Исаак Башевис Зингер
Корона из перьев
Сначала шли мощеные дороги, но скоро они превратились в грязные тракты с выбоинами и канавами. Ночь была сырая и темная. Часто пассажирам приходилось выбираться и помогать кучеру вытаскивать экипаж из грязи. Все бранили его, но Акша со смирением сносила тяготы. Падал мокрый снег и задувал холодный ветер. Каждый раз, когда она вылезала из экипажа, она по
лодыжки проваливалась в грязь. В Ицбик они они прибыли поздно вечером. Вся деревня утопала в болоте. Избы были полуразрушены. Кто-то показал Акше дорогу к дому учителя Цемаха – дом был на бугре возле мясных лавок. Хотя и была зима, кругом стояла вонь от гниения. Возле лавок шныряли собаки.
Акша заглянула в окно дома Цемаха и увидела ободранные стены, грязный пол и полки потрепанных книг. Фитиль в миске с маслом был единственным источником света. За столом сидел небольшой человечек с черной бородой, густыми бровями, желтым лицом и выпирающим носом. Он близоруко склонился над большим фолиантом. На нем была ермолка на подкладке, стеганный жакет, под которым виднелся грязный ватин. Пока Акша стояла и смотрела, из щели вылезла мышь и прошмыгнула на кровать, на которой был тюфяк, набитый истертой соломой, подушка без наволочки и изъеденная молью овчина вместо одеяла. Хотя Цемах и постарел, Акша узнала его. Он почесался. Поплевал на кончики пальцев и вытер их о лоб. Да, это был он. Акша одновременно хотела и плакать и смеяться. На мгновение она повернула лицо в темноту. Впервые за последние годы она услыхала голос бабушки: «Акша, беги отсюда».
«Куда?»
«Обратно к Исаву».
Затем она услыхала голос деда: «Акша, он спасет тебя от бездны».
Акша никогда не слыхала, чтобы дедушка говорил с такой горячностью. Она ощутила пустоту, которая бывает перед обмороком. Она облокотилась на дверь и та открылась.
Его глаза навыкате пожелтели.
«Что тебе нужно?»– прохрипел он.
«Вы реб Цемах?»
«Да, а кто вы?»
«Акша из Красноброда. Когда-то ваша невеста . . .»
Цемах молчал. Он открыл искривленный рот, обнажив единственный зуб, черный как крючок. «Обратившаяся?»
«Я опять вернулась к евреям».
Цемах подпрыгнул. Он исторг ужасный крик: «Пошла вон из моего дома. Пусть имя твое сгниет!»
«Реб Цемах, пожалуйста, выслушайте меня».
Он подбежал к ней со сжатыми кулаками. Миска с маслом опрокинулась, свет исчез.
«Грязная блудница!»
СИНАГОГА В ХОЛИШИЦЕ была переполнена. Это был день накануне новолуния, и все собрались вознести молитвы. Из женского угла доносились набожные речитативы. Внезапно дверь отворилась, и чернобородый человек в лохмотьях вошел во внутрь. На плечах у него болталась сумка. Он тащил за собой женщину на веревке, как корову. На голове у нее был черный платок, платье из мешковины, разбитая обувь. Вокруг шеи висела гирлянда из чеснока. Молящиеся прекратили свои молитвы. Незнакомец подал женщине знак, и она простерлась на пороге. «Евреи, топчите меня,– вскричала она.– Плюйте на меня, евреи».
В синагоге поднялся шум. Незнакомец подошел к читальному столу, постучал, и воззвал: «Семья этой женщины из вашего города. Ее дедушка реб Нафтоле Холишицер. Это Акша, которая обратилась и вышла замуж за помещика. Теперь она увидела истину и хочет искупить свои мерзости».
Хотя Холишиц был в той части Польши, которая принадлежала Австрии, история Акши была здесь известна. Некоторые молящиеся запротестовали, что таким образом нельзя каяться; человеческое существо не следует тащить на веревке как скотину. Другие угрожали незнакомцу кулаками. Действительно, в Австрии обращенный, согласно законам этой страны, мог вернуться в еврейство. Но, если бы язычники узнали, что того, кто принял их веру, проводили через такие унижения, то против виновных могли быть выдвинуты суровые обвинения. Старый рабби Бецалел мелкими шажками быстро подошел к Акше: «Поднимись, дочь моя. Ты ведь покаялась, теперь ты наша».
Акша встала: «Рабби, я опозорила свой народ».
«После того, как ты покаялась, Всемогущий простит тебя».
Когда молящиеся на женской половине услыхали, что происходит, они поспешили в мужское помещение, и среди них жена рабби. Реб Бецалел сказал ей: «Отведи ее домой и одень в приличную одежду. Человек был создан по Божьему подобию».
«Рабби,– сказала Акша,– я хочу искупить свои грехи».
«Я предпишу для тебя наказание. Не убивайся так».
Некоторые женщины стали плакать. Жена рабби сняла с себя шаль и надела Акше на плечи. Другие женщины предложили Акше плащ. Они повели ее в помещение, где в прежние времена содержали тех, кто грешил против общины,– до сих пор там оставался топчан и стул. Женщины занимались ею, а Акша била себя кулаками в грудь и перечисляла свои грехи: она наплевала на Бога, служила идолам, сожительствовала с язычником. Она рыдала: «Я занималась колдовством. Я колдовала с сатаной. Он сплел мне корону из перьев». Когда Акшу одели, жена рабби увела ее домой.
После молитв мужчины стали спрашивать незнакомца, кто он такой и как он оказался вместе с внучкой реб Нафтоле.
Он ответил: «Меня зовут Цемах. Я должен был стать ее мужем, но она отказалась от меня. Теперь она вернулась просить у меня прощения».
«Еврей должен прощать».
«Я простил ее, но Всемогущий есть Бог мести».
«Он также Бог и милосердия».
Цемах стал дискутировать с учеными и сразу проявилась его эрудиция. Он цитировал Талмуд, Комментарии, Мнения Раввинов. Он даже поправил рабби, когда тот ошибся в цитате.
Реб Бецалел спросил его:
«Есть у тебя семья?»
«Я разведен».
«В таком случае все хорошо устроится».
Рабби попросил Цемаха пойти к нему домой. Женщины сидели с Акшей на кухне. Они уговорили ее поесть хлеба с цикорием. Она голодала уже три дня. В кабинете рабби мужчины ухаживали за Цемахом. Они принесли ему брюки, ботинки, пальто и шляпу. Он кишел вшами, и его повели в баню.
Вечером собрались семь самых знатных граждан города и все старейшины. Женщины привели Акшу. Рабби объявил, что, согласно Закону, Акша не была замужем. Ее союз с помещиком был не чем иным, как сожительством. Рвбби спросил:
«Цемах, ты желаешь Акшу в жены?»
«Я – да».
«Акша, желаешь ты иметь Цемаха мужем?»
«Да, рабби, но я этого не стою».
Рабби определил наказание для Акши. Она должна поститься каждый понедельник и четверг, не прикасаться к мясу и рыбе в течение всей недели, читать Псалмы и вставать по утрам на молитву.
Рабби сказал ей: «Самое главное это не наказание, а угрызения с'овести. «И он вновь обратится и будет исцелен»,– говорит пророк.
«Рабби, простите,– прервал его Цемах.– Такое наказание для обычных грешников, но не для обратившихся».
«Что тебе нужно, чтобы она сделала?»
«Существуют более суровые формы покаяния».
«Какие, например?»
«Носить камни в обуви, кататься голым на снегу зимой и в крапиве летом. Поститься от субботы до субботы».
«В наше время люди не так сильны, чтобы вынести такие строгости»,– ответил рабби после некоторого колебания.
«Если у них хватает сил грешить, они должны им для искупления».
«Святой рабби,– сказала Акша,– не давайте мне послаблений. Пусть рабби назначит мне суровое наказание».
«Что правильно – я уже сказал».
Все хранили молчание. Затем Акша сказала: «Цемах, подай мне мой узел». Цемах принес его к столу и Акша вытащила из него мешочек. Слышно было, как все вздохнули, когда вытряхнула украшения с драгоценными камнями– жемчуга, бриллианты, рубины. «Рабби, это мои драгоценности, – сказала Акша,– я не заслуживаю владеть ими. Пусть paбби; распорядится ими по своему желанию».
«Это твое или помещика?»
«Мое, рабби, наследство от моей бабушки».
«Написано, что самое щедрое пожертвование не должно превышать одной пятой».
Цемах покачал головой. «И снова я не согласен. Она опозорила свою бабушку в раю. Ей нельзя позволить владеть драгоценностями, принадлежавшими бабушке».
Рабби погладил бороду. «Если ты все знаешь лучше меня, становись раввином». Он встал со стула, потом снова сел.
«Как вы собираетесь кормить себя?»
«Я стану водоносом»,– сказал Цемах.
«Рабби, я могу месить тесто и стирать белье»,– сказала Акша.
«Хорошо, делайте то, что вы выбрали Я верю в милость Закона, а не в его суровость».
Среди ночи Акша открыла глаза. Муж и жена жили в хибарке с грязным полом недалеко от кладбища. Дни напролет Цемах таскал воду. Акша стирала белье. Кроме суббот и праздников оба постились ежедневно и ели только по вечерам. Акша насыпала себе в ботинки песок и мелкие камни и носила грубошерстную рубашку прямо на голом теле. По ночам они спали врозь: он на топчане у окна, она на соломенном тюфяке возле печки. На веревке, протянутой от стены к стене, висели саваны, которые она сама приготовила для них обоих.
