Смотрю на море жадными очами, К земле прикованный, на берегу… Стою над пропастью – над небесами, – И улететь к лазури не могу.
Не ведаю, восстать иль покориться, Нет смелости ни умереть, ни жить… Мне близок Бог – но не могу молиться, Хочу любви – и не могу любить.
Я к солнцу, к солнцу руки простираю И вижу полог бледных облаков… Мне кажется, что истину я знаю – И только для нее не знаю слов.
1893
Снежные хлопья
Глухим путем, неезженным, На бледном склоне дня Иду в лесу оснеженном, Печаль ведет меня.
Молчит дорога странная, Молчит неверный лес… Не мгла ползет туманная С безжизненных небес –
То вьются хлопья снежные И, мягкой пеленой, Бесшумные, безбрежные, Ложатся предо мной.
Пушисты хлопья белые, Как пчел веселых рой, Играют хлопья смелые И гонятся за мной,
И падают, и падают… К земле всё ближе твердь… Но странно сердце радуют Безмолвие и смерть.
Мешается, сливается Действительность и сон, Всё ниже опускается Зловещий небосклон –
И я иду и падаю, Покорствуя судьбе, С неведомой отрадою И мыслью – о тебе.
Люблю недостижимое, Чего, быть может, нет… Дитя мое любимое, Единственный мой свет!
Твое дыханье нежное Я чувствую во сне, И покрывало снежное Легко и сладко мне.
Я знаю, близко вечное, Я слышу, стынет кровь… Молчанье бесконечное… И сумрак… И любовь.
1894
Сонет («Не страшно мне прикосновенье стали…»)
Не страшно мне прикосновенье стали И острота и холод лезвия. Но слишком тупо кольца жизни сжали И, медленные, душат, как змея. Но пусть развеются мои печали, Им не открою больше сердца я… Они далекими отныне стали, Как ты, любовь ненужная моя!
Пусть душит жизнь, но мне уже не душно. Достигнута последняя ступень. И если смерть придет, за ней послушно Пойду в ее безгорестную тень: – Так осенью, светло и равнодушно, На бледном небе умирает день.
1894
Цветы ночи
О, ночному часу не верьте! Он исполнен злой красоты. В этот час люди близки к смерти, Только странно живы цветы.
Темны, теплы тихие стены, И давно камин без огня… И я жду от цветов измены, – Ненавидят цветы меня.
Среди них мне жарко, тревожно, Аромат их душен и смел, – Но уйти от них невозможно, Но нельзя избежать их стрел.
Свет вечерний лучи бросает Сквозь кровавый шелк на листы… Тело нежное оживает, Пробудились злые цветы.
С ядовитого арума мерно Капли падают на ковер… Всё таинственно, всё неверно… И мне тихий чудится спор.
Шелестят, шевелятся, дышат, Как враги, за мною следят. Всё, что думаю, – знают, слышат И меня отравить хотят.
О, часу ночному не верьте! Берегитесь злой красоты. В этот час мы всех ближе к смерти, Только живы одни цветы.
1894
Гризельда
Над озером, высоко, Где узкое окно, Гризельды светлоокой Стучит веретено.
В покое отдаленном И в замке – тишина. Лишь в озере зеленом Колышется волна.
Гризельда не устанет, Свивая бледный лен, Не выдаст, не обманет Вернейшая из жен.
Неслыханные беды Она перенесла: Искал над ней победы Сам Повелитель Зла.
Любовною отравой, И дерзостной игрой, Манил ее он славой, Весельем, красотой…
Ей были искушенья Таинственных утех, Все радости забвенья И всё, чем сладок грех.
Но Сатана смирился, Гризельдой побежден. И враг людской склонился Пред лучшею из жен.
Чье ныне злое око Нарушит тишину, Хоть рыцарь и далеко Уехал на войну?
Ряд мирных утешений Гризельде предстоит; Обняв ее колени, Кудрявый мальчик спит.
И в сводчатом покое Святая тишина. Их двое, только двое: Ребенок и она.
У ней льняные косы И бархатный убор. За озером – утесы И цепи вольных гор.
Гризельда смотрит в воду, Нежданно смущена, И мнится, про свободу Лепечет ей волна,
Про волю, дерзновенье, И поцелуй, и смех… Лепечет, что смиренье Есть величайший грех.
Прошли былые беды, О, верная жена! Но радостью ль победы Душа твоя полна?
Всё тише ропот прялки, Не вьется бледный лен… О, мир обмана жалкий! О, добродетель жен!
Гризельда победила, Душа ее светла… А всё ж какая сила У духа лжи и зла!
Увы! Твой муж далеко, И помнит ли жену? Окно твое высоко, Душа твоя в плену.
И сердце снова жаждет Таинственных утех… Зачем оно так страждет, Зачем так любит грех?
О, мудрый Соблазнитель, Злой Дух, ужели ты – Непонятный Учитель Великой красоты?
1895
Однообразие
В вечерний час уединенья, Уныния и утомленья, Один, на шатких ступенях, Ищу напрасно утешенья, Моей тревоги утоленья В недвижных, стынущих водах.
Лучей последних отраженья, Как небывалые виденья, Лежат на сонных облаках. От тишины оцепененья Душа моя полна смятенья… О, если бы хоть тень движенья, Хоть звук в тяжелых камышах!
Но знаю, миру нет прощенья, Печали сердца нет забвенья, И нет молчанью разрешенья, И всё навек без измененья И на земле, и в небесах.
1895
Иди за мной
Полуувядших лилий аромат Мои мечтанья легкие туманит. Мне лилии о смерти говорят, О времени, когда меня не станет.
Мир – успокоенной душе моей. Ничто ее не радует, не ранит. Не забывай моих последних дней, Пойми меня, когда меня не станет.
Я знаю, друг, дорога недлинна, И скоро тело бедное устанет. Но ведаю: любовь, как смерть, сильна. Люби меня, когда меня не станет.
Мне чудится таинственный обет… И, ведаю, он сердца не обманет, – Забвения тебе в разлуке нет! Иди за мной, когда меня не станет.
1895
Осень
Длиннее, чернее Холодные ночи, А дни всё короче, И небо светлее. Терновник далекий И реже и суше, И ветер в осоке, Где берег высокий, Протяжней и глуше. Вода остывает, Замолкла плотина, И тяжкая тина Ко дну оседает. Бестрепетно Осень Пустыми очами Глядит меж стволами Задумчивых сосен, Прямых, тонколистых Берез золотистых, – И нити, как Парка, Седой паутины Свивает и тянет По гроздьям рябины, И ласково манит В глубь сонного парка… Там сумрак, там сладость, Всё Осени внемлет, И тихая радость Мне душу объемлет. Приветствую смерть я С бездумной отрадой, И муки бессмертья Не надо, не надо! Скользят, улетают – Бесплотные – тают Последние тени Последних волнений, Живых утомлений – Пред отдыхом вечным… Пускай без видений, Покорный покою, Усну под землею Я сном бесконечным…
1895
К пруду
Не осуждай меня, пойми: Я не хочу тебя обидеть, Но слишком больно ненавидеть, Я не умею жить с людьми.
И знаю, с ними – задохнусь. Я весь иной, я чуждой веры. Их ласки жалки, ссоры серы… Пусти меня! Я их боюсь.
Не знаю сам, куда пойду. Они везде, их слишком много… Спущусь тропинкою отлогой К давно затихшему пруду.
Они и тут – но отвернусь, Следов их наблюдать не стану, Пускай обман – я рад обману… Уединенью предаюсь.
Вода прозрачнее стекла. Над ней и в ней кусты рябины. Вдыхаю запах бледной тины… Вода немая умерла,
И неподвижен тихий пруд… Но тишине не доверяю, И вновь душа трепещет, – знаю, Они меня и здесь найдут.
И слышу, кто-то шепчет мне: «Скорей, скорей! Уединенье, Забвение, освобожденье – Лишь там… внизу… на дне… на дне…»
1895
Крик
Изнемогаю от усталости, Душа изранена, в крови… Ужели нет над нами жалости, Ужель над нами нет любви?
Мы исполняем волю строгую, Как тени, тихо, без следа, Неумолимою дорогою Идем – неведомо куда.
И ноша жизни, ноша крестная, Чем далее, тем тяжелей… И ждет кончина неизвестная У вечно запертых дверей.
Без ропота, без удивления Мы делаем, что хочет Бог. Он создал нас без вдохновения И полюбить, создав, не мог.
Мы падаем, толпа бессильная, Бессильно веря в чудеса, А сверху, как плита могильная, Слепые давят небеса.
1896
Любовь – одна
Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь – одна.
Мы негодуем, иль играем, Иль лжем – но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем: Душа одна – любовь одна.
Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь… И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна.
Лишь в неизменном – бесконечность, Лишь в постоянном глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа – верна, И любим мы одной любовью… Любовь одна, как смерть одна.
1896
Сентиментальное стихотворенье
Час одиночества укромный, Снегов молчанье за окном, Тепло… Цветы… Свет лампы томный – И письма старые кругом.
Бегут мгновения немые… Дыханье слышу тишины… И милы мне листы живые Живой и нежной старины.
Истлело всё, что было тленьем, Осталась радость чистоты. И я с глубоким умиленьем Читаю бледные листы.
«Любовью, смерти неподвластной, Люблю всегда, люблю навек…» Искал победы не напрасно Над смертью смелый человек.
Душа, быть может, разлюбила – Что нам до мимолетных снов? Хранит таинственная сила Бессмертие рожденных слов.
Они когда-то прозвучали… Пусть лжив торжественный обет, Пускай забыты все печали – Словам, словам забвенья нет!
Теснятся буквы черным роем, Неверность верную храня, И чистотою, и покоем От лжи их веет на меня.
Живите, звуков сочетанья, И повторяйтесь без конца. Вы, сердца смертного созданья, Сильнее своего творца. …………… Летит мгновенье за мгновеньем, Молчат снега, и спят цветы… И я смотрю с благоговеньем На побледневшие листы.
1896
Ты любишь?
Был человек. И умер для меня. И, знаю, вспоминать о нем не надо. Концу всегда, как смерти, сердце радо, Концу земной любви – закату дня.
Уснувшего я берегу покой. Да будет легкою земля забвенья! Распались тихо старой цепи звенья… Но злая жизнь меня свела – с тобой.
Когда бываем мы наедине – Тот, мертвый, третий – вечно между нами. Твоими на меня глядит очами И думает тобою – обо мне.
Увы! в тебе, как и, бывало, в нем, Не верность – но и не измена… И слышу страшный, томный запах тлена В твоих речах, движениях, – во всем.
Безогненного чувства твоего, Чрез мертвеца в тебе, – не принимаю; И неизменно-строгим сердцем знаю, Что не люблю тебя, как и его.
1896
Надпись на книге
Мне мило отвлеченное: Им жизнь я создаю… Я всё уединенное, Неявное люблю.
Я – раб моих таинственных, Необычайных снов… Но для речей единственных Не знаю здешних слов…
1896
Родина
В темнице сидит заключенный Под крепкою стражей, Неведомый рыцарь, плененный Изменою вражей.
И думает рыцарь, горюя: «Не жалко мне жизни. Мне страшно одно, что умру я Далекий отчизне.
Стремлюся я к ней неизменно Из чуждого края И думать о ней, незабвенной, Хочу, умирая».
Но ворон на прутья решетки Садится беззвучно. «Что, рыцарь, задумался, кроткий? Иль рыцарю скучно?»
Тревогою сердце забилось, И рыцарю мнится – С недоброю вестью явилась Недобрая птица.
«Тебя не посмею спугнуть я, Ты здешний, – я дальний… Молю, не цепляйся за прутья, О, ворон печальный!
Меня с моей думой бесплодной Оставь, кто б ты ни был». Ответствует гость благородный: «Я вестником прибыл.
Ты родину любишь земную, О ней помышляешь. Скажу тебе правду иную – Ты правды не знаешь.
Отчизна тебе изменила, Навеки ты пленный; Но мира она не купила Напрасной изменой:
Предавшую предали снова – Лукаво напали, К защите была не готова, И родину взяли.
Покрыта позором и кровью, Исполнена страха… Ужели ты любишь любовью Достойное праха?»
Но рыцарь вскочил, пораженный Неслыханной вестью, Объят его дух возмущенный И гневом, и местью;
Он ворона, гонит с укором От окон темницы… Но вдруг отступил он под взором Таинственной птицы.
И снова спокойно и внятно, Как будто с участьем, Сказал ему гость непонятный: «Смирись пред несчастьем.
Истлело достойное тленья, Всё призрак, что было. Мы живы лишь силой смиренья, Единою силой.
Не веруй, о рыцарь мой, доле Постыдной надежде. Не думай, что был ты на воле Когда-либо прежде.
Пойми – это сон был свободы, Пускай и короткий. Ты прожил все долгие годы В плену, за решеткой.
Ты рвался к далекой отчизне, Любя и страдая. Есть родина, чуждая жизни, И вечно живая».
Умолк… И шуршат только перья О прутья лениво. И рыцарь молчит у преддверья Свободы нелживой.
