Зинаида Гиппиус
Глупый Никита
Уж пуста была комната, а Никита все ревел свои не то угрозы, не то заклинанья. Кто-то прицепился, было, к рукаву, – смахнул прочь, стряхнул, далеко отлетело, простонало, ахнуло…
Никита оборвал крик. Огляделся. Еще легкий синеватый дым от папирос стоял в комнате, на мокрой скатерти валялись разбитые бутылки. Никого не было. Совсем никого.
Опустившись на стул, Никита закрыл голову руками и заплакал. Долго плакал, склонясь к мокрой скатерти, всхлипывая, твердя тихие какие-то слова, – сам не знал, какие, но точно душу ими хотел из себя вымотать: и не выматывалась душа.
Чьи-то руки тихо обняли его сзади за шею.
– Ничего… Покашто… Потом… хорошо.
– Люба моя, Люба, – шептал, не оборачиваясь, Никита. – Пока что… да ведь роса очи выест…. – Ничего… Спать, спать… Ни-ми-ми-ни… Потом… Люба.
Шатаясь от слез и боли, Никита покорно поднялся, покорно, как ребенок, дал увести себя в дальний угол, за занавеску, разделся, лег.
И прошло. Без беды прошло – на этот раз. Великую силу терпения и надежды послал Бог Никите. Хоть истирается и толстое рядно, – может, не изотрутся Никитины силы до конца. Какого конца? А это уж неизвестно. Никому не дано знать, – что, чем и когда кончится.
