Шатуны – Юрий Мамлеев

Авторская сверхзадача, как там наваяли в аннотации: «по раскрытию внутренних бездн, которые таятся в душе человека», выполнена на все 146-ть процентов. В моем случае, так без сомнений. Ибо очень скоро бездна раскрылась, неистово исплевалась и потребовала от меня немедленно закрыть проход в нее (бездну), чтобы не сквозило метафизическим дерьмищем и не наносило метафизическим говнищем. И это ни разу не оскорбительно, именно в этом конкретном случае. Как пишет мамлеев, так и отзывается читатель. Баш на баш, око за око, все по справедливости, каждому по деяниям его и так далее.

Меня вообще не особо коробит, пугает или отталкивает всякое мерзкое и отвратительное. Ежели классно написано, так вообще нирвана. Но убогое и назойливое набрасывание фекалий на вентилятор действительности с налетом самодовольства (напомнило гессе и гамсуна)… Ой, увольте.Вообще, при не долгом прочтении создалось впечатление, что мамлеев только и делал, что старался прилепить буквально к каждому более-менее обычному слову что-нибудь мерзко-гадостное да еще со всякими пошло-уменьшительными эпитетами. Так что жопень у него чередуется с ручечками, щедро пересыпаемыми эпитетами навроде «говнище», «дерьмище», «спермище». И буйно цветут всяческие извращения и патологии во взаимоотношениях персов. Зрелище навроде, когда маниакально озабоченный подросток малюет матерщину на заборе и непременно пририсовывает к каждому ругательству некий половой орган для наглядности и красочности. И чем больше вони от кучи фекалий, тем лучше, судя по всему.И, видимо, читателям предлагается копаться в этой навозной куче, точнее, закапываться в нее, в поисках каких-то там космических истин. Это, наверное, и есть те самые глубины и бездны в человеческих душах. Потому что все это не просто так, не чьи-то там воспаленные, влажные фантазии. Нет.

Самого главного говнюка в навозной куче сильно интересует когда же отходит душа из тела в момент смертушки. И вот он бегает в стае таких же говнюков и неистово режет-колет-душит народец, дабы узреть истину. Но вредные души отчего-то не хотят отделяться от тел наглядным образом. Поэтому куда деваться? Вот и приходится без конца резать-колоть-душить.В общем… значит… то есть… Да я лучше почитаю федора михалыча, короче. К которому мамлеев всю дорогу пытается примазаться самым бездарным образом.

Редко я сомневаюсь насчёт оценки. В который раз пожалела о том, что ставлю оценки по пятибалльной шкале, без этих ваших дурацких половинок. Три – объективно мало. Четыре – как-то многовато, ведь я не могу сказать, будто мне очень уж понравилось то, что я прочла. Поэтому ставлю оценку чуточку завышенную, даю фору автору, так сказать.Вообще я собиралась читать совершенно другое произведение – Мир и хохот . Но как я могла читать Мамлеева, не прочитав перед этим «Шатунов»? Которые, судя по всему, – основополагающая веха в творчестве.Я не особенно люблю философствования и разного рода эзотерику. Из эзотерического прочитанного меня в своё время приятно удивил Змеесос Егора Радова. С «Шатунами» он имеет некоторые переклички, но, конечно же, повествует совершенно о другом, о бессмертии.Здесь же, у Мамлеева, наличествует спор о Боге и божественном, трансцендентность и трансцендентальность, имманентность бытия, экзистенциальность, вечный человеческий страх Танатоса и наша, русская, всепоглощающая болотистая хтонь.

Короче говоря, перед нами современное перерождение Достоевского, вылившееся в сумбурный текст на бумаге в середине шестидесятых годов прошлого века. А ведь совершенно не скажешь! «Шатуны» больше соответствуют чему-то вроде постмодерна девяностых годов, стало быть немного опередили сами себя.

Мамлеев не причислял себя к постмодернистам, если что, это я так, рассуждаю.Нас всех, читателей, постоянно пугают «Шатунами», впихивая их в разного рода топы «мерзотнейших книг», «никогда не читать» и «автор – больной ублюдок».Я не исключаю того, что Федя Соннов, основной, так сказать, шатун, выпавший за понятия морали и закона, и вообще за грань самоосознания в мире, с головой погрузившийся в болезненные галлюцинации, ибо ничего реального для него не осталось, такой юродивый не придётся по душе изнеженным почитательницам Джейн Остин. Они даже книгу-то если поймут, то с трудом.Другие герои, также бесцельно шатающиеся по миру, своим любопытством относительно пространства, находящегося за занавесом как жизни, так и смерти, привели себя к состоянию медведя-шатуна, разбуженного из спячки. Не даром остальной обыватель назван заблаговременно умершим, не живым и не жившим, потому, ясное дело, идёт в расход аля пушечное мясо без каких-либо сожалений.Но, в отличие от Феди, другие шатающиеся, пережили настолько глубокий шок от попыток ухватить своё Я вне времени, пространства и как абсолют, что превратились из людей в нечто такое нам чуждое и необъяснимое, что мы подсознательно испытываем к ним невероятнейшую неприязнь и отвращение, которые Мамлеев закрепляет шокирующими образами расчленёнки, инцеста и всего такого прочего. Автор нами манипулирует, но манипулирует осознанно и даже правильно, подталкивая наш внутренний диалог на нужную стезю рассуждения.Замурованный, спящий в себе человек, не задумывающийся над глубинами человеческого бытия, – это не нормально, ибо, считай, почти как не живой. Но и с другой стороны, человек, в полноте познавший экзистенциальный ужас, этакий интеллигент, мыслящее существо, он не в силах с этим ужасом смириться или забыть, что не менее худо: он сойдёт с ума из-за страха смерти или попытается сбежать от самое себя, или, наоборот, кроме себя никого не будет замечать, или ударится в религиозность, эзотерику, философию, нужное подчеркнуть.Это, вне всякого сомнения, весьма занимательное чтение, к которому стоит быть готовым и не накидываться на книгу нахрапом. «Шатуны» полны гротескных образов, но на то и существует литература, чтобы через преувеличения передавать в полноте основную идею.

И, пожалуйста, на выход те, кто пришёл сюда за щепоткой треша в стиле Паланика.

Произведение донельзя глубокое, и смотреть на него как на аттракцион жестокости – не самая лучшая идея, граничащая с оскорблением.

Такую литературу, безусловно, нужно читать. Да, грязно. Да, неприятно. Да, будто склизкая, тошнотворная тина облепляет тело и душу. Но ведь и грязь, как говорят пелоидотерапевты, бывает лечебной. Иногда она с легкостью справляется даже с самыми застарелыми болячками. Мамлеевская проза – это такая же лечебная грязь, только более концентрированная, более вязкая и более тягучая. Однако конечным результатом ее использования является неожиданное очищение организма от всего гадкого, наносного, чужеродного, от того, что копилось в нем годами, томилось, назревало, пряталось по закоулкам сознания, залеживалось, смердело и заставляло нас затыкать свои ментальные носы в порыве отвращения и неприязни."Шатуны" – это книга из категории «читать мерзко и страшно, но бросать не хочется, потому что по прочтении тебя ждет заслуженная награда». На ее страницах разворачивается масса диких, безобразных, изощренно-уродливых сцен, пропитанных беспросветным мраком и всеобъемлющим, нелепо-удручающим безумием. Все действующие персонажи романа обладают каким-то утробно-потусторонним ликом. Они видятся как бы живыми и в то же время представляются совершенно нереальными, какими-то туманными, загробными существами, проступающими сквозь мутное, запыленное стекло. Эта их механическая, безучастная возня поначалу вызывает недоумение и оторопь. А потом их поступки начинают пугать. Эпизоды насилия, трупными пятнами проступающие на серой, линялой простыне повествования, ввергают в шок, потрясают своей первобытной иррациональностью. Атмосфера «Шатунов» для неподготовленного читателя, несомненно, окажется пыткой, липким кошмаром, выползающим из глубин потустороннего мира. Но эта атмосфера, этот жуткий danse macabre, оживающий на страницах романа, подобно древнему хтоническому чудовищу, несет в себе прежде всего глубокий смысл. И если читатель наберется терпения, отбросит на время все свои предрассудки и будет предельно внимательным, то этот смысл откроется ему и предстанет перед ним во всей своей метафизической наготе.В «Шатунах» Мамлеев устами своих персонажей рассуждает о природе бытия, о тайнах потустороннего мира, о бессмертии духа, о смысле жизни, об иллюзорности восприятия, о Боге и вере, о непознаваемых высших силах, о сознании, о человеческой сущности и, наконец, о смерти. «Шатуны» – это философский труд, вживленный в ткань художественного произведения и показанный сквозь призму гротеска и гиперболы. Здесь каждый действующий персонаж, изображенный в нарочито гипертрофированном виде, олицетворяет собой одну из сторон человеческой природы.Грузный, зверско-отчужденный Федор Соннов символизирует человеческую склонность к насилию, некое животное начало, прочно засевшее в нас и постоянно рвущееся наружу. Изящная, хрупкая, находящаяся в перманентном сладострастно-возбужденном состоянии Аннушка – чувственность, сексуальность и эротизм. Тщедушный, замкнутый, астенизированный, поедающий самого себя Петенька – недоверчивое отношение к внешнему миру. Истеричный, безгранично самовлюбленный, преданный адепт религии "Я", Извицкий – эгоизм и самолюбование. Дородная, животно-таинственная Клавуша – генетическую связь с далеким прошлым, с чем-то первобытным и самодовлеющим. Сумасшедше-благостный дед Михей – предрасположенность к саморазрушению. Сомневающийся, тревожный, полубезумный Анатолий Падов – потребность в знании и мыслительной деятельности. Озабоченный, богобоязненный Алеша – религиозность, стремление к Богу и веру в него. Андрей Никитич, он же куротруп – двойственность человеческой природы. И все вместе они олицетворяют нашу потребность в разгадывании тайн бытия, влечение к потустороннему, непознаваемому, вечному и одновременно страх перед бескрайним, непостижимым ничто, именуемом смертью. И все вместе они складываются в некий собирательный портрет человека.А может все обстоит совершенно иначе. В любом случае отличительной особенностью качественной прозы является ее способность наталкивать на размышления, заставлять думать и анализировать, приводить к катарсису. А это значит, что «Шатуны» – произведение в высшей степени солидное и знаковое. Ну а сам Юрий Витальевич Мамлеев – несомненный классик современной русской литературы. И ничего уж тут не попишешь.