Юрий Тимофеев
Не ходи служить в пехоту! Книга 7. Северный ветер. Возрождение
Предисловие
Продолжение серии «Не ходи служить в пехоту!».
Окончание военной реформы в России, контрреформа и подготовка к первой войне уже реформированных Вооружённых сил Российской Федерации. Начало событий на территории бывшей Украинской ССР. Подготовка и начало операции «Возмездие» ВС РФ в Сирии. Как это было глазами офицера Главного оперативного управления Генерального штаба? Зачем там воевали и за что? Так ли всё было гладко? Эта книга о людях, преданных России – и только России. Не боевик, совсем нет. Как тогда ко всему относились и что думали в то время, как переживали события в России и мире? Книга не столько про войну, сколько про жизнь и службу. Про этих два связанных воедино процесса жизни военного человека. Прежде чем заплатить деньги и купить эту книгу обратите внимание что это не боевик – совсем не боевик.
Книга будет опубликована, когда на территории бывшей Украинской ССР вовсю идёт то что нельзя называть «войной». Возможно некоторым книга поможет понять почему всё идёт именно так, а не иначе. Поможет понять, как работает Генштаб, как внутри его крутятся все эти «шестерёночки», с кем и как он взаимодействует, и кто за что отвечает. Как принимаются решения на политическом уровне, кем и как организуется их выполнение?
Текст книги – это полный художественный вымысел автора, не имеющий отношения к большим начальникам и их неприкасаемым персонам. Совпадение с некоторыми фамилиями и должностями политиков и начальников – невероятная случайность.
Я не профессиональный писатель и даже не претендую на столь высокое звание. Поэтому не ищите здесь изысканных оборотов и слога профессионала-литератора. Перед вами текст самого обычного бывшего армейского офицера, солдата России – пехотинца, отдельного незаметного человека и гражданина со своим мировоззрением и убеждениями.
Глава 1
Россия, Калининградская область, г. Светлогорск. Август 2008 года
Мой мозг всё ещё воспроизводил недавно пережитые события войны с Грузией. Хоть я имел огромный опыт боевых действий и знал, как работать над собой после таких тяжёлых событий, тем не менее продолжал об этом думать. Теперь война с грузинами – это история. Особый отпечаток на моё мышление накладывало убийство грузинами 12 военнослужащих нашего миротворческого батальона, который находился в Южной Осетии по приглашению самих же грузин. Уже не было сомнений, что наши руководители постараются эту подлость не вспоминать. Их соображения для меня не имели значения, потому что я считал, что грузины должны быть очень сурово наказаны именно за убийство миротворцев. Те наши братья, кто погиб в боях с грузинами не из миротворческого батальона, – это другое. Безусловно, их память должна быть увековечена везде, где только можно. Но убийство миротворцев – это отдельная трагедия, полностью раскрывающая сущность врага. Ужасное азиатское восточное коварство, самое циничная разновидность предательства.
Тема предательства в тот момент в моей душе обострилась невероятно.
В один из вечеров мы с Леной сидели в кафе «Виктория» в Светлогорске. Жаркий день. Я пил отличное германское холодное пиво. Лена же пила сухое белое вино из Италии. Заметил, как за столик в противоположном углу веранды усаживаются двое мужчин. Присмотрелся. Узнал одного из гостей. Отвёл взгляд и опустил голову.
Это был Курдюмов. Тот самый Курдюмов, недолгое время служивший командиром нашей роты в полку в Нагорном Карабахе, который вместе со своими земляками-украинцами сбежал на Украину в далёком 1992 году. Мой бывший друг, предавший меня и советского армейского офицера, исполнившего свой долг до конца, бывшего капитана Советской армии Игнатовича. Мы с Игнатовичем с того момента считали его предателем. Предателем нас и нашего полка. Курдюмов не был предателем Родины, так как к тому моменту СССР уже не существовал. Но был предателем-предателем, гнидой. Сволочь… Скулы сжимаются непроизвольно. Настоящий современный Мазепа. К счастью, не многие, совсем не все офицеры бывшей великой Советской армии, видели предательство явно. Мне не повезло. Я видел. Массовое предательство со стороны кавказцев и украинцев. И не только в Карабахе. Помнил, как офицеры не возвращались с Украины из отпусков в наш выведенный только что из Германии мотострелковый полк в Нижегородской области, не попрощавшись со своими сослуживцами, не сказав ни слова и даже не проставившись.
Наказать. Наказать хочется эту мразь… И не надо меня обвинять в каких-то грехах! Я четыре войны прошёл. Имею право думать и размышлять. Я не из тех, которым: «Да мне пофиг», «Я вообще над этим не думаю» и т. д. Я думаю и буду думать! Так есть и так будет. Интересно, что у этой твари человеческой в голове. Очень интересно.
– Что с тобой? – спросила Лена.
– Там сел за столик один человек, которого я хорошо знаю, но с которым не хочу разговаривать. Боюсь последствий…
– Поняла. Где он?
Я объяснил.
– В таких случаях никогда нельзя смотреть на него и вообще в ту сторону. Правильно делаешь. Постарайся бесшумно встать и уходи быстро по прямой к кинотеатру, далее по дорожке влево в сторону центральной площади. Жди меня у входа в управление военного санатория. Я рассчитаюсь и подойду.
Так и сделал.
Однако уже на ходу подумал о том, какие чёткие и правильные инструкции она мне дала. Какое у неё холодное самообладание. Неужели?.. Неужели то, что сказал мне Игорь, правда? Но она и раньше не была растеряшей или растяпой. Чёрт! Что за женщина такая?! Совсем не «ой, забыла»!
Сразу же, на зашкаливающих эмоциях, набрал Игорю и рассказал, что увидел Курдюмова. Он меня спросил:
– По другому вопросу есть что-то новое?
– Нет. Пока ничего. Но мы не говорили на серьёзные темы. Отдыхаем.
– Вот и не спеши. Постарайся сам не инициировать. Выжидай. По Курдюмову понял. Жди. Но сам не ввязывайся в разговоры и не вздумай разборки устраивать. Надо сначала понять, что он собой сейчас представляет.
Я остановился и стал рассматривать окружающее нас европейское великолепие. В груди неимоверно билось сердце, как в бою.
Вдруг сзади мне на плечо легла ладонь Лены. Я вздрогнул от неожиданности.
Лена широко и по-доброму улыбалась, от неё исходило невероятное обаяние. Мы обнялись. Но я был очень удивлён её неожиданным появлением. Ещё раз обвёл беглым взглядом место, где мы стояли. Никак не ожидал, что она появится позади меня, ведь я стоял спиной к зданию, подойти ко мне с тыла можно было, только преодолев небольшой проход между рядом густых кустов и ступеньками для входа в это здание.
– Неправильное ты место выбрал. Если бы твой знакомый вышел из-за этого поворота, то куда тебе было бы деваться? Только резкий разворот и движение в противоположном направлении. Это очень явно. Детский сад, товарищ полковник!
Вот это да! Я о таком даже не подумал. Эх, Лена.
– А ты прямо конспиратор, – я не выдержал и поддел её .
– Конспиратор. А ты как думал? Мне иногда приходится избегать неприятных встреч или таких, при которых разговор может затянуться. Я с людьми всю жизнь работаю. Всякие ситуации бывают. Тем более Лондон – это ещё бо́льшая деревня, чем твоя Москва. У нас запросто ходят, как обычные люди, миллиардеры, а в моей клинике – каждый долларовый миллионер как минимум. Для жителей Лондона это не так уж и много.
А может зря я так про Лену? Действительно, что тут премудрого? Эх, загрузил меня Игорь, нет мне теперь покоя.
– Расскажи, что это за товарищ такой?
Я достаточно подробно рассказал о Курдюмове.
– Понятно. Но всё-таки объясни, почему ты считаешь, что он обязан был вам сказать о своём побеге на Украину.
– Понимаешь, когда его посадили в СИЗО, а мы подняли в полку лейтенантский бунт, никто ещё не знал, что через три года не будет СССР. Никто вообще не мог представить себе такого. Политорганы тогда были, и они не шутили никогда. То есть если бы остались СССР, КПСС, то нам бы этого не простили. Другими словами, мы всю свою жизнь поставили под удар из-за него. Он всё знал в цветах и красках, много раз благодарил и говорил, что мы настоящие друзья и офицеры. Вот так! Теперь положи это на мои представления о чести и порядочности в те времена и подумай. Я и сейчас ему ничего не простил. Это подлость и предательство нас, его бывших друзей.
– Юра, в каком году его в СИЗО сажали?
– В 1989-м.
– Почти двадцать лет прошло. Ты столько видел. Даже странно слышать твой юношеский максимализм.
– Я предательство такое явное встретил только один раз. К счастью. Вот так чтобы не где-то кто-то там вообще, а глаза в глаза. Предательства не прощаю. И не прощу. Врага на поле боя могу простить запросто. Несложный вопрос. Можно ненавидеть Джугашвили, коммунистов и советскую власть, но стать власовцем недопустимо. Могу на примерах.
– Интересно. Скажи.
– Есть подполковник Русской императорской армии, генерал-лейтенант Красной армии Дмитрий Михайлович Карбышев. Есть любимчик Джугашвили, бывший генерал-лейтенант Красной армии Власов. Первый принял мученическую смерть в плену, потому что для него Родина есть народ, за который он воевал независимо от того, кто у власти. Армия вне политики! Ну а с Власовым всё и так понятно. Ему на всё плевать, кроме собственной шкуры. Была власть Джугашвили – он ему жопу лизал. Оказался под властью Гитлера – стал ему жопу лизать. Один человек с внутренним стрежнем, с мировоззрением, другой – приспособленец, предавший всех, даже своих женщин.
– Про женщин поподробнее.
– Сама почитай в интернете.
– Ты считаешь, что супружеская измена – это сравни предательству Родины?
– Нет, конечно. Тут не так прямолинейно. Когда любовница и ложь сплошная. Когда одной врёшь про любовь и другой тоже – тогда предательство. Когда таких слов не говоришь – не знаю. Семейные дела – это не моя тема. Я не священник. И далеко не святой. Когда так просто, как вина попить, и не в церковном браке – тогда не предательство. На мой взгляд. Вот если я тебе скажу, что люблю тебя, а потом заведу любовницу и буду врать обеим, называй меня предателем.
– А ты ведь не говоришь мне таких слов.
– Не говорю. Не готов такие слова говорить. И ты не говоришь.
– И я не могу сказать.
– Вот и не надо, если нет такого душевного желания. Зачем врать?
– А предать бы меня смог?
– Как именно? Что конкретно ты имеешь в виду? Приведи пример.
– Ну, например, взять и рассказать какие-то мои секреты. Или сотрудничать с вашей ФСБ, используя меня?
– Это исключено. А ты смогла бы?
– А я не знаю.
– Как тебя понимать?
– Знаешь, можно так красиво сейчас сказать. Соврать просто. Но я не хочу. Тот же Власов, если бы не попал в плен, стал бы маршалом нашей Великой Победы. Мы с тобой говорили бы о нём с уважением. А вот оказался он в такой сложной жизненной ситуации и раскрылся с совсем другой стороны. А представь женщину, у которой, например, с одной стороны, Родина, а с другой – жизнь собственного ребёнка. Вот не сделаешь это или это – ребёнок умрёт. Я, скорее всего, выберу его жизнь. А ты?
– Я для себя давно ответил на этот вопрос. Ещё школьником мучился, думал о том, что такое Родина. Ты это наверняка помнишь.
– И что за столько лет твои взгляды не изменились?
– Изменились. Я ещё больше в них утвердился. Я не наёмник, воевавший за деньги. Не какой-то там контрактник из частной военной компании. За деньги никогда не воевал. И не буду. Нам никогда не платили хоть сколько бы уважаемые суммы. А чаще воевали мы вообще без всего этого. Воевали по убеждению. И это не просто слова. Я уже делом доказал всё что только можно. Все, кто воевал в армии в первую чеченскую – все воевали по убеждению. Я офицер армии своей страны, и мой долг – выполнять приказ Родины.
– Ну а у меня не было возможности себя проверить. Слава богу, и выбора такого – тоже: Родина или жизнь. Пока не столкнёшься, не ответишь на этот вопрос.
– Пожалуй, ты права. Но сегодня я встретил предателя своих друзей, предателя своего полка. Если бы он остался с полком до конца, а потом, попрощавшись с нами по-офицерски, уехал на свою Украину – нет проблем. Человек выполнил свой долг. Неважно, что военная присяга уже не действовала. Военная присяга – это закон, то есть норма права. А есть ещё нормы морали, к ним относятся такие понятия, как долг и честь. Есть нормы нравственности: грех в браке, обжорство, курение табака или пьянство, наркомания, а для мусульман запрет на свинину, например. Среди героев нашей Родины наверняка были заядлые курильщики, большие любители женщин, водки и вина. Многие из них на фронтах имели походно-полевых жён, если была такая возможность. Нормальные мужики!
– Ого! Как ты всё по полочкам. Как у вас, военных, всё чётко. Вот теперь всё понятно. Спасибо.
– Так вот, этот человек – моральное ничтожество.
– Этот человек – дерьмо. Тебе лучше с ним не встречаться, а то может легко до драки дойти. Пойдём в кафе на променаде. Там посидим, я кушать хочу.
Мы пошли в кафе, а потом долго гуляли.
Утром мне позвонил Игорь. Мы с Леной сидели на завтраке в отеле. Я встал и пошёл на улицу, предупредив Лену, что звонят по службе.
– Юра, этот гандон приехал в Калининград за машиной. Он машины гоняет из Германии, Польши, Литвы, Москвы, Питера и Калининграда к себе на Украину. Живёт в Крыму. Там же типа служит в их армии. Ну ты понимаешь, что там за служба. Платят им мало, поэтому эти машины у него основной заработок. То есть у них 90-е годы всё ещё никак не закончатся, – хихикнул Игорь.
– Понятно. Что-то у меня руки чешутся. Не даёт он мне покоя. С мыслью о нём уснул, с ней же и проснулся.
– Вариантов много. А надо ли? Может, отпустим эту мразь?
– Эх, не могу я так миролюбиво. Сделать ему что-то охота.
– Давай подумаем. Время будет. Я устрою ему мелкие проблемы. На несколько дней, просто чтобы у нас с тобой было время подумать. Не спеши. Решишь что-то – позвони. Я бы его отпустил. Пусть дурачок всю жизнь ментам жопу лижет с этими машинами.
До самого вечера я думал только об этом.
Отпустить – это широкий жест, по-христиански. Наказать – этого я хочу. Но зачем? Унизить. Зачем? Показать сволочи, что он сволочь. Зачем? А может, ему в глаза сказать, что я думаю? Зачем? Бесконечные «зачем?». И так по кругу весь день.
Вечером набрал Игнатовича. Всё ему рассказал, за исключением того, что могу его наказать через Игоря.
– Б…ть, этого бандеровца надо так наказать, чтобы он, сука, кровью умылся. А ты не знаешь, он машину погонит через Польшу или Беларусь?
Кстати, я обратил внимание, что Игнатович как-то незаметно перешёл на слово «Беларусь» вместо «Белоруссия». Как-то мне это не нравилось, но я решил, что поговорю с ним на эту тему при очной встрече, «повоспитываю» своего бывшего командира, пристыжу, ведь, когда мы служили в Советской армии, я от него такого слова не слышал и считал, что это попытка уйти от слова «Россия» в названии своей страны.
– Наверное, через Польшу, там вроде бы лучше, удобнее и короче немного.
– Ни хера. Дороже получается. Бензин и вообще всё. Это жлобьё каждую копейку считает, наверняка поедет через Беларусь. Если так, то будь уверен: я его встречу. Ох я ему устрою!
– Я не знаю, когда он поедет.
– Не твоя забота. Я думаю, что эта девочка фамилию не поменяла. А я не стал занимать должность меньше, чем была, даже наоборот. При встрече расскажу. Так что будь спокоен. Наберу!
– Постой. А может, не стоит?
– Ни хера себе! Нет, брат, мы с тобой оба из пехоты! И это чмо тоже. Так что он наши правила знает, напомним, как в пехоте надо отвечать за свои поступки. На связи, товарищ полковник!
После этого я позвонил Игорю. Сообщил ему, что хочу встретиться с Курдюмовым и поговорить.
Следующим вечером я по указанию Игоря выехал в Калининград. Лене сказал правду и оставил её в ресторане неподалёку от места встречи. Сам пошёл в отдел милиции.
Курдюмов сидел в какой-то комнате для допроса, один, в наручниках.
Узнал меня сразу. Обрадовался неподдельно. Поздоровался, что-то запричитал. Я смотрел на него в упор и слов не разбирал.
Руки, разумеется, не подал.
– Ну что, предатель? Рад меня видеть? Я тоже рад.
– Какой предатель? Юра. Это трындец! Помоги мне выйти отсюда! Помоги, брат! Ты откуда узнал, что я здесь? Ты мне на выручку приехал?
– Посмотрим. Пока что зашёл с тобой поговорить.
– Скажи, пусть наручники мне снимут.
– Я не по этой части, я не в милиции служу.
– А как ты здесь?
– Неважно.
– Юра, ты что? Мы же с тобой вместе служили! Помнишь?
– Хорошо помню. Ты мне ответь на один вопрос: почему ты нас с Игнатовичем предал?
– Я вас не предавал! Ты что?!
– Ладно. Ещё проще вопрос. Почему сбежал из полка на Украину, не сказав нам с Игнатовичем ничего?
– А должен был?
– Мы тогда считали тебя своим другом. А ты нас?
– Я тоже. Сейчас также считаю.
– Так почему же ты своих друзей не поставил в известность о том, что решил рвануть на Украину?
– А на хер мне этот Карабах? Совок рухнул. Советской армии нет. Зачем мне всё это?
– Я тебя не про политику спросил. Спросил про дружбу пехотную, офицерскую. Про то, почему ты сбежал и нам ничего не сказал, даже не попрощался.
– Тебе честно?
– Только.
– Ладно. Тогда слушай.
– Слушаю.
– Начнём с того, что сбежали оттуда все внутренние войска, так?
– Да, это правда. И мне на них плевать! Это не Вооруженные силы, это МВД.
– Ну ладно. Пусть формально так. Остался только наш пехотный полк, насквозь укомплектованный офицерами и прапорщиками армянами. Грамотно всё было подстроено. Так?
– Да. Согласен. Но помним, что наш пехотный полк, это мотострелковый полк. Это Армия, пехота. Дальше.
– Вы вообще не хотели ничего знать и слушать. У вас одна Россия была на уме. Даже стали нас не уважать за то, что мы хотели служить Украине. Так?
– Тоже правда. Ближе к делу.
– Короче, я посчитал, что если скажу вам, что мы хотим всё бросить и уехать на Украину, то вы попытаетесь сорвать это дело. Так?
– Не так. Вот эта точка. Вот где проявилось. Если бы ты нам сказал всё честно, как друзьям, мы бы тебя не предали. Уже понятно было, что всему конец. Не стали бы тебе и твоим товарищам мешать.
– Я думал по-другому.
– Не верил нам, не верил нашей дружбе.
– Просто на этот счёт не верил. Вы такие были все за Россию вашу имперскую.
– Игнатович? Игнатович был только за Белоруссию! Но остался в полку до конца, до последней минуты. Знаешь почему? Потому что он настоящий русский офицер. А ты?
– Да. Пусть так. Я не русский. Я за Украину.
– Тогда ты так не считал. Не говорил, что ты не русский. Кстати, если помнишь, мы всегда считали, что русский офицер – это не про национальность, это про мировоззрение.
– Я смотрю, ты умный стал очень. Да, мне просто хотелось завязать с этим Совком и уехать с этого долбанного Кавказа. Ты, что ли, Кавказ любил? Тебе напомнить, как ты к нему тогда относился? Как ты Кавказ называл? Напомнить?
– Да причём здесь этот Кавказ? Я ещё о нём не думал! Я думал об армии, о нашем полку, о России – это правда, но ещё я верил в нашу дружбу. А ты в неё не верил.
– Что ты мне втираешь? Дружба! Книжек юношеских начитался и никак их высрать не можешь. Что ты несёшь?! Посмотри, что вокруг творится. Я вам в спину не стрелял, смылся и смылся. Слава богу, Совок рухнул! Ты в свою Россию любимую попал. Серёга – в свою Беларусь, я – в свою Украину. Нормально. Что ты мне с этой дружбой? Ну вступились вы за меня, действительно могли пострадать. Но я вас не просил. Поступили хорошо – огромное вам спасибо. Что ты хочешь? Деньги надо рубить, жить надо! Все границы открыты! Живи – не хочу! А ты всё этим прошлым живёшь. Всё закончилось! Прошёл этот Кавказ – я даже этот мрак вспоминать не хочу. Нет никакой дружбы, нет никакого долга. Мне платят – я служу. Как платят, так и служу. А ты не так, что ли?
– Понятно. Мне тебе, нечего сказать. Бесполезно. Для тебя нет ни Родины, ни дружбы, ни чести. Я прав? Признайся.
– Прав! Будут нормально где-то платить – я там работать буду. Будет возможность уехать в нормальную страну – сразу уеду. Мне вообще на всё плевать.
– А как ты смог второй раз присягу принять Украине?
– Ха! Плевать! Пле-вать! Ты это серьёзно?! Для тебя это что-то значит? Я Союзу присягал, это было серьёзно! А тут? Плевать!
– Поговорили. Предатель ты и есть предатель. Нас предал и также свою Украину готов предать. Ну хоть сейчас честно. За это тебе спасибо. У меня камень с души упал. Прощай!
– Стой, Юра! Подожди! Помоги мне отсюда выбраться. Я тебе всю жизнь буду обязан.
– Обязан?
– Приезжай ко мне в Крым! Я тебя так встречу! Поговорим нормально, вспомним. Брось ты всю эту химеру!
– Правильно ты сказал: обязан, а не по дружбе типа. Ты мне, а я тебе. Всё правильно. Но в твоей системе координат, не в моей. Помогу тебе. Будешь должен. Твою мать…
Я остановился у выхода, обернулся, посмотрел на Курдюмова и вспомнил, как мы служили в некогда единой Советской армии, в боевом полку. Подумал о том, что было что-то у нас, таких разных, что накрепко объединяло, сплачивало, заставляло делать смелые дела, совершать хорошие поступки.
Вышел. Отошёл от здания милиции. Набрал Игоря и… попросил его отпустить Курдюмова.
– Что так? – спросил Игорь.
– Злость и обида прошли. Просто улетучились. Ничего не осталось. Я увидел перед собой ничтожество. Вот такими я и представлял бывших советских офицеров, принявших военную присягу Украине. Им всё равно кому присягать. Надо будет, они и Израилю присягнут. И жалко мне его. Это одноклеточный. Для него жить – это жрать, спать и срать.
– Ладно. Сейчас отпустят. Ошиблись, типа не та ориентировка.
– Спасибо, Игорёк! С меня причитается.
– Ещё чего! Ты мне это брось! Новости по главному вопросу есть?
– Нет. Она молчит, и я разговор не завожу.
– Будь внимателен. Я на связи.
Позвонил Игнатовичу и попросил не трогать Курдюмова.
– Посмотрим. Я сначала с ним нормально поговорю. Может, ты и прав. Что с этого чмыря взять!
Через несколько дней позвонил Игнатович. Рассказал, что они нормально с ним поговорили, «посидели» – у него тоже злоба прошла. Растаяла перед утилитарной житухой Курдюмова, максимально удалённой от высоких материй.
Вот так всё и вышло. Годы лечат раны. И я даже пожалел, что поступил так с Курдюмовым. Подумал, что мне надо было тоже просто сесть с ним и поговорить, выпить.
Забегая сильно вперёд, скажу, что думал так вплоть до 2014 года…
В 2014 году, после присоединения Крыма и Севастополя к России, В. Путиным и С. Шойгу было принято решение о том, что все украинские военнослужащие, желающие продолжить военную службу в Российской армии, сохранят воинские звания, полученные в Вооружённых силах Украины. Соответственно, после увольнения в запас эти люди будут получать российские военные пенсии согласно своим российским воинским званиям.
Ясно, что это решение чисто политическое.
Я знал, что таким образом Курдюмов стал полковником Вооружённых сил России (успел в своих этих ВСУ получить полковника), а в 2016 году стал военным пенсионером с российской военной пенсией – перед угрозой убыть для дальнейшего прохождения службы на Дальний Восток, а оттуда в командировку в Сирию. Как по мне, так опять предал. Сначала, в 1992 году, предал наш полк и офицеров, в 2014-м – свою любимую Украину, а потом – Россию.
Ну что тут скажешь?!
Тьфу! Мерзость.
Опять я не согласен с В. Путиным. Ничего с собой поделать не могу. Ну хоть тресни!
Логику политиков я очень хорошо понимал. Конечно, надо было всех приголубить, обнять и обогреть, не делать из них людей второго сорта, тем более изгоев. Понятно. И ещё много причин. Вот уж поистине матушка Россия – добрая душа.
Но и мою логику, а также таких, как я, понять нужно.
Во-первых, я отказывался видеть в рядах нашей армии людей, присягнувших СССР, потом Украине, а следом наплевавших на присягу Украине и с удовольствием перешедших на службу России, в третий раз приняв присягу. У этих людей была возможность не принять присягу Украине и приехать служить в Россию. Но они так в своё время не поступили. Как таких можно назвать? Более того, я уважал тех украинских офицеров-врагов, кто не изменил украинской военной присяге – это по-офицерски.
Во-вторых, я совершенно не соглашался с тем, чтобы эти люди сохранили воинские звания, которые у них были на Украине. Как они нам, в Российской армии, доставались?! Эх! Как хорошо прослужить почти всю жизнь в Крыму! А в Забайкалье не хотите? А на Северном или Тихоокеанском флотах, особенно в 90-е годы? А на двух войнах в Чечне? А на войне с Грузией? А в 90-е и даже нулевые годы в Дагестане? То-то и оно! И таких приравняли ко мне, к моим братьям! Не соглашусь НИ-КОГ-ДА.
В-третьих, я лично знал советских офицеров, отказавшихся присягнуть Украине. Знал, что в России их никто особенно не ждал. Но люди пошли на тяжелейшие испытания и обрекли на это свои семьи. Выстояли. Некоторые сложили свою жизнь на войнах или стали инвалидами. А сейчас этот, к примеру, капитан-инвалид получает грошовую пенсию, а Курдюмов – полковничью пенсию, как будто он всю жизнь в России служил. Как этому инвалиду в глаза смотреть?!
Вот в чём суть моего несогласия. Несогласия с В. Путиным. Ничего не могу поделать, несмотря на то, что он сделал такое важное для Родины дело. Но вопрос, как сделаны кое-какие «мелочи», имел значение. Ещё какое!
Лена всячески меня поддерживала. Говорила просто вычеркнуть этого Курдюмова из памяти. В тот вечер мы с ней хорошенько выпили и со всех сторон обсудили мою встречу с Курдюмовым.
Наконец, наступил вечер, когда мы решили с ней поговорить. Это был летний безветренный и безоблачный жаркий вечер – последний жаркий день в этом году. Завтра уже ждали дожди.
– Юра, так что там с твоим увольнением?
Я был полностью готов к этому разговору и к такому вопросу.
– Приеду и напишу рапорт на увольнение.
– Ого! Что вот так просто возьмёшь и напишешь?
– Не просто. Но надо решаться. Я все эти месяцы об этом думал. Тяжело решиться. Но когда-то надо. И ещё я хочу, чтобы ты знала: это только ради тебя! Ты меня упрекала в том, что я никогда не говорю красивых слов. Да, это так. Не моё. Но доказательством моей искренности являются дела. Вот тебе конкретный пример.
Лена очень внимательно посмотрела мне прямо в глаза.
– И всё-таки тебя что-то смущает.
– Давай не будем это ворошить. Стоит только начать, как я опять начну сомневаться, а там и до беды недалеко – останусь в армии.
Лена расхохоталась, но мне показалось, что была в её смехе ели заметная фальшь.
– Отлично! Когда тебя ждать?
– Не знаю. Уволюсь к ноябрю. Это вполне реальный срок. Дальше эпопея с загранпаспортом. Поскольку я имел доступ к сведениям, составляющим государственную тайну, то по закону, как я выяснил, оформление может занять до трёх месяцев. Далее – что там полагается при получении британской визы. Так что к весне, если никто меня на этапе согласования в выдаче загранпаспорта не зарубит.
– Ужас! А что тебя держать? Можно подумать ты какие-то великие тайны знал!
– Ты права. Что я знал? Фигня. Никому это не интересно, да и без меня это всё кому надо знают.
Лена опять посмотрела на меня внимательно, как бы пытаясь выяснить степень моей честности.
– У вас там делятся все эти уровни осведомлённости на цвета? У тебя какой цвет был?
Тут уже я посмотрел на Лену очень внимательным взглядом, видел, что и она его перехватила.
Это что же за игра в гляделки такая? Стоп! Терпи. Играем дальше. Мне нужна полная ясность.
Какие цвета? Что она там сочиняет? Хочет показать, что не понимает, какие у нас уровни допуска к гостайне? А может, действительно не знает? Не разберёшься пока.
– Не это главное. Неважно, какого уровня допуск. Можно иметь допуск самой высокой степени, но не иметь реального ознакомления с тем, к чему есть допуск, или иметь ознакомление со сведениями более низкого уровня. Тут будут смотреть, с чем ты фактически ознакомился, к чему фактически прикоснулся и актуальность в данный момент.
– Поняла. И что у тебя должно получиться?
– Ну, если я буду представлять интерес для спецслужб разных государств, не только для британских, меня не выпустят из России.
– Как? И долго тебя держать смогут?
– Пять лет. Дальше посмотрят, остаются ли сведения, с которыми я знаком, актуальными, и примут решение.
– Так могут и всю жизнь тебя здесь держать.
– Могут. Однако я тебе сказал, что вряд ли будут. Я в этом Генштабе никому не нужный клерк. Так что надеюсь, всё будет нормально.
– Подожди. Может так получиться, что ты из армии уйдёшь, а за границу тебя не выпустят. Так получается?
– Да. Есть такой вариант.
– И что мы будем делать в этом случае?
– Ты будешь ко мне приезжать. Будем по России ездить.
Лена задумалась. Молчание затянулось.
– Мрак!
– Как есть.
– Я не хочу по России. Я хочу по всему миру.
– Понимаю. Но правду ты знаешь.
– Так что делать будем? Я этого не понимала.
– Пойду на риск.
– Юра! Если тебя не выпустят, я не буду к тебе постоянно ездить. Ты должен это понимать.
– Почему?
– Потому что я не хочу жить в России. Я не хочу, чтобы мы жили на две страны. Так у нас ничего не получится. Я хочу, чтобы мы каждый день ужинали вместе, гуляли, разговаривали, обсуждали книги и фильмы. Понимаешь?
– Я тоже этого хочу.
– Но может же так получиться, что ты уволишься из армии, останешься в России, а значит, у меня будет своя жизнь, а у тебя – своя.
– Ты сможешь дальше жить без меня? – с чувством произнёс я.
– Не тяни жилы!
– Ответь, – сказал я максимально твёрдо.
– Смогу! А ты что, без меня не сможешь?
– Смогу, – я тяжело вздохнул.
Молчали несколько минут.
– Смогу. Но не хочу! – вдруг эмоционально произнесла Лена.
– И я не хочу!
Мы взялись за руки и смотрели друг другу в глаза.
– А давай возьмём ещё бутылку вина! – прервал я молчание, вспомнив совет Игоря.
– Давай! Только я сама выберу.
Лена заказала официанту бутылку красного французского вина стоимостью около трёхсот долларов.
Наконец, после всей этой суеты мы опять остались наедине.
– Понимаешь, я не хочу потом остаться виноватой. Чтобы так получилось, что ты остался без меня и любимой службы.
– Что ты предлагаешь?
– А ты можешь выяснить заранее, дадут ли тебе загранпаспорт?
– Вряд ли. Но попробовать узнать могу. Опять же, это будет неточно и окончательно выяснится только на этапе его оформления, – сказал я, прекрасно понимая, что в этом вопросе даже на помощь Игоря рассчитывать не стоит.
– Юра, решай сам. Но ты должен понимать, что жить в России я не буду и приезжать к тебе чаще одного раза в год тоже не выйдет.
– На второй круг уходим. Получается, что если я останусь в армии, то мы тоже не сможем жить вместе. Что остаётся? Пойти на риск. Уволиться и попробовать уехать. Это единственный вариант.
– Но, если не получится, я буду чувствовать себя виноватой.