Зигфрид Генрих Штейнберг
История книгоиздания в Европе. Пять веков от первого печатного станка до современных технологий
Зигфрид Генрих Штейнберг
История книгоиздания в Европе. Пять веков от первого печатного станка до современных технологий
STEINBERG S.H.
FIVE HUNDRED YEARS of PRINTING
ПЯТЬ ВЕКОВ ОТ ПЕРВОГО ПЕЧАТНОГО СТАНКА ДО СОВРЕМЕННЫХ ТЕХНОЛОГИЙ
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2020
© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2020
Вступление
Речь считалась возвышеннейшим свойством человека, а писаное слово – венцом его трудов. Затем появилась печать, еще сильнее овладевая мыслью – широким и полновластным царством распространения правды и возрастания любви.
Вордсворт
История печати является неотъемлемой частью общей истории цивилизации. Как основное средство передачи идей, печать затрагивает почти все сферы человеческой деятельности. Ни политические, конституционные, церковные и экономические события и явления, ни общественные, философские и литературные течения невозможно до конца понять, не осознав влияние, которое оказала на них печать. Как отрасль бизнеса, торговля печатными изданиями участвует в экономическом развитии многих других отраслей промышленности и торговли. Основанная на техническом процессе, она тесно связана с развитием прикладных наук. История печатных шрифтов – всего лишь побочная тема. Иными словами, изменение шрифтов следует связывать с новыми потребностями или новыми открытиями, которые стали возможны благодаря техническим усовершенствованиям; с коммерческими соображениями печатников и издателей или, наконец, с общественными переменами, в том числе вкусов и моды, в среде читающей публики.
В 1439 году Гутенберг назвал свое судьбоносное изобретение «приключением и искусством»; и с тех пор «приключение и искусство» всегда оставались типичными чертами печатной книги, начиная с авторского замысла и заканчивая готовой продукцией на полке книжного магазина и в шкафу у книгочея.
Историю печати наборным шрифтом можно условно разделить на следующие периоды:
1. 1450—1550 годы – век творцов, ставший свидетелем изобретения и возникновения практически всех принципов, характерных для современной печати.
2. 1550—1800 годы – эпоха консолидации, которая развила и усовершенствовала достижения предыдущего периода преимущественно в консервативном духе.
3. С 1800 года по настоящее время – период огромных технических свершений, радикально изменивший методы производства и распространения печатной продукции, а также традиции производителей и читателей.
Глава 1
Первый век печати 1450-1550
Инкунабулы
Любой исторический период – это подручное средство: не было такого, чтобы человечество легло спать в Средневековье и проснулось в современности. Однако некоторые из этих произвольно выбранных временных разрывов порой наносят больше вреда для реального понимания этой важной отрасли человеческого прогресса, чем ограничение термина «инкунабула» сроком от первой книги, отпечатанной Гутенбергом, до 31 декабря 1500 года. Эта дата надвое разрезает самый плодотворный период нового искусства, сокращая жизнь части его величайших творцов, например Антона Кобергера (1445—1513), Альда Мануция (1450— 1515), Антуана Верара (ум. в 1512 г.), Иоганна Фробена (1460—1527), Анри Этьенна (1460—1520) и Жоффруа Тори (1480—1533).
Слово «инкунабула» применительно к печати было впервые употреблено Бернардом фон Маллинкродтом, деканом Мюнстерского собора, в трактате De ortu et progressu artis typographicae, «О возникновении и развитии типографского искусства» (Кёльн, 1639), которым он отметил второй столетний юбилей изобретения Гутенберга. Там он описывает период от Гутенберга до 1500 года словами prima ty-pographiae incunabula[1] – время, когда типографское искусство еще лежало в колыбели. Французский иезуит Филипп Лаббе в своем труде Nova bibliotheca librorum manuscrip-torum, «Новая библиотека рукописных книг» (1653), уже уравнивал понятие «инкунабула» с «периодом первой печати до 1500 года». В XVIII веке люди, чьи познания в латыни были куда скромнее, относили этот термин к книгам, напечатанным в указанный период, а авторы XIX века, вообще не владевшие латынью, в конце концов придумали единственное число этого слова – Inkunabel, incunable, incunabulum, инкунабула, – которое стало обозначать отдельное издание, вышедшее из-под печатных прессов в XV веке.
Такое ограничение периода инкунабул долгое время приводило к тому, что подавляющее большинство исследователей сосредотачивались на XV веке, прискорбным образом пренебрегая началом XVI века. Таким образом создалось впечатление, будто переход от одного века к новому означал конец одной и начало другой эры в истории печати, книгоиздания и книготорговли в целом. Это совершенно не соответствует истине.
Основные свойства, которые объединяют вторую половину XV и первую половину XVI века, сводятся к следующему: функции словолитчика – изготовителя шрифта, печатника, издателя, редактора и продавца книг практически не дифференцированы; один и тот же человек или одна и та же фирма, как правило, объединяет в себе все или большинство этих ремесел и профессий. Парижанин Клод Гарамон (ум. в 1561 г.), лионец Жакоб Сабон и (с 1571 г.) Франкфурт первыми разделили разработку шрифтов и пуансонов и литье литер, а Робер Этьенн (ум. в 1559 г.) завершил собою эпоху великих ученых-печатников. Более того, к 1540 году печатное и издательское дело едва только вышло за рамки первых неугомонных мастеров, которым хватало опыта в ремесле и духа авантюризма, чтобы открывать свои мастерские где угодно и переезжать с места на место с легкостью, возможной благодаря малому размеру оборудования и тонкому кошельку. Число печатников возрастало, но дни маленького странствующего мастера уже прошли. Печать, издательская деятельность и продажа книг стали общепризнанными отраслями производства, требующими стабильности, капитала и дальновидности. Германский сейм 1570 года лишь попытался (конечно, тщетно) надеть смирительную рубашку закона на то, что уже стало свершившимся экономическим фактом, когда ограничил размещение печатных станков столицами княжеств, университетскими городами и крупными городами империи, а все остальные типографии распорядился закрыть. К тому времени концентрация печатных предприятий достигла такого уровня, что, говоря о книжном деле во Франции, мы фактически говорим о парижском, лионском и женевском; говоря об Италии, мы сводим его к Венеции, Риму и Флоренции, а о Нидерландах – к Антверпену, Амстердаму и Лейдену; а указ германского сейма верно отражает аномальные условия, сложившиеся в основном в Священной Римской империи.
С типографской точки зрения и первая половина XVI века все еще входит как неотъемлемая часть в период творческой «колыбели» с его обилием разнообразных шрифтов. Курсив Антонио Бладо и римские литеры Клода Гарамона – все созданы около 1540 года – по-прежнему демонстрируют собою богатое воображение, свойственное первопроходцам. В последующие времена на эксперименты с новыми шрифтами смотрели довольно неодобрительно; например, прекрасный готический курсив, который Иоахим Лоув создал в Гамбурге около 1550 года, появился слишком поздно, чтобы найти признание, так что начертание любого готического шрифта ограничивалось одним набором литер, что способствовало их исчезновению и замене «латинскими» гарнитурами с их «римскими» и «курсивными» вариантами.
В середине XVI века изменения претерпела и география печати. Германия и Италия сошли с пьедестала в печатном и издательском мире. Одновременно с этим Франция вступила в расцвет своей изящной печати и книгоиздания; и Кристоф Плантен, француз по происхождению, открыл золотой век производства книг в Нидерландах. Хартию, жалованную Государственной канцелярии в Лондоне (1557), можно считать внешним проявлением того факта, что к тому времени сумрак ограничительного планирования пал на светлую дорогу беспрепятственного дотоле расширения.
Гутенберг
Имеющиеся у нас сведения об изобретении печати при помощи подвижных литер, отлитых из матриц, к сожалению, не так убедительны, как хотелось бы; однако нижеследующие факты мы можем считать достоверно установленными.
Иоганн Генсфляйш цум Гутенберг (родившийся между 1394 и 1399 годами), майнцский ювелир из благородного семейства, начал экспериментировать с печатью в 1440 году, находясь в политической ссылке в Страсбурге. В то время и другие тоже занимались поиском методов создания «искусственного письма», как это тогда называли. Авиньон, Брюгге и Болонья упоминаются в качестве мест, где проводились такие опыты, и сохранились имена ювелира и иллюстратора рукописных книг, которые пробовали свои силы в этом деле. Общая атмосфера эпохи, несомненно, благоприятствовала изобретению Гутенберга. Он вернулся в Майнц между 1444 и 1448 годами и к 1450 году в достаточной степени усовершенствовал свое изобретение, чтобы начать использовать его в коммерческих целях. Для этого он занял 800 гульденов у майнцского юриста Иоганна Фуста. В 1452 году Фуст ссудил ему еще 800 гульденов и тем самым обеспечил себе партнерство в «производстве книг». Однако в 1455 году кредитор лишил изобретателя прав на плоды его труда. Большая часть печатных прессов и шрифтов Гутенберга досталась Петеру Шёфферу из Гернсхайма, который служил у Фуста, а позднее женился на его дочери (и на ее приданом). Другой типограф, имя его неизвестно, получил несколько гарнитур шрифта, которые использовал для печати календарей, папских булл, латинских грамматик и тому подобного. Сам Гутенберг, по-видимому, мало что сумел спасти после своего краха – возможно, только ту гарнитуру, которой были напечатаны 42-строчные и 36-строчные Библии и «Католикон».
«Католикон», составленный Иоганном Бальбом из Генуи в XIII веке, заслуживает упоминания в силу трех причин. Во-первых, его шрифт примерно на треть мельче, чем шрифт 42-строчной Библии; поэтому он значительно экономичнее и таким образом знаменует собой важный шаг к большему разнообразию и удешевлению производства книг благодаря точному подбору шрифтов. Во-вторых, «Католикон» был популярной энциклопедией, и его публикацией Гутенберг указал путь к главному достижению печатного искусства, а именно распространению знаний. И наконец, книга содержит колофон[2], который едва ли мог быть написан кем-либо, кроме самого первопечатника. Поэтому он дает нам уникальную, драгоценную возможность заглянуть в мысли Гутенберга. Колофон гласит: «Помощью Всевышнего, волею которого языки младенцев становятся красноречивы и который часто открывает смиренным то, что скрывает от умудренных, эта благородная книга Католикон отпечатана и закончена без калама, стила или пера, но благодаря чудесному согласию, соразмерности и гармонии пуансонов и литер в год от Воплощения Господня 1460-й в славном городе Майнце знаменитой германской нации, коя милостью Божией удостоена предпочтения и превознесения прежде всех наций земли столь возвышенным гением и щедрыми дарами. Посему да славится Святой Отец, Сын и Святой Дух, Господь триединый, и ты, Католикон, возвеличивай церковь и не переставай восхвалять Святую Деву. Хвала Господу».
После 1460 года Гутенберг, по-видимому, ушел из печатного дела, возможно, из-за слепоты. В 1462 году он понес новые потери в ходе разграбления Майнца, но в 1465 году получил своего рода пенсию от архиепископа. Он умер 3 февраля 1468 года и был похоронен во францисканской церкви. В 1742 году ее снесли. Позднее потомок-гуманист посвятил эпитафию «бессмертной памяти Иоганнеса Генфляйша, изобретателя искусства книгопечатания, заслужившего уважение всех народов и языков».
Лишь об одном значительном труде можно с уверенностью сказать, что он вышел из собственной мастерской Гутенберга, – 42-строчной Библии, набранной начиная с 1452 года и опубликованной до августа 1456 года. Более того, нет никаких сомнений в том, что Петер Шёффер превосходил Гутенберга как типограф и печатник; и качество его продукции компенсировало сомнительный способ, благодаря которому он пожал урожай, которого не сеял.
Пожалуй, главное, что дает Гутенбергу право на славу, – это тот факт, что после первого этапа экспериментов, о котором мы ничего не знаем, он достиг состояния такой технической эффективности, которую не удалось значительно превзойти вплоть до начала XIX века. Изготовление пуансонов, подгонка матриц, литье шрифтов, набор и печать более трех столетий в принципе оставались такими же, какими были во времена Гутенберга. Некоторые замечательные технические усовершенствования печатного станка, придуманные Леонардо да Винчи, остались на стадии разработки и никогда не испытывались на деле. Единственный, кто добился существенного прогресса, – это около 1620 года голландец Виллем Янсзон Блау, который несколько увеличил производительность и площадь печати рычажно-винтового печатного пресса; но любой подмастерье Гутенберга и Шёффера без всякого труда смог бы работать на станке Блау, который к тому же не получил широкого распространения. До конца XVIII века оригинальный станок Гутенберга все еще считался «типичным».
Для девяти из десяти читателей фраза «Гутенберг изобрел печать» означает в сокращенной форме «Гутенберг изобрел печать книг». Неразрывная связь имени Гутенберга с 42-строчной Библией еще больше усиливает эту ошибку. Ибо не только механическое производство книг сделало изобретение Гутенберга переломным в истории цивилизации.
Книги печатались и до Гутенберга, и нет никаких причин, почему бы печать с деревянных форм, гравированных металлических пластин, рисунков или фотографий на камне и других носителях не могла бы продолжаться со все большим совершенством – как это на самом деле и происходило. Книги, «напечатанные» Уильямом Блейком, а в наше время и фотонабор тут же приходят на ум как примеры печати без подвижных литер. Что в технике Гутенберга ознаменовало наступление новой эпохи, так это возможность редактировать и исправлять текст, идентичный (по крайней мере в теории) во всех копиях: иными словами, возможность единообразного издания с предварительной придирчивой корректурой. Идентичность всех копий каждого издания распространяется даже на опечатки, которые, в свою очередь, могут быть исправлены с помощью идентичного списка опечаток.
Более того, наборные шрифты и их применение в механическом издании произвели революцию не в производстве книг. На самом деле печатные книги поначалу почти нельзя было отличить от рукописей, и титульный лист – это практически единственное, что добавили печатники по сравнению с рукописными книгами, да и сами переписчики рано или поздно тоже додумались бы до него, как это сделал Веспасиано да Бистиччи. Гутенберг же в самом широком смысле внес новый аспект в материал для чтения в двух совершенно разных областях. Когда он и Фуст начинали и продолжали свое великое и смелое предприятие, выпуская наряду с книгами индульгенции, календари и брошюрки на эфемерные темы, первопечатники создали то, что затем стали называть акцидентной печатью. Таким образом они заложили основы современного публичного распространения информации в печати, которое невозможно без массового производства идентичных свободно комбинируемых буквенных единиц в почти бесконечном разнообразии наборов – того самого, что и изобрел Гутенберг.
В то же время, когда Гутенберг дал нам способ в любой момент времени выпустить на рынок множество одинаковых копий, он тем самым предвосхитил возможность постоянного наращивания числа копий и сокращения времени, необходимого для их выпуска в свет. После введения этого принципа технический прогресс уже заключался в том, как превратить десять тысяч отпечатанных за месяц одинаковых индульгенций в миллион одинаковых газет, отпечатанных за несколько часов. Таким образом, Гутенберга также можно признать зачинателем периодической печати.
Да, легко сказать «Гутенберг изобрел печать», однако для того, чтобы объяснить, в чем на самом деле состояло его изобретение, пришлось бы написать целый трактат. После Mechanick Exercises, «Механических упражнений», Моксона, то есть на протяжении 250 лет, в литературе появляются расплывчатые и двусмысленные намеки на какую-то «тайну», а изображения печатников за работой носят скорее художественно-иллюстративный, нежели технический характер. Следовательно, единственным осязаемым источником является то, что вышло из-под печатного пресса Гутенберга, из чего и следует выводить тот процесс, посредством которого он это создавал.
Дабы устранить распространенное недоразумение, далее мы, пожалуй, попробуем продолжить рассказ рядом отрицательных утверждений.
Гутенберг не был первым, кто осознал необходимость и потенциал крупносерийного выпуска литературы. Напротив, его изобретение в значительной степени было вызвано тем фактом, что размножение текстов не только стало общей потребностью, но и успело к середине XV века превратиться в признанную и прибыльную профессию. Профессиональные переписчики обслуживали и богатого коллекционера классических рукописей, и бедных студентов, которым нужны учебники по юриспруденции и теологии. На флорентийского книготорговца Веспасиано да Бистиччи работали до пятидесяти писцов одновременно; в университетских городах, из которых самым значительным был Париж, трудилось столько переписчиков ученых текстов, что из них набралось бы несколько гильдий. Религиозная община Братьев общей жизни в Девентере специализировалась на копировании философских и богословских книг, которые они продавали по всей Северной Европе. Дибольд Лаубер управлял настоящей «книжной фабрикой» в эльзасском городе Хагенау; он, как любой издатель последующих времен, выпускал книги для открытого рынка; Лаубер специализировался на «легком чтении», и популярности его книгам добавили иллюстрации, также сделанные механически.
Да и «печать» с рельефного «негатива» не была новым изобретением. Китайцы занимались этим уже тысячу лет (отраженная в легендах дата его появления – 594 год), и их метод перенесения оттиска с деревянной доски распространился по караванным путям на запад, где блочные книги и оттиски были хорошо известны во времена Гутенберга. В Китае изобрели и бумагу, которой предстояло стать идеальным материалом для печати. Правда, тонкий пергамент использовался и до сих пор иногда используется для печати роскошных книг; но бумага как прежде, так и теперь имеет то преимущество перед пергаментом, что она доступна практически в неограниченных количествах и, таким образом, позволяет осуществлять массовое производство, которое и является отличительной характеристикой печати.
Помимо того, Гутенберг не первым заменил дерево металлом, а целый блок – отдельной буквой. В этом отношении он следовал традициям собственного ювелирного ремесла, ибо ювелиры и родственные им мастера всегда вырезали пуансоны для проставления своей марки или подписи, которые наносили надписи на чаши, колокола и другие металлические изделия.
У Гутенберга нашелся и инструмент, пригодный для сжатия и выравнивания влажного и податливого материала (например, типографской бумаги), а именно пресс для вина, который римляне ввезли в его родной Рейнланд еще тысячу лет назад.
Достижение Гутенберга в первую очередь заключается в научном синтезе всех этих различных тенденций и опытов. Он удовлетворил потребность эпохи в большем количестве более дешевой литературы для чтения, заменив ручное ремесло машиной. Опираясь на технический опыт каллиграфа, гравера по дереву и металлу, он создал наборные шрифты, которые можно комбинировать как угодно. И вот наконец наступает момент, когда мы сможем сказать по крайней мере о двух подлинных изобретениях, сделанных Гутенбергом. Даже для набора одного листа требуется множество литер; а для набора целой книги их понадобились бы тысячи. Как размножить их с одного образца, созданного художником по шрифтам и пуансонистом? Гутенберг преодолел эту трудность, применив к ней принцип литья точной копии. С помощью одной вырезанной рельефом литеры и выбитого ею отпечатка на латунном бруске получился бы гравюрный оттиск, или «матрица» («женский» штамп), этой литеры в негативном отпечатке, а уж с такой матрицей можно изготовить любое количество копий этой литеры путем отливки из расплавленного свинца. Копии литер нужно было отливать с длинными ножками, которые можно было крепко ухватить большим и указательным пальцем, составляя из них слова и строчки. Независимо от того, какая буква или знак отливались, эти ножки должны были иметь в точности одинаковую длину, чтобы набранные литерами строки и колонки, установленные на верстатке, образовывали плоскую печатную форму без впадин и выступов. Неизвестно, насколько Гутенберг лично разработал принцип словолитной формы – инструмента, две взаимосвязанные части которого образуют отверстие глубиной около дюйма, закрытое с одной стороны матрицей и открытое с другой для залива расплавленного металла, подгоняемое под любую ширину буквы от широкой W до узкой l. Традиционно считается, что ее изобрел Шёффер. Но Гутенберг, прежде чем прибыл в Майнц и объединил свои усилия с Фустом и Шёффером, должен был разработать какой-то практичный метод литья копий из матриц, неограниченного числа металлических литер, из которых составлялись оптически выровненные, плоские наборные печатные формы. При этом он не только ввел основной принцип высокой печати, но и познакомил Европу с «теорией взаимозаменяемых частей» более чем за три столетия до ее общего распространения в промышленности, теорией, которая является основой всей современной технологии массового производства.
Второе изобретение Гутенберга, без которого печать, как мы ее понимаем, была бы невозможна, – это изготовление типографской краски, которая сцеплялась бы с металлическими литерами и, следовательно, имела бы химические свойства, весьма отличающиеся от свойств чернил, применяемых при получении оттисков с деревянных блоков.
Сейчас невозможно достоверно восстановить детали, при помощи которых винный пресс рейнских виноделов превратился в печатный станок. В первом подробном рассказе об искусстве книгопечатания, который Кёльхофф запечатлел в своей «Кёльнской хронике» (1499), уделяется мало внимания техническим аспектам. Чертеж Дюрера 1511 года, одно из самых ранних изображений, технические специалисты считают недостаточно точным. Как бы там ни было, описание примитивного типографского станка не представляет особого интереса для неспециалиста. Ибо, хотя книги, вышедшие из-под пресса первых станков, до сих пор живут, принося удовольствие и наставление, все же деревянный рычажно-винтовой станок давно перешел в категорию музейных экспонатов. Достаточно сказать, что станок Гутенберга более трех столетий применялся без каких-либо коренных улучшений. На современный взгляд, привыкший к электрическим типографским станкам, он кажется медленным и громоздким инструментом. Чтобы оперировать им, требуется большая физическая сила; прилагаемое усилие и вес машины делали работу на нем тяжелой; площадь печатной формы была очень мала, поэтому требовалась постоянная подгонка. Но такого станка было достаточно для его времени и небольшой на тот момент части общества, которая была способна прочитать отпечатанную на нем продукцию.
Однако поскольку благодаря этой самой продукции постоянно росло число грамотных людей, старый станок в конце концов перестал справляться с созданным им самим же спросом. Таким образом, он сам и был главной силой, которая привела к его замене новым оборудованием.