Юрий Липовский
В поисках диковинных камней Гипербореи
– Мойры были благосклонны к тебе и на этот раз, Алкид, – ответила Ипполита. – Тебе не придется отвоевывать мой пояс, ты сам снимешь его с меня. Свой девятый подвиг ты совершишь не с оружием в руках, а на любовном ложе. И от тебя у меня родится дочь, которая станет царицей амазонок. Она будет сильной и мудрой правительницей, ибо от сильных родителей и сильной любви рождаются сильные дети.
– А если у тебя родится мальчик, то что ты с ним сделаешь? – спросил Геракл и, видя удивление Ипполиты, пояснил свою мысль. – У нас в Элладе вас называют стиганорами, и в племени вашем нет места мужчинам. А для пополнения своего племени вы вылавливаете здоровых мужчин из соседских варварских племен и предаетесь с ними в течение месяца любви. А когда от этого рождаются девочки, вы их оставляете у себя, вскармливаете молоком скифских кобыл, а мальчиков не оставляете в живых.
– И что еще говорят о нас в Элладе? – сгорая от любопытства, как обычная женщина, спросила Ипполита.
– В Микенах прошла молва, что среди стиганор много девственниц, которые дали клятву лучше умереть, чем познать мужчину. И еще укоренилось мнение, что вы одногруды, потому что соблюдаете древний культ богини плодородия Артемиды Эфесской. Этой богине вы преподносите в дар, как символ плодородия, свою отрезанную грудь. Это правда?
Ипполита слушала Геракла, но ее лицо, брызжущее веселостью, вдруг изменилось. Она внезапно скинула с плеч хитон и обнажила верхнюю часть своего медного тела с высоким и крупным конусом левой груди и недоразвитым, едва набухшим, как у девочки, правым. Никаких следов насильственного удаления правой груди на ее прекрасном, как у Афродиты[20], теле не было.
– Верить можно только тому, что видишь собственными глазами, – торжествующе воскликнула Ипполита. – Чтобы стать амазонками, мы с детства применяем совсем иной способ – но это уже наша сокровенная тайна. А когда у нас рождаются мальчики, мы возвращаем их отцам-скифам. Ведь мужчины тоже должны пополнять свой род. Ну а если у меня родится мальчик, то я отдам его тебе, и он станет твоим воплощением. А тебе, Алкид, в таком случае, придется еще раз повторить свой подвиг, пока я не рожу девочку. – Ипполита засмеялась звонким и мелодичным, как звуки арфы, смехом.
Она потянулась со своего ложа к нему, и ее руки, сжимаясь и разжимаясь, стали ласкать волосы Геракла, скользя по его стриженой, как у воина, голове и по могучей, как у критского быка, шее.
– Ведь через год, в этот же месяц, ты вернешься ко мне? Ты не забудешь, Алкид?
– Не забуду, – дрогнувшим голосом промолвил Геракл. – Эргос и логос[21] едины.
Ипполита благодарно кивнула ему и, взяв его могучую руку, прижала ее к своей горячей и вздымающейся груди.
– Скоро настанет час нашей любви, Алкид. А пока подкрепись, герой, чтобы совершить свой подвиг в играх Эроса.
Она снова засмеялась задорным переливчатым смехом. Затем хлопнула в ладоши и попросила появившуюся на пороге Улу принести ужин. А Геракл молча смотрел на божественную женщину, которая уже завладела его сердцем. Такого с ним раньше никогда не было.
Воспитанный в суровом спартанском духе, Геракл совсем не увлекался женщинами. Его юность прошла в Тиринфе, где, по повелению Аполлона, его готовили к выполнению главной цели – служению царю Эврисфею для совершения великих подвигов. Окружение ограждало юного героя от посторонних глаз, в особенности женских. Соглядатаи следили за каждым его шагом и доносили Аполлону через вестника. А когда в Геракле в шестнадцать лет проснулся мужчина, ему приглянулась русокосая гибкая рабыня из варварских народов, не знавших эллинского языка. Никто не препятствовал его естественному влечению, ибо связь знатного юноши с рабыней считалась обычным делом. Но первый опыт Геракла в играх Эроса не принес ему радости.
Сгорая от бешеной страсти, Геракл чуть не задушил в объятьях покорную рабыню, которая стонала от боли и страха, пока не вырвалась от него. На следующий день ее увезли на продажу на рынок, а Гераклу оставили других послушных исполнительниц его воли. Но и с другими рабынями юноша не испытывал остроты чувств – он мечтал о взаимной всепоглощающей страсти и любви, а ее не было. И забавам Эроса предпочитал гимнастические упражнения, метание копья и диска, охлаждая возникающую страсть долгим плаваньем в бурных водах Эгейского моря. А дальше подошло время его служения Эврисфею, время подвигов, а там забылись и его первые неудачные увлечения женщинами. И вот теперь судьба послала ему Ипполиту, божественно красивую и мудрую, которая была рядом с ним на ложе.
Появившаяся в комнате Ула прервала нахлынувшие на Геракла воспоминания. Амазонка несла на своих сильных и мускулистых, как у мужчины, руках огромное медное блюдо с приготовленным ею ужином. От больших кусков жаренного на вертелах мяса исходил сладостный аромат. Ула подала также амфору с острой подливкой из местных растений и любимое блюдо Ипполиты пестионы – ячменные пирожки с медом, запеченные на оливковом масле.
Ипполита кивнула ей, что-то сказав на непонятном варварском языке, и та вернулась с огромным сосудом темно-фиолетового вина. Она разлила его в стоявшие на столе кубки, разбавила вино водой, как это было принято у эллинов, и грациозной походкой удалилась. А Ипполита, войдя в роль хозяйки, стала хлопотать у стола, угощая гостя.
– Отведай, Алкид, пищу настоящих героев. Это мясо дикого кабана, зажаренное на железных прутьях. Его едят, обмакивая куски в огненно-жгучий соус и запивая вином из скифских виноградников. Это придает большую выносливость и уверенность в делах Эроса.
Ипполита медленными глотками потягивала из золотого кубка вино, глядя на разыгравшийся аппетит сына Зевса. Спокойная горделивая осанка делала ее похожей на богиню Артемиду. Только большие, цвета морской волны глаза, искрящиеся безудержным весельем, напоминали глаза афинской гетеры[22]. Геракл молча осушил большой кубок скифского вина, которое горячим нектаром разлилось по всему его телу. Слова Ипполиты снова пробудили в нем воспоминания о его первом неудачном опыте любовных игр с рабынями в Тиринфе.
– О чем задумался, Алкид? – спросила Ипполита.
– Забавы Эроса давно потеряли для меня былую остроту, – смущенно ответил Геракл. – Боги сделали из меня героя, лишенного чувств и сердца, предназначенного только для свершения подвигов.
– Не огорчайся, сын Зевса, – промолвила Ипполита, глядя на Геракла своим обворожительным взглядом. – Все пройдет, и придет чувство освобождения от всего. Твои сожаления и обиды исчезнут в лунном свете ночи, они растворятся, как соль, брошенная в воду. И сердце у тебя забьется сильно-сильно, ибо в него вольется любовь. И в час любви ты забудешь обо всем – о своих делах и свершениях, в этот счастливый миг любви ты унесешься вдаль к звездам. И тогда я стану твоей.
Все было тихо вокруг, только ветер шелестел за открытыми окнами в розовом саду. Сумерки, незаметно густея, ниспадали легким призрачным покрывалом, окутывая своей эфемерной голубовато-серой тканью убранство жилища и застывших в ожидании двоих людей. Ночь неумолимо вступала в свои права. На темно-сером небе устало чернели отяжелевшие за день тучи. И вдруг из-за одной тучи радостно выглянул полный белый диск луны. И сразу какой-то волшебный, торжествующий над тьмой свет опустился на землю, посеребрив кроны застывших кипарисов и осветив наших героев. Ипполита встала с ложа и, сбросив легкое покрывало, сняла с бедер массивный пояс, закрывавший низ живота.
– Иди ко мне, Алкид, – просто сказала она. – Этот пояс теперь твой. И я твоя.
В эти слова она вложила столько нежности, что Геракл мгновенно поднялся и приблизился к ней, протянув руки. Ее руки нашли руки Геракла, потянули на себя, и ее пылающее тело крепко уперлось в широкую, могучую грудь исполина. Геракл сжал обнаженные плечи амазонки, и ее возвышающаяся левая грудь наполнила его сердце чувственной силой. Он ощутил в себе необычайный любовный пыл, все части его тела напряглись и стали твердыми, как бронза. Он лег на пол, устланный шкурами медведей, и притянул к себе Ипполиту, пока их истомленные тела не соединились. А яркий лунный свет, проникший в этот храм любви, посеребрил все внутреннее убранство и сплетенные в неистовой страсти тела влюбленных.
* * *
Часы любви перешли у них в дни и ночи, которым они потеряли счет в упоении страсти. Казалось, время текло медленным потоком, неумолимо уходя однако в невозвратимое прошлое. Всему приходит конец. И он наступил на девятый день, когда Геракл безмятежно спал, утомленный играми Эроса и крепким скифским вином. Он проснулся, когда солнце уже было высоко и его лучи золотым сиянием окутали храм. Приподняв отяжелевшую голову, Геракл с удивлением заметил, что он остался один на широком ложе. У его головы лежал каменный пояс Ипполиты, но ее рядом не было. Геракл медленно встал и крикнул, но его зычный призыв остался безответным. Геракл обошел пустые залы храма и вышел на мраморную площадку, где в нише стены покоилась бронзовая статуя Артемиды. Возле нее, как обычно, стояла керамическая амфора с букетом белых роз. Каждая утро Ипполита, по обыкновению, шла к своей покровительнице и ставила свежий букет из только что сорванных роз. В этот раз стояли прежние цветы, поникшие тяжелыми бутонами за ночь. По-видимому, Ипполита вместе с Улой внезапно покинула храм.
Геракл не стал долго раздумывать – он был человеком действия. Он вернулся за поясом Ипполиты, обвязал его вокруг шеи и покинул храм Артемиды. Стремительными шагами он прошел сотню стадий, отделявшую храм Артемиды от Фемискиры. И вот, за поворотом тропинки, огибающей плеяду конусовидных холмов, показалась живописная роща гигантских кипарисов – место встречи амазонок с эллинскими воинами. Но на этот раз перед глазами Геракла предстала грустная картина. На широкой поляне понуро сидели, опустив головы, воины в непривычном для них виде – без шлемов и воинского снаряжения. Здесь же находился Тесей, а рядом с ним амазонка, девушка лет восемнадцати. Она была невысокой, коренастой, с густым пучком ослепительно-рыжих волос, перехваченных на затылке голубой лентой под цвет ее больших, чуть раскосых глаз. Сквозь ткань прозрачного хитона проглядывало удивительное сочетание упругих форм молодого женского тела с угловатостью мальчишки-подростка. Это была Антиопа из свиты Ипполиты. Склонившись над Тесеем, она перевязывала руку афинского героя.
– Хайре, Тесей! Что случилось? – воскликнул Геракл.
– Хайре, Геракл! Боги наслали на нас беду. Утром, когда мы почивали в роще, утомленные любовью и вином, на нас, сонных, напали амазонки.
– Амазонки?! Что ты говоришь, Тесей? – загрохотал своим зычным голосом Геракл. – Как могли напасть на вас амазонки, с которыми вы предавались играм Эроса?
– Это не наши, эллинские амазонки. И если бы не моя Антиопа, мы все были бы там, среди мертвых, – кивнул Тесей в сторону берега, где лежали штабелями тела погибших товарищей. – Нас атаковали конные амазонки какого-то варварского племени с дикими криками «Улала!»[23]. Пусть лучше тебе Антиопа расскажет о том, что произошло.
Рис. 5. Скифские амазонки
Геракл повернулся к амазонке, которая спокойно смотрела своими небесно-голубыми глазами в лицо грозному герою.
– Это были амазонки из соседнего с нами сарматского племени, подвластного Ипполите. С дикими воинственными криками они накинулись на нас, готовые растоптать бешеными конями и пронзить копьями.
Рис. 6. Битва с амазонками
Возглавляла их какая-то незнакомка, которая кричала, что эллины явились с коварным умыслом, а Геракл похитил у нас Ипполиту и спрятал ее на корабле, чтобы увезти ее рабыней в Тиринф. Возник страшный переполох. А из Фемискиры на подмогу к ним прискакали наши эллинские амазонки, возглавляемые Меланиппой, Аэллой и Протоей. Не разобравшись, в чем дело, они поверили предводительнице сарматских амазонок и в гневе тоже схватились за оружие. И в этот страшный момент Ипполиты не оказалось на месте – она была с тобой в храме Артемиды. Об этом знала только я одна. И тогда, вскочив на коня, я помчалась за Ипполитой и поведала ей о случившемся. Тебя добудиться было невозможно – ты весь был во власти Морфея[24]. И мы поспешили, чтобы остановить кровопролитие. Да не успели – уже возникла битва между амазонками и вашими воинами. Внезапное появление царицы и ее зычный голос остановили враждующие стороны. Все увидели, что Ипполита жива и невредима, и никто ее не похищал. А виновница произошедшего, натравившая амазонок на воинов, попыталась скрыться, но ее поймали и доставили на суд Ипполите. Она призналась, что является жрицей Геры и действует по ее указке. Разгневанные амазонки тут же хотели расправиться с ней – ведь по ее вине погибли многие эллины и наши амазонки, в том числе Аэлла и Протоя. Но Ипполита остановила расправу над ней и предоставила решить ее судьбу тебе.
– А где сама Ипполита? – воскликнул Геракл.
– После того как Ипполита успокоила всех амазонок – эллинских и сарматских, она уединилась в дворце в Фемискире, оплакивая своих любимых подруг Аэллу и Протою. Не ищи ее сейчас, Геракл – она отдала тебе свой пояс, и свою любовь тоже. Тебе надо решить, как поступить с этой жрицей Геры, виновницей учиненного зла.
Антиопа кивнула в сторону воинов, в окружении которых сидела женщина. По приказанию Тесея один из воинов грубо схватил жрицу и подвел ее к Гераклу. Антиопа подошла к женщине и одним рывком сорвала с нее разодранный хитон, та осталась совершенно обнаженной. Ее белое, не тронутое загаром тело отливало холодным молочно-белым цветом, как мраморные статуи Праксителя[25]. Бюст ее был безупречен и ничем не нарушен, как у амазонок. Женщина, не смущаясь своей наготы, спокойно и выжидающе смотрела на Геракла черными, горящими ненавистью глазами.
– Кто ты и зачем сотворила великое зло, за которое должна ты отправиться в царство Аида[26], где предстанешь перед неумолимыми эриниями[27]? – промолвил Геракл, накаляясь, как закипевший котел, от переполняющего его гнева.
– Я жрица Геры и выполняла ее задание, как ты выполнял задания Эврисфея. Ты мне не судья, Геракл – пусть боги рассудят нас. Я не боюсь ни тебя, ни царства Аида, – жрица спокойно смотрела на Геракла, вызывающе выставив напоказ свое прекрасное и совершенное, как у Афродиты, тело.
Геракл стал задыхаться от гнева, и руки его судорожно схватили висевший на его шее, точно хомут, пояс Ипполиты. И от прикосновения своих горячих ладоней к холодным камешкам он почувствовал освежающую и успокоительную прохладу. Геракл молчал, мысленно возвращаясь в храм Артемиды, к прекрасной Ипполите, отдавшей ему этот пояс.
– Что будешь делать с ней, Геракл? – спросил подошедший к нему Тесей.
– Пусть убирается, откуда пришла, ее накажут боги! – ответил Геракл к удивлению Тесея и его оставшихся в живых воинов.
Но никто возражать сыну Зевса не стал. А Геракл, круто развернувшись, тяжелой походкой направился к берегу моря, где лежали безвинно погибшие воины. Их товарищи уже рубили лес и готовили грандиозный погребальный костер. И делали это спокойно и бесстрастно, как и подобало настоящим эллинам. Ведь в каждом из них было воспитано мудрое и спокойное отношение к смерти, которая для воина была обычной и не представляла ничего ужасного. Хуже смерти для эллина считались трусость и предательство, а еще – увечье, которое могло лишить его возможности оставаться воином. Поэтому Геракл, Тесей и воины спокойно стояли у погребального костра, отдавая светлую и грустную память погибшим товарищам. Чуть в стороне от мужчин стояла единственная амазонка Антиопа со скорбным, суровым лицом.
Когда был исполнен последний долг перед павшими и пепел их развеяли в море, пришло время возвращаться на заждавшийся корабль. С него уже подошли лодки с гребцами, и воины постепенно стали покидать берег амазонок. Остались последние – Геракл, Тесей и Антиопа.
– Я возьму Антиопу с собой в Элладу, – решительно заявил Тесей.
– Зачем? – удивился Геракл. – Разве этого хочет сама Антиопа? – и он взглянул на растерянную амазонку, ожидая ее ответа.
– Я свободная амазонка и навсегда должна остаться ею – у нас такая судьба, – промолвила с горестным взглядом та.
– Пусть будет так, как она того хочет, Тесей, – сказал Геракл. – Свободная амазонка никогда не полюбит того, кто взял ее силой.
– А я не согласен, – возразил Тесей. – Она спасла меня, а я спасу ее от варваров и увезу в страну богов, в Элладу – есть в этом высшая справедливость.
– Справедливость? – усмехнулся Геракл. – Мой учитель Аристотель утверждал, что справедливость – это то, что пристало сильнейшему. Право на стороне силы, Тесей. И пусть наш поединок решит, кто из нас прав.
Дело принимало опасный оборот. Тесей был наполовину ниже Геракла, не обладал его исполинской силой, но являлся искусным и опытным бойцом. Эти качества позволили афинскому герою победить чудовище Минотавра на острове Крит и совершить еще немало подвигов. Неизвестно, чем закончился бы поединок двух героев, если бы опять не выручила Антиопа. Маленькая и хрупкая по сравнению с двумя гигантами, она смело встала между ними, решив даже ценой своей жизни остановить их.
– Тесей, не надо этого делать! Боги не простят вам! – воскликнула Антиопа, прижимаясь своим дрожащим телом к раненой груди героя. – Ты вернешься через год, когда я рожу от тебя девочку или мальчика, кого пошлет наша хранительница Артемида. Я буду ждать тебя здесь!
Растроганный Тесей внял ее чувствам и протянул руку Гераклу.
– Мир! – промолвил Тесей.
– Мир! – ответил Геракл, пожимая руку своего помощника. И, взглянув на умиротворенное лицо амазонки, сказал: – Возвращайся к Ипполите и передай ей, что я исполню свое обещание. Гелиайне[28]!
– Гелиайне! – ответила амазонка, восторженно глядя на стоявших рядом с ней двух славных героев.
И когда они сели в последнюю лодку, Антиопа еще долго стояла на берегу, глядя им вслед.
* * *
Возвращение из страны амазонок в Элладу было долгим и опасным. Разыгравшаяся на море буря едва не потопила корабль, но судьба все же была милостива к нашему герою. И ему довелось совершить еще один подвиг, не засчитанный Эврисфеем. Когда после бури корабль подошел к Трое и причалил к берегу, то путешественники увидели ужасную картину: у самого берега моря к скале была прикована прекрасная дочь царя Трои Лаомедонта. Гесиону во имя спасения страны принесли в жертву морскому чудовищу, выходившему из моря. Никто не мог справиться с этим чудищем, наводившим ужас на жителей Трои и опустошавшим ее окрестности.
Царь Лаомедонт был несказанно рад, увидев в своих владениях великого героя Эллады и его спутников. Он обещал за спасение его дочери дивных по красоте и силе коней, подаренных ему самим Зевсом. Геракл самолично взялся спасти Гесиону. По его распоряжению троянцы насыпали на берегу моря огромный вал, за которым он укрылся, поджидая чудовище. А когда оно вылезло из моря и готово было броситься на несчастную девушку, Геракл выскочил из укрытия и обоюдоострым мечом убил чудище. Так была спасена дочь царя Трои. Но за спасение дочери троянский царь не отдал Гераклу обещанных коней и даже прогнал его. Затаив гнев и обиду, Геракл не стал мстить Лаомедонту – он спешил в Микены, чтобы скорее доставить царю пояс Ипполиты. За весь свой долгий путь Геракл не расставался с ним, он постоянно висел на его могучей шее, навевая самые приятные воспоминания.
Прибыв в Микены, Геракл лично принес трофей в царский дворец. Эврисфей с волнением взял в свои изнеженные пухлые руки тяжелый пояс, и на его заплывшем от жира лице с маленькими поросячьими глазками отобразилось крайнее удивление.
– Это и есть пояс Ипполиты?! – воскликнул изумленный царь. – Мне говорили, что он должен быть золотым, а этот из каких-то морских камешков.
Он посмотрел на стоявшего рядом придворного прорицателя Теренсия, желая услышать его авторитетное мнение. И вещий старец ответил царю:
– Этот волшебный пояс царицы сделан из дивных камней, добытых в Скифии, в Рифее[29]. Рифейские камни ценятся дороже золота, ибо наделяют своего владельца здоровьем, силой и непобедимостью.
– Это нам и нужно! – воскликнул Эврисфей, довольный ответом прорицателя, и, бросив благодарный взгляд на стоявшего в ожидании Геракла, спросил:
– Как тебе удалось завладеть этим поясом, Геракл?
– Об этом спроси, царь, своего мифотворца Филопатра. Он уже, наверное, состряпал оду о моем подвиге, – ответил с раздражением Геракл.
– Ладно, отправляйся к себе в Тиринф и отдыхай, сколько хочешь, – ты заслужил это, – милостивым тоном произнес царь.
– Я буду отдыхать, когда совершу свой последний подвиг и навсегда уйду от тебя. А теперь я готов к твоему новому заданию, – громовым голосом отчеканил Геракл.
– Да будет так, как ты того хочешь, – промолвил Эврисфей, испугавшись грозного вида героя. – Поезжай в Тиринф, и я пришлю тебе новое задание через вестника Конрея.
Геракл окинул прощальным взглядом пояс Ипполиты, который держал в трясущихся руках Эврисфей, и гулкими шагами вышел из дворца. А Эврисфей позвал свою дочь Адмету, которая была жрицей богини Геры и была наслышана от нее о волшебном поясе царицы амазонок. Адмета давно мечтала завладеть им, чтобы стать здоровой и сильной. И вот наконец-то ее мечта, казалось, сбылась: каменный пояс Ипполиты был в ее руках. Но что делать с ним, как приспособиться к нему? Адмета крутила в руках этот массивный пояс, безуспешно пытаясь приладить его к себе, но у нее ничего не получалось. Пояс был слишком широк и тяжел для ее хрупкой плоской фигуры. И тогда Адмета по совету прорицателя Теренсия положила пояс на столик и ежедневно прикладывала ладони к его холодной и зеленой, как морская вода, поверхности. Она пыталась зарядить свое слабое тело жизненной силой – но ни здоровья, ни силы у дочери Эврисфея не прибавилось. А вот с камешками на поясе происходило что-то неладное: они стали тускнеть, покрываться бурыми пятнами и увядать, подобно цветам, лишенным питательной влаги. Это был тревожный признак, на который обратил внимание все тот же Теренсий. И по его совету Адмета взяла пояс на морскую прогулку и с борта корабля бросила злополучный пояс в море. Так волшебный пояс Ипполиты, сделанный руками неизвестного мастера из рифейского камня, нашел свой последний приют на дне Эгейского моря.
А Геракл после совершения своего двенадцатого подвига обрел свободу и ушел от ненавистного царя Эврисфея. Но его уже поджидали новые подвиги и новые беды, которые навлекали на него до конца жизни богини Гера и Эврисфей. Сдержал ли Геракл свое обещание вернуться к Ипполите, так и осталось тайной. Не оставили мифотворцы и упоминания о судьбе прекрасной царицы амазонок, носившей удивительный пояс из рифейского камня…
