Так он пишет… ибо не знает еще ничего. Еще думает, что здесь есть какие-то, подобно России, – «мы», есть какая-то совместность, а не каждый человек отдельно – против другого, отдельного. Думает, что его опыт ценен в чьих-то глазах и ценна его «непримиримость». Не знает, что здесь друзья – расходятся, чтобы приуготовить себе пути для схождения с врагами. Что здесь уже почти нет борьбы, и не нужны, поэтому, люди, «на все готовые…».
Нет глубже пропасти, чем вырылась она между здешними, эмигрантами, забывшими (а их много, очень много!) – и людьми тамошними, оставшимися. Ничего не забывшими – ничему не изменившими.
Измена – самая страшная, самая ачеловеческая вещь. Даже не аморальная, а именно ачеловеческая. Она предполагает отсутствие памяти. Память же – есть то, что делает из индивидуума – личность, отделяет человека от «особи». Измена – есть безответственность в самом полном значении слова. Она уничтожает человека целиком, – в прошлом, в настоящем, в будущем. Измена не есть перемена. Двигаясь вперед во времени – личность растет, – расширяется сознание, накапливается опыт; перемена в этом смысле – ежели мы назовем такое движение переменой – противоположна измене. В первом случае мы приобретаем, во втором – теряем. Движение – жизнь. Измена – смерть. Измена, все равно кому или чему, есть измена, прежде всего, самому себе.