Как благословил – так все и пропало. Открыла она глаза – видит себя на полу, свечи горят, оплывают, цветочками пахнет, на столе младенец под кисеей. И кисея лежит, как лежала, не шевелится…
– Не воскрес? – задыхающимся шепотом промолвил Костя. – Не воскрес?
– Она же, мать, – продолжала Варварушка мерным голосом, – слезами новыми облилась, как поняла Николово это пожаление; пожалел он младенца, ему порученного, и мать пожалел…
– Не воскрес, не воскрес! – заревел вдруг Костя в голос. – А я думал… А он…
Таня всполошилась.
– Ты глупый, не смей реветь! Ты не понимаешь, так ему лучше! А так было бы хуже! Это хорошо, что не воскрес, ему было предопределение…
Она, впрочем, и сама плакала, моргая часто-часто. Ей тоже хотелось, чтоб мальчик не умер, чтоб Никола иначе как-нибудь пожалел и его, и мать, и чтоб предопределения не было.
Всхлипнула и спросила:
– А зачем оно, няня, предопределение?
– Коли вы такие глупые, не буду вам больше рассказывать, – промолвила Варварушка, впрочем, не сердясь. – А без предопределения нельзя.