Юрий Вячеславович Скрипченко
Химиосити

6

Спутница предложила ему сразу отправиться на колесо обозрения, чтобы, так сказать, познакомиться с Радостьвиллем с высоты птичьего полёта, отказа не приняла, и К. в очередной раз был вынужден задавить внутри себя раздражение.

Девушка злила его, но было в ней что-то… Опять же это единственный здесь человек (кроме Ззз), который к нему хорошо отнёсся. К тому же, её здесь любят. Такой девицы стоит держаться. Как он говорил себе ещё на дилижатоме? «Тебе нужна адаптация и работа. Работа и адаптация. И всё будет хорошо. Вот совсем хорошо». И отлично. Воспользуйся Хи, раз она, похоже, не против.

В целительных очках на минус десять ухо Хи не казалось уродливым. Даже наоборот – узкое, изящно вылепленное. Женственное. Короче, К. не выдержал и подул в него.

Девушка вздрогнула и широко улыбнулась.

– Да что с тобой! Чего ты ходишь и лыбишься как корова!

– У меня…

– Знаю, у тебя есть только радость. Слушай, давай я тебе что-нибудь другое куплю. Вот сколько стоит смущение? Или удивление? Или тихая грусть о несовершенстве мира?

– Если брать колбу…

– Хорошо, пусть будет колба. На сколько её хватит?

– Недели на две. Если экономить.

– Вот и чудно? Сколько стоит?

– Если на ваши чешуйки, то семь монет.

– Хм… А тебе никто не говорил, что у тебя красивая улыбка? Добрая такая. Широкая. Как у крокодила.

Как хорошо, что она не знает, что это такое. Любитель исторических альманахов «Былое и думы», К., впрочем, тоже представлял себе это животное весьма смутно.

Вблизи колесо обозрения оказалось и вовсе громадным. Махина подавляла.

Закололо в ушах, и К. в ужасе подумал, что накатывает очередной приступ. Да что за чёрт! Представилось вдруг, что эта немыслимая медленно вращающаяся громада вдруг начинает заваливаться на него – тоже медленно. Он мог бы скрыться, отскочить, прыснуть в сторону. Но несчастный путешественник не может. Его парализовал страх. Он зажмуривается и ждёт долгие томительные секунды, которые уже вовсе и не секунды – века, тысячелетия, эры.

Открыв глаза, путешественник, которому так хотелось осесть на месте и стать хоть кому-нибудь полезным, понял, что ничего не изменилось. Всё так же над ним нависала немыслимая громада. А приступ отступил – без всяких очков и таблеток.

– … тысячу лет здесь не была. Хм… А я вообще когда-нибудь на нём каталась?.. Правильно говорят – хуже всего достопримечательности знают местные.

Сейчас колесо – издали белоснежное, а вблизи с потёками ржавчины на некоторых конструкциях и не сказать, чтобы идеально чистое – замерло в неподвижности. Желающих прокатиться не наблюдалось. В билетной будке скучал тощий старик. К. почему-то понял, что это тот самый Хмурый Кё – смотритель колеса. Физиономия его действительно была кислой. Хотя, казалось бы, народа нет, механизм обслуживают подмастерья – сиди, закинув ноги на стол, да наслаждайся жизнью.

Но Хохотушке Хи он всё-таки улыбнулся.

Ей здесь все улыбаются.

7

Наверху было заметно холоднее. Может, конечно, так проявлялся страх: даже будучи надёжно зафиксированным в специальном кресле для невыросликов, К. дрожал. Он жутко боялся высоты.

Но вид, открывшийся на город, был действительно потрясающим. Медленно как во сне проплывало блюдо Радостьвилля, окружённое с одной стороны чахлым лесом, а с другой – увитое блестящей речкой.

Город-торт был нарезан на сектора, отделённые друг от друга проспектами и улицами. То и дело дольки перемежались зелёными пятнами посадок и серыми – площадей. Блюдо окружала символическая стена.

По ниткам трамвайных путей сновали бусины киосков. Человеческие горошины то перекатывались, то собирались в кучки.

В ушах К. свистел ветер и струился рассказ Хи. Её мелодичный голос словно поглаживал путешественника по макушке.

– В центре, вот смотри. Это Принципальная площадь. Подковой идёт ратуша, красиво, правда?

– А что это за статуя в центре?

– Памятник градоначальнику.

– Ничего себе. Скромно.

– Он символический, – засмеялась Хи. – Статуя всегда одинаковая, а вот лицо переделывают всякий раз, как сменяется бургомистр. Да, а над ней главные часы. Всё вместе символизирует, что жизнь мимолётна, а власть вечна. Иначе всё рухнет в тартарары.

К. и Хи сидели напротив друг друга. Во время рассказа она постоянно касалась его: то поправит рукав, то смахнёт невидимую пылинку с плеча, то вовсе – потреплет по жёстким вихрам, как зверушку какую. К. сначала кипятился, но потом поймал себя на мысли, что его если это и бесит, то совсем чуть-чуть.

Итак, в центре города, нарезанного на дольки, располагалась круглая Принципальная площадь с памятником и ратушей. Её окружало кольцо домов, где обитают уважаемые граждане. Дальше, на северо-востоке раскинулся парк Неравнодушных. Потрясающее место. Украшенное, симметричное. И по выходным там проходят гуляния – с фокусниками, клоунами и ярмаркой – куда уж без неё.

Ещё дальше в том же направлении – Фабрика грёз. Она почти граничит дальними корпусами с городской стеной. Поскольку через неделю К. ожидало более близкое знакомство с частью города, от подробностей Хи воздержалась.

Юго-Восточный сектор занимали городская больница, странное вычурное здание городского центра развлечений, банк, торговая улица и полукруглая линия таунхаусов для среднего класса, окна которых выходили с юга на ещё один парк попроще. «Там такие милые извилистые улочки – мы обязательно прогуляемся».

Юго-западную четвертинку Хи описывала таким же ровным голосом, вот только почудился в нём невесомый отзвук грусти. Выяснилось, что сектор этот облюбовала беднота – внешнюю его дугу. К убогим домишкам Юго-запада примыкали разноцветные квадраты полей. А почти у самой стены располагалось какое-то приземистое сооружение тоже явно сельхозназначения. От полей к зданию и наоборот перекатывались многочисленные человеческие горошины.

Ближе к центру Юго-Западного сектора располагалась Домостроительная мануфактура, мастера которой и создавали внешние стены зданий. Устроиться туда считалось для обычного человека немыслимой удачей. Встык к мануфактуре прилепилась типография. Там создавалась городская газета «Безмятежные будни», с которой путешественник уже познакомился в гостинице, гравюры-афиши и карикатуры на злобу дня. Эту наглядную агитацию можно было встретить на специальных тумбах гласности, раскиданных по всему Радостьвиллю.

Ближе к центру, во всё такой же дуге двух- трёхэтажных домов селились работники этих уважаемых учреждений.

Если рассмотреть северо-западный сектор, то, следуя от центра, взгляд первым взглядом натыкался на театр. Следующую дугу занимали дома трубадуров и кудесников. А вот про то, что располагалось дальше Хи рассказала скупо: да, Скорбный луг, кладбище. Мы смертны, ничего не поделаешь. Погост заканчивался с западной стороны красивым недостроенным собором, который с одной стороны был явно готическим, а с другой – романским.

Сооружение, пусть даже и незавершённое, приковывало взгляд. Вот только была в нём некая странность, которая не укрылась от въедливого К.

– Ты говорила, дома у вас возводят из готовых частей. А почему церковь строят… гм… по старинке?

В пользу этого говорила странная конструкция, похожая на поместь беличьего колеса с подъёмным краном, строительные леса и горошинки каменщиков на незаконченных стенах.

Хи смутилась, пробормотала что-то про ручной труд, который освобождает, но в тему углубляться не стала.

Почти у самых городских ворот с вокзалом и аркой-надписью «Радостьвилль» («Нас уже семь тысяч триста восемьдесят шесть. Стань следующим!») располагались пакгаузы-склады сложной формы.

Оставалось только мрачное сооружение из красного кирпича, на самых задворках – за собором и кладбищем, – которое портило весь вид. Две башни из красного кирпича продолжались длинными трубами, напоминавшими рога. Трубы курились больным желтоватым дымом. Комплекс зданий смотрелся на теле города инородно – как бельмо на глазу.

Про это сооружение Хи говорить отказалась наотрез. Только резюмировала: штука эта, увы, необходимая, но горожане стараются держаться от неё подальше. Что она и спутнику советует.

К. сделал себе заметку на будущее и вдруг задумался – что ему напоминает этот городок. Сейчас, с высоты (колесо заходило уже на третий виток, и их кабинка приближалось к высшей точке) поселение было как макет самого себя.

Память услужливо выкинула на поверхность сознания только формулировку-огрызок: «типовой городок спокойствия. Разработан фриланс-коммуной Oba`na`World…» И всё. Наверное, тот номер исторического альманаха К. прочитал слишком давно.

К. вдруг почудилось, что его спутница уже пожалела об экскурсии на колесе обозрения. Да ну, чушь – она такая же бесчувственная, как и все здоровилы в этом городе. Какие уж тут сожаления? Но почему тогда Хи делалась всё более скупой на слова, когда описывала местные «достопримечательности?»

Над этим стоило подумать. К. помрачнел. Погода тоже испортилась – небо затянула серая мгла. Похолодало.

Подняв воротник рубашки, К. сказал спутнице, чтобы на день открытых дверей снова надела блузу с длинными рукавами.

Пора была возвращаться.

Глава третья, в которой К. отстаивает добро с кулаками

1

У самого входа в духэтажную табакерку «Z-z-z» К. стал свидетелем странной сцены. Мимо него по дороге катилась необычная конструкция. Это был транспорт, к гадалке не ходи: платформа на четырёх узких спицевых колёсах, с выщербленными дощатыми бортами, которую толкал за поручень хмурого вида здоровила, чьё лицо скрывал платок. Застывшему у двери заведения К. он, впрочем, заговорщицки подмигнул. Ещё один тип развалился на ящиках, которыми была тяжело загружена платформа, и жевал травинку. Третьим оказался уже знакомый путешественнику Огастеус. Он тоже скрывал лицо платком и следовал в отдалении, будто совсем ни при чём. Поравнявшись с К., здоровила скривился, но ничего не сказал и проследовал мимо.

Странность тяжело гружёной телеги заключалась в том, что мужик толкал её совершенно не напрягаясь. При этом конструкция слегка гудела, как будто приводилась в движение электричеством.

Не атомные ли батарейки делают всю чёрную работу?

Уже заходя в «Z-z-z», К. краем уха услышал:

– Ты уверен, Митто, что нам к запасным воротам фабрики?

– Заткнись. Никаких имён. Да, уверен. Мне нужный человек нашептал. Он же их и откро…

Детина отшатнулся. Мимо, едва его не задев, пролетела иссиня-чёрная ворона, похожая на драккар. Она встретилась с К. взглядом всего на секунду, но этого хватило, чтобы его прошиб пот.

Внутри путешественника встретила хозяйка, которая от нетерпения потирала руки. Ещё бы, сам К. ответил снисходительным согласием на её скромное предложение. Так он думал с иронией, входя в зал. Инженер и техник, гордый обладатель золотого диплома, радуется тому, что его позвали шестёркой в третьеразрядную гостиницу. Ой, простите, администратором, это ж совсем другой коленкор! Сколь величественна глубина моего падения, ухмыльнулся К. То, что надо. С этим можно работать.

Он попросил у владелицы листок с карандашом, а в итоге получил блокнот в кожаном переплёте и самомисное перо. Заняв место в сторонке, чтобы никому не мешать, К. погрузился в наблюдения, то и дело черкая что-то в блокнотике.

Внутри царило оживление. Обед как-никак. Яблоку негде упасть. Несчастная замарашка, которая, похоже, была здесь единственной официанткой, сновала между столов. Она постоянно путалась в заказах, отчего рабочий люд беспрестанно на неё орал и стучал кулаками по столешницам. Которые, отметим, были липкими и не вполне чистыми. Вышибалы торчали по обе стороны зала с отсутствующими рожами.

Место тапёра пустовало. Наверное, он явится вечером – к ежедневной попойке после рабочего дня.

С кухни тянуло прогорклым жиром. Гремела и бахала посуда. Властным надтреснутым крикам вторили звонкие и виноватые.

Бардак затянулся на час, причём несколько посетителей так и не дождались заказа и ушли несолоно хлебавши. Кухня не справилась.

После того как харчевня опустела, К. уединился с хозяйкой за дальним столиком и поделился с ней наблюдениями и выводами. Лицо её, довольное в начале разговора, по мере беседы всё вытягивалось.

В итоге К. получил карт-бланш на реформы и принялся за дело.

Первым делом он, пользуясь новыми полномочиями, выгнал одного из вышибал – пусть и крепкого, но с лицом наглым, тупым и самодовольным.

Тот пообещал встретить наглеца в тёмном переулке для продолжения разговора, но удалился, пнув под конец несчастное пианино. Инструмент задребезжал струнными потрохами. Зато второй охранник, увидев расправу, сделался шёлковым и выразил готовность помогать новому администратору в любых начинаниях.

Время между обедом и ужином протекло в делах и хлопотах. Новый глава безопасности проследовал на кухню, где долго совал нос во все комоды, попробовал на палец остроту ножей, проверил чистоту посуды и утвари, а также расположение рабочих поверхностей.

Открыв пузатый ледник на атомном ходу, К. недовольно покряхтел и спросил, знают ли на этой кухне о товарном соседстве. Ответом ему было удивлённое молчание.

Признаться, К. и сам разбирался в вопросе смутно, потому что все знания почерпнул из древней кулинарной передачи – в одном из бесчисленных архивов. Но даже этих обрывков хватило на то, чтобы через полчаса мясо в ледниках не лежало вперемежку с овощами.

Далее К. распорядился вычистить и отдраить все поверхности на кухне и, что самое интересное, его послушались. Пока происходила большая уборка, путешественник залез по очереди в медные кишки плит и что-то там отрегулировал, в результате чего пламя конфорок сделалось более ровным.

Следующим шагом стала инспекция вытяжки, которая, признаться, нового администратора не порадовала. Пришлось облачиться в предоставленное рваньё и прочистить воздуховоды. Теперь в зале запахов кухни не будет.

Отмывши лицо и руки, неугомонный новичок подозвал замарашку-официантку и велел тоже тщательно – с мылом – умыться. Прогноз оказался верным – в чистом виде девица сделалась если и не красавицей, то вполне миловидной.

После этого К. поманил её за собой и как ни в чём ни бывало уселся за стол в обеденном зале.

– Подай меню, – распорядился он.

Естественно, никакого меню в заведении не оказалось. Пришлось вооружиться самописными перьями и терпением. Спустя час были готовы десять не очень аккуратных, но весьма информативных списков, причём участвовали все, включая хозяйку, а самой талантливой оказалась нескладная кухарка. Результат трудов К. повелел закатать в плёнку, чтобы обезопасить от жирных пальцев.

Оставшееся до ужина время К. потратил на организацию труда – благо древняя передача оказалась настоящей энциклопедией правильного общепита.

Склонившись над меню, путешественник заказал разом пять блюд и три напитка. Официантка вытаращились на него как на чудо заморское, и он пояснил, что за стол вполне могут сесть несколько человек разом. И заказанные кушанья при этом могут быть разными. Последняя мысль, похоже, повергла персонал в ступор. Бывшая замарашка убежала на кухню, и коварный К. тенью проследовал за ней.

Естественно, девушка перепутала всё что можно. Настала пора вытащить из шляпы ещё одного кролика. К. вырвал из блокнота листок, и мизансцена повторилась. Только сейчас он требовал записывать каждый заказ. Слава предкам, девица оказалась грамотная.

Уже на кухне К. шлёпнул исписанный листок на полку выдачи и прочитал короткую лекцию, суть которой сводилась к тому, что разделение труда – это здорово. Полученные листки следует распределять среди поварят. Каждый отвечает за своё поле деятельности: один шинкует, второй варит или жарит. А кухарке следует осуществлять общий контроль и включаться в работу только в случае запарки.

Тут же проверили методу в действии, приготовив три блюда на время и, судя по ошарашенным лицам, получилось значительно быстрее, чем обычно. К. лично снял пробу и остался доволен.

Финальным аккордом К. собрался настроить многострадальное пианино, но разобрав крышку, понял, что инструмент механический – то есть способен играть сам по себе. Но зачем тогда нужен дед-тапёр? Для колорита? Некуда деть чьего-то престарелого родственника? Вот и понимай как знаешь.

Напоследок К. довёл до персонала простую мысль: если коллега зашивается, а тебе нечем заняться, помоги. Даже если ты охранник, а коллега – официантка. И тогда всё пойдёт как по маслу.

Он даже немного расчувствовался, когда его окружили поварята, кухарка, официант, горничная и вышибала – весь, если можно так выразиться, персонал корчмы – и зааплодировали. К. переводил взгляд с одного лица на другое. Помимо усталости от насыщенного рабочего дня в них читалась радость – потому что в лице нового администратора они получили камень в стоячее болото. Да, это сулило перемены. Скорее всего, хлопотные и неприятные. Зато внушало надежды, что жизнь будет меняться. Может быть, даже к лучшему.

2

Заведение матушки Ззз с энтузиазмом встретило волну городских трудяг, которые ввалились в заведение после рабочего дня.

Гости стучали по столам пивными кружками и поглощали в диких количествах, жареное, печёное и солёное. Тут же начались байки, анекдоты и споры, а пространство окутал сизый табачный дым. Вечер шёл по накатанной – с одним лишь отличием. Тандем из кухни и бывшей замарашки (которая уже успела испачкаться по новой) ничего не путал, заказы приносил вовремя, и блюда обходились без горелых или непрожаренных боков. Долдонил на пианоле тапёр – костистый горбатый старичок с артритными руками и огромными волосатыми ушами. Инструмент издавал что-то деревенски нахальное. В самый раз для этого места.

К. сидел за дальним столиком, поглощал кулебяку с рыбой – комплимент от благодарной кухарки – и едва ли не впервые после начала путешествия в нём зародилось чувство, что он дома. Чувство странное, непривычное и немного щекотное.

Наконец, сыто отвалился от стола и теперь ковырял во рту зубочисткой.

Тренькнул колокольчик. В зал зашли четверо. Поначалу на них никто не обратил внимания – это харчевня, тут всегда людно. Для того она и существует.

А потом один из визитёров поднял вверх пистоль и жахнул прямо в потолок. Все замерли, не донеся еду до рта, а один толстяк даже свалился с лавки.

Из задранного дула курился дымок. С потолка досыпа́лась крошка. Троица ухмылялась. А стрелок наслаждался произведённым эффектом, обводя медленным взглядом залу корчмы.

Это был долговязый мужчина за сорок. На жёстком складчатом лице жили своей жизнью неожиданно добрые глаза. Щёки украшали клоки щетины. Одет он был в коричневую кожаную жилетку, чёрную рубаху и штаны с подтяжками.

– Надеюсь, не помешали, – сказал он хрипло, – Мы буквально на минуту. Решим один деликатный вопрос и продолжайте жрать. Меня тут все… почти все знают. Репутация моя тоже известна. Я не трачу зря чужое время и не создаю людям неприятностей сверх того, что они сами заслужили.

– Верно, – донеслось от столов, – Лентай спуску не даёт, но и не беспределит.

– Вот меня и представили для тех, с кем я ещё незнаком, – ухмыльнулся гость.

В одном из визитёров К. узнал вчерашнего поэта, которого выпроводил из корчмы по просьбе хозяйки. Лицо толстяка было торжествующим, особенно когда среди посетителей он отыскал взглядом К. Лентай перехватил его взгляд и кивнул:

– У тебя две минуты, Зильбер.

Поэт надутым павлином проследовал к администратору.

– Верни перо, – толстяк указал на шляпу К., за ленту которой действительно было воткнуто перо, выроненное поэтом.

– Зачем оно тебе? – К. перекатил зубочистку, которую сжимал в зубах, – Пойди во двор да поймай курицу. Там перьев – на целую роту писарей хватит. А то и на полк поэтов. Или не догонишь?

Зал захохотал. Похоже, Зильбера в городке не очень-то и любили. Несмотря на все поэтические таланты. Толстяк побагровел:

– Следи за языком, чужак. А то как бы его тебе не укоротили.

– Ты, что ли?

– Найдётся, кому.

– Вот если этот кто-то вдруг найдётся, пусть сам и приходит. Что касается тебя… Знаешь, существует такая штука – зубная паста. Её намазывают на щётку и чистят зубы, чтобы изо рта не воняло.

Снова хохот, который местами сопровождался аплодисментами. Ухмылялся даже Лентай, который непринуждённо уселся прямо на стол, смахнув чью-то порцию, а теперь с любопытством наблюдал за происходящим. Его мордовороты всё так же подпирали входную дверь.

Растерянный Зильбер обернулся на Лентая, будто совета просил. Тот развёл руками, не переставая лыбиться – дескать, а при чём здесь я? Проблемы твои – вот и решай. Мы тебя привели, слово дали. Теперь всё сам.

– Отдай… те перо. Оно мне дорого.

– Нет.

– Оно приносит вдохновенье.

– Вот и спасибо. Воспользуюсь. Давно хотел написать одной даме, да всё слов не находилось.

Мужики, неизбалованные представлениями, даже подались вперёд – чем кончится? Неужто обойдутся без мордобоя?

А главные актёры этого импровизированного театра стояли друг напротив друга. Курчавый усатый толстяк с лицом заискивающим и злобными да К., скрестивший руки на груди и поигрывающий зубочисткой во рту.

– Но это грабёж!

– Неужели? Вы, сударь, покидая в прошлый раз сие заведение, забыли перо, действительно похожее на это. Его куда-то замели при уборке. А это скромное украшение у меня на шляпе – совсем другой предмет. Никакого отношения к вашей утрате он не имеет. Вопросы есть?

– Ээээ.

– Тогда пошёл вон. И чтобы больше я тебя здесь не видел.

К. развернул толстяка, ухватил за шиворот и поволок к двери. Остановить его никто даже не пытался. У самого выхода администратор разгладил толстяку помятую одежду и довершил проводы молодецким пинком, который и отправил наглеца на улицу.

Поклонился аплодирующим мужикам и вознамерился уже вернуться на место, когда Лентай его остановил.

– Погоди, чужак. Раз все уже повеселились, поговорим о делах. Видишь ли, тобой недовольны.

– Бывает.

– Проблема в том, что недовольны тобой серьёзные люди.

– Сочувствую. А они не пробовали быть менее серьёзными?

Матушка Ззз, покинувшая свою конторку-веранду, делала страшное лицо, словно умоляла следить за языком. Посетители тоже замерли. Комедия закончилась. Намечался вестерн. Некоторые, даже не доев, на цыпочках устремились к выходу.

– Хорошо. Выражусь яснее. Вот это заведение и человек, на которого я работаю, уже давно нашли общий язык. Старуха платит, а мы её не беспокоим. До сегодняшнего дня взносы собирал некий Киприд. Он тебе, чужак, знаком. Потому что не далее как три часа назад ты его уволил. Понимаешь суть недовольства?

– А кто недоволен-то?

Лентай обернулся в зал, будто для подтверждения своих мыслей: ну не идиот ли передо мной?

– Крот. Ему не понравилось такое самоуправство. Те более, от чужака, который здесь без году неделя.

– Крот? Это подсадная утка что ли?

– Какая к дьяволу утка? Ты совсем что ли на голову ослабел? Крот – это крот.

– А теперь послушай меня ты, Лентай, – придвинулся к собеседнику К. и смахнул невидимые пылинки с груди собеседника, – Двадцать четвёртый век на дворе. У нас беспроводная связь, самоходные дилижансы, атомные батарейки. Прогрессивное и просвещённое время. Не средневековье, не Дикий запад какой-нибудь, если ты, конечно, знаешь, что это такое. Мы современные люди, а это – уважаемое заведение. И вот заявляются какие-то бандюганы, требуют денег. Ну не чушь? Так вот, пока я здесь работаю, ни ты, ни крот, ни суслик с канарейкой, ни прочие братья наши меньшие никакой дани не получат.

Мастеровой люд проглотил языки и постарался слиться с обстановкой. Ззз без сил оперлась на деревянную колонну и спрятала в ладони посеревшее лицо. Держиморды на входе положили руки на оружие. Что же касается местного вышибалы, то он пожалел, что сегодня днём уволили Киприда, а не его.

А глаза Лентая стали ещё добрее. Всё поняли, что сейчас будут убивать. Никакого замаха или приготовления к удару не было. Просто в следующее мгновение К. скрючился от тычка в живот. Второй пришёлся в скулу, отчего путешественника развернуло. Как раз для того, чтобы каменный кулак пришёлся уже в печень.

Все это заняло секунду, не больше, но какой получился эффект – только что перед Лентаем стоял уверенный в себе инженер, и вот на пол летит кусок отбитого мяса, который даже кричать не может, до того всё нутро перекрутило.

И вот он лежит на вощёном полу в позе эмбриона, в своих остроносых башмаках, кожаной жилетке и штанах и пытается отдышаться. Изо рта змеится густая кровавая слюна. Шляпа лежит, откатившись, в стороне.

На харях бандитов у входа – тупое торжество и гордость за вожака. Ззз было порывается к упавшему К., но замарашка-официантка успевает её остановить.

А Лентай нагнулся, ухватил путешественника за ногу и потащил к выходу, ласково приговаривая:

– С удовольствием дам тебе возможность высказать Кроту всё, что ты наговорил за глаза. Уверен, тебе понравится.

Он совершенно расслабился, когда волочил К. по полу харчевни. Как выяснилось, зря. Где-то посередине зала К. пришёл в себя и ухватился за массивную ножку неподъёмного стола. От неожиданности бандит потерял равновесие и плюхнулся на задницу, причём так неудачно, что вышиб себе дыхание и выпустил ногу.

К. тут же этим воспользовался и со всей дури пнул негодяя в позвоночник, в котором что-то отчётливо хрустнуло.

Рванулся к сидящему Лентаю. Выхватил ствол у него с пояса. Это оказался не однозарядный пистолетик, как он опасался, а «клевер» – револьвер с барабаном на четыре патрона.

Громилы у входа не успели даже понять, что происходит, когда над их головами просвистели две пули, одна из которых сбила с держателей гипсовую голову лося, и та разбилась об одного из мордоворотов. Бандит, сделав несколько неверных шагов, рухнул на старое пианино, которое резануло пространство нестройных хором струн. Дед-тапёр, отшатнувшись, свалился с крутящегося стула.

Второй бандит, наконец, сориентировался и метнулся под защиту стойки. Но выстрелить не успел. Буквально за секунду до того, как он нажал на спусковой крючок, прицелившись в К., в зал влетело антрацитовое торнадо и вонзило когти в бритый загривок громилы.

Выстрел всё-таки грянул, но оказался неточным, хотя выбитой из торца стола щепкой К. разодрало щёку.

К. узнал в ворохе иссиня-чёрных крыл и перьев давнюю знакомую – ворону, похожую на драккар. Совершив неожиданную диверсию, птица в несколько взмахов преодолела зал и скрылась на втором этаже заведения.

Воспользовавшись нежданной помошью, К. нежно обнял Лентая за шею, так, что тот захрипел, и выставил ствол пистоля вперёд – в сторону спрятавшегося за стойкой бандита. Теперь Лентай и К. напоминали двух мотоциклетистов.

– Фирк, твою мать, – крикнул Лентай, – не вздумай выстрелить! Если ты меня продырявишь, я из тебя потом в кошмарах душу выну.

– Вижу, у нас патовая ситуация, – хрипло проворковал К., – Низы не могут, верхи не хотят. Знаете что, девочки? У меня предложение разойтись миром. Только медленно и очень осторожно. Как вам такой расклад?

Кряхтя, Лентай и К., который теперь держал ствол у его виска, поднялись на ноги. Из-за стойки вылез Фирк. Вид у него был растерянный, а пушку он поднял стволом вверх.

Парочка наступала по направлению к выходу, громила пятился – в том же направлении.

Но Лентай оказался полон сюрпризов. Медленно и незаметно для возбуждённого К. он извлёк из какого-то потайного кармана ножичек с совершенно смешным лезвием. И пользуясь тем, что К. не сводил глаза с Фирка, справедливо полагая, что от человека с дулом у виска вряд ли стоит ждать неприятностей, Лентай всё тем же молниеносным движением стукнул снизу по револьверу и тут же пырнул К. в щёку.

Оружие вылетело из руки, а из раны брызнула кровь. Мгновенно развернувшись, Лентай хлопнул путешественника ладонями по ушам, а потом зарядил лбом в нос – коротким, но чудовищно сильным ударом.

К. навзничь полетел с копыт. Мордоворот Фирк был уже тут как тут. Повинуясь красноречивому жесту босса, он поднял К. на вытянутых руках и шарахнул спиной о столешницу. Раздался треск дерева. Боковым зрением К. успел увидеть мужичка, который в последний момент отшатнулся от стола. Полуоглушённый К. завёл руку назад, наткнулся на что-то, что оказалось графином, и швырнул прямо в самодовольную рожу Фирка.

Графин зазвенел, но не разбился. Только с рожи бандита стёрло гнусную ухмылку. К. толкнул здоровяка двумя ногами в грудь – и будто скалу пнул. Следующим под руку попался столовый нож. К. метнул его Фирку в правый бок. Здоровяка, наконец, проняло. По рубахе расплылось кровавое пятно. Мордоворот вытаращился на рану, побледнел, попятился и приземлился на лавку за проходом.

Лентай проводил его равнодушным взглядом, но когда повернулся к К., у которого всё плыло перед глазами, взгляд сделался стальным.

Он ухватил К. за шиворот и потащил на себя:

– Мне плевать, что там у вас снаружи: атомный век, просвещённый абсолютизм или анархо-синдикалистская коммуна. Ты сейчас здесь, а у нас свои законы. А ну взбодрись! – последовала хлёсткая пощёчина, – Пошли, я сказал. Крот уже заждался.

«Анархо-синдикалистская коммуна? Откуда обычный бандит знает такие вещи?!» – поразился К, пока его тащила непреодолимая сила.

Так бы и сгинуть путешественнику в когтях любознательного Крота, если бы не сковорода, которая со звоном впечаталась в макушку Лентая. Бандит изобразил лихое движение, будто вот-вот пустится в пляс, закатил глаза и рухнул на пол. Уставившись на сковороду, будто первый раз её увидела, посреди прохода стояла замарашка. Ее платье задралось, а передник перекосился. Снова раздался звон – это сковорода выпала из одеревеневших рук официантки.

К К. бросилась хозяйка заведения. Он сипел и отплёвывался. Казалось, мужчина не вполне понимает, где находится, потому что принялся отпихиваться от людей, которые хотели ему помочь.

В этот момент в окне появилась физиономия размером с бочку – видимо, здоровиле с тонкими усиками и до синевы выбритыми щеками для этого пришлось присесть на колени. Голос констебля был откровенно злым:

– Эй, мадам Ззз, что там у вас происходит? Почему выстрелы? А ну-ка всё наружу. И чтобы никакого оружия в руках. Быстро, иначе запущу эвакуационный протокол.

– Доигрались, – пробормотала Ззз, – И надо же было в патруле оказаться именно засранцу Кардио. Девочки, мальчики, хватайте-ка оболтусов, которые испортили нам вечер. А я займусь нашим.

На улице по было по-вечернему прохладно. Кардио стоял рядом с гиротрибуной, чья фара озаряла две людские кучки: в одной сгрудились незваные гости, а другую составлял персонал «Z-z-z» во главе с незадачливым администратором, который по холодку пришёл в себя. К дыре в щеке он прижимал полотенце, предоставленное замарашкой.

– Ну, кто бы мог подумать – чуть заварушка, и новенький тут как тут, – молвил Кардио, которому К. не понравился ещё в участке во время регистрации.