Юрий Теплов
Не уходи! Тебя я умоляю… Роман

Антилопа глазастая

В те времена женихи в погонах были нарасхват. Девчонки напропалую клеили курсантов в надежде стать офицершами. В одно из воскресений мы с Данькой получили законные увольнительные и отправились на Беловку. Так называлась березовая рощица, раскинувшаяся на берегу Урала. Там и засекли нас две смешливые подружки. И, наверно, заранее нас распределили. Глазастая и языкастая окликнула:

– Курсанты, пирожков хотите?

Мы хотели пирожков. И с грибами, и с клубникой. Запасливые подружки даже прихватили из дома термос с чаем. Глазастую звали Ольгой. Пухленькую блондиночку, которая, как я понял, предназначалась мне, Сталиной… Наш роман с ней ограничился пирожками. А Данька влюбился в Ольгу мгновенно и надолго.

Увольнений в город ждал, как манны небесной. Назанимал у курсантов денег. У меня – два рубля, у Сереги – целую десятку. Дубинин был самым богатым из нас, флотский дядя ежемесячно высылал ему 10—15 рублей. Данька не скрывал, что деньги ему нужны, чтобы купить Ольге букет и сводить ее в кафе. Проводил он с ней все свои увольнительные дни.

Так было, пока он не привел ее в училищный клуб на вечер отдыха.

Вечера отдыха приурочивали к какой-либо дате. Этот вечер пришелся на канун Первомая. У КПП кучковались девчонки. Надеялись, вдруг кто-то из курсантов, не успевших обзавестись подружкой, выйдет и проведет на вечер. У некоторых надежды сбывались.

Как и положено, вечер начался с концерта курсантской художественной самодеятельности. Участвовал в нем и Серега Дубинин. На него девки всегда западали: красавчик! Темноволосый, смуглолицый, с прямым крупным носом и с грешными губами. Ему долго аплодировали и вызывали на «бис», когда он спел под гитару про ту, что рядом, но «все ж далека, как звезда». На «бис» он исполнил нашу, курсантскую:

 
Крутится, вертится шарик земной,
Вместе с расчетом и вместе со мной.
В небе крадется шпион-самолет,
Полк наш зенитный шпиона собьет.
 

Не знаю, кто сочинил слова. Песня перешла к нам по наследству.

После концерта начиналось самое главное – танцы под радиолу. В зале надзирал за порядком лысоватый капитан с медалями на кителе, начальник клуба. В будке с радиолой сидел главный училищный комсомолец. Ему я, как обычно, отдал свою пластинку, чтобы пару раз он прокрутил ее. Мы стояли втроем, Даня с Ольгой и я. Серега о чем-то беседовал с начальником клуба. Наконец, из динамика послышалось легкое постукивание, и хорошо поставленный голос произнес:

– Танго «Не уходи». Приглашают дамы.

Не успели мы с Данькой очухаться, как Ольга сорвалась с места и помчалась к Сереге. Склонилась перед ним, словно балерина. По залу плыла наша с Диной музыка. Петр Лещенко умолял неизвестную даму не уходить, а от Даньки Бикбаева уходила Ольга. Она жалась к Сергею, как кошка, и не отпустила от себя и после танго.

По первости Даня глядел на них скорее удивленно, чем обиженно. Потом рванул из клуба, и я нашел его на стадионе. Видеть Сергея он не хотел. Я предложил:

– Давай вызовем его и набьем морду.

Морду каждый из нас вполне мог ему набить. Мы же занимались боксом. Тренер даже собирался включить нас в сборную команду училища.

– Дубинин не виноват. Она сама, – ответил Данька…

Сергей появился в казарме перед самой поверкой и сам подошел к нам:

– Я сволочь, да?

Он всегда умел найти слова, после которых мужские разборки исключались.

– Данил! Хочешь, я не стану с ней встречаться?.. Но и тебе не обломится, понимаешь! Она уже на мне зациклилась… Чего молчишь?

– Чего там, любитесь, – буркнул Даня.

– А у нас на лугах клевером пахнет, – сказал он однажды.

Мы топтали в тот день полынный косогор, катали руками свою 57-миллиметровую пушку и падали на траву в короткие перерывы.

– А у нас хариус в реке водится, – сказал он в другой раз, когда мы переходили вброд разлившуюся после ливня Узу.

И я отлично представлял бурзянскую деревушку, прилепившуюся к крутому берегу реки Белой, где Даниял прожил свои девятнадцать лет. Сразу за рекой начинался гористый перелесок. Там наверху и водились в быстрой речушке хариусы…

В увольнение он продолжал записываться. Уходил в город, прихватив спортивный костюм, и отправлялся на товарную станцию. Нанимался в грузчики, чтобы расплатиться с долгами.

Ольгу он больше не упоминал…

Отпускные заговорщики

Сентябрь в тот год выдался теплым и солнечным. Все отпускные дни я проводил с Диной. Маманя обиженно вздыхала и укоряла меня:

– Не по себе сук рубишь.

– Мы любим друг друга, – возражал я.

– Любовь проходит. Остается быт. Тебе по гарнизонам мотаться, а она привыкла к комфорту.

– Отвыкнет, мамуля…

Нам с Диной повезло не только с погодой. Занятия в институте у нее начинались с октября, когда студенческие отряды вернутся со своих полей и строек.

Встречал я её в скверике на улице Ленина. Она сама так решила. В укромном месте там стояла скамейка на металлических ножках с деревянной спинкой. На ней я вырезал перочинным ножом «Не уходи».

В одну из первых встреч я позвал ее в гости к мамане.

– Не надо, Лёня, – отказалась она. – Твоей маме не нравится, что мы дружим.

– А твоей?

– Моей – тоже.

Мне стало ясно, что на их дачу, где речка Дёма и ромашки на берегу, мы не попадем. Хотя я и грезил об этом в училище. Впрочем, с Диной мне везде было хорошо.

И все же на речку Дёму мы выбрались. Однажды Дина сказала мне:

– Дамирке на день рождения подарили две удочки и палатку. Теперь у него в голове не уроки, а рыбалка.

– Вот и будет рыбачить возле вашей дачи.

– Папу вчера в Москву вызвали на две недели на какие-то курсы. На дачу без него мама не ездит.

– Дамир в первую смену учится?

– Да.

– У тебя есть знакомая замужняя подруга?

– Есть. Зачем тебе?

– Скажешь матери, что они едут в субботу с ночевкой на рыбалку и приглашают тебя с братишкой. А поедем мы втроем.

– Как ты себе это представляешь?

– В два часа дня к вашему подъезду подъедет машина, чтобы загрузить вещи.

– Мама же узнает тебя!

– В машине будет Сергей Дубинин. Ты видела его, когда провожала меня в училище.

– Ох, Лёнечка… Ну, да ладно.

Серегу я нашел у Лидухи. Подсказал его флотский дядя, который заведовал гаражом поблизости от дома. Я рассказал Сереге про свою задумку. Он охотно и даже с азартом согласился участвовать в нашем заговоре. И мы потопали к мамане.

За столом с домашней наливкой Серега сказал ей, что умыкает меня на рыбалку с ночевкой.

– Правильно, – поддержала его маманя, – Пусть отдохнет от своей зазнобы.

Дядя выделил в распоряжение любимого племянника старенький газик, и в субботу мы поехали к дому правительства. Серега спросил:

– Деньги-то у тебя есть?

– Семь рублей от отпускных осталось.

– Маловато для кавалера. Возьми вот червонец. Отдашь в училище.

У ворот я вылез из машины, а Серега прошел в будку охранника. Дина должна была сообщить его фамилию. Шлагбаум поднялся, и через минуту газик въехал во двор.

Сквозь решетку мне было видно, как Дина вышла из подъезда и увела с собой Серегу. Вскоре он спустился с рюкзаком, палаткой и объемной сумкой. Минут пять спустя, из подъезда выскочил мальчишка лет тринадцати – четырнадцати с удочками и кошелкой. Я понял, братишка. Следом, в сопровождении матери, появилась Дина с сумкой через плечо. Она и Дамир загрузились в машину. Мать помахала ладонью и скрылась в подъезде.

За оградой я присоединился к заговорщикам. Протянул Дамиру руку.

– Давай знакомиться, Лёня.

Он оглядел меня.

– Это ты Динин ухажер?

– Я.

– Нормально. Я Дамир.

– Червей накопал?

– А как же!

Сергей отвез нас на вокзал, помог загрузиться в электричку. На прощанье сказал:

– После Юматово сходите на первой остановке. Там речку из окошка видно…

На остановке я нагрузился, как мул. Благо, идти было недалеко, метров четыреста. Дема здесь была спокойная и, похоже, глубокая. Ни перекатов, ни отмелей. Крутила небольшие воронки между заросшими подлеском берегами и скрывалась за поворотом. Мы нашли между кустами широкий прогал и остановились.

Дамир сразу же занялся удочками.

– Сумеешь сам удочки настроить? – спросил я его.

– Сумею. Меня дядя Коля научил.

– Коля – муж моей старшей сестры Нины, – объяснила Дина.

– Ты никогда о ней не вспоминала.

– Они живут отдельно от нас.

Я достал из своего вещмешка куртку, в которой когда-то ходил на каток. Расстелил на земле и усадил на нее Дину. А сам стал разбирать палатку. Она значилась двухместной. Но в ней вполне могли разместиться трое, а если потесниться, то и четверо.

Дина, заглянув в палатку, восхитилась:

– Номер люкс! Дамир! – позвала. – Иди, посмотри.

– Не могу, у меня клюёт.

Дождей давно не было, сушняка хватало. Но мелочевка прогорит, оглянуться не успеешь. Я шарил по берегу, пока не наткнулся метрах в ста от нашей стоянки на летний рыбацкий бивак. Оборудован он был весьма добротно. Просторный шалаш укрыт брезентом. У вкопанного столика стояли четыре березовых чурбака для сидений. Видимо, рыбацкая компания проводила здесь свой отпуск. Тут бы нам и затабориться. Но поезд уже ушел.

Я перекатил чурбаки к нашему табору. Уже завечерело. Разжег костер. Когда сушняк прогорел, катнул на уголья два чурбака, сверху набросал хвороста. Он почти сразу запламенел. А с ним огонь охватил и березовые кругляки. Мы с Диной уселись на чурбаках. Мир отодвинулся от нас. Только речка, лес, костер и еще живая тишина. Было слышно, как на середине реки плюхает крупная рыба, как потрескивают в костре дрова. За рекой закуковала кукушка. Прогудела электричка и стихла.

– Дин, а почему твоя сестра с мужем отдельно живут? – спросил я.

– Сложный вопрос, Лёня.

– Объясни.

– Родители не хотели, чтобы Нина выходила замуж за русского. Тогда еще был жив дедушка. Он выступал против, говорил, кровь у детей должна быть чистой. Нина сбежала из дома и поселилась у Коли.

– А сейчас как?

– Смирились родители. Папа пригласил их жить к нам. Они отказались. В гости приезжают. На даче несколько раз с дочкой были. Тогда он и брал Дамира на рыбалку.

– Дина, я ведь тоже русский.

– Ну, и что? Если понадобится, тоже убегу к тебе.

– Через два года?

– Нет, когда институт кончу.

Между тем стемнело. Дамир на реке еле просматривался. Наконец, он, подсвечивая себе фонариком, поднялся к нам.

– Есть хочу, – заявил.

Я достал из своей авоськи буханку хлеба, кругляш чайной колбасы и бутылку лимонада. Дина вытащила из палатки сумку. Достала пеструю скатерть, расстелила ее подле костра, стала собирать ужин.

– А рыба где? – спросил я Дамира.

– В садке.

– Много поймал?

– Шесть окуней. Утром еще поймаю.

– Садок тоже дядя Коля подарил?

– Ага. И фонарик…

Я подбросил в костер хворосту, чтобы светлее было. Дина разложила на скатерть бутерброды с копченой колбасой, сыром и шоколадным маслом. В сумке у неё оказались три бокала для чая, обо мне, значит, тоже подумала. Чай она наливала из разноцветного термоса. Дамир от чая отказался. Ухватил бутылку с лимонадом и запивал бутерброды прямо из горлышка. Затем поднялся и объявил:

– Наелся. Спать пойду.

– В палатке у входа твой комбинезон, – сказала Дина. – Надевай и ложись.

Он скрылся в палатке. Освободившийся чурбак я катнул в костер. Нам с Диной хватило и одного. Она сидела у меня на коленях и заворожено глядела на языки пламени.

– Лёнь, а где ты собираешься служить после училища? – вдруг спросила Дина.

– На Дальнем востоке.

– Почему так далеко?

– Там тайга и сопки. И синие зайцы в сопках.

– Я видела синих кур. А зайцев твой Сергей выдумал.

– Дин, давай после училища поженимся?

– Мне же надо окончить институт.

– Можно учиться заочно.

– Нет-нет, Леня. Сначала сам посмотри. И сопки, и тайгу. И даже синих зайцев.

Мы еще долго сидели у костра. И лишь когда он стал затухать, Дина сказала:

– Пойдем в палатку.

Дамир спал, свернувшись калачиком, у самой стенки. Дина укрыла его ватным одеялом. Мы легли с другого края и прижались друг к другу. Нам не было холодно. Уснуть долго не могли, изнемогали от близости. Она шепнула:

– Так нельзя, – и уползла к братишке.

С рассветом я разбудил Дамира. Он спустился к удочкам. Дина безмятежно спала. Мне спать не хотелось. Я сидел на чурбаке и наблюдал за рыбачком. Солнце светило со спины, освещало заводь.

Клева не было. Дамир сначала стоял, пригнувшись, в готовности схватить удилище. Затем встал. Сел на траву. Прошло минут десять. Вдруг он подхватил удилище и вскочил на ноги. Удилищный концевик изогнулся, а у кромки камышей забурлила вода.

Я бросился на помощь. Сиганул в воду в штанах и тапочках. Хорошо, что глубина у берега была чуть выше колен. Дамир тянул рыбину, а я пытался ухватить ее руками. Она ускользала, но все же мне удалось зацепить ее. Выкинул рыбину наверх. И выбрался из воды сам.

– Если бы не ты, сорвалась бы, – сказал Дамир, ухватив добычу. – Крючок-то на удочке. Горбач взял.

– Это же окунь.

– Крупных окуней горбачами называют, – со знанием дела объяснил он. – У них на спине горб, – и опустил добычу в садок.

Мне ничего не оставалось, как разжечь костер и подсушиться. Разулся. Тапочки повесил на растяжные рогули, носки – на палаточные шнуры. Запалил сушняк. Снял свои спортивные штаны, отжал штанины, снова надел. Высохнут у костра и на солнце.

Дина появилась из палатки в одиннадцатом часу. Подошла ко мне.

– Ты чего босиком?

– Прыгал в речку за рыбой, Дамиру помогал.

– Поймали?

– Конечно.

– Не завтракали?

– Тебя ждали.

– Дамир! – позвала она. – Через пять минут кушать.

Завтракать нам пришлось вдвоем. Дамир поднялся наверх, схватил два бутерброда и был таков.

– Я обещала маме быть дома в четыре часа, – вздохнув, сказала она.

– Поедем двухчасовой электричкой. Как раз успеете.

– Ты нас до дома не провожай. Мы с вокзала на такси уедем. Я заплачу водителю пару рублей сверху, он наши вещи занесет.

– Дамир дома не проговорится?

– Нет. Он кремень, хотя и папин любимчик. Да и понравился ты ему…

В час мы начали собираться. Дамир с явной неохотой смотал удочки. Садок с рыбой убирать не стал, так в руках и нес к электричке. А кто бы из мальчишек не выставил напоказ такой солидный улов! Даже пассажиры в поезде расспрашивали его, сам ли он поймал рыбу, на какую наживку и в каком месте Дёмы…

На вокзале я загрузил вещи в такси. Дина сказала:

– Встретимся завтра в четыре.

Я поцеловал её в носик. Дамир с чувством потряс мне руку. Они укатили. Я поехал к мамане на автобусе…

Оставшиеся отпускные дни пролетели для меня, словно снаряд, запущенный в никуда. Мы с Диной бродили по городу. О чем-то разговаривали, даже спорили. Я строил воздушные замки. Она улыбалась и несогласно качала головой.

Первого октября у нее и у мамани начались занятия. Я уезжал в училище третьего числа. Получилось так, что проводить меня они не смогли. Возможно, и к лучшему, встретятся, когда мы станем мужем и женой.

Люди в погонах передвигаются по стране бесплатно. Билет в плацкартный вагон я взял в кассе для военнослужащих по воинскому требованию. И вышел на перрон, куда должны подать поезд Уфа – Чкалов. Там и обнаружил Серегу Дубинина и Даньку Бикбаева.

– Лидуха провожать навяливалась, – сказал Серега. – Еле отбрил ее.

В этот момент я увидел Дамира. Он проталкивался сквозь перронную толпу и явно выискивал меня. Я поспешил ему навстречу.

– Тебе военная форма идет, – сказал он.

– Проводить меня приехал?

– Ага. И вот, записка. Дина передала. Потом прочитаешь.

– Спасибо.

Он достал из кармана блокнот и карандаш.

– Продиктуй мне свой адрес.

Я продиктовал. Спросил:

– Письма писать будешь?

– Нет, на всякий случай.

К перрону подполз пассажирский состав.

– До свидания, Лёня, – попрощался Дамир.

Записку от Дины я прочитал, когда поезд тронулся. «Люблю. Буду ждать»…

Подарок судьбы

В училище нас ждала ошеломляющая новость – мы стали выпускниками, чему возрадовались, как подарку судьбы. Поступали в трехгодичное училище, но кто-то из начальства в высоком штабе решил, что три года слишком жирно для среднего образования, хватит и двух. В общем, как нам виделось, правильно решил. Так что в один год из училища выпускались и бывшие второкурсники, и мы.

Программу обучения уплотнили, выходные дни нередко становились рабочими, даже урезали в распорядке дня личное время. Нововведение отразилось и на увольнениях в город. Их сократили до двух раз в месяц, вместо еженедельных. Мы с Данькой отнеслись к этому с полнейшим равнодушием, а Серега психовал. Его ждала в детском саду Ольга, бегать же к ней ночью в самоволку он теперь не мог. Новая должность не позволяла. Он стал командиром нашего расчета и одновременно заместителем командира взвода. Прежнего взводного старшего лейтенанта Воробьёва перевели в окружную спортивную роту, а вместо него назначили бывшего старшину батареи лейтенанта Кузнецкого.

Сюрприз, конечно, для нас с Данькой неожиданный, и, понятно, не из приятных. Но и мы уже не салаги, службу усвоили и знали, как постоять за себя.

Однажды Кузнецкий построил взвод в личное время и стал проверять прикроватные тумбочки. Мы переминались с ноги на ногу и ждали результатов. Он закончил осмотр.

– Бикбаев!

– Я.

– Почему у тебя в тумбочке грязные носки?

– Виноват. Постираю.

– Не видать тебе увольнения, как бомжу маникюра. Понял?

– Прошу обращаться на вы, товарищ лейтенант. Как капитан Луц.

Кузнецкий побагровел, но смолчал. Даньку он больше не доставал…

Что такое год?.. В напряге занятий и полигонных учений он пролетел, как зенитный снаряд, пущенный по конусу-мишени.

Конус – это большой рукав, наполненный воздухом и буксируемый самолетом на длинном тросе. Наблюдатель из полигонной команды засекает в конусном радиусе разрывы, и зенитчики получают оценки. Исключительным проявлением мастерства было сбить конус.

Один раз нашему расчету это удалось. Это произошло холодным январским утром. Мы с Бикбаевым работали за наводчиков: он – по вертикали, я – по горизонтали. И когда рукав, вдруг усохнув после наших выстрелов, стал падать, все замерли, а, уверовав в такое везение, взорвались упоенным «Ура-а!». Конус, похожий на оторвавшийся кусочек белого облака, медленно кружил в воздухе.

Наводчиков, то есть нас с Данькой, качали всем взводом. Перед моими глазами мелькали тогда небо, пушки и лицо капитана Луца, с улыбкой глядевшего на ликующих подчиненных. Прямое попадание – это не фунт изюма. Это финал стрельб – нет больше мишени! Это пятерка всей батарее и досрочная дорога на зимние квартиры…

Затем комбат торжественно пожал руки всему расчету во главе с Сергеем Дубининым и велел старшине оставшийся запас тушенки пустить на последний полевой обед.

Старшиной батареи вместо Кузнецкого стал сержант Ли из бывших второкурсников, молчаливый и уважительный кореец. Что до лейтенанта Кузнецкого, то зимой, в полевых условиях, он заметно скисал. Свою шапку-ушанку всегда завязывал под подбородком. И старался держаться ближе к походной кухне, где тепло и сытно. Летом по ходатайству командира батареи, получившего к тому времени майорскую звезду, Кузнецкого перевели в училищную тыловую команду…

Дни и недели бежали по расписанию. И мы жили по расписанию занятий. Но дырки для личной жизни в нем были. Серега бегал в увольнение. Данька наверстывал то, что не додала ему сельская школа. Я писал мамане и Дине письма. И еще сочинял стихи. Много позже понял, что стихи получались слабые, подражательные, но тогда они казались мне почти шедевром. Дина на мои письма отвечала аккуратно. Главное, что я из них выуживал, она меня ждет.

В августе выпускников ждали заключительные экзамены. Те, кто окончат училище по первому разряду, то есть сдадут экзамены на пятерки, имеют право выбрать округ, где начнут свою офицерскую службу. Остальные – куда направят. Нас троих распределение по округам не беспокоило. Еще на первом курсе мы решили отправиться на Дальний восток. Желающие поехать туда вряд ли, кроме нас, найдутся…

Мы с Сергеем сдали экзамены по первому разряду. Даня получил по русскому языку тройку. Как будто грамматические ошибки могут помешать отлично стрелять. Однако до золотых погон было еще далеко. Приказ о производстве в офицеры будет подписан лишь через месяц.

Серега сказал:

– Зато этот месяц мы свободны, как сопля в полете.

В виду он имел увольнения в город, которыми нас теперь не ограничивали.

Внизу дремал маловодный Урал. Луна перебросила через него узкий светящийся мостик, и он пришелся как раз в рыбачью лодку, заякоренную на середине реки. Мы сидели на поваленном дереве: Сергей с Ольгой и я. Пили из общего стакана портвейн и ели Ольгины пирожки.

– Эх, Антилопа, ты даже не знаешь, где живут синие зайцы? – Сергей называл ее Антилопой, и ей, похоже, это нравилось.

– Вот наденем погоны, – продолжил он, – и мы с Ленчиком (со мной, значит) поедем туда. Там тайга и сопки. И синие зайцы.

Ей плевать на зайцев, но поехать с Серегой она бы не отказалась. На край света рванула бы. Но он не торопился приглашать ее с собой. Я же мысленно говорил ей: «Дура глазастая! Не разглядела Даньку! Про синих зайцев он, конечно, не может, зато увез бы тебя туда, где они водятся».

У Сереги увольнение было до утра. Я знал, что ночь они проведут в кустах, из Ольгиной сумки призывно выглядывали одеяло и еще одна бутылка портвейна. Кайф с ночёвкой в детсаду для них внезапно кончился. Садик расширили, добавили ясельную группу. Назначили новую заведующую с высшим образованием, а Ольгу оставили ее заместительшей… Я был третьим лишним. Мне пора было сматываться, что я и сделал.

Долгожданный день наступил в первую пятницу октября. Выпускников собрали в клубном зале. В президиуме на сцене наш начальник училища с золотой звездой и укороченной ногой. В зале уже нет курсантов. Здесь все офицеры. Идет распределение выпускников по военным округам. Фамилии перворазрядников зачитывает майор, начальник отдела кадров.

– Андреев!

– Прикарпатский.

– Алиев!

– Северокавказский…

Мы с Серегой тоже можем выбрать округ, где начнется наша пэвэошная служба. Данька недотянул до первого разряда. Но все равно мы трое решили ехать на Дальний восток, туда уж точно места останутся.

– Ты слышишь, народ Прикарпатский выбирает, – говорит Сергей и поворачивается ко мне всем корпусом.

Я машинально киваю головой.

– Вот она синяя птица, – шепчет Сергей. – Слышишь, Ленька, где живут синие птицы?

– Зайцы, – поправляю я.

– Зайцев я придумал, чтобы не повторяться. Про синюю птицу даже песня есть… Давай махнем в Прикарпатье, а, Лень?

– Ты что? Ведь мы уже решили в Дальневосточный округ! Нас же трое!

Взгляд у него беспокойный, как тогда, в грязном поле при свете фары.

– Пока молодые и не обабились, хоть страну поглядим, Лень! Больше права выбора никогда не будет.

Я сижу, будто оглушенный. Меня заворожили слова: право выбора. Падает сверху, бьет сбоку, сзади: «Прикарпатский, Московский, Киевский…». Даня, ткни меня, чтобы я очухался! Уже вызывают лейтенантов-перворазрядников на букву «Д». Сейчас выкликнут меня.

– Дегтярев!

– Прикарпатский, – шепчет Серега.

И я, как попка, повторяю:

– Прикарпатский.

Я сижу оглушенный нелепостью, которую совершил сам. В голове цветной калейдоскоп. Речка Дёма, Дамир с удилищем и выброшенная мной на берег рыбина, лишенная речного простора. Я чувствовал себя такой рыбой. Еще можно крикнуть, что ошибся, и переиграть, как договаривались. Пока еще нас трое. Но рыбы немые. И я немой.

…Оглядываюсь сегодня на того лейтенанта и понимаю, что он просто-напросто пацан. Только этого не видно за золотыми погонами. Тот пацан думал, что он мужчина, а был цыпленком. Я не смел даже взглянуть на Даню, чувствовал себя предателем.

– Понимаешь, Даня…, – мямлю я.

– Все правильно, Леня. У тебя же первый разряд.

Ох, эти Данькины глаза! Коричневые и грустные, как у кутёнка!..

Он уехал на Дальний Восток…

Сотни клавиш у памяти. А нажимаешь одни и те же, чтобы вернуться в пункт отправления.

… – Ты помнишь наши марш-броски? – спросил меня Даня шесть лет спустя.

Он очень изменился за эти годы. То ли вытянулся, то ли современная прическа подправила его облик, но прежняя несимметричность исчезла. Я приехал к нему на Дальний Восток во время отпуска, и мы трое суток прожили в тайге на берегу реки. Один берег у нее был скалистый и весь седой. Словно годы не обошли своей метой даже камень.

– Хорошее было время, – сказал он.

Мы всегда говорим: «Вот раньше…» Всегда торопимся в завтра, упуская, что обычный сегодняшний день станет золотым вчерашним. Вот и тогда сидели у костра и не подозревали, что скоро эти минуты покажутся счастливым сном…

Шарик земной крутится, вертится. Вчерашний день не вернуть, как не вернуть из прошлого самого себя…

Когда наступает вечер, синий, как воды в горном озере, когда звезды становятся похожими на спелые яблоки, я заставляю себя вспоминать далекий город.

Девчонка идет по лужам. Плевать девчонке на дождик! Разметал он у нее прическу. Идет она, спеленатая мокрым платьем, одна посреди улицы, и улыбается сама себе. А на автобусной остановке стою я. И глаз не могу отвести от выросшего из дождя чуда. День скатывается в сумерки. День опять что-то уносит.

Минуты уходят, как уходит все, кроме памяти. Уходит в мокром платье девчонка с наброшенным на руку плащом. А я вижу длинный, как коридор, школьный зал, серьезную старшеклассницу в очках по имени Дина и слышу умоляющий голос Вадима Козина: «Не уходи!»…

Это она пришла в мою жизнь из школьного зала. Пришла за много лет до того, как из весеннего дождя выросла девчонка, спеленатая мокрым платьем…