Захар Николаевич Бабяк
Сорок восьмой километр
– Прошу, не надо. Мне парочка станций осталась ехать… – жалостно попросил Шведов
– Он меня просить вздумал! Если хочешь бесплатно ездить, то езди на своих ногах! А тут платить надо! Всё! Сейчас вы выйдете!– она продолжала кричать, оголяя свои маленькие зубы.
Женщина не скрывала своей радости. Тогда Георгий не выдержал наплыва злости и стал выплескивать всё это кондукторше в лицо:
– Эх…Вот чего вы такая злая? Что я вам сделал?
– Вы – ничего! Только вот ваше «ничего» – неприемлемо! Все пассажиры поезда купили билет либо на станции, либо у меня по ходу, заплатили деньги и законно едут туда, куда им надо. Вы, в свою очередь, хотите пойти по-своему и нарушить правило, да как вам на стыдно? А вы мне ещё свою колбасу пихаете! Значится, на станции мы вас высадим!
– Пожалуйста, поймите. Мне пару станций ехать… – за диалогом следил весь вагон.
– Нет! Я – за справедливость!
Вдруг седой дедуля в расстёгнутой чёрной рубашке, поглаживая бороду, тихо и по-доброму произнёс:
– Я оплачу за этого молодого человека, женщина, сколько он должен?
Кондукторша впала в ступор:
– Эм…Так нельзя! Пусть сам платит! Вот вы такой солидный мужчина, а он молодой, бесчестный и наглый! Нельзя платить за таких, как они!
– Я заплачу! Мне не жалко. Надо делать добрые дела…
– Добрые дела не делаются для злых людей. – вдруг поезд стал тормозить, а совсем недалеко показался фонарик станции.
– Он вам ничего не сделал, за что же вы с ним так?
– Он – наглец, а я люблю справедливость!
– Хорошо, то есть при вашей любви к «справедливости» вы не примете деньги за молодого человека?
– Нет, не приму.
– А вот это как раз несправедливость…
Поезд всё замедлялся и замедлялся, а Шведов всё также стоял возле двери в туалет, а прямо рядом с ним кондукторша, чьи глаза заблестели. Она проигнорировала деньги седого мужчины, молча стоя на проходе между тамбуром и основным пространством. Вот светоотражающие полосы на её оранжевом жителе засверкали – это отражался фонарный свет с платформы. Электричка ехала совсем медленно. Шведов же полностью поник. Его глубоко посаженные голубые глаза вовсе потеряли всякий огонёк, а дыхание становилось всё тяжелее и тяжелее. Вот поезд остановился, и двери раскрылись. Женщина торжественно объявила:
– Вы высаживаетесь с вагона! Так вам, безбилетникам, и надо! – она ехидно посмеялась, издавая пищание, а после этого вытолкнула Георгия из тамбура на платформу.
Он своим жалостным и поникшим взглядом пристально смотрел на кондукторшу.
– Ну ты и дура! – крикнул молодой человек, после чего двери захлопнулись, и поезд поехал далее.
Вместе со Шведовым на платформу вышел какой-то мужичок, который сразу же направился на выход с платформы.
«Любопытно, куда же он пойдёт? Кругом тьма тьмущая! Неужели рыбак ночной?» – задумался Георгий, грустно глядя вслед уходящему человеку. Через миг мужчина вовсе скрылся из виду, пропав где-то в темноте.
Шведов же сел на слегка прогнившую и старую скамейку под табличкой «48-й км». Он гневил кондукторшу, всячески ругал её внутри своей головы, но это не помогало успокоиться. Георгий молча глядел сквозь перелесок на обратной стороне путей – вдалеке виднелось множество огоньков – то были дома дачников. Где-то там, за перелеском и, судя по всему, огромным полем, расположена деревушка. Хотя это ничего не даёт Георгию – идти не к кому
В такое мгновение ты поистине чувствуешь значение слова одиночество. В такие секунды никого рядом нет, даже самого незнакомого, самого забытого Богом человека. Казалось бы, сейчас кто угодно может стать другом и хорошим собеседником, который сможет поддержать после случившегося, но…в радиусе пяти километров, пожалуй, нет ни одной души. Разве что тот мужичок, испарившийся в темноте. Паршивое чувство, которое невозможно описать, но рано или поздно чувствует каждый, постигло Шведова. Он положил рюкзак рядом с собой, достал оттуда охотничью колбасу и стал есть её. Без хлеба, не запивая взятой с собой газировкой. Просто так, без всего. Его глаза пусто и бессильно смотрели в одну точку, а рот поглощал колбасу.
Делать нечего: остаётся ждать до утра, чтобы сесть в самый ранний поезд и доехать либо до дачи, либо до города. Это уже зависит от того, какая электричка придёт первой. В утренних рейсах кондукторов практически никогда не бывает, так что добраться можно будет без проблем. Хотя, учитывая нынешнее невезение, может произойти самое худшее, и это худшее представлял Георгий.
Доев колбасу, молодой человек закрыл рюкзак, подвинул его на край скамейки и лёг, используя его в качестве подушки. Он громко выдохнул и стал глядеть в небо и прислушиваться к каждому звуку, медленно засыпая. Звук комаров, летающих возле фонаря, звук сверчков, а также далёкий-далёкий шум от колёс электрички. Теперь духота стала резко меняться на прохладу. День, который весь день был в тепле, решил отдохнуть и охладиться на несколько часов. Причём сильно охладиться. Теперь уже при дыхании изо рта и носа выходили тоненькие струйки пара, которые сразу же рассеивались. Изредка прибегающий ветер лишь слегка колыхал тёмные волосы молодого человека и будил его, после чего пропадал.
Шведову оставалось лишь поспать, а затем сесть на поезд. Но уснуть было сложно. Можно было лишь слегка вздремнуть, потому что полноценному сну многое мешало. Это и ветер, и свисающие со скамейки ноги, которые затекли, и какие-то шорохи в кустах, и редкие выстрелы глубоко в лесах…
Он думал о том, почему весь день шёл по самому ужасному пути развития. Да и вообще жизнь складывалась плохо, на его взгляд. Ему хотелось спокойствия. Простого спокойствия. И с этой мыслью Шведов жил последние годы. Он мучал себя томными рассуждениями, ломал голову, но всё равно ничего не менялось, и такое угнетение пребывало с ним постоянно. Это заметно было по уставшему взгляду, по ужасному настроению, по тому, что теперь Шведова было легко разозлить. Поэтому на работе за глаза его называли «Жора-порох».
Георгий уж давно окунулся в дрём, как вдруг посреди ночи его что-то дёрнуло за плечо. Парень резко дёрнулся и соскочил со скамейки, чуть не упав на пути. Он лишь чутка приоткрыл глаза, которые были ослеплены фонарным светом. Перед ним стоял небольшой чёрный силуэт. Из-за яркого света лица не было видно, а можно было лишь различить фигуру и какую-то одежду. Шведов приметил, что на силуэте одет пиджак, что видно по плечам, а также резиновые сапоги. Георгий, взяв рюкзак в руки, резко кинул его в направлении незнакомца, после чего отпрянул назад, протирая глаза.
