Давно это было. И вот когда только нашелся Никаша! Ему уж теперь под тридцать. Роман Иванович слишком хорошо знал жизнь и людей, чтобы после встречи в кафе обманывать себя насчет Машечкиного сына. Не переделаешь его. Но… как все-таки быть с ним теперь «по справедливости»? Ведь он придет.
Никаша пришел дней через пять. Было воскресенье. Роман Иванович лег, было, отдохнуть после завтрака, – встал, принял его в кабинете. Принял спокойно; не удивился, что молодой человек из кафе был теперь одет нарочито бедно: грязный пиджак, рваные башмаки. «На психологию бьет», – подумал Роман Иванович. Спокойная встреча несколько смутила Никашу; рассчитывал, очевидно, что старик будет потрясен и тронут, – старики ведь живут воспоминаниями! Быстро оправился, впрочем, и начал плести свою историю, пока Роман Иванович мысленно отмечал, где он вставляет в густую кашу лжи изюминку правды.
«Когда мама умерла, я в русской гимназии учился, в берлинской, – частил Никаша, похлопывая белыми ресницами. – Потом Типиц меня взял, в Париж с собой повез; опекун он мой был. Мама не хотела, вам меня хотела бы поручить, я знаю… Но Типиц такой… он не желал вас искать. Наконец, женился, внезапно, и в Америку уехал. Оставил мне пустяки, я не знаю… Я вынужден был искать работы, – чего только не делал! Наконец, совсем остался без куска. Все время искал вас… как мама велела. Едва вчера, по чистой случайности… Ни души знакомых здесь…».
– Та-ак, – прервал болтовню Роман Иванович. – Вы с Типицем деньги, значит, прожили. И теперь ни души у тебя знакомых? Чего же ты от меня хочешь?
– Ясно, кажется, – уже с некоторым раздражением произнес Никаша, уставший скромничать. – Вы человек состоятельный… И мама ни минуты не сомневалась…
– Ну, мать оставь, – сдвинул брови Роман Иванович. – Каково мое состояние тоже тебя не касается. А ежели правда ищешь работы… – остановился, поглядел гостю в глаза, – я могу в конторе моей тебя занять… под началом доверенного моего человека. Он увидит, что ты умеешь и какое твое старание. У нас баклуши не бьют.