Юрий Коптелов
«Как-то так…»

Умел летать

 
А сын его умел летать…
И горько скорбный рот кривится.
Как долго в памяти хранится
Всё, что хотел ему сказать.
 
 
Как перемалывал слова,
Ища им верное значенье,
Терзался призрачным сомненьем,
Порывы сдерживал едва.
 
 
Как ведал матери тревоги
Сухих невыплаканных глаз.
Его мальчишеских проказ
Судьёю быть пытался строгим.
 
 
Себе на горе воспитал
Твердыню чести, верность долгу.
Что нёс в душе, потратил с толком;
Был горд, что сыну передал.
 
 
Но вот сложила птица крылья;
Её увёл он от людей.
И нет такой судьбины злей:
Спасти других, растаяв пылью.
 
 
Ну почему не смог сказать,
Не дал отцовского завета?
Да не спросил бы он совета…
Ведь сын его умел летать!
 

Разговор с дедом 9 мая

 
Дед взглянул в последний раз, пронзительно.
– Знаешь, внучек, я прошёл войну.
Было, что смеялся заразительно;
Было: выл, как зверь. Но не пойму…
Почему затоптано и ссучено
То, за что боролись мы тогда?
То, что кровью было заполучено;
Жизнями оплачено сполна.
Гордость где народа-победителя,
Стёршего с лица Земли «чуму»,
Многим землям став вторым родителем?
Хоть убей… внучонок, не пойму!
Мне не довелось побыть свидетелем,
Праздную Победу в небесах.
Но пред Богом быть хочу радетелем,
Чтобы свет горел у вас в глазах.
 
 
Взгляд глубокий с фото погребального,
Ты с креста потомка проводи.
Пусть твоё напутствие печальное
Жжёт сильней огня в его груди.
«Красная Звезда» – награда дедова,
За Отчизну вставшего в бою,
Будет маяком призывным следовать —
Память, внук, не опорочь свою!
 

Земляника на кладбище

 
Земляника на кладбище,
       словно слезы кровавые.
Это предки нам шлют
       свой последний привет.
Наша с жизнью борьба —
       это всё «от лукавого»;
Но так хочется снова
       прийти в этот свет.
 
 
Пусть малыш вкусит ягоду,
       дар от деда забытого,
И во рту вдруг почувствует
       сладость крови живой.
Земляника на кладбище —
       правда жизни сокрытая,
Полусгнившим крестам
       крик бессмертья немой.
 

Восставший

 
Восставший против бытия,
Что так тревожит твои струны?
Зачем вскипает кровь твоя?
Что делает тебя безумным?
 
 
Безумным ли? Или умней
Толпы коленопреклонённой?
В рутине гонки серых дней
Просвет увидевшего тёмный.
 
 
Прозрев обыденность насквозь
И пошлость ханжества презрев,
Вбивая в смыслы ржавый гвоздь,
Пустив наружу правый гнев,
 
 
Рванул с рубахой сердце вон,
Комфорт житейскости порвал.
Сдирая в кровь, глотая стон,
Мещанства дух в себе сломал.
 
 
Иди, плыви, ползи, летай —
Запомнят призрачный портрет.
Или забудут невзначай,
Гадая: было или нет.
 
 
Но ты не зря перешагнул
Всю обывательщины грязь.
Восстав, себя не обманул —
Звезда твоя, поверь, зажглась!
 

Зашло…

 
За окном электрички – дождь.
За дождём – электрички свет…
Может, стоит ещё взглянуть,
Для кого в чём смысл или бред?
 
 
Для кого – тепло и уют
Под холодным косым дождём;
А кого дрожь и нервы бьют;
Люди, свет… – но сжигаем огнём.
 
 
Диссонанс? Аксиома? Блин!
Алогичность приводит в шок.
Плохо – есть хорошо! Аминь…
Ты с какой стороны, дружок?!
 

Разочарование

 
С лица упала маска… Вот те раз!
Не новость. Но опять черстветь душой.
Когда же мир повыведет зараз?
Чтоб точно знать, кто встретился с тобой…
 

Мадонны

Ленке, Киске и Лариске…

 
Мадонны тоже плачут в тишине.
Им тоже может быть на свете тяжко.
И я смотрю на них, и плохо мне.
 
 
И с кисти Рафаэля падает слеза…
 
 
Она чиста, как дождевая капля.
А вслед за ней уже другая пляшет на лице.
И рвётся грудь от тягостного вопля.
 
 
Но он без слов, а говорят глаза…
 
 
Мадонны, почему я не святой?
Я тоже с вами плакал бы по праву.
Но я другой, я святости чужой.
 
 
Лишь вам доступна та беззвучная гроза…
 
 
Мадонны тоже плачут в тишине.
Я преклоню колени перед вашими слезами.
О, дайте мне взглянуть на мир во тьме,
Но вашими глазами…
 
 
И жизнь отдать за те глаза!
 

Такое кино

 
Мелькают кадры бесконечного кино.
У жизни нет лимита на архив.
Меняются сюжет, герои, но…
За разом раз звучит заезженный мотив.
 
 
Как ни пытайся сделать суперсаундтрек,
Бессмертна формула «любовь-морковь и кровь».
В блевотной страсти к мелодраме человек
Места попутал: бьёт всегда «не в глаз, а в бровь».
 
 
И, пересматривая видеоархив,
Слезу роняя на виньетки и сердца,
Ты понимаешь, что, беспечно жизнь прожив,
Ты ни хрена её не понял до конца.
 

Вопросы

 
Как докричаться?
Как?
Глохнет мольба в небесах.
И поселяется страх
В загнанных, мутных глазах.
 
 
Где же ты, счастье?
Где?
Чьё ты оно сейчас?
Не отвечает мне.
Видно, не пробил час.
 
 
Ну и когда ж?
Когда?
Мимо спешат года.
Вроде не видно конца,
Но пакостна дней череда.
 
 
Кто ты, избранник?
Кто?
Только уже не я.
Ищешь ошибку, раз сто
Память свою теребя.
 
 
Куда же теперь?
Куда?
Тьмою закрыт горизонт.
Но это – твоя беда
И твой несбывшийся сон.
 
 
Верить во что?
Что?
Глупость, мираж, бред…
Просто внизу дно,
А наверху – свет.
 
 
Зачем же тогда?
Зачем…
Всё, что свыше дано?..
Крик умирает совсем.
Нужно понять одно:
 
 
К чему твой вопрос
«Почему?»
Мозг свой на части не рви.
В жизни ответ «Потому», —
Универсален! Пойми!
 

Несусветность

 
Бессмыслица существованья…
Без наполнения сосуд…
Отображенье мирозданья,
Когда глаза бездарно врут.
Когда движенье неизбежно,
Но хаотично без границ;
А целостность – условно брежна,
Не больше, чем толпа частиц.
Бесцельность – тождество от краха,
Но не его эквивалент.
Процесс не может ведать страха.
Неоспоримый аргумент!
Жизнеспособность колоссальна:
Жив даже мёртвый организм!
И этот факт – парадоксальный
Излом сознанья в гранях призм.
 

О прикладном мышлении

 
Бездарно человек прямолинеен
В своём стремленьи этот мир постичь.
Но с Высшим Светом торг, увы, бесцелен.
Итог – души и мозга паралич.
 
 
Молить прощенья. Клясться тем, что верен,
Спиной встречая обстоятельств бич.
Продать себя глобально он нацелен,
Но нет цены на порченую дичь.
 
 
Щенячьим взором клянчить Божью милость
И, замерев нутром, ждать чудеса.
Отринь из будней серости постылость,
Всё многогранней и сложней. Раскрой глаза!
 

Ода страху

 
Твоё стремленье к жизни – это страх!
Бесстрашный – глуп, хотя и героичен.
«Очко на ноль», бессилие в глазах…
Пример банален столь же, сколь эпичен.
 
 
Ты выбираешь отвести свой взгляд,
Покорно следуешь за подленькой душонкой.
Какие «честь», «за правду», «без наград»,
Когда на ниточке висишь предельно тонкой?
 
 
Взываешь к разуму: спасенье не позор;
Лишь нужно суть глубин постичь у страха…
Да ты ж его преодолеть бы смог,
Вот если не последствия бы краха.
 
 
И даже возвеличиться легко,
Обозначая жертвенность поступков.
Твой страх – твоё животное нутро,
Твой подвиг против диких предрассудков!
 
 
Признайся отражению в глаза:
Ты сам себе – живое божество.
В миг истины умоет стыд слеза,
Себя не променять ни на кого.
 
 
Мне говорят, мол, странно – согласись! —
Всю низменность у страха воспевать.
Наверное, успеть нужно постичь
Его… почувствовать, принять и презирать.
 

Что-то где кто

 
Чего-то я хотел…
Кого, не знаю точно.
Не выразить ничем,
Ни выдумать нарочно.
 
 
Чего-то где-то там
Куда-то потерялся.
И кто его узнал,
И где он с кем скитался?
 
 
Куда кого потом
По жизни замотало.
И кем бы стал никто,
И что, что было мало?
 
 
А как, чтоб в самый раз?
А сколько бы сверх меры?
Насыпьте мне «на глаз».
Да не скупитесь, стервы!
 
 
Вот то… чего хотел…
Ну вот… того, кто нужен…
И чтоб не беспредел,
Но что вполне заслужен.
 

Вино

 
Терпкий вкус вина усвоив,
Цвет соломенный в букете,
Разоряться нам не стоит
И грустить на этом свете.
Пригубив слегка бокалы,
Создавая томный вечер,
Сделал много или мало?
Всё узнаешь на рассвете…
 

Глаза

 
Смотрю в красивые глаза твои и вижу,
Как мечется душа в них по карнизу.
Ей дико страшно вдруг случайно оступиться,
Но вдоволь хочется любовью ей напиться!
 
 
Захватит дух её от высоты паденья,
Прикрывши тело покрывалом серой тени.
Оно прекрасно, но душе, боюсь, вторично,
Хотя приковывает взгляд мужчин отлично.
 
 
И похвалиться тебе хочется им гордо,
Но разум похоть пресекает очень твёрдо.
Тебе он портит перспективы наслажденья,
Ломает луч судьбы и мучает сомненьем.
 
 
Стремится в сети паука любая муха,
Испив вина слова, ласкающие ухо.
Зачем себя обременять тебе сознаньем?
Всё просто в мире низшем мирозданья.
 
 
Две стрелки на глазах: налево – вправо,
Как в камне богатырском: на расправу.
Посередине лучше просто не соваться:
Там навсегда, герой, рискуешь ты остаться!
 
 
Зачем в глазах твоих так много правды дикой?
Зачем тебе быть в этой жизни многоликой?
Ты раствори простую истину в вине —
Так будет легче: и тебе, и мне…
 

Внешкольное

 
Сколько было переживаний
И фантазий мучительных ряд.
В нашем школьном образовании
Все считали, что это яд.
Что совсем неприлично думать
Напролёт день за днём и мечтать:
Как смогу я кому-то «присунуть»,
Кто из них сможет точно «дать».
А реально – дрожать от страха,
Когда судорожной рукой
Попытался нащупать и сцапать
Возбуждённый сосочек твой.
Чтоб в глаза не глядеть, целуясь,
Отвлекаясь на сладость губ,
Расстегнуть, безумно волнуясь,
Понимая, насколько ты туп!
Бестолково бродя руками
По сукну школьной формы её,
Проклинать пропавшую память,
Вспоминая друзей враньё.
Пропотевши от грёз вожделенья,
Обкончавшись ещё до того,
Получить пару ярких мгновений,
Но в душе ощутить торжество!
Потому что, подавшись навстречу
Сквозь стыдливость распахнутых глаз,
Опустивши от ужаса плечи,
Тело девичье впало в экстаз.
Эх… невинные наши потуги;
Сладость опытов первых любви.
Где вы, школьные наши подруги?
Может, помните тоже те дни?
 

Зов крови

Моему хорошему другу

 

 
Зов крови предков нас влечёт
За женщин в бой.
«Я одолею всех врагов;
Я буду твой!
Ты мне отдай своё тепло,
Себя отдай;
И мы отправимся с тобой
Телами в рай».
 
 
Уходит всё… Уйдёт любовь.
Придёт печаль.
– Я кровь и тело!
– А душа?
– Мертва.
Как жаль!
 

На пикантные фото как бы состоявшихся женщин

 
Что б ты ни говорила о душе́,
Ты просто продаёшь здесь сексуальность.
Вещаешь томно: «Вот опять клише!»
Как ни крути, но это же реальность.
Несложно демонстрировать изгиб
Груди, бедра; иную прелесть тела.
Все образы – сплошной стереотип,
Чего б изобразить ты не хотела.
Смешные комментарии: «А я…
Всего добилась и сама взлетела!»
Скажи тогда мне, детка: «Нах*я
Ты постишь здесь бельё и части тела?»
Прикрывшись штампом «вечной красоты»,
Стремлением к искусству, чувств порывом,
Взгляни – а плачешь за углом не ты?
Не ты ли молишь Бога о любимом?
И тупо выбираешь путь простой:
«Купите! Я продам себя, но только…
Ты должен точно вровень быть со мной
И чётко сознавать – я стою сколько!»
Ой, вспомнил: мы же начали с «души»,
Успеха, интеллекта – нет там денег!
Красавицы, во всём вы хороши!
Но всё скатилось на банальный ценник!
 

Эпиграммы

 
Не строй глубокой личности,
Когда ты просто «тело»
И всё до неприличности
Ты поиметь хотела!
Слова кругом разбрасывать —
Несложная наука.
Останься просто женщиной,
Не будь банальной сукой.
 
 
Иду по дороге,
Смотрю тебе в рот.
Ну где вы, пороги, —
Души анекдот?
Чтоб можно споткнуться
И больно упасть,
Сознаньем очнуться,
Чтоб враз не пропасть!
 

Сюжет

 
Он ей писал стихи в тюрьме.
Она страдала, но любила…
Покуда просто не забыла
Его горящий взгляд во тьме.
 
 
Стихи его пылали страстью,
Потом тоской угасших сил;
Уже он чуда не просил,
Смирился с тяготой несчастья.
 
 
Их небо, словно пеленой,
Заволокло свинцовой тучей,
Хоть призрак встречи неминучей
Ещё маячил за стеной.
 
 
А годы шли, стирались грани,
Оставив лишь тупую боль,
Убив желанье быть собой,
Лишь бередя случайно память.
 
 
Но час настал, пересеклись
Поблёкших взглядов без надежды
Пути, что светлы были прежде.
А нужно ль? На исходе жизнь…
 

Любовь, которую сломали

 
Любовь, которую сломали, —
Сюжет, описанный в веках.
И с кем бы мы потом ни спали,
Уж не летали в облаках…
 
 
От вспыхнувших воспоминаний
О всех несбывшихся мечтах
Сжимает горло ком сознаний,
Развеяв тихой грусти прах.
 
 
Щемит в груди, попеременно
То ускоряясь, то прижав,
От раны, с той поры нетленной,
На сердце руку положа.
 
 
Чего-то словно не хватает,
Как бы упущен смысл и суть;
Как сахар, все порывы тают,
Вновь «в полный рост» не дав вдохнуть.
 
 
А ветер злой напоминаньем
Тревожит памяти кусты.
Он треплет сломанные длани
Ветвей, завядшие листы.
 
 
На затухающем кострище
Не приготовить вновь еду.
Не угасай, оставшись нищим!
Иди, ищи свою звезду…
 

Любовь Маргариты

 
Любовь Маргариты много ли стоит?
Однако о ней мечтают поэты!
И вроде бы грех и сплошное безволие,
Но люди хотят себе именно это.
 
 
Приличные женщины жаждут раздеться
И сесть на метлу, лунным светом сверкая;
Интим обнажив, словно вывернув сердце
И всем объявив: «Я совсем не такая!»
 
 
В истерике бьются ханжи-моралисты,
А втайне мечтают, конечно, быть Богом…
Хотя б для одной – греховодной, но «чистой»,
Стоящей вот так, у тебя за порогом.
 
 
Слегка подвывая, несвязно гортаня,
Сплетая слова из проклятий и мата,
Обманутый муж, себя жаля и раня,
В душе понимает, что нет ей возврата.
 
 
И лишь только тот, для кого полетела,
Не ценит ему предназначенной жертвы,
Не может принять разомлевшее тело,
Стремясь удалиться в объятия смерти.
 
 
Так много ли стоит минутная вечность,
За тёмный порог уходящая смело?
Любите сейчас! Не рассейте беспечно
Того, что она получить не успела…
 

Заполтинник

 
Думаете, страшно «за „полтинник“»?
По уму, нет разницы вообще.
В голове всё вроде бы без клиник,
На мадам гляжу, как тот же циник,
Между рёбер тикает будильник.
С виду тоже вроде не Кощей…
 
 
Думаете, это «очень много»?
Дальше можно просто не считать?
А по мне, так впереди дорога;
Масса тем, людей для диалога,
Разных разностей, не ждущих эпилога.
А в душе так точно «двадцать пять».
 
 
Думается, что не нужно думать!
Веселее жить без груза лет.
Упакуй, что было, в кучу сумок,
Аккуратно выложи в рассудок,
Пригодится, если будет трудно.
И забудь, что для детей ты дед.
 
 
Хоп! Опять кругом играют краски!
В мире ещё много чаровниц…
Есть с кого срывать безличья маски.
Есть что делать; думать без опаски.
Есть куда свои пристроить глазки.
Белый свет – он, к счастью, без границ!
 

Возрастное

 
Изморозь седин немного странно
Место выбирает для себя.
Старый друг вздыхает беспрестанно:
«Где же седина и у тебя?»
 
 
Большинство моих запорошило,
Тех, кто голых избежал голов.
Тусклым серебром блистает сила —
Сила уже прожитых годов.
 
 
Мне ж чего-то в голову не лезет
С благородным блеском седина.
Я готов ещё о счастье грезить —
Жизнь прекрасна, и она одна!
 
 
Но позволил как-то раз щетине
Преступить допущенный барьер.
Глянул на себя… И вот отныне
Знаю хитрость жизненных афер!
 
 
С высокохудожественной хваткой
Образа штрихуется кайма.
Нить седин рисует мне украдкой
Бес, в ребре освоившись весьма.
 
 
И зашевелился где-то кто-то!
Это на пятьсят втором году.
Но жена занервничала что-то…
Лучше, к чёрту, сбрею бороду́.
 

Доминиканское

 
На экваторе странно брить бороду ночью,
Ведь в Москве полвторого и полная темь.
Ну а здесь: у бассейна играется дочка,
Ром, и кола, и радостный солнечный день.
Ходим не вверх ногами, просыпаемся с солнцем;
Завтрак, полдник и ужин – вроде всё как у всех.
А в родной стороне потухают оконца.
Видят сны все родные, и не время утех.
Ум за разум заходит, повторяя движенья,
И станок от щетины оголяет щеку.
Только в зеркале вижу с бородой отраженье.
Я Фиделя и Че понял вдруг, почему…