Зинаида Гиппиус
Иван Александрович – неудачник
Итак – пирожок несъедобен. Это видно сейчас же, нечего тут и стараться. Мне жаль немного наивных, искренних людей, непривыкших разбираться в таких вещах сразу. Они видят, что мука-то была хорошая. А есть нельзя. Много добра испортил даром г. Георгий Чулков!
Не спасает и сахар, отличный, белый и вкусный, которым так щедро, с такой непонятной заботливостью, посыпал этот пирог добрый Вяч. Иванов. Вступительная статья его только там липнет, мокнет и сереет, где она близко приникает к произведению рук Георгия Чулкова. И непонятно, и жалко делается что Вяч. Иванов приникает. Оправдываешь это бесконечной добротой чистого сердца, ко всем теплого, всем словам, как таковым, вне их сочетаний, искренно верящего.
Начало статьи Вяч. Иванова написано, как все статьи этого недюжинного писателя: с пленяющей, бессмысленной чуткостью, с нежными прозрениями, с никуда не ведущим, ничего не дающим сознанию, но сладко-безвольным томлением. Вяч. Иванов отдался себе, один в себе и для себя, и ему так – хорошо. И он хорош, потому что в этом его правда, сколько бы он ни лепетал о «соборности». До «соборности» он, впрочем, (все время признается) и сам окончательно не знает, «как» добраться. Но вот Вяч. Иванов вспоминает о г. Чулкове, пытается объяснить его, – и конец сладкому томлению. Хаос закручивается первыми пыльными столбиками, и спешишь кончить страницу, чтобы не осудить в человеке такое прекрасное свойство, как доброта и наивность чистой веры.
