Конечно, это не совсем осторожно, не расчетливо: рекламист ведь только того и добивается, чтобы о нем говорили. Ему решительно все равно, что говорят, как говорят: лишь бы в Петербурге знали, что живет такой-то Добчинский. Он от каждого упоминания его имени расцветает, раздувается.
Пример – Георгий Чулков. Его раздуванию я лично придаю необыкновенно мало значения; оттого и произношу его имя бесстрашно еще один раз. Однако раздувание это и расцветание – факт, и в большой мере сей рекламист обязан тут неосторожности наших художественных журналов, бранивших его из номера в номер. Оценка была справедливая и яркая, но слишком яркая, слишком энергичная. Зачем? Давно бы его бросить!
Ну, да, повторяю, беды не особенно много. А недавний анекдот, случившийся с французским журналом «Mercure de France» и с Чулковым, благодаря раздутию и осмелению последнего, – решительно стоит отметить.
В июльской книжке вышеназванного журнала некто г. Семенов озаглавил свой отчет о русской литературе прямо «Le mysticisme anarchiques»[2]. Не будучи в силах ни разобраться в этом деле, ни определить, что это такое, но, однако, наивно подавленный «движением», – он предоставляет слово самому Чулкову. Чулков радостно распространился перед «Европой» и написал свое объявление с не меньшей убедительностью, нежели пишутся анонсы о шоколаде Suchard и Milk. «Русское культурное общество переживает религиозный и философский кризис, – говорит Чулков, – оно – на перепутье; поэтому я и счел необходимым выдвинуть (обществу на помощь и спасение) мою теорию мистического анархизма».