Юрий Корчевский
Ушкуйник. Бить врага в его логове!
Глава 3
Судьба уже трижды сводила Михаила и Константина. Михаил задумывался об этом, лежа на палубе ушкуя.
– Кончай отдыхать!
Это Павел. После выхода из затона какое-то время они шли под парусом, но постепенно ветер стих. Парус пришлось опустить. С непривычки Мишаня стер кожу с ладоней почти до крови. Пеньковые веревки были грубыми, с узлами.
– К берегу пристанем – будем ветра ждать, или на веслах попробуем?
– Попробуем – вдруг ветра долго не будет? Не век же здесь сидеть?
Мишаня устроился на носу, Павел так и стоял за рулевым веслом. Но как Мишаня ни старался, продвигать тяжелый ушкуй не получалось. Гребок – и ушкуй на локоть продвигается вперед, да пока весла Мишаня переложит, течением ушкуй на аршин назад относит. Для хода хотя бы четверо нужны.
Они пристали к берегу. Павел послюнявил палец, посмотрел на облака.
– К вечеру ветер будет, и очень сильный. Да как бы еще и не с дождем.
Трудная ходка выдалась. Времени в пути много потеряли, а даже до Котельнича не добрались. Да и где он, этот Котельнич, Миша даже не представлял.
– Павел, до Котельнича далеко?
Кормчий осмотрел берега.
– Должон быть вот за тем поворотом.
– Вот что, Павел. Схожу я в город, может быть – гребцов найду.
– А платить-то есть чем? То-то и оно.
– Товаром рассчитаюсь, или вон – топорами.
Мишаня ушел в город.
Помощь нашлась раньше.
За поворотом, когда уже вдали показались городские стены, Мишаня увидел на берегу рыбаков, чинивших лодку.
– Бог в помощь!
– Спасибо.
– Не поможете? Гребцы нужны – ушкуй до Хлынова догнать.
– А свои куда делись?
– Разбойники посекли.
Рыбаки глянули на Мишаню жалостливо.
– Мы бы со всем своим почтением, однако же семьи кормить надо.
– Да я же не за так. Денег, честно скажу, нет. Но могу топоры хорошие дать или тканей.
Обмен мужиков заинтересовал.
– А сколь дашь?
– Два топора. Отличные, новгородской работы.
Мужики почесали в затылках, посовещались.
– Сколько гребцов надо?
– Четверо.
– Ладно, договорились – веди.
Четверо рыбаков с мозолистыми от весел руками пошли за Михаилом. А дальше уже проще. Рыбаки поплевали на ладони и мощными взмахами весел погнали ушкуй к Хлынову.
Показались и постепенно остались позади рыбаки с лодкой и сетями. Прошли Котельнич.
– Все, баста, отдохнуть треба!
Ушкуй подогнали к берегу. Один из рыбаков всмотрелся в тучи на горизонте.
– Буря будет – с молоньей и дождем. Помяни мое слово – скоро. Эх, не успели до заката к Хлынову подойти.
– Тогда давайте наляжем.
Рыбаки снова взялись за весла.
Вскоре гладкая поверхность реки покрылась рябью, поднялся боковой ветер.
Рыбаки дружно встали и начали поднимать парус. Скорость возросла, но кормчему приходилось туго: чтобы двигаться вперед, ушкуй приходилось вести галсами – вроде ломаной линии. И лишь когда прошли крутой поворот реки, ветер стал дуть в корму. Тучи сзади тоже надвигались быстро, вдали погромыхивало.
– Давайте-ка, ребята, наляжем!
Передохнувшие рыбаки уселись на весла. Кораблик пошел заметно быстрее. Ветер усиливался и из ровного перешел почти в шквалистый.
Рыбаки бросили грести, ход и так был великолепный. У носа вскипали белые буруны, брызги падали на палубу.
– Глядите – дождь!
И в самом деле, было видно, как из темной тучи сплошной стеной лил дождь. Ливень приближался медленно – все-таки ветром ушкуй гнало сильно. Теперь все с тревогой поглядывали на парус – выдержит ли?
Вдали показались стены Хлынова. Но наступал вечер, стало темнеть. Сверху закапали редкие крупные капли.
– Все, шабаш! Пора судно на прикол ставить.
Мишаня чуть не заругался. Город-то вон он! Однако рыбаки дело свое знали. Опустили парус, мощными гребками загнали ушкуй в небольшую заводь, в которой кораблик даже не весь поместился. Добрая четверть корпуса торчала в самой реке.
– Суши весла!
Рыбаки уложили весла на палубу, накрылись холстиной. И тут ливануло! Дождь обрушился стеной. Ливень был такой, что в трех шагах ничего не было видно.
Михаил вмиг промок.
Да, верно рыбаки сделали. Мимо, по стремнине, несло чью-то ладью с разорванным парусом. Гребцы отчаянно пытались направить ее к берегу, в укрытие, однако шквалистый ветер отжимал суденышко к чужому берегу.
– Припоздали ребята! – едва расслышал Мишаня.
Он уселся на корме рядом с Павлом. Ударил раскат грома – все втянули головы в плечи; затем глаза ослепило вспышкой молнии. Она ушла в землю совсем недалеко. А уж потом по палубе застучали градины.
Шел град недолго, но после него похолодало.
Шквал ветра с градом унесся дальше, ливень прекратился.
Выбравшись из-под укрывавшей их холстины, ушкуйники и рыбаки увидели, что на палубе град лежал сплошным покровом в ладонь толщиной.
– Повезло, что ушкуй в заводь поставили да парус вовремя убрали, иначе – быть беде, – сказал Павел.
Пришлось всем ночевать на ушкуе.
Поскольку костер было не развести – ведь все вокруг сырое – и сухостой и валежник, все продрогли. И, едва рассвело, рыбаки сели на весла.
– Погреемся, ребята!
Мощными рывками они погнали ушкуй к Хлынову.
– Вот спасибо, мужики, даже не знаю, что бы я без вас делал.
Мишаня отдал рыбакам два топора и сверх того – моток веревки, что приглянулся старшему. Он был рад, что все закончилось относительно благополучно. Да, люди убиты, но не он тому виной.
Наняв подводу с возчиком и амбалов с пристани, они погрузили товар, и Мишаня отправился в лавку. Однако, подъехав, увидели, что лавка оказалась заперта. Что за черт? Солнце уже встало давно, а обычно Аникей появлялся в лавке рано.
Мишаня нащупал в потайном углублении запасной ключ, отпер лавку и, перетаскав тюки, свалил их грудой в углу. «Потом разберусь, сейчас ушкуй разгружать надо». И еще четыре ходки на подводе сделал, пока ушкуй не опустел.
Он рассчитался с возчиком медяками, что нашел в оловянной кружке под прилавком – медяки Аникей Лазарев всегда хранил там, и уселся на узлы, раздумывая – разложить товар и идти домой или сразу домой – покушать по-человечески да переодеться.
В лавку заглянул прохожий, давний покупатель.
– Доброго здоровьичка, Михаил!
– И вам того же.
– Ты что же на отпевание и похороны не идешь?
– Кого хоронят-то? Прости – я только что из Нижнего, новостей не слыхал.
Прохожий посмотрел странно.
– Так Аникея же с супружницей!
– Как? Что ты сказал?
Мишаня не сразу понял смысл сказанного.
– Раб Божий Аникей с женою преставились третьего дня. Пожар в доме у них случился, изба сгорела. Гробы даже закрыты, бо смотреть на обгорелые останки жутко!
Прохожий ушел, а Мишка сидел в состоянии прострации, не в силах переварить услышанное. То-то лавка была заперта! А Мишаня так спешил рассказать Аникею, какое трудное выдалось плавание, но он все-таки сумел сохранить ушкуй и товар.
Мишка собрался: «Все потом решу – и что с ушкуем делать, и как с товаром поступить. Надо срочно домой, переодеться в чистое и – в церковь. Купец для меня много сделал – в люди вывел, торговать научил».
Мишка помчался домой и, едва обняв деда с бабкой, быстро переоделся.
Бабка вытирала углом платка глаза:
– Слышал небось о горе-то?
– Сказали люди уже. Вот – в церковь тороплюсь. На отпевание да похороны не опоздать бы.
Успел. Вокруг двух закрытых гробов ходил батюшка, читая молитвы, на клиросе пел церковный хор.
Похоронили купца с женою рядом. Вместе жили, вместе в сыру землю легли. Мишка на похоронах даже всплакнул.
Он пришел домой, упал на постель. Что за невезуха, черная полоса? Сначала – разбойники, теперь – смерть купца. Что делать, как дальше жить?
Всю ночь Мишка уснуть не мог: то купца вспоминал, которого было жалко до слез, то решал, как ему быть дальше. Детей и родни у купца не было, на лавку претендовать некому – можно и дальше самому торговать. А уж это он умеет.
Церкви десятину продолжать платить будет, в управу – сколько положено. Только с товаром как быть? Большую партию товара завез Мишка, но ведь все равно когда-нибудь он закончится. Тогда что? Лавку на ключ, и снова за товаром? Плохо.
Павел, кормчий, положим, согласится под Мишкой ходить – ушкуй-то купеческий. Правда, прав на суденышко у Мишки не было никаких. Так ведь и у Павла тоже их не было. И жить Павлу на что-то надо. Команду новую он и сам подберет, только поговорить с ним надо. В лавку найти бы кого-то, только сложно с этим. А если невольницу бывшую, Лизавету, поставить в лавку торговать? Считать-писать она умеет. Не торговала, правда, никогда – так подучить можно, месячишко вдвоем в лавке торговать. Мишка и сам когда-то не умел – так научился. Одно смущало – не принято на вятской земле женщине за прилавком стоять. Считалось – не бабье это дело. Ну так в Великом Новгороде еще и не такая вольница. Женщины на улице простоволосые ходят, на вече голос наравне с мужчинами имеют и даже – страшно подумать! – в Посад избираются. Слыхал об этом Мишка в Нижнем на ярмарке. А чем Лизавета хуже новгородок?
Вскочил утром Мишаня, умылся и – к кормчему.
– Слыхал, Павел, новость горькую?
– Слыхал. На отпевание не успел, а на похоронах был. Нешто ты меня не видел на кладбище?
– Прости, Павел, не до того было. Как дальше жить думаешь?
– Сам не знаю.
– Я знаю. Все остается по-прежнему. Набирай потихоньку новую команду. Ты людей знаешь, абы кого не возьмешь. Так же ходить за товаром будем, только платить тебе и команде за работу отныне не Аникей будет, а я.
– Хм, а сможешь?
– Постараюсь.
– Ну смотри, Михаил. На ушкуе со мной вместе пять человек, и за каждым – семья, рты голодные. Не шутка! Жалованье с тебя спросят. Проторговался али с прибылью – не наше дело. Мы свое сделали – плати.
– Не сомневайся во мне – вот тебе моя рука.
Павел и Михаил пожали друг другу руки.
Важное дело удалось быстро сделать. Мишаня думал, что Павла придется долго убеждать, уговаривать, и то – Мишане четырнадцать, а Павел уж старик почти, ему под сорок небось.
А теперь – домой. Есть хотелось до ужаса. Мишаня даже не помнил, когда он в последний раз ел.
Уплетая горячую лапшу на курином бульоне, он спросил Лизу:
– Тебе у нас нравится?
– Лучше, чем у башкира. Ты не обижаешь, не бьешь, кормишь досыта, я сплю в избе, а не в сарае. Чего же еще желать?
– А в лавку, торговать – хочешь?
И замер сам с ложкой у рта. Лиза – холопка купленная. Он ей приказать может. Но одно дело – работать из-под палки, другое – с желанием. Михаил ведь за товаром уезжать будет, присмотра за лавкой нет. Будет от работы отлынивать или, того хуже – заберет выручку, и поминай как звали. Велика Русь, с деньгами где хочешь жить можно.
– Не пробовала я, боязно.
– Я покажу. Одевайся, пойдем.
До вечера Лиза с Михаилом новый товар раскладывали. Мишаня объяснял ей, как каждая ткань называется, сколько аршин ее стоит.
– Ой, я и не запомню сразу!
– Ничего, если очень надобно будет – запомнишь. Я завтра торговать буду, а ты приглядывайся.
Весь следующий день Мишка торговал сам. Покупатели, прослышав о новом товаре, шли один за другим. Мишаня показывал Лизе, как отмерять ткань, называл цену. Девчонка сметливая была, за то – батюшке ее спасибо – научил дочь грамоте и счету. Что не запоминала – записывала.
На следующий день Лиза уже отмеряла ткани сама – Мишаня только наблюдал да деньги брал. Понемногу осваивалась Лизавета. Дивились покупатели девушке за прилавком, но уж больно улыбчива да обходительна была Лиза.
Поговорили на торгу о девчонке в лавке, да и приняли это как должное.
Дел сразу, причем срочных, навалилось много. Метался Мишка по Чижам да в Хлынов ходил, благо – три версты всего до города было. Понемногу все как-то утряслось, проблемы рассосались, Лизавета в лавке освоилась, цены запомнила. А уж женщины-покупательницы в ней души не чаяли.
– Хороша у тебя помощница, Михаил. Приветлива, всегда подскажет, что лучше выбрать.
Михаил эти отзывы на ус мотал. Рад был, что не прогадал, хотя и рискнул, ставя за прилавок Лизавету.
Через месяц, когда она освоилась, отправился Мишаня на торг – за товарами. Поскольку теперь он сам себе голова, решил Мишаня кроме тканей еще и железных изделий подкупить. Своего железа, почитай, на Руси и не было. Ковали, конечно, кузнецы железо из болотных криц, только качество того железа низкое было.
На ярмарке продавали железо в изделиях – замках, оружии, петлях дверных – и в полосах. Делай из такого чего хочешь. На вид полосы одинаковые, а изготовлены в разных заморских странах: есть немецкое, есть свейское – даже из Персии.
Взял Мишаня несколько полос для пробы, остановившись на свейском. Торговали им ушлые новгородцы.
Просел ушкуй под тяжелым грузом, хотя весь груз в трюме едва и виден был. По приезду, когда везли товар в лавку, телега трещала, переваливаясь на ухабах.
А поутру Мишаня обежал всю кузнечную слободу, поговорил с кузнецами.
– Поглядеть железо надо, пощупать, может – дрянь!
– Ну так милости прошу в лавку, – зазывал Мишаня.
После обеда в лавку один за другим ввалились кузнецы. Поглядели железо, попробовали его поцарапать острыми железяками. Один из них, быстро сообразив, что перед ним качественный товар, с ходу обратился к Мишане:
– Неплохое железо! Беру!
– Сколько полос?
– Все!
Остальные купцы взъерепенились.
– Не можно так! Я первым пришел!
– А я первым сказал, что беру! Если брать хотел, чего молчал?
Едва утихомирил спорщиков Михаил:
– Кто первый сказал, тот и забирает. Если желаете, могу еще привезти, только задаток прошу.
– Пиши меня – вот деньги.
Миша достал вощаную табличку.
– Кузнец Ермолов – пять денег.
– Кузнец Анкудинов – десять денег и десять беличьих шкурок.
– А меди, меди можешь привезти?
Видел Мишаня медные листы, сияющие ярче солнца, только цену им не знал.
– Возьму для пробы – давай задаток.
Авансом Михаил собрал изрядную сумму. Оказалось, после татарского нападения, коих не случалось давненько – уж лет восемь как – спрос на железные изделия резко вырос: наконечники копий, стрел, замки уходили из кузницы, как горячие пирожки.
Не откладывая дела в долгий ящик, Мишаня через три дня и отбыл. Пока плыл, принял решение – не в Нижний надо, а поближе к Новгороду, да в Ярославль хотя бы. Сказывал ему Павел, что на одной реке эти города стоят. Боялся переволоков Мишка. С железом ушкуй тяжел – потянут ли его лошади, выдержат ли канаты?
Дорога по реке вышла длиннее, зато и железо купил Мишаня дешевле, да и медных листов несколько штук, а не один, как хотел изначально.
До дома они добрались благополучно, пристав к пристани чуть за полдень. Достал Мишаня вощаную табличку, подозвал чумазых ребятишек.
– Заработать хотите ли?
– Кто же не хочет?
Пообещал Мишаня каждому по ногате, назвав нужных кузнецов – кто задаток давал. Разгрузка споро прошла – к вечеру кузнецы уже и ушкуй освободили от тяжелого груза. Наблюдавший за всем Павел головой кивал одобрительно.
– Молодец, Михаил, ловко придумал! Чего железо в лавку таскать – это же не ткани! Тяжело и грязно.
С Павлом и корабельщиками Мишаня сразу за ходку расплатился. Это еще от купца Аникея повелось: причалили к пристани – получи денежки. Ходка за железом внеплановая вышла, и ушкуйники были довольны – дополнительный заработок в семью. У Мишани даже мелькнуло в голове: «А не переключиться ли с тканей на железо да медь?» Одно только непонятно – сколько железа потребно? Может, он своей ходкой на полгода вперед кузнецов железом обеспечил? Надо будет поговорить с кузнецами. «Завтра обойду, – решил Мишаня, – а теперь – в лавку. Узнать надо, как Лиза управ-ляется».
Но едва он переступил порог лавки, услышал громкий, на повышенных тонах голос мужика, что стоял посредине лавки. Тот упер руки в бока, вопрошая грозно:
– И когда он будет? Я ему все ноги повыдергаю!
– Уважаемый, это кому же ты ноги выдергать обещаешь? Не мне ли?
Мужик повернулся к Михаилу.
– Если ты – Михаил, то тебе!
– Я тебя в первый раз вижу и дорогу нигде не переходил.
Однако мужик разговаривать не желал. Глаза его налились кровью, он развел руки и стал медведем надвигаться на Мишаню.
Лиза в испуге округлила глаза.
Когда мужик оказался вплотную перед Михаилом, густо дохнув на него луком, Мишаня выхватил из ножен боевой нож и приставил его к шее мужика.
– Только двинься – вмиг кровушку пущу!
Мужик замер, ощутив на своей шее острое лезвие ножа.
– Ты чего? Я же только поговорить хотел.
– Это я поговорить да дело миром уладить хотел, а ты как медведь на меня кинулся. Не начинают так знакомство. Кто ты есть?
– Купец хлыновский Дорофеев Илья.
– И чем же я тебя обидел, купец Дорофеев?
– Железо возишь! Отродясь мы, Дорофеевы, железо возили! И новичок ты – цены сбиваешь!
– А почему я тебя спрашивать должен? Ты купец, и я купец, ты сам решаешь, какой товар возить, и я сам. Ты мне не указ. Да ты руки-то опусти, пройди вон, на лавку сядь. Мы же с тобой не тати – деловые люди, поговорить надо.
– Прости, погорячился! Все, что ты сказал – истинная правда! Я горяч, а ты еще горячее – сразу нож к горлу. Молод ты для купца, однако наслышан я о тебе уже. Под Аникеем два года ходил, взматерел.
– Давай лучше о делах. Я только с товаром из плавания вернулся, устал, кушать хочется.
– Хорошо! Мое предложение – цены одинаковые держать. У тебя цена низкая, ты меня этим разорить можешь. Давай так – я опущу немного, а ты поднимешь. Все равно обоим выгодно.
