Юрий Соколов
Солнца трех миров
Нет, если идти, следовало идти сразу. Однако окончательно решиться на это нам было страшновато.
Во-первых – понятно же, что мы не сможем просто так объявиться на Земле и зажить прежней жизнью. Мы оба числились там пропавшими без вести, а вернемся в компании Эпштейна, который больше всего хотел доказать человечеству факт существования связанных миров. Что само по себе не могло не создать нам массу проблем сразу же после возвращения. Как сказал сам Боря – конечно, мы не Мартышка. Однако…
А кроме «во-первых», было еще несколько «во-вторых». И масса «в-третьих» И без числа – «в-четвертых».
Мы могли выйти где угодно – на полюсе холода, на верхушке Эвереста, в зоне боевых действий или во владениях колумбийской мафии. Или вывалиться над океаном на высоте в полкилометра – и хорошо еще, если над океаном. И хорошо, если над земным. Хоул был односторонним, привязанным к поверхности на Сангароа, но мог оказаться не привязан на выходе. Вагрум считал, что на той стороне Земля, – однако такое заключение он вывел всего лишь на том основании, что мы были земляне, а планета за хоулом, судя по слабым обратным информпотокам, подходила нам как нельзя лучше. Однако он мог и ошибаться. Вероятность этого была невелика – но она была.
И даже если за хоулом точно Земля, там за время нашего отсутствия могло случиться что угодно, вплоть до ядерной войны или широкомасштабной интеграции с десятками миров.
С другой стороны, жизнь на Сангароа состояла из одних плюсов. Минус виделся только один: ни мне, ни Даше не нравилась сама идея существования под постоянным контролем здешнего Большого брата.
Ну и наш союз здесь вряд ли продержался бы долго.
Поначалу я с опаской посматривал на Дашу – не втюрилась ли она в одного из туземцев? Потом заметил, что она с не меньшим опасением следит за мной, и успокоился. Похоже, больше всего ее волновало, не польщусь ли я на здешних красавиц.
Однако так было вчера и есть сейчас. А что будет через полгода? Через год?
Как и все нормальные мужики, я был бы не прочь пойти тропой Лысого. Но если то же самое сделает Даша, я ведь кого-нибудь убью. Это почти наверняка…
Сколько ни тяни, надо решать окончательно. И вот после очередного дня веселья мы ушли подальше от всех и уселись у самого прибоя на песочек.
– Если не пойдем сейчас, Землю навряд ли когда увидим, – сказала Даша. – Потому что обжившись здесь, мы уже точно никуда не пойдем. Как думаешь?
– Думаю, что лучше сдохнуть, чем так долго думать, – сказал я.
– Значит, идем?
– Идем.
Мы встали и пошли искать Эпштейна. Он сидел в одиночестве и строчил что-то в дневник при свете горящего рядом костра и пылающего над морем заката.
– Боря, мы идем, – сказал я.
Эпштейн поднял голову и посмотрел на нас.
– После перехода нам первым делом предстоит добраться до цивилизации, – сказал он. – Выйти вдали от нее шансов гораздо больше, чем наоборот. А потом нам необходимо сразу же найти Интернет. Я не параноик, но мне очень хочется оставить послание научному сообществу и общественности, прежде чем начинать общение со спецслужбами. А нам, можете не сомневаться, не избежать контактов с ними. Особенно если выйдем в одной из стран НАТО. Представьте: четверо русских в военной форме с оружием неизвестного происхождения. Не дай бог выйдем в Северной Корее… Да что говорить, плохих вариантов гораздо больше, чем хороших. И даже при выходе на территории России можем влипнуть так, что мало не покажется.
– Включим перед переходом маскировку комбезов, – сказала Даша. – Вдруг все же выйдем в населенной местности? Хоть на первое время себя обезопасим.
– Включим, включим, – кивнул Эпштейн. – Все предусмотрим, что можно предусмотреть, обо всем договоримся. Но вы же понимаете – сперва нам предстоит доказать, что мы реально вернулись с других планет, во что сразу никто не поверит. А когда поверят, будет еще хуже.
Ответы самых отдаленных сегментов биосети пришли через неделю. Общее решение, как и ожидалось, было благоприятным: нам позволяли беспрепятственно уйти с Сангароа.
– Когда будете готовы, пришлют транспорт, – сказал Танзоро.
– Тогда пусть присылают, – ответила Даша.
Поснимав выданную нам островитянами легкомысленную тропическую одежонку, мы переоделись в комбезы рептилоидов, проверили рюкзаки и оружие. Через полчаса на пляже совершенно бесшумно приземлился аппарат, похожий на странный гибрид самолета и летающей тарелки. Выглядела эта штуковина технологично, внушительно и грозно – чисто интуитивно в ней угадывалось изделие военного назначения. Она настолько отличалась от всего, что мы видели на Сангароа, что становилось нехорошо. Возможно, Вагрум напоследок решил таким образом намекнуть, что на планете для незваных пришельцев припасено и кое-что покрепче пальмового вина. Мы и раньше в этом не сомневались, однако прямая демонстрация силы подействовала на нас угнетающе. Когда забрались внутрь, наши ощущения отчасти подтвердились – штуковина явно не предназначалась для перевозки пассажиров. Впрочем, терпеть неудобства пришлось недолго: не успели мы выбрать место, где встать, и приготовиться к перелету, как Танзоро сказал, что мы на другом берегу океана и пора выходить.
Пол бомбового отсека – или где там нас везли – исчез без всяких предупреждений, однако наружу мы не выпали, а остались висеть в пустоте. Машка охнула – она в жизни ко всему привыкла, но только не стоять на воздухе. Боевая машина Сангароа парила над верхушками деревьев – нам дали время оценить вид, а потом мягко опустили на небольшую поляну.
– Хоул перед вами, – сказал Танзоро. – Сразу за просветом между вон теми двумя деревьями.
– Да, он там, – немного помедлив, подтвердила Инга.
– Выпьем напоследок? – спросил Лысый.
– Пожалуй, – согласился я.
– Обязательно, – поправила меня Машка.
Мы примяли густую траву, уселись и пустили по кругу калебас. Даже трезвенник Танзоро не отказался разок глотнуть за компанию, а уж остальные старались вовсю. В итоге мы оказались куда пьянее, чем было разумно перед переходом. Особенно усердствовала Машка. Что-то ее угнетало в последние дни, а что – она не говорила.
Когда калебас опустел, Даша обнялась с Ингой, а Машка – с Лысым, и они всплакнули напоследок. Мы с Эпштейном долго жали Лысому руки, а Даша его еще расцеловала:
– Это чтоб ты тут земных девушек не забывал.
– Да ладно, чего вы все, – сказал Лысый. – Может, еще увидимся.
Нацепив на себя рюкзаки, мы пошли к просвету между деревьев. Напоследок оглянулись: Инга, Лысый и Танзоро смотрели нам вслед, стоя в невидимом подъемнике доставившей нас сюда машины, в двух метрах от земли.
Глава 21
Выйдя из хоула, мы оказались на улице малоэтажного, явно провинциального городка. Маскировка наших комбезов, заботливо включенная перед переходом, вырубилась напрочь и обратно включаться не хотела. Было лето, утро, по проезжей части проносились машины – некоторые сбавляли ход и подруливали к стоянкам. Вокруг нас молча и сосредоточено спешили по тротуару немногочисленные пешеходы. Внезапно обнаружив в своей среде четверых вооруженных до зубов головорезов в камуфляже, все они моментально куда-то рассосались. Мы огляделись, стараясь сориентироваться. Вывески и надписи на рекламных щитах были на английском. Над одним из зданий развевался флаг Соединенных Штатов.
– Вот он, проклятый, звездно-волосатый! – пробормотала изрядно хмельная Машка.
– Интересно, есть тут поблизости компьютерный клуб? – спросил Эпштейн.
– Некогда искать, – сказал я. – В полицию о нас, скорее всего, уже сообщили. Вон супермаркет. Думаешь, там Интернета нет?
– Может и не быть.
– Тогда будем считать, что нам не подфартило.
Рысцой перебежав улицу, мы вошли в магазин через стеклянную дверь. Я запер ее с внутренней стороны и перевернул висевшую на ней табличку с «открыто» на «закрыто». Молодой парень на кассе отодвинул от себя ноутбук, встал и приветливо нам улыбнулся. Рассмотрев в подробностях, расхохотался и что-то сказал.
– Что он говорит? – поинтересовался я.
– Спрашивает, действительно ли мы хотим его ограбить с помощью дешевых детских игрушек, что у нас в руках, – аккуратно перевел Эпштейн.
– Игрушек? – возмутилась Машка, подняла винтовку и выстрелила из подствольного гранатомета по проходу между стеллажей.
Граната улетела в самый конец длинного помещения, взорвалась, и стеллажи там попадали. Мы оглохли, а парень побледнел, поднял вверх дрожащие руки и отступил от кассы.
– Зря ты так, тетя Маша, – сказал я, прочищая ухо мизинцем. – А если там кто-нибудь был?
– Да и хрен с ним, – хладнокровно ответила Машка. – Не люблю я американцев. Чего они, в натуре? В каждой бочке затычка. Задолбали.
Мы сняли с себя рюкзаки. Эпштейн вежливо подтолкнул парня стволом винтовки обратно к кассе и сел к ноутбуку.
– Куда тебе надо-то? – спросила Даша.
– В мой аккаунт в Фейсбуке, – ответил он. – Послание я давно заготовил, текст наизусть помню. Опубликую его и разошлю личные сообщения кое-кому из фрэндов.
– Камера на этом ноуте есть?.. Есть. Видео еще запиши.
– Если успею.
Парень, вымученно улыбаясь, заговорил с нами, стараясь делать это спокойно и внятно, однако получалось у него плохо.
– Что он там болтает? – спросила Машка.
– Просит его не убивать, – ответил Эпштейн, бегло стуча по клавишам. – Говорит, что оказывать сопротивления не собирается… Что насилие по отношению к нему было бы напрасным и опрометчивым. Что камеры здесь передают все происходящее в полицейский участок и еще какой-то местный антитеррористический центр. И что нас уже окружают.
– Давайте, разоружаемся, – скомандовал я. – Пристрелят еще при задержании.
– Борь, скажи продавцу, пусть позвонит в полицию и этот их центр, – попросила Даша. – Пусть сообщит, что мы сдаемся. А то ведь вправду пристрелят.
Выслушав перевод, парень недоверчиво нас оглядел, медленно опустил руки и вытащил из кармана смартфон.
– Так, теперь видео… – бормотал Эпштейн.
– Хлебнуть, что ли, местного пивка напоследок? – размышляла вслух Машка, косясь на устоявшие стеллажи.
Сделать это она не успела. Со звоном вылетели окна со стороны улицы, прямо над нами провалился потолок, и крепкие парни в бронежилетах и защитных шлемах скрутили нас прежде, чем мы успели сделать хоть одно движение.
– Спецназ, – сказала Машка. – Ты всегда думаешь о нас!
Ей никто не ответил.
После молниеносного обыска нас оставили лежать на полу лицом вниз посреди кусков гипсокартона. Продавец, спеша и сбиваясь, давал показания. Снаружи слышались звуки сирен.
– Даже правило Миранды5 нам не прочитали, – сказала Даша, безуспешно пытаясь пристроить голову поудобнее.
– Может, еще прочитают, – отозвался я. – Насколько знаю, правило перед допросом зачитывают.
– Станут они вам русских допрашивать, – возразила Машка. – Расстреляют без допроса.
– Это вряд ли. Но если да, будет обидно.
Вокруг ходили люди, перебрасывались фразами, что-то делали. На нас почему-то никто не обращал внимания, и чем дальше, тем больше мы казались сами себе лишней деталью обстановки.
– Эх, пивка я штатовского попробовать не успела, – вздохнула Машка. – А в тюряге, конечно, пить не дадут.
– Ты только что к расстрелу готовилась, – напомнил я.
– Ну, это я к слову. А интересно, как там, в здешней тюряге?
– Скоро узнаем.
Однако нас все еще не трогали, и, по-видимому, никуда не собирались везти. Нам даже не велели заткнуться, и мы продолжали переговариваться, стараясь подбодрить друг дружку. Наконец на улице послышалось гудение мощного мотора, и перед магазином остановилось что-то большое и тяжелое. Раздались шаги, и чьи-то ноги в хороших кожаных туфлях остановились между мной и Эпштейном.
– Ну, здравствуйте, Борис Евгеньевич, – сказали сверху уверенным славянским голосом.
– Здравствуйте, – ответил в пол Эпштейн.
– Что это вы там за конспирологию в своем Фейсбуке развели? – поинтересовался голос. – Я по дороге сюда ваш пост просмотрел – аж стыдно за вас стало, честное слово. Благодарите судьбу, что никто из широкой публики сей опус не прочтет… Поднимайте их и выводите.
Нас поставили на ноги, напялили на головы мешки, вывели наружу и помогли подняться по невидимым ступеням короткой и крутой лестницы. Хлопнула дверь, щелкнул замок, загудел мотор. Мешки и наручники с нас тут же сняли, усадили на стулья, и большой, без окон, фургон мягко тронулся с места. Мы оказались где-то в его средине – сзади на широких откидных сиденьях развалились тяжеловооруженные ребята в разгрузочных жилетах, наколенниках, налокотниках и прочей боевой сбруе. Это были не те же самые, что штурмовали магазин, – намного круче, как мне показалось. Они почти не двигались, совсем не разговаривали, и выглядели командой биороботов-убийц, временно переведенных в спящий режим за ненадобностью. Впереди сидели за компьютерами несколько мужчин и женщин в форме, похожей на эсэсовскую. Работали они так спокойно, словно находились в офисе. Напротив нас устроился человек в сером костюме и тех самых кожаных туфлях.
– Гридин, – коротко представился он. – Майор ОСП, к вашим услугам. Пока едем, у вас есть время на вопросы, после чего вы их задавать уже не сможете. Только отвечать.
– Что такое ОСП? – спросил Эпштейн.
– Объединенные силы противодействия.
– Противодействия чему?
– Хаосу, в который может погрузиться человечество после предсказанной вами интеграции миров. Видите ли, в определенных… м-м-м… кругах к вашей теории отнеслись куда серьезней, чем вы предполагали. Пока вы пытались доказать свою правоту коллегам и подвергались осмеянию, умные люди из числа самых влиятельных на Земле уже готовились к худшему.
– В таком случае, полагаю, и осмеяние меня было организовано ими, не правда ли?
– Лишь в некоторой мере. Дураков в нашем мире всегда хватало – достаточно указать им цель и позволить развернуться во всю дурь, понимаете? Однако одновременно был организован широчайший сбор данных и начат самый серьезный анализ информации по теме хоулов. Тогда же приступили к формированию Объединенных сил противодействия – это что-то вроде миротворческих сил ООН, только с более широкими функциями и полномочиями. В подробности я вас посвятить не могу: все, что касается ОСП, до сих пор строго засекречено. И будет – вплоть до начала интеграции.
– То есть по факту у нас давно создана международная тайная армия? – спросила Даша. – Тогда как на счет мирового правительства?
– Никакого мирового правительства нет, и вряд ли оно появится в ближайшее время, – ответил Гридин. – Есть координационная группа «Противодействие». В нее входят люди…
Тут он почему-то замялся.
– …из числа самых влиятельных на Земле, – подсказал я ему.
– Напрасно иронизируете, – ответил Гридин. – Положение серьезнейшее. И вообще, и ваше. Никогда еще цивилизация не находилась в такой опасности, и поверьте, в текущей ситуации централизованный контроль над планетой был бы величайшим благом. Однако ни одно из государств, правительства которых «Противодействие» сочло возможным и необходимым поставить в известность о грядущей интеграции, не поступилось и толикой своего суверенитета ради общей пользы.
– А что, разве у государств все еще есть суверенитет? – удивился я.
– А вы, естественно, считаете, что миром правят банкиры и корпорации, – саркастически заметил Гридин.
– Попробуйте доказать, что это не так. Хотя извиняюсь, конечно, – я понимаю, что могу тут что-то вякать только потому, что рядом сидит Боря, и нас поймали вместе с ним.
Гридин усмехнулся.
– Верите вы или нет, у государств, правительств и президентов гораздо больше самостоятельности, чем принято считать. Например – я старший координатор оперативных групп ОСП на западе США только потому, что Кремль навязал меня «Противодействию» в этом качестве. А иначе Россия отказывалась сотрудничать с ОСП в важнейшем деле обнаружения Бориса Евгеньевича, когда – и если – он вернется на Землю. Никто ведь не мог предсказать, где именно он объявится. А вдруг на той самой одной девятой части суши, что до сих пор занимает наша страна? А вдруг там, где мы гарантированно доберемся до него быстрее, чем «Противодействие»? Кстати, на счет могущества корпораций: Фейсбук предоставил нам доступ к аккаунту Эпштейна даже не пикнув, и его собственные программисты поработали над тем, чтобы оттуда ничего нельзя было опубликовать, при сохранении видимости полной возможности это сделать. Конечно, надавили на компанию не мы, а «Противодействие», но по результатам-то – какая разница?
– А я так хотел хоть немного нас обезопасить, – сокрушился Эпштейн.
– Но вы в безопасности, – сказал Гридин. – И ваши спутники тоже. Никто не собирается похоронить вас в застенках навечно, – а если б собирался, никакая общественность не помогла бы. Вас обяжут пройти всестороннее медицинское обследование, однако согласитесь, что после посещения вами чужой планеты – или планет? – это будет не более чем разумно. Вам также придется подробнейшим образом рассказать обо всем, что вы видели вне Земли. Но разве вам есть что скрывать? Наверняка вы и сами не прочь поведать историю своих приключений, а любые ваши поступки «там» не подпадают под действие земных законов. Вас обяжут дать подписки о неразглашении – что тут страшного? Тысячи людей и в России, и в США, и в други странах ежегодно дают такие подписки по самым разным поводам – им совсем не обязательно для этого попадать в другие миры. Конкретно вам, Борис Евгеньевич, будет предложено сотрудничество – в той самой области, которая вас самого больше всего интересует. Сотни всемирно известных ученых уже сотрудничают с «Противодействием», никто их к этому не принуждал, они согласились добровольно. Да, их работа засекречена, – а когда было иначе, если дело касалось по-настоящему важных вопросов? Вспомните историю – долго ли оставались свободны от секретности разработки в области ядерной физики? Но вы можете и отказаться. В таком случае вас просто отпустят. Вместе с остальными.
– С риском, что мы откроем миру правду? – спросил Эпштейн.
– Э-э-э, Борис Евгеньевич! – печально покачал головой Гридин. – Неужели обнародование вашей теории ничему вас не научило?
Эпштейн только крякнул.
Фургон стал сбавлять ход, несколько раз повернул и остановился.
– Приехали, – сказал Гридин.
– Даже в газетах про нас не напишут, – пожалела Машка, вставая со стула.
– В местных точно напишут, – утешил ее Гридин. – Только заголовки будут примерно такие: «Группа пьяных русских туристов запустила фейерверк в здании супермаркета».
Нам дали освоиться в новой обстановке до вечера, а потом потянулись дни бесконечных обследований и допросов. Во время «разговоров по душам» нас с ног до головы обклеивали датчиками – некоторые обязали носить постоянно. Конечно, больше всего дознавателей занимал Вагрум, что было совсем не удивительно. На втором месте оказалась тема исчезновения рептилоидов с Рорбести – насколько я понял, ОСП крайне интересовало, не Вагрум ли организовал исход; зачем он это мог сделать, если сделал; и где сейчас армии Рорикона и Дагбеста.
К моему удивлению, нас не разлучили – все мы жили по соседству, в одинаковых комнатах, выходивших в один и тот же коридор, и могли сколько угодно общаться во время утренних и вечерних прогулок в уютном маленьком дворике с деревьями в кадках. Правда, он оказался зарешечен сверху, – но это не слишком угнетало, если постоянно не задирать голову.
Медицинские и все прочие процедуры выглядели настолько выверенными и отработанными, что становилось ясно: мы проходим их не первыми. Десятки специалистов американского, европейского и азиатского происхождения выискивали в наших организмах инопланетную заразу и пытались ее лечить, между делом кардинально подправляя наше здоровье вообще. Нас закармливали таблетками и кололи препараты, после которых хотелось говорить без перерыва часами напролет. Вскоре мы чувствовали себя так хорошо, как никогда не чувствовали, и вспомнили не только мельчайшие подробности странствий по Гилее, Рорбести и Сангароа, но и все события жизни едва ли не с момента зачатия.
Вопросов, как и предупреждал Гридин, задавать не разрешалось. «Вы же наверняка хотите расстаться с нами как можно скорее, верно? Тогда позвольте нам вас расспрашивать».
– Да когда ж это кончится? – сетовала Машка на прогулках.
Однако ее жалобы моментом прекратились, когда ей разрешили пиво. Сперва три, а потом шесть банок в день. А потом упаковку! То ли сжалились над ней, то ли это был такой эксперимент.
А потом Машка исчезла.
«Ее перевели на другую базу ОСП», – вот все, что сочли нужным нам сообщить.
Следом за Машкой пропал Эпштейн – объяснение оказалось таким же. Зато нас с Дашей поселили в одной комнате и не только разрешили – рекомендовали заниматься сексом. И как можно чаще.
– Наконец-то в программе появился настоящий позитив, – сказала Даша, когда мы впервые остались одни. – А ну, раздевайся!
Само собой, в комнате были камеры, но нас это мало расстраивало. Пусть смотрят и завидуют.
Спустя полгода нас перевели на базу ОСП где-то в Европе, продержали там еще столько же и перевели снова – в Россию. Отечественная база Сил противодействия отличалась от первых двух и скорей напоминала элитный санаторий – по крайней мере та ее часть, в которой нас разместили. Вместо закрытого дворика для прогулок здесь был целый сосновый лес, огороженный глухим забором. Нас перестали мучить процедурами и предоставили самим себе, выделив для жилья отдельный маленький коттедж. Мы быстро поняли, что постояльцы в коттеджах по соседству – такие же возвращенцы из других миров, как мы сами, только большей частью иностранцы. Однако сразу налаживать контакты с ними у нас не хватило духу – как и у них. Что мы боялись узнать – или, наоборот, не узнать, – мы старались не думать.
– Почти что дома, – сказала мне Даша на прогулке. – Как считаешь, нас действительно отпустят?
– Может, и отпустят, – ответил я. – Только не думаю, что мы отделаемся подписками о неразглашении. Мы давно числимся пропавшими без вести – представь, объявимся? В принципе, ОСП было бы проще нас убить и закопать, чем придумывать нам правдоподобные легенды, а потом следить, чтоб мы нигде не прокололись.
Теперь, когда нами никто не занимался, настроение наше неожиданно упало чуть ли не до депрессии, – хотя мы действительно были уже почти дома и почти на воле. Но ведь мы не просто так шли на Землю, а чтобы предупредить людей о грозящей человечеству опасности, – и, как видно, в глубине души воображали себя исполнителями великой миссии. А оказалось, что таких как мы хватает; что некоторые вернулись из связанных миров гораздо раньше нас; что те, кому положено знать об угрозе, давно о ней знают, – и к тому же не позволят нам рассказать о ней всем остальным. И что от нас вообще ничего не зависит. И не зависело.
Спустя неделю к нам в гости явился Гридин. Он был все в тех же добротных кожаных туфлях ручной работы – словно с тех пор их и не снимал. Или, может, это были другие, точно такие же.
– Вы – здесь? – удивилась Даша. – А как же координация опергрупп на Западе США?
– Я думал, вы тогда уловили суть, – сказал Гридин с легким упреком. – Я был нужен там нашему правительству только для того, чтобы «Противодействие» не сумело скрыть факт обнаружения Эпштейна, и «Противодействию» пришлось смириться с наличием меня и еще нескольких русских на ключевых постах ОСП по всему миру. Когда Эпштейн исчез во время этой своей экскурсии по Патагонии, мы подумали, что он заметил слежку за собой, нашел способ обнаружения односторонних хоулов и сознательно решил сбежать. Тогда мы еще не знали, что его спутница Инга – либер. Это выяснилось гораздо позднее. Но мало что изменило.
– А почему Эпштейн так важен для всех? – спросил я. – Насколько понимаю, его теорию давно и плодотворно развивают без его участия. Он не единственный побывал в связанных мирах. Многих возвращенцев Объединенные силы противодействия отловили уже давно. Так почему?
– Потому, что между побывавшим в связанных мирах условным офисным работником и побывавшим в них же Эпштейном есть существенные отличия, – ответил Гридин. – Борис Евгеньевич сейчас руководит одной из закрытых научных групп ОСП и разрабатывает гипотезу об осевых мирах, о которой никто на Земле понятия не имел, которая прекрасно вписывается в его теорию, и которая, возможно, впоследствии поможет не только предсказывать появление хоулов того или иного типа, но и с каких они будут планет. Исходная идея впервые пришла ему в голову после того, как он вместе с вами побывал на Сатанаиле. А вам пришла?
– Ладно, сморозил глупость, – признался я.
– Сморозили, нет, – вы сейчас не об этом должны думать, а о собственной судьбе, – сказал Гридин. – Выбор у вас невелик: вы можете вернуться к прежней жизни, – правда, под новыми именами, с измененной внешностью и в других регионах страны, – или согласиться работать на ОСП. Никто не знает, как скоро начнется предсказанная Эпштейном масштабная интеграция миров. Однако когда это случится, России, «Противодействию» и всему человечеству в целом будет остро недоставать людей вроде вас, – психологически готовых к выживанию и работе в непредсказуемых условиях новых планет. Представьте, что где-то возник стабильный, проходимый в обе стороны хоул. Мы не можем ждать, пока к нам что-то придет оттуда, – мы должны сами идти туда, причем немедленно, исследовать чужой мир, изучать обстановку, оценивать опасность. В данный момент вы находитесь в предбаннике центра подготовки скаутов ОСП. Согласитесь на наше предложение – будете жить с такими же как вы, готовиться, делиться опытом. Нет – дело ваше. По обоим концам главной аллеи в заборе есть ворота. Те, что направо от коттеджа, ведут непосредственно в центр подготовки. За воротами налево наши специалисты готовы заняться вашим возвращением к обычной жизни. Решайте, не торопитесь, у вас есть месяц. По прошествии этого срока мы будем считать, что вы выбрали второй вариант.
Сказав это, Гридин ушел, даже не бросив напоследок «до свидания». Целый год мы дожидались момента, когда нам разрешат уйти, – если вообще разрешат. Ни о чем другом мы всерьез и не думали. И только теперь я понял, что меня совсем не тянет к прежней жизни. И дело совсем не в том, что перед этим меня лишат моего имени, прошлого, и изменят внешность. Просто я не смогу жить по-прежнему после того, что было.
Первые дни в джунглях Гилеи, наш поселок у болота, смерть Васи; сожженные деревни большеногих, свист стрел мата-коху, боль ран, кровь на плотах; лязг взводимых арбалетов и пылающие тростниковые лодки на Великой реке; похороны Валеры и первая ночь с Дашей на подстилке из травы; мертвые просторы Рорбести, покинутые города-крепости, гибель Вити и Тани; блуждающие сияния в небе Сатанаила и чудовище ростом выше скал; острова Сангароа, невероятная биосеть, пальмовое вино, акваморфы, разумные птицы, Вагрум…
И что, после этого снова горбатиться на работе вроде прежней? Ходить за продуктами в супермаркет? Сидеть по вечерам у телевизора?
Даша явно думала о том же самом. Нам не обязательно было что-то говорить – за год жизни под постоянным наблюдением, когда и слова нельзя было сказать без того, чтобы нас не услышали, мы научились разговаривать без слов.
Подойдя к двери, мы вышли из коттеджа, остановились и посмотрели друг на друга. С лица Даши еще не до конца сошел загар, которым покрыли ее кожу солнца трех миров.
– Будь я проклята, если пойду налево! – сказала она.
– Ну и нечего там делать, – ответил я. – Там мы никогда уже не встретимся ни с Машкой, ни с Борей. А еще тебе сведут веснушки и переделают нос в греческий. Не знаю, как ты, а я этого не переживу.
– Вот уж от чего избавилась бы с удовольствием, так это от веснушек. С детства мечтала. Но если тебе нравится – ладно, пусть остаются.
– Да? Я это запомню. Как и то, что налево не пойдешь… Молчи! Не важно, что смысл был другой. Никогда не ходи налево.
Мы дошли до главной аллеи и свернули направо. Вряд ли с момента ухода Гридина прошло больше десяти минут.
