньем осторожным,
Вина – сестра похмелью, не лечить – растает —
Кто вдохновлён виной, тот от вины сгорает.
Скажи мне, мудрый муж, решенье сей загадки.
Не бойся, что слова не будут слуху сладки.
Искать мне вдохновенье, складывать в тетрадь…
Его мне в истине, пока молчишь, черпать?
Коль истина в стихе, то в нём ли вдохновенье?
Где стих кончается, приходит настроенье…
Сугубо женский коллектив
Как с замиранием сотрудницы
Шли к перерыву на обед.
Как ожидали, что им сбудется
Руководитель их, Олег.
Коль есть жена – она подвинется,
Чай, человек, а не трюмо…
В желанье с шефом тесно сблизиться
Все втайне были заодно.
Все ждали тайного свиданьица,
Когда, закончив свой обед,
Пойдёт Олегова избранница
К нему «на кофе» в кабинет.
Ах, керамические тортницы,
Ах, пирожки, их мать итить…
Но все рабочие-колхозницы
Должны трудиться до шести.
Ах, композиции те чайные,
Ах, те касания случайные,
Ах, кулебяки да печеньица,
Ах, испытанья-искущеньица…
Сплошным намёком на позиции
Являлись к чаю композиции.
Ах, как мужчинам щекотлив
Сугубо женский коллектив…
КПП
Один компьютер молодой
Любил пожить красиво.
Он жажду утолял водой,
Все остальное – пивом.
Он пиво пил, когда решал
Сложнейшие задачи.
Его железная душа
Жить не могла иначе.
И к интернету подключен
Он был совсем не даром.
Нередко с интернетом он
Соображал на пару.
Его прозвали "Ка-Пэ-Пэ" -
Компьютер, пьющий пиво.
Ходила я в людской толпе
Смотреть на это диво.
Пластилиновый Джо
Ваятель был нежен и тонок,
И, видно, терзала тоска,
Когда получился ребёнок
Из белого цвета бруска.
Подбросил его на ладони,
Решил: без затей и свежо!
И в том же насмешливом тоне
Нарёк Пластилиновым Джо.
Но Джо уже сделался скучен
И долго, пока не нашли,
Со всей разноцветною кучей
Без дела валялся в пыли.
Потом, депрессивно-развязный,
Вздыхая – всё мерзость и тлен! —
Размял его с синим и красным
И вылепил выспренний член,
Увидев который, подружка
Ему учинила разнос,
Два розовых вытянув ушка
И кроличий, пуговкой, нос.
А он обозвал её дурой
(Конечно, любя, не со зла)
И вылепил бабу с фигурой,
Которой она не была.
Подруга расплакалась было
И смяла изделие в хлам —
Он мыльницу сделал и мыло,
Кусок разделив пополам.
Бухой он, а, реже, тверёзый,
С подругой, но чаще один —
И Джо был то пнём, то берёзой,
Безликий до самых седин.
Менял он и облик, и место,
Свидетель пороков и бед,
Покуда, к приходу невесты,
Был убран на старый буфет —
Бессмысленным и кособоким,
И, сверху нелепо ярясь,
Теперь возомнил себя богом,
Забытая липкая грязь…
Некий Никто
Неким никем стать достаточно просто,
Всуе ответив на пару вопросов.
После отправить в отключку мозги,
Печень пропить и раздать все долги.
Что за вопросы – по сути не важно,
Главное – это ответить отважно.
Чтоб обоснованным было решение
Смысл, поверь, не имеет значения.
Стереотипы, совесть, мораль
Ты, не стесняясь, к себе примеряй.
Чтобы, прикрывшись слоями обновок,
Не отличаться от прочих штамповок.
Ты зарихтован, шлифовка сверкает,
Больше тебя ничего не смущает.
Ты теперь просто кукла с отверстием.
Некий Никто, дружно приветствуем!
По трезвому
«Не пить покруче, чем бухать.
Что по утру жена готовит,
Тебе ль дано предугадать?
Последствий и не передать.
На утро в муках похмелизма
Тебе останется удел –
Любить себя до онанизма,
Терпенью тоже есть предел.
Поверь, придется выбирать:
Любовь и женская забота —
Иль к правой-левой привыкать.
Поверь мне, лучше не бухать!»
Поставил было точку в стихосказе,
Но мысль творца, подобная заразе,
Вдруг повернула резко на начало действа,
Лишь получил я мессидж от подруги детства:
«Намедни с Бахусом случился адюльтер —
Сидели просто мы – без чванства и манер,
И жанра классику не нарушали ловко,
По ней в ночи смешалась с пивом водка.
Потом мне пообщаться захотелось, хоть убей!
«Где телефон? Подать его скорей!
Намечу кучу дел, назначу рандеву,
Не век мне с Вакхом прозябать в хлеву!»
Трубы не взял никто, я в Скорую, ответили не сразу.
«Мы не приедем. Вы пьяны. В машинах нету газу!»
В полиции на зов ответили мгновенно,
Но Бахус понял – встреча кончится прескверно.
Потом с пожарными зажечь пришло желанье,
Откуда-то Морфей… Смутны воспоминания…
Я еле к вечеру проснулась, сразу к аппарату,
Смотрю – звонила всем и, кстати, где зарплата?
И голова шумит, и так трепещет сердце,
И, кажется, конец пришёл, так надобно одеться!
И прожитое кажется мне не таким ужасным,
И самый темный день вдруг показался, сцуко, ясным.
Наверное, не зря вливал в меня Дионис это зелье —
Ведь иногда всем нужно философское похмелье…»
Прочёл, подумал и ответил милке кратко,
Вписав в постскриптум мысль до неприличия гладко:
«Мне фабула послания предстала очень гибкой —
В бокале ёрш? Закусывай впредь симкой!
Я задыхаюсь
Кто-нибудь, остановите боль.
Моя депрессия режет мне душу.
Чувства тоской осели на пальцах.
Пена клубами белеет у рта.
Я задыхаюсь.
Жизнь, маня, разрушает меня.
И оскверняет мою мечту.
Кто-нибудь, поговорите со мной.
Я не могу, не могу больше так.
Я задыхаюсь.
На каждый вопрос заготовлен ответ.
Да или нет – не несёт собой смысл.
Невиновный страдает за всех.
Всё вокруг меня сводит с ума.
Я задыхаюсь.
Я чётко знаю, всё то, что хочу.
Делаю это, не зная задел.
Кровь струями стекает со стен.
Кровь повсюду. Везде течёт кровь.
Я задыхаюсь.
Я задыхаюсь, мне нет, что сказать.
Я задыхаюсь, мне нет, что сказать.
Я задыхаюсь, мне нет, что сказать.
Я задыхаюсь.
Только в вагонах метро
Закончила школу с медалью,
Пред ней открывались все дали –
Бакалавриат и магистратура,
Женатый завкафедрой Юра.
Уйдя с головой в обученье,
Оставив «на после» общенье,
Студент, аспирант, почти кандидат,
Такому бы каждый был рад.
Подруги-друзья растворились,
Все замужем или женились.
Не важно, что ты садишься на мель,
Когда впереди твоя цель.
Прошло мимолётное время,
Учения сброшено бремя.
Уже – кандидат, увы – никому
Не нужно тепло её губ.
Глаза же её цвета ветра
Всё знают, но просят ответа –
Зачем ей всё то, чему так она
С остатком себя отдала?
Карьера навроде успешна,
С чего так душа безутешна?
И снова в метро, увидев Его,
Она вспоминает про то,
Что ночь наступает внезапно,
Что вновь на лице её пятна,
Что тянутся руки с собою мечтать,
Навздох тишиной кричать.
Очередного Его.
Только в вагонах метро.
Обессилена, обесточена….
Обессилена, обесточена…
До нуля и в труху заморочена…
Чёрти чем в никуда озабочена…
Память давит виски, как пощёчина…
Вся растрепана, вся всклокочена…
Чувство юмора явно просрочено…
И обида в душе не проглочена…
Жизнь проходит, как дождь у обочины…
(чтоб не жалеть) Бери и делай!
– Дай мне мотив, чтоб снова жить –
Я, ненавидя, иссякаю…
Предавших раз, прервавших нить,
Предвижу. Зная, допускаю…
– Жить нужно, смерти не боясь,
Так, будто ты о ней не знаешь.
В последний раз, как отродясь,
Знай, ты собой, греша, спасаешь…
– Как все сомненья одолеть,
Что солнце разгулять мешают?
Где силы мне, чтоб жить – лететь,
Чтоб скорбь унять. Все раздражают…
– Сомненья – цепи якорей,
Что не пускают ветер в душу.
Доверься шторму, шторм мудрей –
С ним пену выбросишь на сушу.
– Должна я измениться чем,
Чтоб сохранить покой ненужный?
Что обратить в себе во тлен,
Чтоб не очнуться тряпкой, лужей?
– Поверь мне, к счастью нет дорог…
Оно есть путь, ему и следуй!
Смети раздумья за порог,
Чтоб не жалеть, бери и делай!
Прямая, заколдованная в вечность…
Прямая, заколдованная в вечность –
Ураган над океаном усопших душ.
Я вновь попал в окружность,
Провалившись в какую-то глушь.
На груди камуфляжная брошь,
На спине мишенью – крест.
В руках непрерывная дрожь;
Где же ты, указующий перст?
Лизергин цветком в ночи,
А игла в руке, как кинжал в груди.
Бесполезно: кричи ли, свищи –
Не до спеха к тебе прийти.
В душевном мире забытых грёз
Я хочу понять бесполезность судьбы,
Я стараюсь сграбастать больше звёзд,
Уложить их рядами в чужие гробы.
Я пытаюсь укрыться от вечной мглы,
Защищая себя от неё чёрной тьмой.
Но всё время остаются открыты тылы –
Там горит та звезда, что приводит домой…
Дьявол кроется в деталях…
Дьявол кроется в деталях, счастье – в мелочах,
В продырявленных карманах да закислых щах.
Загадала жизнь загадку, смысл понять изволь:
Предо мной лежат три карты: «десять», «семь», «король».
Все листы одной колоды, явный самопал,
Находил на тротуарах, складывал в карман.
Всё курил себе и думал, для чего дано,
Подсчитав очки, допонял – мне «двадцать одно».
То ли выиграл я сдачу, то ль игре конец,
Может сказочку дослушал, вот и молодец?
А с рубашек смотрят девы, игрища начав,
Счастье кроется в деталях, дьявол – в мелочах…
Дописал строфу, тем скинул с рук долой расклад,
Посчитал: отныне присно всё пойдёт на лад.
Вышел в мир – на тротуаре снова лист возник,
Поднял карту. Оказалось, это «дама пик» …
В пустой комнате
Я сижу один в пустой комнате,
Я наблюдаю лунные блики.
Дрожь в моём больном теле
Это всего лишь пустые нервы.
Люди-потёмки бегут по домам,
Звёздная ночь пугает спящих,
А луна утонула в канализации,
И бабочки бьют в оконные стёкла.
Мне от жизни нужна лишь смерть,
Я из чувств выбрал бесчувствие.
Мне не нужно твоей любви,
Мне нужна кровь из твоих сосудов.
Игра в «Авось»
В портовом пабе беспорядок —
Текилы требует под соль,
Сбежавшая сюда от грядок
Бухая, старая Ассоль.
А на другом конце залива
В трусах, как алая заря,
Дед лысый Грей закажет пива…
И оба плачут втихаря…
Всё потому, что где-то, как-то
И почему-то не срослось.
Минула жизнь – два нудных акта…
Всему виной игра в «Авось»!
Femin
a
in vino
[clear]
Мне казалось, что жизнью оплачено,
Что люблю тебя только я.
Ты мне верен, а я благодарностно,
Не предав, возвышаю любя.
[shot]
Любить – не значит обожать,
Любить – не только отдаваться.
Любить – не слепо, но прощать…
И на себя не обижаться.
[shot]
Боль частично в вине затопив,
Вспоминаю, тебя полюбив,
Не могла отвести даже взгляд –
Я так сильно любила тебя.
Я люблю лишь один только раз,
Не тебе осуждать, не сейчас.
Научись сам любить, мы поймём,
Что наполнился счастьем наш дом.
[shot]
Дыханьем ветра уловимо,
Что слёзы дочери незримы,
И в забытье, отчасти, раскисая,
Я медленно и верно угасаю.
[shot]
Но все же люблю я тебя.
Всего лишь я,
И только я…
[drunk]
…
[hangover]
Солнце взойдёт в ночи и осветит твой путь.
Ветры, закрыв тебя, скорят мне бег минут.
После пелены сна, сонм бессонных ночей
Миром взойдёт Луна, кончен сезон дождей.
Пусть Бог полюбит Вас
Простите, милый друг, расстались мы так кратко,
Что сил я не нашла прощаться до зари.
Вскочили на коня, расправили крылатку…
Скажите – что еще вы ждёте, алтари?
Какой вы ждёте дар? Берите сразу сердце —
Разбилось в миг один… Осколки не собрать…
Стенала в пустоту, едва прикрыла дверцу,
А так хотелось Вам «Вернитесь!» закричать.
Не венчаны… И что ж? Венчали нас рассветы,
Мы в верности клялись и солнцу, и ветрам.
Луне прочли свои нежнейшие обеты…
Лишь Вам пишу стихи теперь по вечерам…
Сердечный, любый друг! Про Вас я буду помнить,
Горжетку надевать, что подарили мне.
Лампадку зажигать, пусть тени стылых комнат,
Расскажут мне о Вас в полночной тишине.
Мой старый секретер сроднится с беспорядком —
Так много Вам пишу и верю, будет час,
Появится вдали знакомая крылатка…
Будь проклята война! Пусть Бог полюбит Вас…
Куда Вы? Не спешите уходить…
Куда Вы? Не спешите уходить,
Вы фразу обронили так не кстати.
И не к лицу глаза Вам отводить,
Что ими ищете в столетнем экспонате?
Он на стене моей висит уже давно,
Его однажды Вы плечом своим задели.
Ходили в погреб мой и брали там вино,
В бокал свой наливали, песни пели.
Вы обещали всё достать с небес
И мои руки нежно целовали.
Но оказалось, целовал мне руки бес,
О! Как же Вы к себе располагали.
Держите Вашу фразу, мон шери́,
Я пыль с неё и ворс кошачий сдула.
Да, боже мой! Не тритесь у двери,
Ну, хорошо. Считайте, я всплакнула…
И рампой мнил себя фонарь…
Предощущение беды
Мне вдруг дыханье перекрыло,
Предощущение любви
Мне крылья силы подарило.
Вдруг стали на порядок старше,
И Мендельсона стихли марши,
И рампой мнил себя фонарь…
Предощущение измен
Сковало душу льдом и стужей,
Предощущенье перемен…
Борюсь с собой, хоть и простужен.
До времени и насовсем.
Иноверцев в главе батальон…
Иноверцев в главе батальон —
Кирзачи их да в мысли из грязи.
Мне б к Морфею… Свернусь в эмбрион —
До утра стану пленницей бязи.
На душевном плацу перекур —
Обсуждают мою ненормальность,
Говорят: «Наша лучше всех дур!»,
И по соточке льют во кристальность…
Во кристальность да кислый шмурдяк?!
Господа, вам за то только в сени.
Завалиться на грязный тюфяк
Или лбом сосчитать все ступени.
Вам онучи да скуты мотать,
И плевать чрез губу тухлый мякиш.
Да сургуч разливать под печать,
В кабаке умолять: «Ты заплатишь?»
Что за мнимые псевдо-бои,
И батальные лживые сцены?
Ох вы, чувства да мысли мои…
Есть лишь ночь и промёрзшие стены…
Мишкина колыбельная
/Михаилу Александрову (RIP)/
Баю-баю, баю-бай…
Спи, мой сына, засыпай.
Спи, мой сладкий, крепко спи
И смотри цветные сны…
Про медведей, лошадей,
Белок, зайцев и ежей,
Про слонов и про мышей,
Воробьев и голубей…
Спи, мой милый, спи, малыш…
Почему же ты не спишь?
Глазки крепко закрывай,
Поскорее засыпай…
А-а-а-а, а-и-ай,
Ай-я-а-а, а-а-ай.
Баю-баю, баю-бай…
Спи, мой Мишка, засыпай…
