Злата Иволга
Время вспоминать
В комнате повисла тишина. Хозяйка молчала, словно размышляя или погрузившись в воспоминания, а Хоакина не хотела торопить ее. Весь этот дом навевал какую-то странную дремоту, словно попав сюда, уже не надо было никогда никуда торопиться. И Хоакина бы не удивилась, если бы узнала, что донья Ана живет тут уже несколько сотен лет, вокруг нее меняется мир, а она сама остается прежней.
Молчание нарушил вернувшийся Педро, несущий поднос с кофейником, двумя чашками, сахарницей и даже небольшим блюдцем со сладостями. Донья Ана указала на столик за диваном, Педро его подвинул так, чтобы он оказался между ней и Хоакиной, поставил поднос и принялся наливать кофе.
– Все, все, мальчик, достаточно, ― остановил его донья Ана. ― Иди.
Она оперлась на трость, подалась вперед и принялась сама разливать кофе по чашкам. Хоакина придвинула ближе стул и хотела помочь, но вовремя поняла, что не стоит.
– Я родилась на острове Сан-Филиппе, что далеко к западу отсюда, ― начала говорить донья Ана, когда они взяли по чашке и принялись за напиток. ― На островах Акульего залива осталось гораздо больше колдовства, чем в цивилизованном мире. Впрочем, вы и сами уже это поняли, сеньора де Веласко. В детстве у меня была нянька, тогда еще рабыня. Она практиковала вуду, лечила всю плантацию и еще соседнюю деревню. Я была очарована ее умениями и даже просила научить меня. Однако родители узнали и строго настрого запретили близко общаться с рабами. Да и дара у меня не оказалось ни капли, как выяснилось много лет спустя. Няню отослали из домашней обслуги, а после отмены рабства она уехала на Пуэрто-Мариска, чтобы воссоединиться с семьей.
Получается, удивилась Хоакина, делая глоток кофе, донья Ана дель Торо не простого происхождения. Возможно, из колониальной аристократии. Неужели она собирается поведать гостье всю биографию?
– Так случилось, что я влюбилась в сына разорившегося бананового плантатора, ― продолжала донья Ана, ― но пожениться нам не разрешили. Его отец продал плантацию и уехал в город, а мой выдал меня за соседа. Однажды муж нашел те редкие письма, который писал мне Мигель, и пригрозил убить меня, если я не разорву связь с бывшим женихом. Мне пришлось под диктовку написать письмо, чтобы положить конец роману по переписке. Я так ненавидела мужа, что попросила рабов, то есть уже слуг, найти бокора и устроить мне с ним встречу.
– Бокор практикует злое колдовство? ― спросила Хоакина, не уверенная в том, что правильно помнит то, что написано в книгах.
– Скорее не гнушается в средствах, ― качнула головой донья Ана и сделала глоток. ― Я хотела, чтобы муж умер от тяжелой болезни. Но бокор испугался проклинать такого влиятельного и богатого человека, и меня спас обычный несчастный случай.
Хоакина во все глаза смотрела на хозяйку дома, поневоле захваченная рассказом. И сильно надеялась, что та не собирается признаваться в убийстве и ставить ее в неудобное положение.
– О нет, ― сухо усмехнулась донья Ана, видимо, заметив что-то в лице гостьи. ― Всего лишь саблерогий бык. Муж любил бои быков, которые проходили каждую осень на Пуэрто-Мариска, самом крупном острове залива. И в тот раз взял меня с собой, чтобы не подозревать в измене. Бык взбесился, пробил ограждение, а муж оказался у него на пути. Видели бы вы это. Отпевание пришлось проводить с закрытым гробом.
– О господи, ― вырвалось у Хоакины, которая была наслышана о том, как саблерогий бык мог изувечить человека. Сама она не любила эти традиционные развлечения и до сих пор счастливо избегала их.
– Однако мне это пошло только на пользу, ― возразила донья Ана. ― Родственников у мужа не оказалось, я унаследовала плантацию, и мы с Мигелем смогли пожениться после окончания траура. Родители отвернулись от меня. Мигель ведь поступил на службу в полицию, и они посчитали брак мезальянсом. Ни я, ни он не умели управлять тростниковой плантацией, поэтому пришлось ее продать и уехать жить в город, столицу Сан-Филиппе. У меня и Мигеля родилось трое сыновей, которые пошли по его стопам.
Хоакина допила кофе, поставил чашку на столик и выпрямилась на стуле, все еще не понимая, зачем донья Ана ей все это рассказывает.
– Наша жизнь текла мирно и размеренно, дети выросли, я занималась садом и плела прекрасные кружева, которые с удовольствием раскупали соседи. Мигель дослужился до комиссара и скоро собирался уйти в отставку. Мы думали продать дом на Сан-Филиппе, купить небольшую виллу на маленьком острове и спокойно дожить там. Но этого не случилось. Однажды моя жизнь закончилась. О нет, ― остановила она Хоакину, пытающуюся произнести подобающие слова сочувствия. ― Умерла тогда не я, хотя столько раз жалела об этом. Мигель расследовал дело о ставшей давно незаконной торговле людьми и контрабанде редких металлов. Он вышел на самых влиятельных лиц Сан-Филиппе и не принял от них взятку, пригрозив отправить рапорт на материк. И они убили его. А затем пришли к моим старшим сыновьям, тоже полицейским, и их семьям и убили их всех тоже. Остались только я и младший, потому что нас просто не нашли. В ту же ночь мы собрали все, что у нас было, и сбежали сначала на Пуэрто-Мариска, а затем на далекий Коста-Лунес. Семь лет скоро будет, как мы поселились здесь.
Донья Ана замолчала, внимательно глядя на Хоакину, которая сидела, зажав рот рукой.
– Саблерогий бык вам все еще кажется таким ужасным? ― с иронией спросила хозяйка.
– Как же вы пережили все это?
– А я и не пережила, ― чуть пожала плечами донья Ана. ― Я нашла бокора седьмой ступени, на этот раз посмелее, чтобы он помог мне заключить Договор. Мой последний сын не должен разделить участь отца и братьев. И бокор попросил духов сделать его неуязвимым к вреду, что можно причинить оружием, предметом, руками или ядом. И мало того, чтобы тот, кто причинит ему вред, сам получил такой же. Я прошла через ритуал, который бы показался мне кошмарным, если не случившееся со мной до него. И оставила в оплату свое тело.
– Как это? ― спросила Хоакина, которую уже стала колотить мелкая дрожь.
– Я гнию заживо, ― внезапно жутко улыбнулась донья Ана. ― И не умру, пока это не закончится. Я мало чем отличаюсь от трупа, лежащего в могиле. Но я пошла на это сознательно, ради теперь уже единственного сына. Вот что такое Договор, сеньора де Веласко. Вы платите цену сообразно запросу, но не знаете о ней, пока она не вступит в силу.
Хоакина хотела что-то сказать, но у нее так сдавило горло, что она закашлялась. Этот дом действительно был могилой, а его хозяйка, можно сказать, продала душу дьяволу. Вот только имели ли духи вуду отношение к сатане? Отец Абель наверняка знал ответ.
– А ваш сын? ― наконец, выдавила Хоакина.
– Он не был в восторге. Впрочем, вы сами можете у него спросить.
Хоакина услышала, как скрипнула дверь и раздались шаги. Она обернулась и увидела неподвижно сидящего в углу Педро, чьи глаза широко расширились, а кожа приобрела мертвенно-голубоватый оттенок при всей ее темноте. Будет ему теперь что рассказать на родной плантации.
– Мама? Ты не одна?
В гостиную зашел мужчина в темно-бордовой форме полицейского и остановился. А затем, глядя на Хоакину, вежливо склонил голову. Она любезно кивнула в ответ.
– Сеньора, это мой сын, Рафаэль Эспиноса. Рафаэль, это сеньора Хоакина де Веласко. Она любезно скрасила мое одиночество приятной беседой.
– Приятно познакомиться. Думаю, мне пора идти, с вашего разрешения.
Хоакина встала со стула, уверенная в том, что при сыне-полицейском донья Ана вряд ли станет продолжать их разговор и уж тем более давать адреса колдунов вуду.
– А ведь мы знакомы, сеньора, ― остановил ее голос Рафаэля Эспиносы, который можно было бы назвать приятным, не будь он таким вкрадчивым. ― Вы ведь жена Фернандо Агилара, владельца Каттлей, верно?
– Вы не ошиблись.
Хоакина остановилась и со скрытым неудовольствием посмотрела на полицейского. Еще один человек, которого она забыла. Еще один в веренице многих. Как говорится, имя им теперь легион. Два года все-таки долгий срок.
– Я заходил к вам после убийства сеньора Марсело де ла Серды, ― продолжал Рафаэль Эспиноса. ― Беседовал с вами и вашим супругом. А на той неделе снова посетил Каттлеи, уже по другому делу. Сеньор Фернандо сказал, что вы плохо себя чувствуете.
– К сожалению, это правда, ― отозвалась Хоакина, скользя взглядом по непроницаемому лицу собеседника.
Младшему сыну доньи Анны, уцелевшему в огне мести плантаторов Сан-Филиппе, было, наверное, около сорока лет. Густые темные волосы зачесаны назад и схвачены лентой, уши немного оттопырены, выраженные носогубные складки говорили о редких или наоборот частых улыбках, а на подбородке виднелась пара порезов, вероятно, от бритвы. В общем, служитель закона все же больше располагал к себе, чем нет, несмотря на неприятный голос. Если забыть о кошмарном Договоре его матери и о том, что он практически бессмертен.
– Я также слышал, что вы, ― продолжал говорить Рафаэль Эспиноса, ― прошу прощения за прямоту, потеряли память.
– И это правда, ― с грустью ответила Хоакина. ― Два года. Поэтому я не помню ваш визит в Каттлеи, сеньор полицейский.
– Зачем же так официально, ― обезоруживающе улыбнулся тот. ― Просто инспектор или даже сеньор Эспиноса. Есть у меня подозрения, что это не последняя наша встреча и разговор. Не нравится мне, что творится в ваших краях, сеньора де Веласко.
Сердце Хоакины сильно забилось. Отец Абель рекомендовал ей пойти в полицию, а полиция сама нашла ее. Не для того ли донья Ана услаждала слух гостьи своей биографией, чтобы задержать ее до прихода сына? Ведь последний раз Фернандо не пустил к жене полицию.
– Поэтому не соизволите ли уделить мне еще несколько минут? ― спросил Эспиноса, подтверждая мысли Хоакины. ― Мне нужно задать пару вопросов. Разумеется, неофициально.
– Д-да, ― рассеянно отозвалась Хоакина, бросая взгляд на Педро. ― Может, выйдем в сад?
Ей совершенно не хотелось оставаться в этом доме, на сегодня с нее достаточно ужасов.
– Пожалуй, ― кивнул инспектор. ― А ваш слуга пока побудет с мамой и сделает какао. Много кофе ей вредно.
Хоакина видела, что бедняга Педро совершенно не в восторге от этого предложения, и от души ему посочувствовала. Выходя в любезно открытую инспектором дверь, она видела, как слуга обреченно пошел на кухню, а донья Ана поудобнее расположилась среди подушек, вытянула больные ноги. Интересно, почему нет неприятного запаха? Или слово «гнить заживо» имеет какое-то другое значение? Как в стихах, где часто используются метафоры?
Хоакина с облегчением вдохнула теплый воздух и ароматы садика и постаралась выбросить из головы дом-могилу.
– Надеюсь, мама не сильно вам досаждала, сеньора? ― спросил Рафаэль Эспиноса. ― Она человек нездоровый и любит поговорить.
– Нисколько, инспектор, ― соврала Хоакина, рассматривая яркие цветы в клумбах. ― Я приятно провела время.
Он взглянул на нее с нескрываемой иронией, хмыкнул и ничего не сказал. Наверняка знал, какими историями развлекает его мать редких гостей.
– Итак, сеньора. О смерти сеньора Антонио Санчеса вы, думаю, слышали, ― перешел к делу Рафаэль Эспиноса, и голос его из вкрадчивого стал суховатым. ― А с учетом сказанного вами ранее спрашивать о том, где вы были во время его убийства, бессмысленно.
– Верно. Я лежала в своей комнате в постели. И доктор Варгас может подтвердить, что я не смогла бы выйти из дома.
Инспектор снова хмыкнул, но тут же стал серьезен.
– Хосе Варгас хороший доктор, хотя и чересчур высокомерен. Кичится тем, что учился на материке.
Хоакина еле сдержалась, чтобы не кивнуть и не хмыкнуть в ответ. Она успела насмотреться на манеры доктора Варгаса. Особенно, как он нарочито не мог запомнить имя Соле и постоянно называл ее «эй, ты» или «эй, девушка».
– Я обязан спросить, сеньора де Веласко, о случившимся с вами, ― продолжал Рафаэль Эспиноса. ― Доктор Варгас считает, что это был несчастный случай, и вы упали. Вы помните хоть что-нибудь?
Хоакина неожиданно рассердилась. Доктор так и не воспринял всерьез подозрения Фернандо и сплетни слуг. Трудно его винить, конечно, однако мог бы хоть поведать полиции об этом, и пусть бы они сами разбирались.
– Я ничего не помню, инспектор, кроме того, что очнулась в своей постели. Но… мне кажется, точнее, мой муж считает… Он что-нибудь сказал вам?
– Только то, что вас нашли на краю Пальмового сада, плантации сеньора Санчеса, вечером, ― поднял густые, как и волосы, брови, Рафаэль Эспиноса и, помолчав, добавил. ― И то, что он опасается, что на вас могли напасть.
Хоакина еле сдержала шумный вздох облегчения. Фернандо все-таки высказал подозрения полиции. Значит, хоть как-то беспокоится о ней, а не отмахивается, как доктор Варгас.
– Да, я тоже так считаю, инспектор, ― заговорила она. ― Я всего лишь женщина и не полицейский, но не заметить похожие события сложно.
– Думаете, на вас могли напасть из-за убийства Марсело де ла Серды? ― резко спросил Рафаэль Эспиноса, уже не тратя время на этикет и любезности. ― И Антонио Санчеса убили тоже поэтому?
– Мало того, ― ответила Хоакина, решив уже ничего не утаивать, ― я подозреваю, что в случае со мной замешано вуду. А, может, и не только со мной. Как убили дона Марсело? Вы нашли того, кто это сделал? Антонио Санчеса зарезали, так ведь?
Инспектор сложил на груди руки и внимательно посмотрел на Хоакину.
– Теперь вы задаете вопросы, сеньора, ― укоризненно покачал головой он. ― А ведь должны знать, что я не могу, да и не обязан отвечать на них.
– Но вы сами сказали, что беседа будет неофициальной, ― парировала Хоакина, упрямо глядя на него.
Рафаэль Эспиноса расцепил руки, зачем-то пару раз выдохнул через надутые щеки, возможно, размышляя о чем-то, а затем кивнул.
– Полагаю, никто не торопился рассказывать вам об убийствах, щадя ваше самочувствие. Поэтому от общих сведений, которые знает любой синекожий, вреда не будет.
Хоакина заметила, что инспектор, как и другие, проигнорировал ее замечание о вуду, но напоминать еще раз и спорить не стала. Хотя он-то мог бы и поверить, живя с такой матерью.
Глава
вторая
Спрятавшись от возможного гнева мужа в своей комнате, Хоакина быстро и старательно записывала все, что успела узнать за этот длинный день. Фернандо в доме не было, он поехал к управляющему, поэтому расплата откладывалась.
Перо ритмично скрипело по бумаге, а мысли Хоакины летели стремительно, словно породистые ящеры на бегах. Если на нее нападут еще раз или она снова все забудет, то останутся хотя бы эти записи, которые стоит спрятать так, чтобы потом легко можно было найти.
Итак, дон Марсело. Владелец Хрустального ручья, крупнейшей кофейной плантации на Коста-Лунес, а то и на ближайших островах Акульего залива. Хоакина нашла в кабинете Фернандо большую карту колоний Королевства Менада и хорошо изучила ее прежде, чем сесть писать. Остров Коста-Лунес находился ближе всего к материку, как и Сан-Хосе, располагавшийся чуть севернее. И дон Марсело, как и другие плантаторы, в том числе и Фернандо, наверняка пользовались этим в торговых целях. Поэтому не понятно, кто хотел его смерти: семья и слуги или деловые партнеры.
Хозяина Хрустального ручья нашли убитым в одном из рабочих кабинетов, который был обустроен не в доме, а в большой беседке в саду рядом с бассейном. Дон Марсело любил работать с раннего утра, завтракать на свежем воздухе, а потом плавать. Похожую процедуру он проделывал и перед сном, даже когда задерживался за делами допоздна. Несмотря на далеко не молодой возраст, он чуть не дотянул до пятидесяти шести, кофейный плантатор был в хорошей форме и отменного здоровья. Однако от удара в висок тяжелым пресс-папье это не спасло. Тело утром обнаружила горничная, принесшая завтрак. Доктор Варгас, которого вызвали перепуганные слуги, утверждал, что убили дона Марсело поздним вечером или ночью.
«А доктор мог и ошибиться», ― подумала Хоакина, старательно работая пером.
Кто-то из слуг, кажется, горничная и ящерник, упоминали, что слышали около одиннадцати часов голоса из беседки-кабинета. Им показалось, что кто-то ругался. Вероятно, дон Марсело со своим убийцей. А кухарка утверждала, что помнит, как в кустах рядом с домом кто-то шуршал, когда она встала попить воды. Впрочем, Рафаэль Эспиноса наверняка перечислял слухи, которые не имели особого значения.
«Кому выгодно», ― повторила Хоакина фразу дедушки Риверы.
В доме Хрустального ручья проживали сестра дона Марсело, донья Тереза, и ее сын, Хуан Мануэль Феррейра. Они приехали в Коста-Лунес немногим раньше самой Хоакины, года три назад. Донья Тереза вдова, а ее сын ― повеса и мот. Ему скучно на плантации, и он часто пропадал в Буэнавентуре. Вот и в вечер убийства дяди он кутил в самом модном, для колоний, конечно, городском ресторане, а затем и еще в одном заведении похуже.
«Вряд ли это он, ― размышляла Хоакина, смотря на настольную лампу в виде девушки, держащей в вытянутых руках раковину. ― Хотя представить, что донья Тереза стукнула брата по голове, а потом спокойно пошла спать, еще сложнее».
Слуги? В Хрустальном ручье дом был больше и роскошнее, чем в Каттлеях, и обслуживали его целых пять горничных, кухарка с двумя помощниками, экономка и дворецкий. И это не считая ящерника, привратника, садовника, управляющего, а также кучи работников плантации, которые все могли иметь зуб на хозяина. Или же она неверно рассуждает?
Хоакина отложила перо и с досадой закусила нижнюю губу. Рафаэль Эспиноса категорически отказался говорить о завещании дона Марсело. Как и о том, с кем тот ругался или спорил последнее время. У инспектора полиции куда больше возможностей, чем у жены плантатора, к тому же потерявшей память. Она сама не помнила, какие и с кем у нее были отношения.
«Что ж, здесь придется признать полное поражение, ― подумала Хоакина и снова взялась за перо. ― Надо позвать в гости Кармен Руис или послать Соле в Хрустальный ручей, чтобы она посплетничала с тамошними слугами. Кстати, хорошо бы прочесть хотя бы одну книгу Кармен».
Антонио Санчес, сын и наследник дона Пабло, хозяина Пальмового сада, плантации сахарного тростника. Похоже, теперь плантация достанется будущему мужу Лауры, у дона Пабло больше нет сыновей. Антонио нашел в лесу недалеко от Хрустального ручья охотник, который вечером, перед приходом темноты, проверял силки. Тот же доктор Варгас осмотрел тело, но на этот раз не стал настаивать на времени смерти. Вроде бы день, а, может, и утро. Однако он однозначно сказал, что несчастного брата Лауры зарезали. Откуда потом пошли слухи про дикого зверя, непонятно. Возможно, просто все знали характер доктора Варгаса и из мести подвергали сомнению любое его утверждение. Рафаэль Эспиноса, понятно дело, никак это не объяснил.
«Если Антонио Санчес видел или слышал что-то важное, почему его убили так поздно?» ― подумала Хоакина, скрипя пером.
Дона Марсело нашли утром десятого февраля, на Хоакину напали пятнадцатого, а Антонио погиб аж двадцатого. Может, эти смерти все же никак не связаны? Но Рафаэль Эспиноса явно так не считал, хотя и вовсю уклонялся от вопросов Хоакины.
Еще не забыть некую Санту из Хрустального ручья, которая говорила о каком-то существе, и цветы, присланные доньей Терезой.
Хоакина спешно дописала, отложила перо и помахала бумагой, чтобы быстрее высохли чернила. У Фернандо в кабинете наверняка был мгновенный осушитель, но спускаться туда означало наткнуться на мужа, который наверняка злится. Странно, что он еще не пришел расспрашивать жену о том, почему она так долго пропадала в городе, и ездила ли она туда вообще.
Не успела Хоакина подумать об этом, как в коридоре за дверью раздались поспешные шаги, а затем в комнату без стука вломилась Соле, чем-то сильно взволнованная.
– Ну что такое? ― возмутилась Хоакина. ― Где твои манеры?
– Простите, сеньора, ― запыхавшаяся Соле сцепила руки и сложила их перед грудью в подобие молитвы. ― Но сеньор Фернандо только что был на кухне и расспрашивал Педро. И теперь сеньор зол и идет сюда. А вот и он!..
Хоакина пропустила звук еще одних шагов. Она еле успела встать из-за столика перед зеркалом, где писала, и засунуть листы бумаги в выдвижной ящик. После чего стремительно повернулась к стоящему в дверях Фернандо.
– Соледад, оставь нас, ― кратко и отрывисто бросил он.
Хоакина проводила выбежавшую служанку взглядом и задрала подбородок, готовясь к отражению атаки. Хотя и не знала, какое именно недовольство выскажет ей муж. Все их общение со дня ее выздоровления сводилось к двум вещам: или обсуждению обыденных дел на день и погоды с едой, или он был ею недоволен. Как в тот раз, когда она пыталась расспрашивать Марию о смерти Антонио Санчеса. Единственный разговор, в котором проскользнул намек на что-то теплое и приветливое, когда Фернандо рассказал о погибших родителях, и тот закончился спором.
И теперь Хоакина воинственно смотрела на стоящего в дверях мужа, словно дед Ривера на врага-дамнийца во времена славной боевой молодости. А Фернандо смотрел на нее, щуря светлые глаза.
– Педро за пару часов после вашего возвращения успел взбудоражить половину плантации. Куда ты его возила, что он там набрался этих историй?
Хоакина подавила облегченный вздох. Значит, Фернандо не собирается отчитывать ее за задержку, иначе бы начал не с баек сопровождающего слуги. Она чуть опустила подбородок.
– Мне не пришло в голову брать с него обещание молчать о поездке, ― сказала она. ― Видимо, он излишне впечатлителен. Буду знать.
Хоакина вспомнила могильную тишину дома доньи Аны, и сама внутренне содрогнулась.
– Я приказал ему замолчать. Он такое рассказывает, что ночью никто из слуг не выспится, ― покачал головой Фернандо и, отодвинув полу простого серого сюртука, прислонился к косяку.
– А что он рассказывает? ― фальшиво удивилась Хоакина, как можно естественнее поднимая брови. Похоже, вышло не очень.
– Где вы были? ― спросил Фернандо.
– Может, ты все-таки зайдешь? ― сказала Хоакина, опираясь руками за столик за спиной.
Она не хотела, чтобы муж это делал, но разговаривать вот так, когда он стоит в дверном проеме, стало совсем неловко.
Фернандо, не говоря ни слова, выпрямился, сделал шаг вперед и закрыл дверь. После чего прошел прямо к Хоакине и остановился на расстоянии вытянутой руки от нее. Она поняла, что успокоилась слишком рано.
– Я тебя слушаю, Хоакина, ― слишком ровным тоном произнес он.
– Я ездила в Буэнавентуру, как и написала тебе. Я хотела отыскать человека, который хорошо знаком с вуду, но не практикующего и не синекожего. И я его нашла и поговорила с ним.
– Точнее, с ней, ― кивнул Фернандо. ― Педро рассказывал о донье Ане дель Торо.
– Ты ее знаешь? ― удивилась Хоакина.
– Не так близко, как теперь ты и Педро, я полагаю, ― чуть поморщился Фернандо. ― Однако про семью дель Торо с Сан-Филиппе слышал еще от отца. И о том, что в городе живет женщина, заключившая Договор, тоже. Ты могла бы сначала прийти ко мне.
– И о том, что такое этот Договор, ты тоже знаешь? ― с вызовом спросила Хоакина, снова приготовившись к защите.
– Нет. Но догадываюсь, что что-то не слишком приятное. Я старался не вникать в вуду, тем более в темную сторону их практик. И мне очень не нравится, что ты туда полезла, Хоакина.
– Как будто я делаю это для развлечения или от скуки, ― пожала она плечами. ― Я хочу найти того, кто на меня напал, или понять, почему.
– А если на тебя не нападали? ― покачал головой Фернандо.
– Тогда получится, что я ознакомилась с целым пластом культуры и истории островов Акульего залива, ― с досадой ответила Хоакина и с интересом глянула на мужа, закусившего нижнюю губу. ― Что с тобой, Фернандо? При второй нашей встрече ты показался мне достаточно любознательным.
– У меня своя причина держаться подальше от колдовства, ― сказал муж. ― И мы говорим не о ней.
– А о том, что я подвергаю себя опасности, я поняла, ― перебила его Хоакина. ― Или вбила в голову глупую мысль, что на меня напали. Кстати, инспектор меня не поднял на смех.
– Инспектор? ― нахмурился Фернандо. ― Ты ходила в полицию?
– Инспектор Рафаэль Эспиноса сын доньи Аны. Я встретила его в ее доме.
Ей казалось, что Фернандо должен был удивиться. Или разозлиться. И уж точно не спокойно посмотреть ей прямо в глаза, а потом так же неспешно сесть на кресло, придвинутое к стене под небольшими бра в виде паучков, да еще и закинуть ногу на ногу.
Стало так тихо, что можно было различить шорох золотых песчинок в изящных песочных часах, стоящих на тумбочки у кровати. Хоакина замерла, все еще вцепившись руками в туалетный столик и не зная, что делать дальше. Подождав еще некоторое время, судя по песочным часам, чуть больше минуты, она отлипла от столика и, двигаясь медленно и осторожно, дошла до второго кресла, чуть сбоку от того, где сидел Фернандо, и тоже села.
– Тебе не кажется, что у нас проблемы? ― раздался голос мужа, как только она устроилась поудобнее.
Удивленная сменой темы разговора и мирным тоном, она кинула на Фернандо обеспокоенный взгляд, но супруг смотрел в стену напротив.
– Да. Я забыла два года своей жизни, ― ответила Хоакина, тоже любуясь большой картиной с горным пейзажем.
– И меня, ― добавил Фернандо, и ее поразила горечь, проскользнувшая в его тоне. Даже донья Ана не сожалела так о своей медленной и мучительной смерти.
– Я долго думал о том, ― продолжал муж, ― как жить, если память к тебе так и не вернется. Но тебе… видимо, все равно.
«Неправда!» ― захотелось крикнуть Хоакине, однако она сдержалась. Или правда? Не был ли ее интерес к убийствам и вуду просто способом занять себя и не разбираться в их теперь непонятных супружеских отношениях? Хоакина прислушалась к себе и сердито тряхнула головой. Открыла рот, чтобы ответить, закрыла его, открыла еще раз.
– Мне не все равно, ― наконец, прямо заявила она. ― Я, как и ты, не знаю, что нам делать. С той лишь разницей, что я помню о том, что у нас было, только по письмам, которые писала родителям и подругам. Но там все очень… обще и… сдержанно.
Она услышала, как со стороны Фернандо раздался тихий и очень невеселый смешок.
– Но ты не давала мне попробовать показать тебе, как у нас все было, ― сказал он. ― Ты избегала меня или разговаривала, как с гостем, случайно оказавшемся в гостиной.
Хоакина ожидала подобного разговора, но не сегодня. И точно не тогда, когда голова у нее была забита другими делами. Намеренно ли Фернандо сбил ее в толку, или он сам решился неожиданно, было уже неважно. Нужно что-то отвечать и так, чтобы не испортить и без того натянутые отношения. Хоакина осторожно покосилась на мужа, внимательно рассмотрела его профиль, а затем и всего целиком, стараясь найти в себе хоть малейшие отголоски чувств. Соле утверждала, что хозяйка любила супруга, родители тоже были уверены, что дочь счастлива в браке. Значит, что-то должно остаться, пусть и погребенное под разваленной памятью. Как жаль, что она не спросила совета у отца Абеля.
– Фернандо, ― начала говорить Хоакина, чувствуя себя идущей по хрупкому стеклу. ― Чтобы понять, что я ощущаю, постарайся представить, что ты проснулся и обнаружил, что женат на… Кармен Руис.
Последовала тишина. Хоакина засомневалась, удачный ли пример она выбрала, ведь муж мог симпатизировать красавице Кармен и без труда свыкнуться с мыслью о таком браке.
– Или не на Кармен, а женщине, с которой ты виделся два раза, ― поправилась она. ― Как бы ты поступил?
─ Выяснил, почему так произошло, ─ быстро ответил Фернандо и осекся.
─ Вот видишь. И я сделала так же.
─ А потом поговорил бы, ─ прибавил Фернандо. ─ Проблемы решаются только в обсуждении. Молчание всегда приводит в тупик.
Хоакина подумала, что муж цитирует кого-то, но не вспомнила, кого именно, и почувствовала, что снова начинает сердиться.
─ Хорошо, давай обсудим. Ты первый.
─ Первый? ─ удивился Фернандо.
Хоакина краем глаза увидела, что он больше не смотрит в стену, тоже повернула голову и встретилась с ним взглядом. На лице супруга отражалось такое искреннее недоумение, что ей внезапно захотелось расхохотаться.
─ Я не знаю, как мы жили до того, как на меня напали, ─ пояснила она. ─ У тебя преимущество.
─ Скорее уж, наказание, ─ проворчал Фернандо, отводя взгляд и снова обращая его на нарисованные горы. ─ Тебе тяжело от того, что ты теперь не любишь меня, а мне о того, что я не могу ничего с этим сделать.
Подобной откровенности Хоакина все же не ожидала. Она очень боялась, что кто-то из них, или она, или Фернандо, произнесет это вслух. Да, все верно, она забыла, что любила его.
─ Я не виновата в этом, ─ продолжила она его мысль. ─ Но делаю, что могу, чтобы вернуть все, как было. Если это возможно, конечно.
─ А ты сомневаешься?
В голосе мужа прозвучали настолько горькие нотки, что сердце Хоакины невольно сжалось.
─ Я стараюсь не сомневаться, ─ ответила она, хотя скорее старалась вообще об этом не думать.
─ Может быть… ─ сказал Фернандо, и она вновь поняла, что он смотрит прямо на нее. ─ Ты позволишь мне помочь?
─ Буду рада, ─ тут же отозвалась она, вспоминая, что она планировала сделать завтра. ─ Думаю, нам нужно нанести визит в Хрустальный ручей и поговорить с Терезой де ла Серда. И хорошо бы найти…
Хоакина осеклась, потому что Фернандо поднялся с кресла, подошел к ней и неожиданно наклонился к ее лицу. Теперь она видела его светлые глаза и, как выяснилось, довольно породистый прямой нос, близко-близко.
«А ведь он красивый. Или просто симпатичный», ─ промелькнуло в голове Хоакины, которая замерла и затаила дыхание.
─ Я хотел предложить просто обнять тебя, ─ чуть улыбнулся Фернандо. ─ Не представляешь, как я соскучился по тебе.
Обнять? Хоакина тихо перевела дыхание и попыталась поднять на ноги. И когда она оказалась стоять рядом с чуть отошедшим и тоже выпрямившимся мужем, то ответила:
─ Вот оно что. Что ж, думаю, это будет приятно.
И она развела руки, всем видом показывая, что не против дружеских супружеских объятий. Ведь если он попытается ее поцеловать, то реагировать будет сложнее. Она не знает, как поведет себя ее тело, а обижать Фернандо сейчас очень не хотелось.
Он почему-то скептически посмотрел на нее, прежде чем податься вперед и, надо отдать ему должное, довольно осторожно обнял за плечи, не сильно прижимая к себе.
Фернандо был теплым, от него пахло легким табаком, запах которого Хоакина помнила по гостиной, и еще каким-то приятным ароматом, видимо, парфюмом для бритья. Она глубоко вздохнула, надеясь, что запахи освежат ее память. Но единственное, что почувствовала, это успокоение и уют от объятий, по которым, как выяснилось, успела соскучиться. Если она обнимет его в ответ, не вызовет ли это в нем ложных пока надежд?
Хоакина немного подумала и решила рискнуть. Родные были далеко, не с Соле же ей здесь обниматься.
