bannerbannerbanner
Завтра война

Александр Зорич
Завтра война

Полная версия

Оказавшись над поверхностью Наотара, наш Троянский конь не спешил рвануть к джипсам кратчайшим курсом NNE – «северо-северо-восток».

Нет, вначале мы повернули на SE, юго-восток, почти перпендикулярно к направлению на цель.

Прошли над черным грозовым фронтом, который полутора километрами ниже утюжил горные долины.

Потом вошли в башнеподобные кучевые облака. Видимость – ноль. Тут-то впервые по-настоящему и пригодилось целеуказание с «Асмодеев» – при выключенных радарах мы были слепы, как кутята. Но передача данных с флуггеров наведения позволяла нам правильно выдерживать курс, интервалы и дистанции.

Облака закончились. Некоторое время мы неслись над океаном, где и повернули почти строго на север с легким доворотом на запад.

Вот теперь «Троянский конь» шел прямо на джипсов. До района боевых действий оставалось не больше четырехсот километров.

Вся передняя полусфера была издевательски безмятежна. Даже облака рассеялись.

Под нами простирался кажущийся почти черным океан, над головами светилось розовое небо. Справа от нас над горизонтом висел огромный диск Дромадера.

Я до рези в глазах всматривался вдаль, надеясь разглядеть следы боевой работы наших линкоров. Может, завалили наконец хоть один проклятый астероид? Взрыв при падении такой махины можно увидеть за сотни километров. Да и домны взрываются будь-будь! Что, если накрыли их наконец-то главным калибром?

И я увидел. Правда, не совсем то, что ожидал.

Откуда-то – казалось, прямо из безмятежного зенита – ударили молнии. Таких молний мне видывать не приходилось – это были ослепительно белые толстые черви, которые не ветвились и не исчезали через миллисекунду. Один раз возникнув и впившись в землю где-то далеко за горизонтом, черви извивались не меньше минуты и только вслед за тем, сменив цвет на бледно-желтый, нехотя погасли.

После удара этих невиданных молний небо впереди истерически запунцовело и… всколыхнулось. Над горизонтом разгорался, разрастался ввысь и вширь атмосферный пожар. Будто вырываясь из огромных газовых горелок, изменчивой стеной поднялись языки розового, красного, оранжевого, кобальтово-синего пламени.

«Сияние! – вспомнил я. – Конечно же! Искусственная гиперионизация воздуха, созданная экспериментальными установками с борта „Андромед-Е“!»

Да, это было именно полярное сияние. Мне доводилось видеть подобное на Новой Земле, но, конечно же, наш рукотворный феномен был краше и ярче во сто крат.

Такая завеса надежно скрывала нас от визуального наблюдения. Вдобавок для улучшения маскировочных свойств ракеты с фрегатов впрыснули в Сияние новейший реагент, который металлизировал молекулы водорода. Ни радиоволны, ни инфракрасное излучение теперь сквозь завесу пройти не могли.

Сияние экранировало нас и от наземного, и от космического наблюдения джипсов. Но мы-то знали, куда летим – координаты наземных сооружений джипсов были фиксированы, – и нам до поры до времени не было нужды в том, чтобы видеть врага. Главное – самим подкрасться поближе, оставаясь незамеченными.

А не повредит ли флуггеру пролет сквозь Сияние?

Нам обещали, что не повредит. Но на всякий случай каждый из нас должен был выпустить по ионной завесе ракету «Овод», расчищая себе дорогу воздушным взрывом.

Полотнища пылающих небес надвигались. Впереди показалась береговая черта. Такая же черная, как и океан под нами. Только четкая белая полоса прибоя разделяла одинаковые цвета двух стихий Наотара.

Сверился с картой. Так и есть – здесь к самому берегу подступали Сумеречные Леса. Над ними клубились облака, имеющие совсем уж химерический вид на фоне бушующего Сияния. Словно влили в расплавленную медь кипящее золото, выплеснули драгоценную смесь в ртутное озеро и замешали миксером.

Разглядеть Сумеречные Леса, это чудо инопланетной жизни, было непросто. Но даже здесь, на высоте, чувствовалось, что под нами простирается неведомое.

Бррр, не завидую я тем пилотам, которым пришлось катапультироваться над этой перистой, беспокойной поверхностью, сотканной из миллионов псевдорастений.

В наушниках раскатились два мощных аккорда из какой-то оперной прелюдии. Бабакулов наверняка узнал их с лету, да нам и говорили даже, откуда они – что-то весьма символическое, приличествующее моменту.

Но я запамятовал. Помнил только, что аккорды транслируются с «Асмодеев» и означают: «К бою! Ракеты товсь!»

Я выбрал «Овод» из правого подкрыльевого блока, отключил эвристику боеголовки и выставил ей безусловный подрыв на десяти километрах. Именно с такой дистанции мы должны были обстрелять Сияние.

Флуггер Готовцева покачал крыльями. Комэск напоминал: сбрасываем высоту и скорость, ребята.

Это была перестраховка: на самом деле каждый из нас уже получил очередную подсказку от репетира автопилота.

Но и перестраховка лишней не бывает. Если у Центуриона, то есть у Фраймана, в начале вылета барахлил радар, у кого-то другого мог ведь сломаться и автопилот. Безотказной техники не бывает.

Максимальная скорость нам теперь не нужна. Мы выжали из наших машин все, чтобы как можно быстрее выполнить сложный обходной маневр и обрушиться на домны оттуда, откуда нас никто не ждет. Но флуггерам за огромную скорость приходится платить потерей маневренности. На последнем участке маршрута мы превратились в выпущенные из линкорского орудия снаряды: летишь вперед быстро, но энергично сманеврировать невозможно.

А вот теперь не нужно нестись сломя голову. Чем медленнее сблизимся мы с джипсами, тем больше времени получим на ракетный удар, тем ловчее и увертливее будут наши машины в маневренной фазе воздушного сражения.

«Горынычи» понижают температуру в реакторах и раскрывают воздушные тормоза.

Мы ждем команды с «Асмодеев» на пуск ракет. Ее все нет. Пищат только репетиры автопилотов.

Что делать? По карте мы только что проскочили рубеж ракетной атаки.

Вижу вспышки под крыльями своих соседей слева. Это значит, что ракеты пущены.

Я тоже жму на «Пуск».

«Оводы» так быстры, что уследить за ними в полете невозможно. Видимым является только оставленный ракетами жиденький белесый след. Кажется, что наши «Горынычи» только что разродились сотканными из пара молниями.

Несколько ракет проскочили Сияние, остальные попали вполне точно. Однако пробили они бреши в ослепительной завесе или нет, я заметить не успеваю.

Потому что где-то чуть впереди и ниже моего эшелона в ослепительном шаре взрыва исчезает истребитель наших соседей с авианосца «Ослябя».

«Горыныч» – точнее, то, что от него осталось, вырывается из облака раскаленных газов. Левое крыло снесено до самого фюзеляжа, двигатель вываливается вбок. Страшным напором встречного воздуха с истребителя срывает куски иссеченной осколками обшивки.

Машина крутится вокруг продольной оси. Управление истребителем, конечно же, потеряно.

Ну же, браток, не тяни! Чего ждешь? Потом будет только хуже! Катапультируйся!

Ка-та-пуль-ти-руй-ся!

Вжик! – сразу вслед за отстреленным бронеколпаком кабину покидает дымчатый болид пилотского кресла.

Правда, из-за вращения флуггера кресло пошло не вверх, а почти горизонтально вбок, чудом разминувшись с соседними истребителями. Но высоты ему хватит, если только раскроются парашюты.

Главное – успел!

И слава Богу.

Но что за чертовщина?! Кто стрелял? Если это джипсы, почему «Асмодеи» не выдали вовремя целеуказание? Или кто-то из задних эшелонов случайно подстрелил своего?

Но весь боевой порядок рассчитан так, чтобы каждый флуггер имел квадрат чистого неба для пуска ракет в переднюю полусферу! Или кто-то не выдержал своего места в строю?

Поскольку мои собственные бортовые радары все еще отключены – сигнала «Сияние» нет как нет, – я начинаю тупо, как мой прапрапрапращур на каком-нибудь «Яке», крутить башкой, надеясь разглядеть источник угрозы.

Подозреваю, тем же заняты и все мои коллеги.

Кругом наши флуггеры, джипсов вроде не видать…

И вдруг взрывается еще один «Горыныч».

На этот раз флуггер разваливается сразу же и бесповоротно. Это – верная смерть пилоту.

Сразу же вслед за тем сквозь наш строй проносится четверка пятнистых оливково-кирпичных летательных аппаратов.

Они падают из поднебесья практически отвесно и быстро исчезают где-то на фоне земли.

Джипсы!

В тот же миг мой истребитель входит в Сияние. На бронеколпаке кабины разыгрывается световой гала-концерт. В наушниках поют настырные сверчки, хрустят чипсы, скворчит яичница – в общем, обычные помехи.

Еще секунда – и Сияние позади.

Глава 6
«Сэр Фрэнсис Бэкон, лорд Вэруламский»

Октябрь, 2621 г.

Научно-производственная станция «Боливар»

Церера, Солнечная система

Первым делом Роланду нужно было удалить из пилотского кресла Йена Йенсена – облепленный датчиками манекен в полном боевом скафандре.

Манекен с фантастической точностью имитировал летчика со всеми присущими последнему телесными несовершенствами. Например, он умел потеть, исходить кровью через нос, уши и горло, закатывать глазные яблоки от избыточных перегрузок, страдать от жары, холода и жесткого облучения… Словом, претерпевать почти все муки, на которые обречен род человеческий несовершенством своей физиологии. С перепугу Йен Йенсен даже мог удрать из поврежденного флуггера – правда, если запрос на катапультирование подтверждался руководителем испытательных полетов.

Удалить Йена Йенсена вручную было не так-то просто.

Вместе со скафандром манекен весил бы на Земле сто двадцать килограммов. К счастью, искусственная тяжесть на «Боливаре» в целях экономии энергии эмулировалась «ночью» только в размере 0,4 g. «Днем» ее доводили до честной единицы, чтобы мышцы, а вместе с ними кровообращение и мозги сотрудников не атрофировались окончательно.

Поскольку стояла глубокая «ночь», искусственный пилот Йен Йенсен сейчас тянул всего лишь на полцентнера.

 

Но и этого для чуждого физической культуре конструктора было немало!

Требовалось: открыть боковой люк, опустить Йена Йенсена вместе с пилотским креслом на уровень комингса, освободить болвана от блокировки, выдрать тридцать разъемов контрольной аппаратуры, завалить манекен набок и по возможности тихо уронить его на пол подшахтного ангара.

«По возможности тихо» произошло с таким грохотом, что Роланд едва не оглох. Вдобавок Йен Йенсен, падая, больно ударил конструктора по колену.

Конечно, звукоизоляция всей шахты, в том числе и ее крошечного ангара, была сработана на совесть. Но в тот миг Роланд не думал об этом. Напуганный громовым падением Йена Йенсена, он отскочил в сторону, спрятался за фермой пусковой катапульты и провел несколько пренеприятных минут, настороженно поводя стволом пистолета из стороны в сторону.

Все было спокойно. Только просеменила вдоль дальней стены чета вездесущих крыс.

Роланд шумно выдохнул и вернул «ЗИГ-Зауэр» за пазуху.

Пункт «B» был выполнен. (Пункт «А» – проникновение в шахту – и подавно.) Можно было переходить к пункту «C». Всего в плане побега, который Роланд заучил как «Отче наш», было восемь пунктов – до «H» включительно.

Он в последний раз спросил себя, не стоит ли раздеть манекен и облачиться в его скафандр. И в последний раз ответил себе: нет. Скафандр имеет смысл только в двух случаях: при разгерметизации кабины истребителя и при катапультировании в открытом космосе.

Катапультироваться в ледяном безмолвии – верное и быстрое фиаско плана. Либо по истечении двенадцати часов он умрет от удушья, либо его подберет корпоративный патруль, и это будет хуже смерти.

Разгерметизация кабины – тоже фиаско, поскольку после этого невозможно выполнить пункт «H», то есть совершить посадку на планету с подходящей атмосферой.

Другие планеты его, увы, не устраивали. «Отсутствие атмосферы не очень удобно для жизни», – со скандинавской тяжеловесностью иронизировал Роланд.

Таким образом, скафандр для него был только лишней обузой. Роланд забыл о Йене Йенсене и со спокойным сердцем перешел к пункту «С» – тщательному осмотру истребителя и стартовой катапульты.

Все было в норме. Как он и рассчитывал. Система была запитана и готова в любой момент обеспечить испытательный вылет «Дюрандаля». Однако…

Проклятие, этого только не хватало!

Подфюзеляжные пилоны истребителя были пусты.

Роланд выскочил из ангара и направился на оперативный склад. Так и есть: оба химических ускорителя, которым следовало находиться на подфюзеляжных пилонах, преспокойно лежали в обойме погрузочной тележки.

Впрочем, это он мог бы предвидеть сразу. Кто же станет подключать ускорители, на ночь-то глядя? Их собирались подвесить непосредственно перед стартом истребителя. Для обученной команды техников это дело пяти минут…

А для него?..

Роланд постарался отогнать эту мысль прочь. Отчаиваться нельзя. Чем раньше он начнет, тем быстрее закончит. Он включил тележку и, направляя ее крошечным стиком на пульте управления, повез ускорители в ангар.

По дороге, не будучи до конца уверен в своих талантах рядового техника, Роланд принялся лихорадочно соображать, нельзя ли обойтись без подвески ускорителей.

«Включаются на пятой секунде… работают в течение сорока секунд… обеспечивают выход в стратосферу… тем временем „теплый“ режим маршевых двигателей сменяется „горячим“… Истребитель сбрасывает ускорители и переходит на маршевые… А зачем они вообще сейчас нужны?!»

Но тут же возразил сам себе: «И все-таки, хотя сила тяготения здесь слабая и атмосферы нет, ускорители необходимы. Вся загвоздка в этой чертовой автоматике. Если истребитель во время предстартовой самодиагностики не обнаружит ускорителей, автопилот откажется в этих условиях выполнить программу „Взлет“. Выходит, хотя ускорители, исходя из местных физических условий, вовсе не обязательны, они должны быть, потому что на них рассчитана программа испытаний!»

Итак, одно из двух: либо он возится с транспортером и подвешивает ускорители, либо должен взлетать на ручном управлении. А ведь в пилотировании флуггеров он лишь жалкая посредственность. О-ля-ля…

Тем временем Роланд привел тележку с парой ускорителей в ангар и собрался уже…

Он вздрогнул. В малом шахтном стволе заныли сервоприводы лифта.

В подземный стартовый комплекс кто-то спускался. Это могла быть погоня, и только она!

«Быстро же они хватились, – удивляясь собственному спокойствию, подумал Роланд. – Неужели какого-то служаку черт дернул прямо среди ночи сесть пересматривать протоколы „Диотимы“?»

Дело запахло непредусмотренным в его плане пунктом «Капут».

Закрыть и заблокировать двери ангара изнутри он не мог. Однако, чтобы хоть как-то задержать преследователей, Роланд развернул поперек прохода тележку с ускорителями и дважды выстрелил из своего эпического пистолета в пульт управления.

Посыпались искры. Из развороченного пульта потек сладковатый, нежеланный, пугающе густой дымок.

Только пожара ему здесь не хватало. Прямо под взрывоопасными ускорителями! Видит Бог, он был беглецом, но не диверсантом!

И хотя лифт неуклонно приближался, Роланд все-таки потратил несколько драгоценных мгновений на то, чтобы сорвать со стены огнетушитель и вогнать струю пиродепрессанта в тлеющую панель управления.

Затем он в лихорадочной спешке отщелкнул фиксаторы пилотского сиденья и откинул его вверх, как крышку люка. Там, под сиденьем, находилась небольшая багажная полость, в которой по боевому расписанию должен был находиться пилотский НЗ: шоколад, кофе, сублимированная говядина, сигнальные средства, аптечка, легкое оружие и тому подобное.

Сейчас в коробке НЗ лежал мешок с песком – балластный эквивалент. Или, как шутили техники, «растворимый кофе господина Йена Йенсена».

Роланд выбросил балластный эквивалент и положил вместо него свой рюкзак.

Опустил сиденье на место и защелкнул фиксаторы.

Краем уха услышал, что лифт достиг уровня подшахтного ангара. Двери открылись. Сейчас коридор наполнится топотом ног и криками охранников…

Роланд сел в пилотское кресло.

Дернул рычаг подъемного устройства.

Кресло поползло вверх. Одновременно с этим вернулась в глубокие пазы герметичная плита бортового люка.

Кресло достигло верхней точки и остановилось. Роланд оказался в прозрачном бронеколпаке пилотской кабины, обеспечивающем превосходный обзор по всем сторонам горизонта.

Если перевести официальный язык технических заданий на обычный человеческий язык, главное требование к современному истребителю будет звучать очень просто: пилотирование исправной машины должно быть по силам семилетнему ребенку. Из этого исходили даже разработчики легендарного «Беркута», что уж говорить о новейших моделях!

Пилотировать исправный «Дюрандаль», пожалуй, смог бы и младенец – благодаря дружелюбной системе с четырехкратным резервированием каналов управления, генеральным контуром маневренности и автоматическим дифференциалом режимов полета (стратосферные, атмосферные, низковысотные, безвоздушные и «пыльные»).

Кроме этого, автопилот имел богатый набор программ для оптимального выполнения типовых маневров: взлет, посадка, сближение с космическим объектом, облет объекта и так далее.

Управление автопилотом было реализовано через простой и надежный интерфейс, проецируемый либо на лобовое стекло истребителя, либо на очки летного шлема – по выбору. Альтернативный путь общения с автопилотом вообще умилял своей добротной допотопностью: блок кнопок на панели управления. «Взлет», «Посадка», «Атака», «Отрыв», «ПЗМ»…

«Что такое ПЗМ? Что такое ПЗМ?» – не ко времени озаботился Роланд, которого на самом деле сейчас должна была заботить пробивная сила оружия корпоративной охраны.

«Противозенитный маневр!» – вспомнил он. И сразу почувствовал себя лучше.

Роланд активировал все бортсистемы истребителя и нажал кнопку «Взлет».

Увы, относительно роковой роли неподвешенных ускорителей он не ошибался. Вместо того, чтобы отдать команды механизмам управления катапультой и поставить на прогрев двигатели, автопилот подсветил красным пустые подфюзеляжные пилоны на оптической карте-схеме истребителя. Тем самым автопилот лаконично напомнил Роланду, что в таких свинских условиях работать наотрез отказывается.

Боясь увидеть самое худшее, конструктор повернул голову налево – туда, где расстрелянная им из пистолета погрузочная тележка перегораживала вход в подшахтный ангар.

Вместо макушек десяти охранников из-за обоймы с ускорителями виднелся лишь жидкий седой хохолок.

Роланд пригляделся.

В этот момент человек, медлящий перед тележкой, наконец решился преодолеть препятствие самым что ни на есть варварским способом.

Седой хохолок исчез, а спустя полминуты показался из-под тележки уже со стороны ангара.

«Да ведь это же Станислав Пес! – оторопел Роланд. – Но откуда?..»

– Некогда лясы точить. Даст Бог взлететь – все расскажу, – в который уже раз пообещал пан Станислав, когда они, обливаясь потом и матерясь, при помощи ручных домкратов подвешивали второй ускоритель.

Чтобы подтянуть обесточенную тележку к истребителю, пришлось на ходу сымпровизировать буксир из электролебедки и двух блоков. Учитывая обстоятельства, можно было сказать, что работа спорилась.

За это время коллега, хоть и не был расположен «точить лясы», рассказал Роланду главное.

О том, что творец «Дюрандаля» мечтает бежать с Цереры и в качестве средства побега изберет свое смертоносное детище, пан Станислав заподозрил почти сразу. Его подозрения усилились, когда Роланд недавно обсуждал с ним возможности современных трансляторов модели «Сигурд».

В самом деле, зачем может потребоваться «Сигурд» на Церере? С крысами лясы точить?

Другое дело – безбрежные парсеки приграничных звездных поясов. Там без «Сигурда» никак нельзя.

Так пан Станислав вычислил, что Эстерсон намерен бежать прочь из Сферы Великорасы, как иногда помпезно называли политики правого толка совокупную зону колонизации Конкордии и Объединенных Наций.

А когда Роланд вскользь упомянул, что к «Сигурду» начали выпускать апдейты для общения с разумными негуманоидами, пан Станислав, пораскинув мозгами, определил и конечный пункт назначения Эстерсона.

Эстерсону оставалось лишь обескураженно развести руками и признать, что конспиратор из него никудышный.

«После этого передо мной стояла только одна принципиальная трудность: решиться последовать за вами. Остальное было уже просто», – заверил пан Станислав.

Ничего простого в том, чтобы получить доступ в шахту № 8, Эстерсон не видел. Также совершенно непрозрачным оставалось, каким образом пан Станислав определил точное время его побега.

Однако Эстерсону сейчас было не до контрразведывательных упражнений в логике. Без помощи пана Станислава он едва ли смог бы подвесить ускорители и, не исключено, потерял бы последний шанс покинуть шахту. Этим однозначно подтверждалось, что пан Станислав не работает в охране «Дитерхази и Родригес».

Выходит, старый поляк решил на старости лет повидать что-нибудь поинтереснее блеклых интерьеров «Боливара»? Что ж, Эстерсону охотно верилось в это.

Когда техника перестает капризничать, она начинает творить чудеса. И чудо свершилось.

Команда «Взлет» прошла.

Загудела катапульта, приходя в плавное движение сразу по трем степеням свободы. Ее постамент пополз вверх, а телескопические направляющие поднялись вертикально и удлинились до половины высоты шахты.

Одновременно с этим под катапультой закрылась диафрагма нижнего створа. Шахта, в которой вздыбился на катапульте «Дюрандаль», теперь была отделена от внешнего мира двумя герметичными препонами.

Это продлилось всего несколько секунд, в ходе которых «Дюрандаль» и пусковая система завершали взаимное тестирование. У автопилота улучшилось настроение, и он подмигнул Эстерсону полусотней зеленых светодиодов.

Открылась диафрагма верхнего створа.

Весь воздух, вплоть до самой крошечной щепотки молекул, рванулся из шахты прочь. При этом водяные пары (на «Боливаре» предпочитали не пересушивать воздух до нуля абсолютной влажности) молниеносно кристаллизовались. Мимо «Дюрандаля» пронесся едва заметный призрак снежной вьюги.

Этот знак, словно бы посланный прямиком из далекой, милой Швеции, обнадежил Эстерсона.

– Легкого старта, пан Станислав!

– Легкого старта, герр Эстерсон! – отозвался поляк по переговорному устройству.

«Щелк!» – не услышал, а скорее всем телом ощутил Эстерсон.

Мощное электромагнитное поле швырнуло стартовую тележку с закрепленным на ней истребителем вверх по направляющей.

Удар о стопор. Истребитель сорвался от тележки и свечой пошел навстречу ярким звездам, которые здесь были так близки!

 

Перегрузки ощутимые, но не смертельные.

На экране заднего обзора уменьшались постройки надземной части комплекса «Боливар»: ровное плато космодрома, мачты навигационных маяков, разрисованные красно-желтой чересполосицей железные стены радаров, невзрачные, почти сливающиеся с темно-серой поверхностью астероида кубики… Что это, кстати, такое?

Под фюзеляжем вспыхнули два оранжевых факела – заработали ускорители. Начались настоящие перегрузки.

«Матка боска ченстоховска», – прохрипел пан Станислав.

Ему приходилось хуже, чем Эстерсону. Он ведь не сидел в амортизированном кресле пилота, а лежал в узком лазе, ведущем к спасательно-стыковочному кессону – единственном свободном и притом обогреваемом отсеке истребителя за исключением пилотской кабины.

Поскольку полет пока что проходил в полностью автоматическом режиме, Эстерсону оставалось лишь глазеть на показания радаров и пялиться в экраны сферического обзора.

Вдруг в размеренный, не сулящий никаких опасностей поток тактической информации на лобовой поверхности бронеколпака, вторглась череда мерцающих предупреждений:

ОБЛУЧЕНИЕ ПОИСКОВЫМИ РАДАРАМИ

УГРОЗА В ЗАДНЕЙ ПОЛУСФЕРЕ

ОБЛУЧЕНИЕ РАДАРАМИ НАВЕДЕНИЯ

ЗАХВАТ РАДАРАМИ НАВЕДЕНИЯ

КООРДИНАТЫ БАТАРЕИ: 18.2-10.1

ДИСТАНЦИЯ: 0.112… 0.114… 0.116…

Церера стремительно удалялась. Оптика задней полусферы с общего плана перешла на крупный. На экране появился тот участок поверхности астероида, от которого исходила главная угроза: батарея и ее радары, запеленгованные электроникой «Дюрандаля».

Эстерсон увидел, что невзрачные «кубики», которые он не смог опознать в первые секунды после взлета, теперь полностью преобразились. Маскировочные панели разошлись в стороны, открыв башни с рентгеновскими пушками. Стволы пушек споро задирались в зенит.

Выключились ускорители. Мгновение – и они полетели в стороны, отстреленные пиропатронами.

Некоторое время ускорители будут по инерции сопровождать «Дюрандаль» на параллельных курсах, а потом станут добычей слабого, но все же доминирующего в этой точке пространства тяготения Цереры. Завтра-послезавтра их заберет с орбиты медлительный мусорщик «Ротанга».

Стоило выгоревшим ускорителям покинуть подфюзеляжные пилоны, как запустились маршевые двигатели.

План побега благополучно миновал пункт «E» – старт, первичный разгон, сброс ускорителей.

Тотчас же Эстерсон, издав победный вопль, включил генераторы щита. Стоило батарее открыть огонь несколькими секундами раньше – и их с Песом полет, продлившись около одной минуты, мог закончиться красивым фейерверком. А завтра-послезавтра куски истребителя и две обугленные тушки выдающихся инженеров современности забрала бы с орбиты все та же «Ротанга».

Тут-то пушки и заговорили.

Истребитель сейчас представлял собой идеальную мишень: только начав набирать крейсерскую скорость, он летел по прямой, не совершая никаких маневров.

Чтобы уйти с дальности синхронного выстрела, ему требовалось еще некоторое время. Которое, разумеется, пушки «Боливара» использовали на полную катушку.

Это была неслышимая, но ожесточенная канонада. Импульсы работающих в рентгеновском диапазоне лазеров один за другим достигали щита, формируемого генераторами истребителя, рассеивались, теряли энергию и, на мгновение обращаясь видимыми глазом яркими вспышками при переходе в оптический диапазон, бесследно исчезали.

Все новые и новые очереди по пять – десять сверхкоротких импульсов исступленно хлестали по щиту. Никакого эффекта, если не считать яркой иллюминации за хвостом «Дюрандаля»!

В бессильной ярости пушки ударили по двум отставшим от «Дюрандаля» отработанным ускорителям и мгновенно выбили из них две белые туманности железного пара. Может быть, обслуга батареи просто отказывалась верить, что с их пушками все в порядке?! Ведь истребитель с бортовым генератором щита считался машиной баснословной, невероятной!

Когда «Дюрандаль» наконец ушел с дальности синхронного выстрела, Эстерсон немедленно заказал автопилоту несколько противозенитных маневров и выпустил в разные стороны три универсальных симулятора, так называемых электронных фантома, специально предназначенных для того, чтобы сбивать с толку противокосмическую оборону противника.

Затем он перевел машину на ручное управление, резко изменил курс и повел «Дюрандаль» в высчитанную заранее зону поиска магистрального контейнеровоза «Сэр Фрэнсис Бэкон, лорд Вэруламский».

Впрочем, о том, что контейнеровоз носит столь гордое имя и такой звучный титул, Эстерсон и не догадывался.

– Ну-с, куда мы теперь направляемся? – бодро осведомился по переговорнику пан Станислав.

– Как вы там? Не мерзнете? – ответил вопросом на вопрос Эстерсон.

– Честно говоря, холод просто адский. И воняет горелым. Однако я ведь имею честь общаться с создателем этой чудесной машины. Поэтому скажу так: мерзну, но не очень.

Эстерсон был отделен от пана Станислава спинкой кресла и герметичным люком с несколькими слоями теплоизоляции. В пилотской кабине микроклимат не вызывал нареканий – плюс двадцать градусов при приятном сочетании полного безветрия и свежего воздуха с бодрящим ароматом апельсина.

– Могу вас ободрить. По моим расчетам, через полчаса вы будете в тепле. Правда, ради этого придется прибегнуть к насилию.

– Какой ужас! – притворно возмутился пан Станислав. – Надеюсь, нам не придется бить людей по лицу?

– Надеюсь. – Роланд ответил серьезно, иронию в голосе своего товарища он не уловил.

– Дружище, – пан Станислав тоже посерьезнел, – откровенно признаться, я отдаю себе отчет, что, угнав истребитель, мы с вами заработали себе на пожизненное заключение. И вовсе не в секретных лабораториях «Боливара», где по крайней мере мы могли бы бороться со скукой, решая очередные инженерные головоломки, а в самой настоящей тюрьме. Таким образом, на карту фактически поставлены наши жизни – прозябание в тюрьме я жизнью назвать никак не могу. Ради того, чтобы сохранить свободу, я готов не только бить морды и ломать пальцы, но и убивать.

Роланд помолчал.

– Не могу сказать, что это отвечает моему воспитанию, – наконец сказал он. – Но по крайней мере вы честны с самим собой. Вероятно, и я в глубине души согласился уже с тем, что ради спасения своей шкуры иногда надо продырявить чужую.

– Вот и пистолет сообразили, – ввернул пан Станислав.

– Именно… Кстати, я же так и не ответил на ваш вопрос. Сейчас мы ищем один космический корабль, стартовавший с Цереры за несколько минут до того, как я вошел в шахту номер восемь. К сожалению, из-за этих проклятых ускорителей мы потеряли драгоценное время. Я беспокоюсь, как бы наш красавец не ушел из Солнечной системы по X-матрице раньше, чем мы его настигнем.

– Что за красавец?

– Контейнеровоз. Вы не обратили внимание, что пятого и двадцатого числа каждого месяца в закрытую зону космодрома прибывает какой-то корабль? Очень тяжелый корабль, магистральный звездолет.

– Признаться, не замечал. Тем более не обратил внимания на даты. Тут много чего шастает…

– Да. Но подавляющее большинство кораблей – это локальные транспорты, курсирующие по маршруту Земля – Марс – Церера. Иногда и просто флуггеры. Например, военно-транспортным «Андромедам», точнее, их спецмодификации Transplanet Cargo II, хватает дальнобойности, чтобы прилетать на Цереру с Марса. А магистральные звездолеты на Цереру обычно не гоняют. По понятным причинам: нерентабельно. Кроме того контейнеровоза, за которым мы сейчас гонимся.

– Ну-ну. А как же все-таки вам удалось его вычислить? Ну, о сравнительно близком выходе звездолета из X-матрицы, вы, положим, могли заподозрить по солитону Бруно-Левашова… Могли… Но чем вы его поймали?..

Пан Станислав принялся азартно рассуждать вслух:

– Специальных военных детекторов у вас не было… Кто бы вам их дал?.. И зачем?.. Ставить такие вещи на «Дюрандаль» слишком дорого, да и вряд ли истребитель потянет…

Своим маленьким ноу-хау Эстерсон очень гордился. И, замышляя побег, печалился, что ему не с кем поделиться этой интеллектуальной вкуснятинкой. Но теперь, к счастью, у него был благодарный слушатель!

– Тепло, благородный пан, тепло, – весело отозвался Эстерсон. – Детекторов Бруно-Левашова на «Дюрандале» нет. А что же есть такое, чего раньше не было?

– Генератор щита. Но при чем здесь генератор?! Кстати, «благородный пан» у нас не говорят и не говорили. «Ясновельможный» – другое дело.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31 
Рейтинг@Mail.ru