Черная обезьяна – Захар Прилепин

Адская жара в «морозный»летний день самое то! Зашло отлично, хоть и не советовала бы я читать ядреный реализм не жалеющим видеть вокруг себя дерьмо, не способных волочиться кровавым сгустком вслед за героем, жить в воспаленном мозгу (это заразительно!).

А жить придется в голове у журналиста, чьи воспоминания сумбурны, позиции шатки, поиск смысла жизни и всего остального в активной фазе, а семья безымянна. Представитель современного гомосапиенса – человека мыслящего, но не внятно, муж-чина – и муж не вполне состоявшийся и чин какой-то размытый. Инфантилен, но самокритичен.

Да имеет ли это значение…Поскольку задание получено, изучить экспериментальную площадку, на которой обитают подопытные, подозреваемый в чрезмерной жестокости, журналист углубляется в тему настолько, что ставишь под вопрос его вменяемость в целом.

Немудрено…

Почему так жестоки дети?

Или о недоростках он, и это что-то иное?

А жестоки ли?

А только ли они?

"До столицы было часов десять муторного хода. Водитель курил, парень харкал, бабка ела, девка сидела на жопе. Один я думал."

Думал, думал, думал…

Хочется сделать мир лучше и не сойти с ума.

А нужен ли этот лучший мир мне?! или вам?!

Странные вопросы… пожалуй. Но именно они въелись под корку и не дают свободы.

Ребенок убивающий, разрушающий, маленькими ручками вершит суд. Это злосчастный генофонд всему виной, особая мутация в ногу со временем? Или коварные происки государственной системы?

Или ребенок, на волне посланного обществом импульса действует, еще не осознавая… или знает он гораздо больше.Я как за копошащимся насекомым наблюдала – «Что же ты, блин, сам-то творишь?!»

Склонив голову смотрела, на невнятную попытку сделать мир лучше. Вот так человек бросется оголтело на реализацию воспаленной идеи, берет силой или аргументами. Но не спросив даже у себя – «а кому лучше то будет?». Уж не тебе ли? А-а-а… снова тебе.

Может иногда полезней хотя бы не навредить, ну, чтоб хотя бы не в минус.

"Дети качались на качелях.

Когда я снова начинал кашлять, они приостанавливались и ждали, словно мой кашель мешал им отталкиваться от земли и прикасаться к земле.

Сидевшая на лавочке пара поднялась и ушла. Ничего, я вас уже заразил. Через семь лет проснетесь рядом и ужаснетесь от полнокровной ненависти друг к другу.

А это я вам накашлял, я."Безумие, суровая правда жизни, такая очевидная и до боли знакомая, жутко заразная.

С широко закрытыми глазами бредущая.

Каждодневный убийства, брошенные дети, битые морды.

А ты всё бредешь и тужишься сделать мир чище. одним волевым решением.

Но это всего лишь еще один шаг от вменяемости.

"Куда идти, когда всё осыпается, как буквы, которые можно только смести совком и выбросить в раскрытую дверь, в темноту, чтоб единственная звезда поперхнулась от нашей несусветной глупости."

Хищные цветы жизниГлавный герой – журналист, которого приглашают в закрытое правительственное учреждение, где содержат маньяков, террористов и прочих нелюдей. Там изучают причины агрессивного поведения и жестокости, так что контингент вполне оправдан. Вот только в отдельной палате он обнаруживает нескольких детей – все не старше 10 лет – которые, судя по всему, являются здесь основным объектом исследований. Главврач рассказывает, что эти «недоростки» – страшнее всех, с кем им приходилось работать. Начисто лишенные жалости, сострадания и вообще каких-либо чувств к другим людям, они могут убить так же легко, как сломать игрушку. Откуда взялись эти дети, персонал умалчивает, но позже герой натыкается на дикую историю, случившуюся в провинциальном городке – в обычном жилом доме среди бела дня неизвестные вырезали целый подъезд, не пощадив никого. И ходят слухи, что нападавшие были совсем еще дети… Это жуткое расследование с головой затягивает журналиста, и без того запутавшегося в своих отношениях с женой, любовницей, детьми и полузнакомым политиком Велемировым, который лично курирует работу с «недоростками» для каких-то неясных целей.Тяжелый, тягучий, липкой тьмой полный роман. Муторный. Из пауз и оглушительной тишины (фраза «надо было что-то сказать, а что – не придумалось» встречается постоянно), разворачивающийся в голове арт-хаусным фильмом, без музыки, зато со звонким эхом от хлопнувшей двери. Продираешься сквозь него, словно в июльский полдень идешь по раскаленному городу, царапаясь о сухой воздух. Поначалу связное, повествование постепенно начинает рваться, перемежается вставными историями, распадается на части вслед за миром, где такое возможно, – или вслед за сознанием главного героя, пытающего справиться с тьмой снаружи и внутри себя. Неприятные герои, жуткая до отвращения история – и вместе с тем узнаваемый прилепинский язык, сочный, емкий, превращающий чтение в почти мазохистское удовольствие. А местами – и во вполне эстетическое. Как всегда великолепны у него эпизоды с детьми и с женщинами (в те моменты, когда герой действительно любит) – эти сцены бритый омоновец-лимоновец устрашающего вида пишет так, что внутри что-то сжимается, и ты сидишь, оглушенный, как будто это все – с тобой, про тебя – как будто твои… Тем страшнее наблюдать, как легко потерять такое отношение, как мало нужно человеку, чтобы вылезла из него бесчувственная обезьяна.Самая жанровая книга Прилепина, вполне себе триллер с почти фантастической фабулой – и в то же время сильная психологическая проза с непременной социальной темой. Параллели с нашими «недоростками» разоблачаются фигурой Велемирова, имеющего реальный прототип – ведь у Прилепина тоже есть такой полузнакомый политик, земляк, занимающий один из ключевых постов в правительстве. Наиболее спорный момент книги – финал, сколь напряженный, столь же невнятный. Открытый – в том смысле, что выбирать трактовку приходится читателю. Но варианты есть, и есть среди них тот, который меня вполне устраивает – так что я прощаю автору этот постмодернистский финт. Сложно сказать, насколько «Черная обезьяна» – шаг вперед по сравнению с ранними книгами, но это точно развитие мастерства автора – у Прилепина получилось написать более «литературную» вещь, сохранив при этом фирменный почти публицистический реализм.

Я потерялсяОчень хороший, грубой выделки роман. Писательский шаг вперед, которого ждали два года. После чеченских «Патологий», нацбольского «Саньки», автобиографического «Греха» Прилепин отошел от пацанского оптимизма и заговорил тем же прекрасным языком («Поднял с пола ее туфлю, понюхал. Пахло пяткой»), но уже о другом.Писатель и журналист в самом разгаре кризиса среднего возраста отправляется в подземные катакомбы, расположенные под Кремлем, где содержатся по меркам обычного человеческого общества люди, мягко говоря, недостойные: оказавшийся в живых полевой командир Салман Салават Радуев, бомжиха, методично убивающая собственных новорожденных детей, и камера с недоростками – детьми, которые не испытывают эмоций, поэтому могут убить без всякого зазрения совести. Вскоре в провинциальном городке Велемир происходит массовое убийство: какие-то недоростки вырезали весь подъезд рядовой хрущевки. Собственно вот такая детективная затравка.Детишки-убийцы – центральная вещь в романе, вроде как фасад. Кремлевская лаборатория, велемирское убийство, две вставных новеллы – о захвате древнего города такими же недоростками и о выходе из-под контроля взрослых роты юных чернокожих воинов, задействованных в бесконечной африканской междоусобице – порождают аналогии с «Повелителем мух», но это не главное, как, впрочем, и Голдинг не совсем о детях писал. Да, они могут быть жестокими. В «Черной обезьяне» есть эпизод-флешбэк, когда юный еще главный герой и его дружки разгоняли на закрытом чердаке прутьями голубей, ломая им крылья и вытряхивая перья. Но и взрослая деревенская баба несет писклявых котят папеньке, который сидит около печки, и говорит: «Бать, пожги». Так быстрее. «Черная обезьяна» при своей неуклюжести композиции, пробуксовке сюжета после середины отлично прорисована. Возьмем загадочное убийство в Велемире. Ничего не напоминает? Или Велемира Шарова, кремлёвского бонзу, по инициативе которого и была создана поземная лаборатория. Любой мало-мальски интересующийся политикой человек узнает в Шарове Владислава Суркова, зам. Руководителя Администрации Президента. Сурков – человек, придумавший такие штуки, как «суверенная демократия», «план Путина» и движение «Наши» (там же тоже недоростки!), – вышел очень похожим на себя. «Черная щетина, лицо правильное и гладкое, как хорошо остриженный ноготь», – это очень точно. Таких наблюдений «в яблочко» в книге множество. демиург идеологического климата, мистер «хорошо остриженный ноготь»

У Прилепина в романе весь внешний ужас, отягощенность воздуха и головы, липкость существования незаметно переползают из внешнего пространства во внутреннее и создают тревожный морок так, что вроде есть две детали от конструктора, а собрать их вместе страшно – самое точное эмоциональное выражение времени, а точнее – безвременья, когда надо идти, а карты нет. Косил как-то в дурке от армии – через восемнадцать лет доктор узнал его; жевали вместе с сослуживцем дембельские черные носки – тот будучи уже ментярой, не признал товарища по дедовщине; вроде была проститутка Оксанка, похожая на жену – потом сказали, что убили свои же хачи-сутенеры. А были ли вообще дети-убийцы? Ощущение двойничества, неприякаянности в сумме с признанием собственной мерзости – атмосфера книги; жестокость и равнодушие – ее земля; физиология – вода, будь то теплая вязкая кровь или нагревшееся выдохшееся пиво на дне бутылки. Прилепин ненароком сыграл в набоковские игры с зеркалом, в котором отражается хронический страх Черной обезьяны. «Я пришел – и что теперь?» Мы попали в свой личный ад, деточка.