Зинаида Гиппиус
Там, в России
Вот это «не надо интервенции» – прежде всего – глупость. Глупость махровая, глупость художественная. Ею можно бы эстетически наслаждаться, если бы эта дубина в руках Иванушек не мозжила головы направо и налево.
Но об «интервенции» в прямом смысле, о том, почему в движении сил против III Интернационала должны непременно участвовать и чужеземные войска, – я скажу подробнее в следующий раз. Это участие – условие успеха (одно из условий). И не трудно понять, какие внешние и внутренние причины делают такое участие совершенно естественным, логичным и необходимым.
Здесь я только скажу еще одно. Если бы здравый смысл возвратился к русским и нерусским европейцам, если бы внешнее движение в Россию в тех формах, как они нам рисуются, осуществилось – мир был бы изумлен легкостью, молниеносностью, пожалуй, незаметностью исчезновения «Советского» правительства. Было бы замечательное в своем роде «истаивание бесов перед заутреней». Кто пережил в Петербурге 25 окт. 17 года, тот знает, что и появилась их власть так же тупо, без момента: одно бессилие незаметно навалилось на другое бессилие. Сейчас – нет, сейчас – есть…
А если без лирики, просто будем рассуждать, – какие, действительно, громадные внешние перемены могут быть? Кучка «властителей» с чутким носом рассеется; неважные и глупые попадутся; но их мало, очень мало! Вот это надо помнить: громадное большинство, почти вся Россия – одного, антибольшевистского лагеря. Почти все останутся на местах. И должны остаться. Рука, протянутая для помощи, да не превратится в руку слепого и глупого мстителя.
И тогда будет радость. Такая радость, как в первые дни февральской революции.
IV. Февраль
…Три поля на знамени нашем, три поля:
Зеленое – Белое – Алое.
Да здравствует истина, братство и воля,
Вперед! Нас зовет небывалое…
Я даже и не подумаю вступать в газетную полемику… Мне, во-первых, некогда, а во-вторых, в самом факте личного переругиванья беженцев-писателей я нахожу, что-то стыдное. Вот уж для чего воистину «не время и не место!». Поэтому я (как и все мы), оставляю эмигрантов из «Воли России» и «Последних Новостей» предаваться полемическим занятиям, сколько они хотят. Это их дело. У меня есть другое.
Но мне полезно было лишний раз вспомнить, как правы большевики, когда они до тупости, до одурения, долбят свое каждый день, одними и теми же словами, не боясь уродства и бесстыдства повторений. Уж, кажется, ясно; уж с ума бы сойти от ясности; нет, они опять, и опять и снова. Очевидно, они знают «свой народ» и нравы. Уж не надо ли и нам придерживаться большевистских методов? Мне, например, казалось, что я говорю необыкновенно ясно. Можно не соглашаться, но не понять нельзя. И вот, оказывается (по недавней статейке в «Посл. Новостях»), что меня можно понять «даже совсем наоборот». Не смея думать, чтобы это «наоборот» могло быть нарочным, только для целей «полемики», – я прихожу к убеждению: русских эмигрантов надо так же беззастенчиво долбить, как долбят большевики «свой народ».
Для совершенной ясности я напомню: я говорю лишь о том и то, что знают, думают русские люди в России, принадлежащие к антибольшевистскому лагерю. То, к чему пришла и что определенно оформила ответственная, сознательная часть еще живой интеллигенции, люди и быв. партийные и беспартийные – одинаково все, сохранившие человеческий облик. Менее сознательные, неспособные к самостоятельным выводам и обобщениям, в громадной массе присоединяются к данным формулировкам, ибо они то же самое знают и чувствуют, то же самое.
И я говорю «мы» – от лица великого большинства антикоммунистической России.
Можно не считаться с ней. Можно искренно думать, что так как многие из интеллигенции – и все лидеры бывших политических партий – за рубежом, то и судьбы России решаются за рубежом. Можно это думать. Я допускаю. И даже не спорю. Но я так не думаю и говорю лишь тем, кто хочет считаться с русскими в России.
Для сугубой ясности (все по примеру большевиков) я еще раз повторяю вкратце главные наши положения.
Первая, очередная задача – свержение центральной власти.
Эта задача легче исполнима, чем думают (благодаря многим, здесь неизвестным фактам) при трех, равно необходимых, условиях:
1) внешний толчок, т. е. движение вооруженной силы непременно с укрепленным тылом;
2) лозунги и приемы крайне демократические и революционные;
3) методы вооруженной борьбы, измененные по сравнению с приемами регулярной войны.
Свержение центральной власти одним внутренним, чисто повстанческим движением – нам кажется делом абсолютно неосуществимым, не реальным. Не реальным (помимо разных причин, как: пространства России, невозможность единства действий и т. д.) – хотя бы уже потому, что не может повстанец с рогатиной, или даже с винтовкой, взять крепость, снабженную тяжелой артиллерией.
Внутреннее восстание совершенно необходимо, и оно готово. Но восстающим нужно на что-нибудь опираться. Населению нужна поддержка. И те, кто диктуют отсюда внутренние «восстания», только внутренние, должны помнить, что они берут на себя бесплодно пролитую кровь еще нескольких тысяч русского народа.
Восстание готово, говорим мы, поддержка населения обеспечена… если оно будет верить тем, идущим извне. Когда-то, на юге, и Деникина встречали восторженно. Верили в кредит. Но теперь кредит кончен. Поэтому теперь для всякой идущей освободительной силы не только нужны крайние демократические лозунги, – нужна действительно демократическая душа, дух. Недоверие народа очень глубоко и неожиданно разносторонне. Оно абсолютно по отношению к старым генералам; но я по совести не знаю, что было бы, если бы вместо генерала (позволим себе мгновенную игру воображения) на коней сели какой-нибудь эсер и ка-де, из видных, но не слишком известных. Если бы народ интуитивно понял бы, что это те, кто долгие годы звал к отказу от помощи ему, кто прикрыто или открыто спорил о «великой» России, протестовал против войны поляков с большевиками и против «отторжения» от большевиков Бессарабии, кто не понимает, что Россия, великая или малая, может начать строиться только из центра, ибо это будет новая Россия, – он, народ, пожалуй, решил бы, что и эти «спасители» – не его, народная, поддержка, ибо они не достаточно демократичны.
Это было бы, конечно, жаль. Но я говорю лишь желая показать глубину и широту народного недоверия. Слишком хорошо я знаю, что никогда ни один член парижской учредилки на коня не сядет и в том вооруженном движении, на которое могло бы опереться русское восстание, – участия не примет.
Пора понять: народ хочет именно «демократической» России, хотя чаяния свои этим словом и не называет (ведь не называет же он себя «демосом»). Поэтому нисколько не смущало нас такое по видимости абсурдное положение: народ за советы, но против коммуны. Это нередко говорят и сами большевики. Они стараются повернуть это в свою сторону, конечно: «Все крестьянство за Советы! Необходимо лишь усилить коммунистическую пропаганду!» Но мы-то отлично понимаем, в чем дело. Мы знали, что в понятии народном только свои «советы» есть охрана своей земли и воли. Переведите на иностранный язык, не забыв прибавить определенное отрицание коммунизма, – вот и выйдет самый настоящий «демократизм». (О подробностях и оттенках нечего спорить, мы намечаем лишь главную линию.) И уж конечно, в этом желании «советов» нет ничего утешительного для большевиков. На первом же таком «своем совете» – их было бы постановлено уничтожить.
