Юрий Торубаров
Месть Аскольда
Глава 10
Батый ехал верхом и наслаждался ровной поступью коня, залихватской песней жаворонка, громкой трескотней кузнечиков. Воистину прав был мудрец, сказавши однажды: «Чем спокойнее путь, тем глубже мысли». Незаметно заполнили они и голову хана.
Пожалуй, он велит, как и его великий дед, построивший Хара-Хорум, заложить свой город. Пусть стоит века. Он прикажет собрать лучших мастеров со всего мира, чтобы украсить его. Но он не будет возводить никаких стен. Ибо и они не смогут спасти, когда придет время. Он знает это место. От крутого берега Итиля тянется ровная, словно разрубленная саблей, земля. Здесь он велит разбить свой шатер с выходом на восток. Он будет часто смотреть в ту сторону, где за прозрачной дымкой далеко-далеко несет свои воды река его детства. Пусть могучий Итиль напоминает ему непокоренный Орхон, а эта степь приносит запах его далекой суровой земли. Привольно здесь табунам. Пусть бродят они, недосягаемые для воеводских слуг. Воевода! Никак не идешь ты, Сеча, из моей головы. Это ты остановил мое войско. Это тебе Котян должен кланяться в ножки. Но кто знает об этом?!
Хан не был далек от истины. Царевичи с жаром обсуждали происшедшее. Им было непонятно внезапное решение хана прекратить преследование этих презренных половцев. Ведь они лишились такой добычи!
Батый ехал и думал: «Какими разными бывают люди! Вот этот воевода. Жизнь отдал, но пощады не попросил. Батырь-человек! А этот жалкий князишка на все готов ради своей подлой жизни, ради власти. Неужели это власть делает человека столь низким? Интересно, а на что буду способен я, если окажусь вдруг на их месте?»
Батый уже встречал в жизни людей, предпочитающих смерть позору. Кто они? Почему они это делают? Как понять таких людей? А поняв, он и сам сможет, доведись, совершить подобный поступок. Но в то же время… «А если бы все были такими, как этот старик? – в дрожь бросило ан-Насира. – Сколько их еще осталось там, в Козельске?» Нет, он правильно поступил, что увел свое войско. Пусть говорят что хотят эти царевичи, пусть осуждают его. Встань на пути еще один такой воевода… Жаль, что не удалось захватить его сына. Как бы, интересно, повел себя отпрыск такого человека? Наверное, как говорил дед Батыя, от хорошего жеребца надо ждать и доброго жеребенка. Доведется ли встретиться с этим «жеребенком»? Если б довелось, он бы его уже не выпустил…
И вот Итиль позади. Запестрела шатрами земля, покрылась табунами изголодавшихся животных, забыты походы, бородатые старцы, предсмертные крики, стоны раненых… Улетучиваются воспоминания. Мирная, казалось, жизнь пришла на эту землю.
Полетели в разные стороны на резвых конях ханские посланцы. «Дани, дани!» – требовали они. Баскак Кочева появился перед вратами Владимира неожиданно, как тать на дороге. Его сопровождали сотни две татарских всадников. Угрюмые, ничего хорошего не предвещающие взгляды. При малейшем подозрении хватаются за сабли или хлещут плетьми.
Кочева нашел Великого князя Ярослава Всеволодовича у церкви. Тот, задрав голову, следил, как мужики крыли обгоревший купол. Татарин рукоятью плети ткнул князя в плечо. Ярослав резко обернулся, готовый достойно ответить нахалу. Но, увидев татарина, усмирил гнев.
– Не могу достойного гостя принять в своих палатах, – щека князя дернулась, – твои сородичи постарались.
Кочева кисло улыбнулся.
– Моя пришел сказать: «Хан, дай дань».
Ярослав усмехнулся:
– Ведомо, что не честить меня приехал. Но должен тебе сказать – что хошь делай, но пока ничего нет. Сам видишь, одна огарь кругом. Передай своему хану, чтоб дал время отстроиться. Людям негде голову приклонить. Все, что было, давно в сумах ваших или погорело.
Сорвался с места Кочева, точно ужаленный, пропела нагайка, и отряд умчался.
С тревогой посмотрел им вслед князь. И не зря. Не прошло и месяца, как пронесся слух, что в землях Владимирских появился большой татарский отряд. Боль сковала княжеское сердце. Ничего не оставалось, как склонить голову.
Сборы Ярослава были недолгими. Пришлось вывернуть карманы. На столе лежали подарки. Хану – золотое яйцо с каменьями. Яйцо не простое. Внутри – цыпленок, а в цыпленке еще и яичко. Все – из чистого золота. Ханшам – браслеты, бусы и ожерелья из раковин да монет. Были монеты и так, россыпью. С тяжким вздохом сгреб князь все это в кожаную кису, перевязал ремнем и подал воину:
– Будешь беречь. Довезем – быть нашим людям в радости. Утратим – не сносить нам голов своих.
– Довезем, – прогудели дружинники, гуськом выходя из княжеской времянки.
Прощаясь, присели перед дорогой. Княгиня постоянно вытирала слезы. Глаза ее выражали такую скорбь, что, казалось, она хоронит мужа живым. Отец Симеон басил:
– Ты смотри, князь, не ерихонься. Меч дубьем не перешибить.
– Так, так, батюшка, так, так, – кивала, соглашаясь, княгиня.
А тот продолжал:
– Смири свою гордыню. Умом татарву надо брать, только умом.
Князь, не мигая, смотрит на свежеструганную дверь.
– Легко сказать: смирись! А где наша русская гордость? Перед кем, скажи, отец, спину гнуть?
– Ярослав, – строго гудит Симеон, – будь осторожен. Завистливых людей развелось, как блох на блудливой собаке. Каждый норовит татарский случай в свою корысть обратить. Коль волен татарин живота лишать и властию оделять, слетятся к нему разные нечестивцы, как мухи на говно. Клеветою да лестью пытаться будут окрутить, чтоб выгоду себе поиметь. Таким, прости меня, Господи, гадам, – поп быстро крестится, – человека жизни лишить, что до ветру сходить. Прости, матушка, за слова окаянные.
По лицу Ярослава скользнула улыбка. Он посмотрел на жену, обливающуюся слезами, взял ее за руку:
– Успокойся, матушка. Ничего со мной не случится. Я не ворог себе. Да и вернуться мне надобно, город на ноги поставить. Андрею, вижу, не по плечу эта ноша, а Александру со шведами бы управиться. Вести от них идут тяжкие. Ярл Биргер силы против Александра собирает. На части рвут иноземцы Русь нашу…
Батюшка крепко сжал крест:
– Дьявол многими крутит. Увидала вражина слабость нашу, вот и задвигалась.
– Прав ты, отец. Смотри, ворогов-то сколько объявилось! Литва – и та под Смоленск пришла. Ну да ничего: вернусь, Бог даст, – посчитаемся.
– Не загадывай, тьфу, тьфу, – сплюнула княгиня.
– Пора, – Ярослав встал. – Благослови, отец, в дорогу.
…По прибытии в ханскую ставку два нукера повели князя Ярослава к хану под руки. Не поймешь басурман: то ли честь оказывают, то ли в полон берут. Всеволодович шел молча, послушно. Нукеры обвели его вокруг куста. Заставили кланяться солнцу, луне. Перед входом в ханский шатер пылали два костра. Сухие дрова горели с треском. Огонь вздымался высоко вверх, унося пепел. От этого казалось, что пламя помечено черными точками. Великий князь прошел меж кострами и склонил перед ханом голову.
– Не похоже, не похоже, – прошептал хан. Сердце возликовало, подобрело лицо. – Будешь старшим между всеми князьями в русском народе, – объявил Батый. – Теперь ханская воля точно на крыльях понесется по Руси.
Улыбнулся про себя князь. Вспомнился батюшка. «Я иду к тебе, отец!»
Глава 11
Аскольд проснулся только к обеду. В опочивальне он был один. Всеславна куда-то ушла. Он потянулся, но вставать не стал. Ему припомнилось вчерашнее происшествие, когда князь чуть не выпорол его плетьми.
– Я бы не дался! – сказал он сам себе.
И тотчас же мысли закрутились вокруг Василия. «Надо найти Буда. Отыскать, если жив, Кыргая. Тот все расскажет. Жаль, нет ни гроша. Половцы на деньги падкие. У князя просить не буду. А с Кыргаем потом расквитаемся. Еду завтра», – решил он.
Когда в опочивальне появилась Всеславна, ее было просто не узнать. Хозяйка – заглаживая, видать, прежнюю вину – нарядов не пожалела. Одарила сарафаном небесного цвета, расшитым серебряной нитью, и выглядывающей из-под него алой рубахой, тоже украшенной дорогим шитьем. На голове у молодицы – сорока с кичкой кумачового цвета. Очелье шито золотом.
Всеславна гляделась столь прекрасно, что Аскольд поначалу не мог выговорить ни слова. Он смотрел на жену, будто видел впервые.
– Ты что молчишь, Аскольдушка? – раздался бархатный голосок.
– Не верится, что ты… моя жена. Я опять в тебя влюбился.
– А ты разве меня разлюбил? – спросила Всеславна кокетливо.
– Ни за что! – горячо воскликнул он и, вскочив с лежанки, прижал жену к груди. – Мы никогда с тобой не расстанемся! – прошептал он. – Никогда!
– Аскольд, ты что-то задумал? – подняла она на него свои прекрасные глаза.
– Завтра я уеду, – тяжело выдохнул Аскольд. – Искать Василия.
На лицо Всеславны легла тень. Она вздохнула.
– Я не знаю, что мне делать, – призналась она. – Мне очень жаль брата, но я не хочу отпускать тебя. Я поеду с тобой.
Аскольд выпустил Всеславну из своих объятий.
– Нет, дорогая, не женское это дело – конские скачки да боевые сраженья. Что обо мне подумает князь, его дружина? Нет. Я поеду один, – голос Аскольда посуровел.
– Хорошо, милый. Но мы столько дней провели вместе в седлах! Разве я не доказала, что женщина может сражаться не хуже мужчин?
– Да, – Аскольд принялся одеваться, – ты и в бою была прекрасна. Но сейчас, дорогая, нет необходимости подвергать тебя опасности. Тут поживешь. Я вижу, – он кивнул на ее наряд, – княгиня изменила свое отношение к тебе. А я скоро вернусь. И может, даст Бог, не один, – он многозначительно посмотрел на Всеславну.
Внезапно дверь отворилась. На пороге стоял отрок.
– Князь зовет в гридницу, – быстро проговорил он.
Когда они вошли, князь не мог оторвать взгляда от прекрасной гостьи, чем вызвал ревность супруги.
– Князь, – едва сдерживая раздражение, сказала она, – налей-ка мне квасу.
Михаил схватил сосуд и, разливая содержимое по столу, наполнил кубок. Княгиня фыркнула и пригубила содержимое.
– Как спалось? – обращаясь к Аскольду, спросил князь.
– Спасибо, князь. Я вновь чувствую в себе силы, чтобы скакать на край земли.
– Есть необходимость?
– Да, князь. Завтра я намерен отправиться к половцам, чтобы найти Кыргая или Буда. Они должны знать, где мальчик, которого сопровождал Нестерка.
Отвечая, гость осмотрел стол. Сразу было видно, что поесть здесь любили. Стол был буквально завален всевозможной снедью. На огромных блюдах красовались дичь, рыба, мясо в виде запеченных ножек… В кувшинах – медок, квасы, разные другие напитки… От нарезанного огромными ломтями хлеба еще исходит печной запах.
– Так ты все же думаешь, что это был Василий? – продолжал князь, энергично двигая челюстями.
– Я надеюсь, что Гол увел всех ребят, в том числе и Василия. Гол скоро должен быть здесь. Но я не могу оставаться в твоем городе, пока не выясню, что с моим князем.
Такая забота о своем господине пришлась Михаилу по душе. Он одобрительно кивнул:
– Вот и подожди его. Ты же сам говоришь, что Гол скоро вернется.
– Сил ждать нет. Да и время сейчас опасное, всякое может случиться. А я не могу найти себе места, как представлю, что князь сидит где-нибудь в половецкой юрте и ждет, когда какой-нибудь Буд продаст его в рабство.
Князь обтер усы, отрок тотчас подскочил к князю и вопросительно уставился на него.
– Воды, – буркнул хозяин.
Взяв поднесенный кубок, он сделал несколько больших глотков. Отдышавшись, откинулся на спинку кресла.
– Если бы мальчонка был у Котяна, тот давно бы прислал гонца и заломил бы такой куш, что не приведи, Господи. Раз его нет, значит, и Василия там нет, – он посмотрел на княгиню, у которой уголки губ задрожали, и закончил, сладко зевнув: – И ехать туда не следует. Пойду-ка я, матушка, прилягу, что-то ко сну потянуло. – Он поднялся, с грохотом отодвигая кресло. – Я потом тебя кликну, – и посмотрел на Аскольда, уходя. – А пока отдыхайте.
Пропустив князя с княгиней, из гридницы вышла и чета Сечей. В проходе они неожиданно столкнулись с человеком, который показался им знакомым. Взгляд его, которым он обшарил козельцев, был страшен: глаза горели, как раскаленные угли, источая ядовитый пламень неостывшей мести. Человек быстро отвернулся и заспешил прочь.
– Путша, – тревожно произнесла Всеславна.
– Не тревожься. Князь не даст нас в обиду, – успокоил Аскольд.
– И все же мне стало страшно, – призналась Всеславна, тесно прижимаясь к супругу.
Да, это был он, Путша, верный слуга княгини. Он вскоре вернулся. Убедившись, что никого нет, заспешил в ее опочивальню.
– Тебе чего? – строго спросила княгиня, подставляя девкам руки, чтобы они стянули с пальцев украшения.
– Да… тут… эти, – залепетал верный Путша.
Княгиня сразу поняла, о ком речь.
– Глаз с них не спускай.
Голос, каким она произнесла эти слова, ободрил Путшу.
* * *
Аскольду отдыхать не хотелось, и он решил наведаться к Зосиму, расспросить, не знает ли он, как добраться до половцев. Выходя из ворот, он нос к носу столкнулся… с Зубом.
– Неуж Аскольд? – неуверенно вымолвил тот, от неожиданности отступив на несколько шагов.
– Зуб?! – Сеча бросился к другу, крепко заключая его в объятия.
Они не услышали, как за воротами загремели засовы.
Когда прошли взаимные бурные проявления чувств, Аскольд рассказал о событиях, свидетелем которых был. Козелец, в свою очередь, поведал о своих мытарствах, когда их дорогой повязали, привезли в Чернигов. Там по приказу княгини он был сослан со своими дружинниками в Бабышевский починок. Злодей Путша, приставив к ним злющую собаку Еливферия, не спускал с них глаз.
– От цепей, вишь, руки какие стали? – Зуб оголил запястья, они сплошь были покрыты рубцами. – Как татарва появилась, гонец прискакал, велел в Чернигов вертаться. Сейчас в дружину берут, – хмуро закончил он разговор.
Они помолчали. Скрип приближающегося возка заставил посмотреть на дорогу. Какой-то мужик вез дрова. Аккуратно сложенные поленья горой возвышались над лошадью. Хозяин, бросив вожжи на лошадиный круп, вышагивал степенно рядом. Остановившись перед закрытыми воротами, он вразвалку, окинув незнакомцев испытующим взглядом, подошел к ним и изо всех сил стал наяривать каблуком.
– Эй, отоприте! – орал он.
Но двор молчал.
– Спят, – проговорил мужик, взглянув на небо. Достав из-за пазухи краюху, присел у ворот и жадно принялся ее уписывать. Расправившись, собрал с подола крошки и забросил их в рот.
– Откуда будете? – спросил он безразлично, скорее всего – чтобы скоротать время.
– А мы козельские, – ответил Аскольд. – А сам чей будешь?
– Я тутошний. Извозчик. Я с купчишками, знаешь, сколь исколесил? В Естерхоме бывал, в Мишкольце, Сандомеже, Царьграде… Да разве все упомнишь, – мужик говорил важно, чувствуя свое превосходство. – А Козельск жаль город. Бывал я там. Лютый на вражину был там воевода. Половцы пуще огня его боялись.
Упоминание о половцах надоумило Аскольда расспросить о них мужика:
– Скажи, мил человек, как до половцев добраться?
– Никак туды собрался? Татарва все пути перерезала.
– Шибко большая нужда гонит. Если можешь, подскажи!
Тот увидел интерес козельца, стал было рассказывать, но тут скрипнули ворота. Увидев, что они отворяются, мужик замолк.
– Парень, кобыла у меня не кормлена. Если хочешь дальше послушать, спросишь Ивана Шигу. Всяк знает. Но! – крикнул он и дернул вожжи.
Когда воз въехал в ворота, Зуб спросил:
– Неужто и впрямь в гости собрался? Что за нужда такая?
– В гости, – с болью ответил Аскольд и рассказал о Василии.
– Тогда я с тобой.
Глава 12
В это время на Балтике обычно стоит хорошая погода. Но этот год нарушил все традиции. Уже несколько дней как жесткий северный ветер гнал низкие тучи. Они свинцовой тяжестью нависали над морем. И, кажется, где-то там, у горизонта, навалились на него и пытаются, как злодею, скрутить руки. А оно бунтует, надеется. Угрожает. Тяжелые волны, как кувалдой, остервенело били по песчаному берегу. В такую погоду лучше всего сесть поближе к камину, к печи и наблюдать за бесконечной пляской огня, слушать его незамысловатую музыку.
Однако нашелся человек, который какой уж день стоял у кромки берега и не спускал глаз с горизонта. Он не обращал внимания, когда какая-нибудь волна, разыгравшись, окатывала его ноги. Этим человеком был владыка Кульманской земли Герман фон Зальц. Он явно кого-то ждал.
Наконец над волнами еле различимо заплясала какая-то точка. Она росла, превращаясь в туго натянутый парус. Под ним, ловко карабкаясь с одной волны на другую, двигалась ладья. Вглядевшись, фон Зальц узнал эмблему на парусе и подал сигнал. На берегу тотчас вспыхнул огонь.
Нос ладьи лег на заданный курс. Когда она с громким шелестом врезалась в песчаный берег, на землю спрыгнул человек. Он был с головы до ног закутан в черное одеяние, из-под которого угрожающе выглядывал длинный меч.
Магистр шагнул ему навстречу. Они обнялись. Слуги подали коней, и фон Зальц со своим таинственным гостем понеслись в сторону Тевтонского замка. Правда, перед тем как пришпорить коней, Генрих оглядел местность. Она была пустынна. Лишь какой-то бедняк удил рыбу в устье Вислы.
Достигнув замка, фон Зальц лично провел таинственного гостя в его покои. В замке было тепло, и гость тотчас почувствовал, как нега охватывает его. Однако он усилием воли преодолел соблазн и, сменив мокрое платье на сухое, тотчас дал знать, что готов вести переговоры.
Магистр пригласил его в Малую залу. Это было уютное помещение, отделанное в восточном стиле. В центре находился богато сервированный на две персоны стол. Гость удовлетворенно крякнул.
Утолив с дороги голод, гость первым начал разговор:
– Я получил, магистр, твое приглашение и, как видишь, нахожусь перед твоими глазами.
Фон Зальц поиграл тяжелой цепью на груди, концы которой венчались массивным крестом.
– Да, брат мой, подошло время, когда мы можем осуществить нашу великую миссию, – и он начал пространно говорить о новых крестовых походах.
– Твои мысли, дорогой магистр, созвучны в некоторых моментах с желанием папы. Вот его послание, в нем ты найдешь подтверждение твоим словам.
Фон Зальц неторопливо протянул руку и принял желтоватый плотный лист бумаги, свернутый в трубочку. Неторопливо развязал шелковые концы крученых нитей и развернул послание. Окончив читать, он аккуратно свернул послание и вернул гостю. Тот молча принял, не спуская испытующих глаз со своего собеседника.
Магистр помалкивал, и гость почувствовал себя неловко. Чтобы как-то скрыть это состояние, он взял бокал и отхлебнул несколько глотков. А Герман думал о том, что папа, верный себе, не видел главного – как решать эту проблему. Мечом? Но меч нужен для другого. Где-то на далекой Черниговской земле в смертельной схватке сошелся козельский воевода с несметными Батыевскими полчищами. Что же ему, магистру, надо было делать? Идти, как призывал германский император, в поход на татар и помочь воеводе? Кстати, которому фон Зальц обязан тем, что сидит сейчас и беседует с этим знатным гостем. Но пока не желает возвышения русских князей. Наоборот, его больше бы устраивали их взаимные претензии, междуусобище. Вот под этот скрежет мечей он и хочет прибрать их к рукам. Что ж, вполне резонно, если бы не татары. Не устоял козелец. Кто теперь может остановить это дикое воинство? А он, папа, толкает на другое.
У магистра помимо воли вырвался вздох:
– Выполнить рекомендации папы очень сложно.
– Отчего? – оживился с гость.
– Татары, – одним словом ответил хозяин. – Они заставляют объединяться даже бывших врагов. Недавно князь Мазовецкий, напуганный движением татар, попытался собрать у себя многих своих соседей. Не все откликнулись на его зов. Не все в Европе осознают эту опасность. Но некоторые из тех, кто явился, я не поверил своим глазам, были заклятыми врагами! Сколько раз князь скрещивал мечи с герцогом Силезским из-за своего племянника! Но тут молодой герцог показал пример мужества и благоразумия. Отбросив старые отцовские обиды, явился по первому зову князя. Он, молодой правитель, чувствует смертельную опасность.
– Татары… – каким-то пренебрежительным тоном произнес гость. – А не преувеличивает ли их опасность дорогой хозяин?
Магистр, словно проверяя, хорошо ли выбрит, несколько раз прошелся ладонью по щекам.
– Один за другим пали многие русские города. Не устоял и Козельск.
– Козельск? – переспросил гость. – Что-то не слышал о таком.
– Да, Козельск. Хотя его оборонял один из умнейших воевод, которых мне довелось встречать.
– Но татары, как я понимаю, ушли. Кстати, вам известно что-нибудь об их местонахождении?
Хозяин отрицательно покачал головой.
– Вот видишь, магистр. Батый убежал зализывать раны. А они могут быть и смертельные, – на лице гостя заиграла улыбка. – Лучше нам подумать о своих делах. Скажи мне, остались ли на Руси сильные князья?
– Сильные есть, – фон Зальц сдержанно усмехнулся. – Даниил, князь Галицкий, Михаил – Черниговский князь. Но они боятся друг друга хуже Батыя.
– Прекрасно! – воскликнул гость. – Ничего лучшего и пожелать нельзя для осуществления давних намерений папы, которого я поддерживаю всей душой. Обращаюсь к тебе как к Христовому воину и призываю тебя к крестовому походу на восток. Мы должны осчастливить этих людей, даже если для этого придется обнажить мечи. Ждать нельзя, – голос гостя набирал силу. – Русь раздроблена, разбита. Нам надо подобрать оставшиеся осколки. Вместе, магистр, вместе пойдем на Псков и Новгород! В Новгороде правит мальчишка. Магистр! Всевышний не простит нам, если мы не исполним Его волю. Эти люди, получив нашу веру…
«И землю», – усмехнулся про себя магистр.
– …поймут наконец, какое счастье выпало на их долю. Закрепившись, мы с удвоенной силой сможем начать освобождение их братьев. А если, магистр, выступим вместе, нам будут не страшны никакие татары.
«Русских ты уже преодолел, – не без ехидства подумал Герман. – Плохо ты их знаешь. Вот пойдешь на Новгород, посмотрим, как ты справишься с этим мальчишкой. Но идти придется и мне. Не могу отказать ему в уме. Время выбрал подходящее. Отставать негоже, как бы с носом не остаться».
– Мне думается, – продолжал увлеченно заморский гость, – папа будет очень доволен таким поворотом событий…
«И поддержит твои притязания на трон, – мелькнуло в голове фон Зальца. – Ну и аппетит у тебя… Да-а, дружок, палец в рот тебе не клади…»
– И мы положим к ногам папского престола новые земли, на которых восторжествует истинная вера.
– Прекрасно! – магистр взял в руки кубок. – Я хочу выпить за истинных Христовых воинов. Пусть услышит папа твой звенящий голос и воздаст тебе должное. Да поможет тебе Господь!
Они осушили бокалы. Выдохнув, заморский гость спросил:
– Как я понял, магистр, ты одобряешь мои намерения и готов их поддержать.
– Я всегда готов биться, чтобы нести истинное слово. Но не всегда пути, которыми мы идем, отвечают нашим пожеланиям, – произнес фон Зальц.
Гость ответа не понял: «Идет или не идет тевтонец?» Он хотел было спросить его об этом напрямик, но дверь внезапно отворилась, и вошел юноша. Лицо магистра просветлело.
– Мой племянник Рудольф, – представил прибывшего хозяин. – А это – ярл Швеции Биргер аф Бьельбо Фолькунг.
Биргер и племянник любезно раскланялись.
– Дорогой Рудольф, – продолжал магистр, – Биргер аф Бьельбо хочет совершить прогулку по улицам Новограда. Нет ли у тебя желания составить ему компанию?
Юный рыцарь непонимающе посмотрел на дядю. Зато его хорошо понял швед. «Ясно, магистр отвергает совместный поход. Что ответить папе? Может, словами же Германа: “Не всегда пути отвечают желаниям”? Пусть Иннокентий сам догадывается об истинных намерениях тевтона. Он очень скрытен. Похоже, мое предложение о совместном походе его насторожило. Откуда взялся этот увалень? – он раздраженно взглянул на тяжелое лицо Рудольфа. – Только помешал разговору, не дал побольше выведать о намерениях тевтонца».
– А где твоя сестра? – живо поинтересовался фон Зальц.
– Сейчас будет. Где-то задержалась.
«Отличный повод уйти от разговора. Но я не уеду, пока не добьюсь чего-то конкретного», – отметил про себя ярл.
– Почему быстро вернулись? Что, в Добжине плохо встретили? – продолжал расспрашивать племянника магистр.
Но Рудольф не успел ответить. Дверь с шумом отворилась, и в комнату ворвалась Маргарита. Со свойственной юности энергией она бросилась к своему дяде. Однако, заметив чужого человека, остановилась как вкопанная.
Ярл взглянул на нее. Их взгляды встретились. В груди сурового воина полыхнуло огнем. Девушка в смущении опустила голову.
– Я попозже зайду, – сказала она и легко выпорхнула за дверь.
Лицо гостя порозовело. Пергаментное лицо магистра собралось в складки.
