Зинаида Гиппиус
Детская совесть
IV
Целое утро у нас головы болели.
Сначала у меня заболела, потом и у Тани. Мы всегда вместе бываем больны. Бабушка давала нам нюхать нашатырный спирт.
К завтраку приехал Василий Иванович. Щеки у него страшно блестели. Он привез тете большой букет с лентой.
Жучка наша пропала; уж мы ее искали-искали, Таня даже плакала.
После обеда сидим на балконе за чаем, вдруг слышим, точно где-то мыши пищат. Мамочка велела Маше разузнать, что это такое.
Маша полезла под террасу да и кричит нам:
– Барышни, идите сюда, это Жучка наша, а у нее щенята. Какие они маленькие, пестрые… Жучка их очень любит, облизывает. Им хорошо под балконом, точно в маленькой комнатке. Сквозь щели солнце светит, солома мягкая.
– Мы этого пестренького Рябкой назовем, хочешь, – спросила Таня.
– Да, мы-то Рябкой, а может, Жучка его по-своему не Рябкой уж назвала? Вот если б она умела говорить! Жучка, любишь деток?
Их было целых девять. Жучка ласкалась и смотрела на нас грустно.
Мы вылезли наверх.
В это время мама говорила Маше:
– Ты слышишь? Непременно всех сегодня утопи. Не выношу этого писку.
Маша сказала: «Слушаюсь» – и ушла.
– Мама, это ты про кого «утопить»? – спросила я.
– Да про щенят Жучкиных. Ведь видела сейчас.
– Как утопить? Жучкиных деток утопить?
– Конечно, куда же этакую ораву собак!
– Мама, да разве можно? Разве они твои? Ведь они Жучкины! Что ты, мама!
Мама рассмеялась:
– А вот увидишь, что можно. Всегда же топят щенят. Да не плачь, я тебе в городе болонку куплю, беленькую.
– Мама, не надо болонки! Не вели тех топить! Мамочка, милая! Жучке такое горе! И за что их?
Я подбежала к маме, Таня тоже. Мы плакали. Но мама велела перестать и строго сказала, что это все глупости и что «надо приучаться к порядку вещей».
– Ступайте сейчас же в детскую и займитесь своими куклами. Пора отвыкать от прихотей.
Мы пошли на заднее крыльцо и сели там на ступеньки, пригорюнились. Если Маша понесет маленьких топить, думали мы, так здесь увидим.
– Аня, Аня, отчего это мама не понимает, что их никак нельзя топить? – говорила Таня.
Уж почти стемнело. Вдруг мы увидали Машу. Она что-то несла в фартуке, а сзади бежала Жучка, махала хвостом и тихонько повизгивала.
Мы сразу догадались, что это «их» несут.
Я со всех ног бросилась опять к маме, а Таня побежала просить Машу, чтобы она подождала. Мама была занята с тетей и говорила, когда я вошла:
– Ну, визитное можно с малиновым плющом… Что тебе, Аня? Чего ты влетаешь, как сумасшедшая?
– Мамочка, она плачет… Нельзя у нее детей отнимать! Не вели, мамочка…
– Что такое? Ах, ты опять об этой собаке… Оставь меня, раз навсегда говорю…
– Мама, – сказала я и перестала плакать. – Ну а если бы нас у тебя кто-нибудь утопил, когда мы родились?
Мама засмеялась, и Василий Иванович тоже. Он пришел и слушал, что мы говорим.
– Вот сравнила, – сказала мама. – Тогда того человека посадили бы в тюрьму.
– А отчего же за Жучкиных детей не садят? Ведь они такие же жалкие и маленькие.
– Молодая особа, – сказал вдруг Василий Иванович, ухмыляясь, и хотел притянуть меня за руку к себе, но я не далась. – Молодая особа! Вам рано знать эти условия жизни. Могу сообщить вам лишь одно: люди – существа разумные, и их больше, чем животных; они, так сказать, победили животных и могут их убивать. А если б собак было больше, то случалось бы наоборот. Поняли-с?
