Юрий Владимирович Сапожников
Бездна
Ольга медлила, помогая убрать Наталье Петровне чашки и вазочки с подсохшим вареньем. Собираясь уходить, неловко попрощалась за руку и вдруг спросила шепотом, будто о чем-то стыдном:
– А у вас есть эта книжка? Ну, про гусенка. В наших книгах нет этого рассказа, я все перелистала, пока чай пили…
Та внимательно глянула поверх очков, вздохнула.
– Есть. Случайно сохранился старый сборник. Только он один, теперь не сыщешь. Я прошу – обязательно потом верните…
Сазонов поднял ворот плаща и даже натянул на лысую голову вязаную шапку. Ветер опять хлестал, вперемешку с обжигающе-холодным дождем.
– Ну, где ты там, Эля? Замерз до невозможности. Машина за углом, пошли скорее. В гостинице, на самом дне чемодана, есть великолепный
Dalmore.
– Я, вообще-то, Оля, – она сунула в рот моментально размокшую сигарету, бросила, достала другую, – а ты все наврал сегодня? Ну, этим детям. Про страну, про людей. Наврал, да? Нет такой страны. И людей таких нет. Эх ты, дядя Володя! А еще писатель…
5
В гостинице холодно. По старым трубам отопления, утробно рыча, елозили воздушные пузыри. Ольга читала книжку в туалете, чтобы не мешать встревоженному Сазонову немного поспать, пока действует вечерний виски. Без тени брезгливости давя тараканов на коричневом старинном кафеле лакированными ногтями, она читала растрепанную брошюру с выпадающими листами и глотала, себе удивляясь, неожиданные слезы.
Гусенок и Счастье
Грагас и Линна сперва не нравились друг другу. Когда старик Дирливангер придирчиво оглядывал стаю, сварливым скрипучим голосом перекликаясь с заслуженными разведчиками и сторожами, он не преминул, строго скосив карий глаз, заметить смутившемуся Грагасу:
– Пора тебе становиться хозяином и самому растить птенцов, мой внук! Сколько ты будешь ждать ее благосклонности? Выбери другую гусыню.
Грагас виновато склонил мощную шею, а беззаботная Линна сделала вид, что уж ее-то разговор точно не касается. Она грациозно прогуливалась, оглядывая далекое море с высоты редких зеленых холмов египетского оазиса. Как прекрасно ее оборчатое оперение с волнистым рисунком, как изящен розовый клюв! Есть ли в мире что-то совершеннее этой птицы?!
На исходе африканской зимы Дирливангер поднял стаю над Средиземным морем. Древний зов предков неудержимо гнал серых гусей на север, за степи, за черноземные нивы, над колючими лесами, к изгрызенным холодными ветрами скалам скандинавских морей. В окрестностях Никосии, на короткой остановке в стране киприотов, Линна была уже более благосклонна. Она позволяла Грагасу искать для нее свежие росточки, иногда даже разрешала коснуться своей идеальной гибкой шеи. Над снежными полями, с редкими черными проталинами оврагов, над круглыми глазами озер северной России они уже летели крыло к крылу. Любовь кружила Грагасу голову. Он сам нашел и облюбовал уютную кочку посреди оттаявшего блюдца холодной воды, гордо и заботливо следил, как Линна строит из веточек дом для их потомства. Когда Линна снесла одно-единственное сиротливое яйцо, Дирливангер презрительно сказал Грагасу:
– Вот чего ты Добился своей любовью! Из нее получилась никудышная мать.
Грагас закричал на деда, гоня его прочь. Успокаивая Линну, пел ей зябкой ночью:
– Посмотри, дорогая моя, какой он красивый – в необычном палевом яйце. Наверное, наш сын будет очень счастливым…
Когда появился на свет Гусенок, старик Дирливангер соизволил приковылять к гнезду и, одобрительно поскрипев широким клювом, сказал:
– Весь в меня. Можешь назвать его Оскаром. Мне нравится это имя.
– Хорошо, дедушка, – обрадованно ответила Линна, – мы так и сделаем. Дирливангер не удостоил гусыню ответом, лишь с легким пренебрежением оглядел ее полысевшие брюшко и бока – ведь Линна выщипала со своего тела много пуха для гнезда, чтобы Гусенок ни в коем случае не замерз северной ясной ночью…
Грагас гордился сыном. Он сам водил его к воде, учил отыскивать самые сочные корешки, редкие зернышки на холодной почве. А Гусенок был совершенно счастлив! Он быстро подрос, свободно плавал, играл с ровесниками, которых вокруг было великое множество – клан Дирливанге- ра насчитывал больше ста птиц. Когда вылиняла стая – к концу июля – Гусенок впервые поднялся на крыло. Полет пьянил его все больше с каждым днем. Звеньевые командиры учили молодежь сбиваться в клин, уходить от опасности, следуя командам разведчиков, искать места для кормежки. В начале сентября старый Дирливангер забеспокоился – ночью мороз сковывал их озерные заводи коркой хрупкого льда.
– Пора в путь, – сказал он как-то утром. – Мы полетим через страны, где был счастлив дед моего деда. Я покажу вам Балтийское море и тучные пшеничные нивы Польши.
– Зачем так далеко, Дирли? – брюзгливо спросил командир разведчиков, одноглазый Отто, – летим назад через Беловежскую пущу.
– Нет! – резко гаркнул Дирливангер, – чувствую, это мой последний полет. Хочу пролететь над галицийскими полями, Друзья…
Возражать ему никто не посмел. Перелет был непростым. Гусенку тяжело пришлось над свинцовой Балтикой, где на Дне мелководных фиордов видны Дремлющие остовы железных кораблей. Они летели уже над башнями Дрездена, и Дирливангер хрипло крикнул, поравнявшись с Гусенком:
– Собери свою волю, правнук! В этом городе людям тоже было страшно, когда британские вороны, прилетевшие сюда с башен Тауэра, сравняли с землей величие их предков с помощью огня и стали.
В Польше уже заканчивали убирать зерно. Красные букашки тракторов объезжали последние квадратики желтых посевов, когда стая нашла пойменное озерцо в излучине крошечной речки. Быстро падали осенние сумерки, и разведчики с трудом разглядели небольшую стайку сородичей на самой окраине поля, рядом с водой и укромным перелеском.
– Садимся, безопасно! – Дирливангер с облегчением заложил вираж, но Отто-разведчик упрямо крикнул:
– Сначала проверю, Дирли! Не спешите!
– Там наши, отец! – радостно пропел Гусенок. Силы у него были на исходе. Ему очень хотелось ополоснуться в озерце и побегать по мягкому скошенному полю. – Я полечу в разведку с дядей Отто!
– Подожди, малыш! – крикнул Грагас, но было поздно.
Пара разведчиков и за ними несмышленый Гусенок плавной дугой опустились на поле. Собратья на опушке шевелили крыльями в сумерках, тихонько переговариваясь.
– Безопасно! – крикнул Гусенок в небо и радостно увидел опускавшуюся стаю.
Отто же прислушался к разговорам чужих гусей и вдруг, что-то поняв, помчался, хлопая крыльями, на взлет с отчаянным воплем:
– Назад! Это ловушка!
Гром ударил со всех сторон. Первым погиб старый Дир- ливангер, приняв сухой грудью заряд дроби. Гусенок совершенно растерялся, ему было очень страшно. Кругом падали собратья, а он все бежал по полю и не мог оторваться от земли. От ужаса он потерял направление и мчался прямо на выстрелы.
– Сынок! – кричал ему с неба отец, – мой Оскар, я здесь!
Но Гусенок ничего не слышал. И когда мать, молчаливая гордая Линна, резко снизившись, хлестнула ему по шее раскрытыми крыльями, он наконец-то повернул назад. В Линну попала всего одна дробина – прямо в заботливое сердце. Грагас вполне мог улететь. Его ждала теплая Сицилия, а дальше – щедрая долина Нила, но Линна умерла, и Грагас помчался вниз, потому что жизнь без нее была ему не нужна. Свою порцию стали он получил уже на земле, рядом с распластанным телом возлюбленной.
А Гусенку перебили крыло, и в испуге он долго метался в кустах, пока его не вытащил к ногам охотников ушастый добрый спаниель.
– Гляди, Вацлав, живой гусь! – толстый усатый человек осторожно вынул Гусенка из слюнявой пасти собаки, – э, да это молодой гусенок! Свернуть ему шею, панове?
– Нет нужды, Янек, – отозвались из темноты, – стаю целую набили. Отвези Юльке, пусть порадуется дочка. Поселишь его с курами – и всех делов…
– С курами нельзя, – возразил Янек, – да сочиню ему жилище. Живи покуда, голенастый.
Спаниель лизнул Гусенка в раненое крыло и доверительно шепнул мягким старческим голосом:
– Повезло тебе, птица. Юлька наша – золотая девочка.
На приусадебном дворе пана Янека все обитатели жили дружно. Несколько особняком держался черный надменный петух, но и он иногда высказывался:
– На твоем месте я бы не стал обольщаться, Гусенок. Тот факт, что наш пан сразу не свернул тебе шеи, ничего не значит. Вот увидишь, заколют тебя на Рождество или же оставят на следующую осень, чтобы жирка нагулял…
Спаниель сердито обрывал:
– Не городи чушь, гребешок! Скорее уж из тебя сварят похлебку, кур топтать давно ленишься…
Толстомордый кот лениво поддакивал петуху с заборного столба:
– Ты, пес, молчал бы. Еще с удовольствием закусишь косточками Гусенка.
Только вмешательство Юльки – худенькой малышки в пестрой косыночке – останавливало звериную свару.
– А ну, прекратите немедленно! Никого есть не будут. В магазине полно продуктов. Что еще за глупости?..
Гусенка удивляло сначала, что девочка понимает язык птиц и зверей, но потом кот разъяснил с почтением:
– Юлька наша – особенная. Сердце у нее – будто первый весенний цветок, и в нем полно теплого солнца…
В конце зимы пан Янек собрался подрезать Гусенку только что зажившее крыло, чтоб не убрался куда подальше весною. Но Юлька твердо его отстояла, хоть и лукавила, конечно:
– Не улетит он, папа! Крыло срослось неправильно, даже на забор вспорхнуть не может.
Янек постоял с ножницами в задумчивости, пока не вступилась мать Юльки – печальная пани Лена:
– Оставь гуся, Ян. Малышка его жалеет, – потом она присела перед девочкой, прижала ее головку в косынке к себе и залилась слезами, – Юленька моя, доченька! Как мне Бога молить, чтоб помог?..
Гусенок очень подружился с девочкой. Они проболтали всю долгую зиму. Юлька делилась, как часто ей приходится ездить к лекарям, но теперь ее отпустили до лета. Сказали – больше не надо пока.
– А еще, Гусенок, они сказали – косички мои отрастут! – она смеялась, стаскивая с головы в реденьком белесом пушке старую пеструю косынку.
Гусенок же, в своем горе, рассказывал про мать и отца, а еще – про старого Дирливангера.
– А зачем вы летели сюда? – спрашивала Юлька, – наша деревня – Бжезинка. Что тут особенного? Есть рядом только одно нехорошее место, за тем холмом, внизу. Там много каменных домов, высокие трубы и старая железная дорога.
Гусенок не знал, что искал тут старый вожак. Тосковал по Грагасу и Линне, по убитым друзьям. Девочка утешала:
– Не печалься, Гусенок! Придет весна, снег убежит прочь, и мы с тобой отыщем в лесу мою тайную полянку с подснежниками. Ты знаешь, когда наступает весна, мне становится не так больно. Я радуюсь. Мама говорит, это называется – Счастье!
Гусенок думал – а какое оно, Счастье? Наверное, как теплый живот мамы Линны, как прозрачная прохладная вода в жаркий день, как первый полет?..
Весна пришла не с тихой оттепелью, а с порывистым западным ветром, стремительной капелью и плавящим снег дождем. Гусенок волновался от налетающих порывов урагана, в сердце его росла тревога. Он громко кричал, звал Юльку, но ей стало совсем тяжело, и только однажды почерневшая от горя пани Лена вынесла девочку на крыльцо.
– Юлька, меня мучит что-то! – крикнул Гусенок. – Ты обещала, что будет Счастье, а теперь и ты не приходишь. Тоска!
Девочка тихонько засмеялась, обняла его за тугую шею:
– Завтра ты улетишь, Гусенок! Тебя зовет небо. Там и будет твое Счастье. И там, наверное, мы встретимся с тобой.
Пасмурным утром ветер притих, будто оборвалось чье-то дыхание. Деревья, умытые вечерним дождем, провожали птицу в дорогу, едва заметно шевеля пальцами ветвей. Гусенок разбежался по пустому двору и взмыл ввысь. За небольшим перелеском и холмом он разглядел то нехорошее место, которое мечтал повиДать старый Дирливангер – нагромождение каменных бараков – останки стен, ржавых ворот и рельсов. Он заложил крутой вираж, и вдруг лучи солнца пронзили тучи прямо перед ним, открывая ослепительно-голубой горизонт. Гусенок спикировал на знакомый домик с красной крышей и что есть мочи закричал:
– Юлька! Я понял! Догоняй, нас ждет Счастье!
Два дня Сазонов провел в бесполезных попытках откровенно поговорить с местными ответственными лицами о пропавшем хозяине «Зари». Для начала посетил правление, где был послан подальше неласковым бухгалтером – единственной живой душой, от мехмастерской до коровников с опрятными буренками. Оборудование действительно было новое. Блестели хромом немецкие доильные карусели, навоз сдвигала резиновая лента-робот. Непривычную картину идеального производства он бы созерцал еще долго, завороженный порядком. Но внезапно появился человек в чистой зеленой спецовке и посоветовал покинуть территорию хозяйства. Культурный спортивный юноша с модной бородой пожелал счастливого пути и настойчиво проводил до ворот, попутно переговариваясь с кем-то по УКВ-рации.
Любитель замысловатых речевых форм, он же глава поселения, принял Сазонова незамедлительно, по протекции оттаявшей Анны Сергеевны.
– Дорогой Владимир Иванович, так сказать, дело это прошлое, – подергивал себя за щетинку седых усов, гово-рил, отводя глаза, – Захар, несомненно, был филантроп и меценат. Да как его найдешь, когда он исчез? Бытует мнение, мол, подался в капиталистические страны. Как говорится, где бананы и дождик не капает…
– В Африку, что ли? – хмыкнул Сазонов. – Нового-то хозяина вы знаете? Крупнейшее сельхозпредприятие, точно должен быть известен собственник.
– А мне зачем? – пожал плечами глава, – людям зарплату платит, скотина на месте, поля ухожены. И не вникал я даже. Ну, по бумагам, вроде – сто процентов долей у юрлица с Новгорода. А директор из Переславля, по-моему.
– О-кэ, – вздохнул устало Сазонов, – это понятно. Время обеденное, товарищ глава. Я завтра уезжаю, и у меня для вас авторский подарок. Да ведь с меня в Москве, в Минкульте, попросят отзыв о вашей вотчине. Посему нам нужно уладить вопрос – что мне в отчете указать?
– В каком отчете? – немного испугался сторожкий начальник.
– Как думаете, я тут книжки детские по селам читаю? – презрительно нахмурился Сазонов. – Sancta simplicita.
– Чего? – собеседник побледнел больше обычного.
– Святая простота, говорю, – вздохнул Сазонов. – Латынь. Стыдно, мой друг. А еще опытный руководитель. Благоволите позвать из приемной моего помощника. Кстати, ваши приглашения к дереву, с каким-то там котом, совершенно неуместны. Она в звании капитана. И награды боевые имеет, между прочим.
Молчаливая Ольга сноровисто разложила на брифинг-приставке икру, банку осьминогов, нарезанный хамон и водрузила трапецию Hennessy.
– Я не пью, Владимир Иванович, – умоляюще-нерешительно проговорил хозяин кабинета, облизнув вставшие торчком усы.
– Бросьте паясничать! – жестко, сам любуясь собой, отрезал Сазонов. Ну, практически Бендер.
Ольга по-хозяйски распахнула форточку, прикурила черную сигарету от сверкающего в тонких пальцах "ронсона", и сквозь сизый дым прищуренными зелеными глазами снисходительно глядела на главу.
– Эльвира Карловна, – строго обратился Сазонов к ней, – прошу вас через пять минут выйти в приемную, проводить секретаря и проследить, чтобы нам не помешали. А вы отправьте вашу подчиненную в отгул до завтрашнего дня, уважаемый. Кстати, в каком вы звании? Специальное у вас или воинское?
– Я, простите, только срочную… – в замешательстве ответил глава, совершенно сбитый с толку. – Мне бы удостоверение ваше глянуть, если можно, так сказать…
– Что-о? – негодующе протянул Сазонов, – вы меня совсем расстраиваете. Я с вас показания за подписью брать не собираюсь. И явку с повинной не требую. Пока. Я ваш гость, поэтому и беседа у нас дружеская.
Глава все же отправил секретаря домой, робко извинился перед Ольгой за предшествующее фамильярное приглашение к дереву кота Баюна и, вздохнув обреченно, влил в дрожащее горло Hennessy.
– Бож-же ж мой, – качал головой с закрытыми глазами, – солнце в груди встает, Владимир Иванович. – как настоящий ценитель священных напитков, он не закусывал, только нюхал прозрачный хамон. – А носками-то как дает, честное слово! Ну, этот коньяк осаживать не требуется, да-а-ааа.
Понимая, что скоро население останется без руководителя на пару недель минимум, Сазонов спешил выяснить важные детали.
– Дорогой вы мой, при всем уважении, – мотал бритым подбородком глава, – вы завтра уедете, а мне тут жить. Не упомню я фамилию директора новой «Зари», да и не скажет она вам ничего. И в госреестре юридических лиц значится новый собственник – ООО неведомое. Только, скажу я вам – молва идет, будто кто-то из крупных начальников колхоз прибрал. Да вам-то что?
– Девочку жалко, пойми ты, – с досадой ответил Сазонов, – хозяйство богатое, а она в детдоме мыкается. Но это одна сторона. А отец где? Убежал? Убили? Кстати, что скажешь про этого его подручного, который тоже исчез? Он ведь местный?
– Как раз нет, – разводил руками глава, – он сюда приехал лет десять – от сего дня – тому назад да сразу к Захару поступил. Помнится, рекомендовали его какие-то Захаровы друзья, может, москвичи? Ну, был приличный, послушный, интеллигентный. Звали его… как, погоди, его звали?! Ааа-а- а-а, Дмитрий.
– Ну, и как он тут жил? Баба была у него? Вино пил, говорил о себе? Какой из себя? Участковый вообще паспорт у него видел?
– Про паспорт не знаю. Сам высокий, худой. Очки носил. Темно-русый, вроде. Да бес его знает, Владимир Иванович! В полиции, наверное, есть данные. Они в розыск его тоже объявили, кажется.
День потихоньку угас. Понимая, что скудная информация у местного начальника иссякла, Сазонов распрощался с ним и недопитой бутылкой коньяка и вышел вместе с Ольгой в морозный вечер.
– Ну, Оля, тут больше ничего не выяснишь. А ты, оказывается, не совсем потеряна для Родины. Что ж, благодарю за службу. Завтра я еду в здешнюю губернию, а ты можешь лететь в Москву. Андрею передам, чтобы вручил тебе призовые. Если чем обидел, не дуйся, – Сазонов улыбнулся, слегка поддел пальцем ее подбородок, – ты красивая и, в общем, добрая девушка. Не совершай глупостей, и будет все хорошо.
– Я с тобой поеду. Мне в Москве делать пока нечего. Закончим с этой девочкой историю, тогда и свалю.
– Ты в своем уме? – остановился Сазонов на полшаге, – тут может быть такая длинная канитель!.. Зачем тебе это?
– Затем, – упрямо качнула она головой, – сказала же – буду помогать.
– Идиотка! – вскипел Сазонов, – завтра в губернии посажу на самолет. Разговор окончен.
Она остановила его за полу плаща.
– Сазонов! Не гони меня. Я книгу твою прочитала, «Гусенок и Счастье». Пожалуйста, можно мне остаться?..
6
В областном центре коммунальщики завершили сезонные ремонты инженерных сетей и дорог, и в преддверии первых снегопадов город выглядел неплохо. Свежий асфальт блестит мокрой змеиной кожей, буро-желтые еще бульвары, очистившись от летней пыли, замерли, умытые и малолюдные. Сазонову нравился город, где прошло его детство. Оценивал объективно, понимая, что не хватает тут столичной скорости, события текут неспешно, новости приходят с опозданием, но к недостаткам этих особенностей не причислял. С лихвой перекрывал тоску по суете вечерний благовест церквей, радовала узнаваемость все тех же улиц, удивляли вспышки памяти из той дальней дали, «когда деревья были большими»…
Еще из района Сазонов созвонился со старым товарищем, сведущим в скрытых сферах, отдавшим Родине годы жизни в различных статусах – от бойца-пограничника до начальника подразделения федеральной службы. Нужен был совет профессионала, бывшего сотрудника, с которого постепенно, год за годом, спадали ограничения по срокам давности. Дядя Саша коротал теперь время на даче. Вдобавок к пенсии, как водится, получил синекуру – должность консультанта по безопасности в крупном федеральном банке, имея возможность проводить время по своему усмотрению.
– Вова, смотри, куда идешь! – это дядя заорал вместо приветствия, едва завидев его в калитке, – я там донки начал вчера делать, да не успел. Не напутай мне, пожалуйста.
Сазонов аккуратно обошел разложенные на брусчатке двора снасти и обнял хозяина.
– Решил все принадлежности переделать, – сообщил, заключая гостя в твердые объятия, полковник.
Они не виделись около года, и Сазонов с удовольствием отметил, что товарищу пенсия не во вред – по-прежнему дымит в уголке рта сигарета, глаза пронзительные и цепкие, щеки гладко выбриты. Перегаром не пахнет.
– Неплохо устроился, дядька. И не бухаешь, похоже…
– В отличие от разных проходимцев, я человек вообще малопьющий, Вова. А не заезжать годами – стыдно. Опять без подарка, конечно?..
– Не, ты что, – Сазонов, открыв чемодан, продемонстрировал пузатую бутылку коньяка, – только закуски не взял.
– Пошли в оранжерею, – потер ладони полковник, – там у меня, под навесом, столик. Я розы тебе покажу. Занялся ими давно, помнишь? Сейчас достиг совершенства, брат.
Они неторопливо пили коньяк, смотрели на идеальные розовые кусты и слушали плеск карпов в гигантском пруду дяди Саши. Будучи перфекционистом по натуре, он содержал свою дачу в образцовом виде. Даже беспородная полосатая кошка передвигалась преимущественно по мощеным дорожкам, подозрительно издали оглядывая редкого гостя.
– А я вот делом занят. Оцени мое озеро – все сделал по науке. Обходится, правда, недешево, зато, смотри – прелесть-то какая! – полковник цокал языком. – А оранжерея, глянь, черствый ты человек – английской конструкции. Стекла чище хрусталя. Ну, как сам кантуешься? Ты все с Оксаной своей тормозишь?
– Где та Оксана, дядя? – отмахнулся Сазонов, – забыл, что была такая. Время несется – не уследить. Мне и одному не грустно. Как тут наши, все живы?
– Все, да не совсем, конечно. Ваню Патефона с филармонии закрыли, все-таки. БЭПовцы добили – мол, украл какой-то рояль, не до конца списанный, да и еще по мелочи. Уехал на пару лет на поселение. Ну, ребята его греют.
Рябина у забора, сплошь усыпанная багровыми ягодами, приютила целую стаю снегирей. Бойкие птички оживляли молчаливое утро, обстоятельно выбирая из ягод семена, переговаривались деловито.
– По твоему вопросу вот что, Володя, – полковник покатал глоток коньяка во рту, – тема получается не совсем простая. Давай условно поделим проблему на две части. Начнем с очевидного – с перехода прав на имущество. У самого Захара родственников в России не осталось. Далеко копать не стали – может, в Израиле и есть кто-нибудь, да сложно это. Большая группа его родных обитала на западной Украине, корнями даже в Польше, вероятно. Всех, видимо, нацисты зачистили, концы потеряны. Жена Кравеца не вступила в супружеское наследование, поскольку он был признан безвестно отсутствующим только через год после пропажи – не успела просто, попала в аварию. Кстати, сразу по тому ДТП – был конец декабря, дорога содержится под накатом. Слетела в карьер, возгорание. Там вопросов у криминалистов не было.
– Труп достоверно опознан, захоронен, дело закрыто, так? – Сазонов покачал головой, – насколько мне известно, машина у нее была приличная, опыт вождения имелся.
– Вова, не усложняй, – отмахнулся дядя Саша, – там дальше интереснее. Судьба у бабы такая, точка. Так вот, у нее – матери этой девочки – есть единственная тетка, живет в Костромской области. Опека формально установлена на ней. Тетка старая, поэтому имущественный комплекс отдан в управление трастовой конторе. Регистрация фирмы – угадай? Конечно, Москва. Дальше сложные договоры управления для иных юридических лиц. В конце цепочки – выгодоприобретатель – трастовая группа – тетка жены Кравеца – девочка из детдома. Все совершенно чисто.
– Значит, существует понятный банковский счет, где накапливается капитал ребенка, я так понимаю?
– Ну, счета может и не быть в таком смысле. Управляющая группа показывает опекуну прибыль или убыток, дальше предлагает решения, например, иные капиталовложения, диверсификацию, оптимизацию бизнеса. Опекун, действуя добросовестно, соглашается в интересах девочки. Во всяком случае, я так думаю. Копать времени не было, уж прости.
– Значит, ты полагаешь, потихоньку колхоз рвут на части? Но я там был, работает производство. Во всяком случае, на первый взгляд.
– Что ты все с кухонным криминалом, Вова? – полковник с досадой поморщился, – пойдем-ка к берегу, кинем поплавочки. Сейчас карпа поймаем на обед. Может, тетка доверила управление профессионалам, которые и сами зарабатывают, и капитал ребенка умножают. Тетку пробил, кстати, можешь не заниматься. Пенсионерка, контакты только с соседями, помаленьку попивает. Битая нитка.
На мостках у дяди Саши рыболовное место оборудовано с умом. Два шезлонга, маленький столик со шкафчиком для бокалов и дежурной бутылкой, крепления для удочек.
– Продолжим, однако, самогоном, – утвердительно решил хозяин, – мне тут сала прислали из Витебска, тает прям во рту. Шкурочку оцени – мягкая, и жевать не надо.
– С твоих слов – Кравец исчез, но финансового мотива, в части планированного захвата, не было, – отметил вслух Сазонов. – Ну, а что по нему самому? И потом, подручный его – непонятная фигура.
– Не спеши, торопыга, – закурил полковник, – добрались с тобой до второй части. Вот тебе справочка, почитай. Вернешь мне назад , прямо сейчас . Я пока на словах расскажу… В марте такого-то года предприниматель Захар Кравец на автомобиле Toyota Land Cruiser 200, принадлежавшем юридическому лицу – фирме «Заря», выехал из центральной усадьбы и отправился в областной центр. За рулем в момент выезда находился его помощник. Тут отвлекусь, вот тебе справка на этого человека.
С ксерокопии на Сазонова смотрело сухое очкастое лицо с высоким лбом и ввалившимися щеками.
– Дмитрий Колокольцев, одна тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Уроженец города Брянска. Сведения о родителях отсутствуют. Проживал с бабкой, Ганной Ивановной Колокольцевой, ветераном педагогического труда. Окончил обычную среднюю школу, далее занимался индивидуальной трудовой деятельностью. Женат не был, детей не имеет…
– Как он попал сюда? – пожал плечами Сазонов, – занесло из центра страны.
– Там нет второй части, в этой справочке. Не перебивай, пожалуйста. С начала девяностых годов многократно – это значит, очень часто – пересекал границу страны, посещал Польшу с целью коммерческой деятельности. Ну, дело обычное, тогда все туда утюги возили. Потом Дмитрия потянуло на сельское хозяйство. Он организовал сельхозкооператив в деревне Брасово той же Брянской области, вел бизнес. Следующий раз мы находим его среди делегатов конференции Российского еврейского конгресса, случайное, видимо, упоминание – тысяча девятьсот девяносто девятый год. Кстати, наш искомый Захар Кравец там не участвовал, но уже имел тогда квартиру в Москве и бизнес-контакты аграрного плана в столице, Белоруссии и Польше. Ты знаешь, что Кравец сам много раз ходил под сто пятьдесят девятой статьей нынешнего УК? Знатный был мошенник, да не о нем речь.
– Клюет, дядя Саня, – между делом заметил Сазонов.
– Твою мать! – заорал полковник, – чего молчишь?!
Карп сорвался, мотанул плоским телом в заросли травы. Пришлось выпить по рюмке, успокоить нервы. К полудню чуть выглянуло зябкое солнце.
– Тут бы и бросить твое пустое дело, – продолжал хозяин, – пропал еврей, вместе с другом-бродягой, да и бог с ними. Что мне твоя сиротка? Много таких по стране. Так нет же, Вова, – хлопнул себя звонко по ляжке, – брянские коллеги подкинули грязи на вентилятор. Бабушка у этого Захарова подручного оказалась с подвохом. Ганна Ивановна – по-настоящему, видимо, Константиновна – дочь Анны Вениаминовны Колокольцевой. Супруги Константина Павловича Воскобойника, бывшего бургомистра Локотского самоуправления в нынешней Брянской губернии, как раз там, где создал свой кооператив в деревеньке Брасово этот самый Дмитрий. – Полковник торжествующе сузил глаза, налил самогона в рюмки. – И вот, что теперь, Володя, с этим делать, мне в голову не приходит. Я на пенсии, полиции это неинтересно, сам понимаешь. Просто в совпадения я не верю. Кое-что еще поискал, да немного нашлось. Дмитрию Колокольцеву выдавались шенгенские визы, и по сей день действует заграничный паспорт, не аннулирован. Сведений о пересечении границы мне не раздобыть, уже не служу, прости. В картотеках нет данных об участии в экстремистских или иных запрещенных организациях. В социальных сетях не зарегистрирован. Сим-карты на его имя отсутствуют. Вот такой поворот, малыш.
Сазонов встал с шезлонга, прошелся по пирсу… А как незамысловато все началось, просто банальная история, которая могла вырасти в обычную криминальную схему. Теперь и комментариев не подобрать, чересчур сложная выходит конструкция, аж волосы на спине шевелятся.
Полковник торжествующе вполглаза наблюдал за реакцией Сазонова, но в этот раз тот не сплоховал – был вытащен приличный зеркальный карп.
– Вот и обед, Вовочка, – потирая руки, завопил дядя Саша, – глянь, какой красавец! Ты как любишь – запекать со сметаной?
– Не, – помотал головой Сазонов, – жарить. На чугунной сковороде. В муке. Много масла, чтобы корочка была. У тебя есть белое сухое вино?
– Дурак, что ли, – оскорбился полковник, – то в масле с корочкой, то сухое ему подавай. Рыба-то наша. Значит, обойдешься самогоном. Я пошел жарить.
– Погоди, – Сазонов остановил его, пока летали мысли, – Воскобойник – это нацистский губернатор, которого партизаны прикончили?
– Отступись, Вова, по чести прошу. Это не просто коллаборационист. Это бывший солдат революции, потом идеологический антисоветчик, сумевший десятилетия водить за нос моих коллег из ОГПУ. Он выпускал манифесты, партию создавал, такого нагородил – уму непостижимо. После него возглавил эту республику Бронислав Каминский, слыхал про такого? Командир двадцать девятой дивизии СС «РОНА». Вспоминай разгром Варшавского восстания, 1944 год, палач Каминский… Так вот, при Воскобойнике, пока того партизаны не зачистили, Каминский был вечным номером вторым.
Полковник кинул скользкого карпа на мостки, мягко взял Сазонова под руку:
– Володя, в старые времена, чтобы по-настоящему заниматься, я немедленно доложил бы генералу. Я и теперь ребятам своим намекнул, но сам даже думать не хочу. Слишком тяжела задачка, не нашего ума дело, точно.
– Я в толк не возьму, при чем тут правнук фашиста – и еврей из российской глубинки? Дядя Саша, так не бывает. После войны семьдесят лет прошло. И куда они оба делись, скажи на милость? Не договариваешь чего-то.
– Думать не хочу! – заорал, багровея, полковник, – заявился раз в пятилетку и настроение портишь, сволочь. Ну, на тебе, напоследок, фамилию – дружок твой успешный, Руслан Михайлович Фирсов. Как раз и допроси его, как в столице будешь. Зайди к нему в Совет Федерации и поспрашивай, как, мол, корешок твой, Захар Кравец, поживает? Здоров ли, все ли ладно? Да напомни, как они вдвоем банк «Перспектива» десять лет назад на пару зеленых мультов шваркнули.
