Юрий Лантан
Ночь перевертышей
На плечах вздрогнуло. Илья замер: неужели перевертыш жив? Он повернул голову назад, силясь углядеть малейшее движение тела за спиной, но урод висел безвольной тушей. Перехватив его поудобнее, Илья сошел с тропы и, продираясь сквозь заросли крушины, направился к болотам.
Вскоре под ногами зачавкало. Сапоги пружинили на мшистых кочках и по щиколотки проваливались в топкие лужи. Кустарники поредели, а спустя несколько метров исчезли совсем, открыв обширное болото. Как и все вокруг, цвет его носил неестественный красный оттенок. Илье казалось, будто перед ним застыла густая кровавая жижа.
Он сбросил перевертыша с плеч. Урод со шлепком упал в жирную хлябь – и громко застонал. Илья испуганно отскочил в сторону и схватился за ружье. Он нацелил ствол на тварь, но вскоре опустил его: существо тихо постанывало, но других действий не предпринимало. Монстр, раскинув конечности, лежал на животе, и его голова на вялой шее безвольно свисала со спины. Заплывший глаз на левом виске вращался по сторонам, а затем остановился на Илье. Сфокусировался.
Перевертыш в ужасе замычал, уставившись одним оком на Илью. Губы на лбу дергались в жутких спазмах, будто хотели что-то сказать, но распухший почерневший язык мешал существу оформить в слова горловые отрывистые звуки.
Илья не мог больше этого вынести. Он уверенно подошел к уроду и пнул его сапогом под живот, толкая в болото. Перевертыш, вскрикнув, перекинулся на бок – голова, растущая из хребта, не позволяла ему повалиться на спину. Илья присел возле существа и, сморщившись от отвращения, руками спихнул его в болото. С гулким хлюпаньем вязкая жижа обволокла перевертыша, медленно и необратимо потянув на дно.
Над поверхностью возвышалась голова уродца, которой он вертел в разные стороны, словно пытаясь за что-то уцепиться… или поймать взгляд Ильи? Перевертыш мычал перекошенным на лбу ртом и вращал глазами, раскиданными по вискам.
– Нхды… нхды… на… плну… – истошно хрипело существо, и в его надорванном голосе Илье слышались умоляющие нотки.
Вскоре все закончилось: болотная жижа сомкнулась надо лбом перевертыша. Его рот, исчезавший последним, выплюнул предсмертный звук, и Илья содрогнулся: ему почудилось, что урод произнес слово «поляна».
Какая еще поляна?!
Болото побулькало в том месте, где исчез перевертыш, а затем утихло, превратившись в бурый кисель, по которому лупили струи дождя.
Илья выпрямился. Отдышался. Успокоился. И побрел обратно через заросли кустарников к тропинке, которая вела к его палатке. Перед глазами плыло, ноги подкашивались. Выросли деревья, и Илья углубился в чащу, продираясь сквозь разлапистые ветви елей. Где же тропинка? Под ногами ощутимо трясло: казалось, что вибрация, пульсировавшая глубоко в недрах земли, теперь стремилась вырваться наружу. Свечение с небес насытилось кровью, и весь окружающий мир показался Илье словно увиденным через красный фильтр. Гудело – теперь не только со стороны деревьев, но и внутри головы.
Ельник резко закончился, и у ног раскинулась поросшая травой поляна. Откуда она взялась? По прогалине стелилась легкая дымка, мерцавшая алым сиянием. У противоположного края поляны Илья заметил спасительную тропинку: рассекая чащу, она убегала вглубь зарослей.
Он обернулся: лес за спиной заволокло пунцовой мглой. Что делать? Повернуть назад, к болоту, и попытаться отыскать другой путь, или же перебежать поляну и выйти, наконец, на тропинку? Вся эта чертовщина изрядно надоела Илье: хотелось поскорее добраться до палатки, завалиться спать, а на утро навсегда уехать из этих проклятых мест. Больше его здесь ничего не держало.
Наплевав на все, Илья ступил на прогалину и, быстро шагая по мокрой траве, направился к противоположному краю, где маячила тропа. Под ноги выскочила лисица – и, поджав уши и хвост, замерла перед Ильей, вытаращив на него испуганные глазищи.
В следующий миг земля под ногами перевернулась: Илью подбросило, и с глухим ударом он шмякнулся во влажную траву. Гул, до этого монотонный, разбух и запульсировал в такт со всполохами красного света. Глаза заволокло кровавой пеленой, а потом обрушилась тьма.
* * *
Илья разлепил веки. Перед взором плыло и плясало, и никак не получалось сфокусировать зрение: изображения с сетчаток не стыковались друг с другом. Наконец, Илья догадался зажмурить один глаз.
Картинка встала на место: он лежал на земле, перед ним расстилалась все та же поляна, чуть поодаль темнели заросли елей и виднелась тропинка, уходившая вглубь леса. Дождь прекратился. Воздух, наполненный красным сиянием, был сухим и жарким, как перед грозой. В тело впивались травинки и комья земли, и Илья понял, что распластался по поляне совершенно голым.
Где моя одежда?!
Илья пошевелил рукой (плечо отозвалось острой, пронзительной болью), но вместо руки в поле зрения возникла нога. Холодок пробежал по спине и заколол по шее – гораздо раньше, чем к тому привык Илья.
Он поднял голову, огляделся. В глотке застрял крик ужаса.
Голова Ильи возвышалась посреди спины. Обнаженное тело резко обрывалось на том месте, где раньше была шея. Вместо рук по земле распластались ноги, а вместо ног из ягодиц прорастали руки.
Он превратился в перевертыша.
Илья открыл второй глаз, и перед взором снова поплыло. Он застонал, а потом сорвался на крик – и этот отчаянный, полный ужаса звук вылетал из его лба – там, где был теперь рот. Слезы брызнули из глаз – и потекли по шее, будто соленой жидкостью сочились уши. Илья потянул к лицу руки, но в движение снова пришли ноги, произрастающие из плеч.
Несколько минут он учился координировать сокращения перепутанных местами конечностей: чтобы ощупать лицо ладонями, следовало привести в движение суставы нижней части тела, откуда теперь торчали руки. Если же Илья хотел пошевелить ногами, то мозгу требовалось отправить команду на плечевой пояс – там, где раньше были руки. Каждое сокращение мышц отзывалось острой болью. Илье представилось, будто невидимый хирург – или, скорее, мясник – раскромсал его на куски, а затем хаотично сшил, позабыв о наркозе.
