Юрий Владимирович Климович
Песня голодного паука
– Да ну тебя, псих какой-то! – ответила она немного нервозно. Но когда я рассказал, что искренне привязан к моей бабушке по отцовской линии с девичьей фамилией Маккартни, она успокоилась.
– Почти как Пол Маккартни! – засмеялась она.
Я сразу решил, что инцидент с кошкой сеньоры Клэр я сохраню в тайне. Зато не смог удержаться и похвастался, что видел смельчака, который спас собак из корейского ресторана «Шим Чон» в соседней высотке.
– Представляешь, выскакивает он из ресторана и убегает за угол. Весь в крови, в руках фирменные ножницы для резки металлических цепей и намордников. За ним из ресторана выскакивает свора собак и скрывается за углом. Лают как резанные. За собаками выскакивают 3-4 корейца в белых окровавленных передниках и колпаках и скрываются за углом, – описывал я в красках, стараясь в точности изобразить жестикуляцию действующих лиц.
– Супер! – ужаснулась Элоиза.
– Завтра это будет во всех газетах! – заверил я ее и покачал головой. – Обидно, если корейцы выследят этого героя…
– Но у нас же есть программа защиты свидетелей, – неуверенно предположила она. – Ты же помнишь, как Арнольд Шварценеггер в «Старателе» прикрывал девушку?
– Конечно! Там еще полицейского «крота» играет классный мужик Каан. Помнишь, старший сын Вито Корлеоне из «Крестного отца»?
Но она такое старье не смотрела. И снова вернулась к своему Арнольду, который так «классно» сказал непосредственно в морду крокодилу: «Ты был не прав»! И в ту же секунду застрелил чудовище! У нее при этом так заблестели глаза, что я чуть не проговорился, что и был тем самым Бэтменом, который спас собак от посягательств корейцев.
Но вовремя прикусил язык: ни одна женщина не в состоянии хранить тайну. И когда весть обо мне дойдет до мстительной азиатской мафии, мне придется поменять имя, прописку и никнейм с серебряным сертификатом. И мы расстанемся с Элоизой навсегда, чего я не перенесу.
«А она? Сможет ли перенести Элоиза долгую разлуку с человеком, которого отринул социум? – думал я, глядя на ее красивые, острые, как у стимфалийских птичек, коготки. – Я не должен подвергать любимую такому шоку!»
И мы сели ужинать. Порции были совсем маленькие, что свойственно любой дефицитной еде. Элоиза брала своими пальчиками крохотные косточки и обсасывала каждую, выплевывая позвонки. Их размеры были настолько микроскопичными, что только она могла их почувствовать своими миниатюрными зубками. В этот момент я мечтал оказаться в ее тарелке, чтобы попасть ей на язычок, а затем проникнуть вглубь любимой…
Но Элоиза не замечала моих взглядов и взахлеб рассказывала об одном эпизоде, кстати, приключившемся тоже в ресторане.
– И тогда этот кабан спрашивает меня, не хочу ли я попробовать чего-нибудь, что стоит на столике у него и его жирной жены. Так многозначительно сказал – отведать. Ну, они заказали слишком много, и все такое, и их туши не справляются. Ладно, подумала я себе – пить так пить, как сказал в реанимации один котенок. Полагаю, что если они потом и хотели меня пригласить на «ле труа», то передумали, – заразительно хохотала она.
Потом, когда мы сытно разомлели, я спел ей старинную балладу про домашнего паучка-неудачника, слегка переделанную под современные реалии. Кто знает, может быть, сам сказочник Гомер зимними вечерами пел эту песенку своим наивным античным слушателям?
Паук голодный все искал добычу
И рыскал по углам. Вдруг слышит,
Как на печи ребенок плачет.
А бабка сонная ему грозится:
«Не спишь и паука разбудишь.
И пригласит тебя он в паутину,
И ты уснешь надолго – навсегда!»
И вот паук, надеясь на поживу,
Сидит и ожидает терпеливо…
Уж полночь. Снова бабка шепчет
И все смеется, все ласкает крошку:
«Не бойся, ни в какую паутину
Тебя я не отдам вовеки!
А завтра мы прихлопнем паука!»
Членистоногий приуныл и молвил:
«Что сделаешь – такие они, люди.
Болтнут одно, внушая оптимизм,
а делают другое, как нарочно,
Плодя и нищету, и голод!
Все пыль и прах, и суета сует…»
И как только я закончил свою поучительную песнь, в ночи послышались торжественные аккорды гимна про суп ночной, любимый, «такой зеленый и густой». Я удивленно посмотрел на Элоизу, которая возбужденно вдыхала сырой, наполненный отсветами рекламы воздух городской среды.
– А классно фигачит сеньора Клэр. Что-то есть от скандинавского эмбиента. Правда, опять жрать захотелось, – чувственной выдохнула Элоиза. Она подошла, покачивая бедрами, к распахнутому окну и сбросила одежду.
Следующим вечером в подъезде появилось новое объявление «Список жильцов, которые едят кротов» с двумя фамилиями и номерами квартир. Элоиза почему-то была полуголой, а на моей фотографии появился галстук клубного типа с голубой вертикальной полоской во всю длину.
«Подлый фотомонтаж», – не успел я подумать, как появилась член правления. Ее модельный халат «Мария» поменял палитру с голубого на красный, обилием цветов напоминавший свежее надгробие.
