Юрий Жуков
Первое поражение Сталина
4. Вызов Киева
Так, да и то лишь к середине мая, обозначились, наконец, позиции главных политических сил России по вопросу о судьбе национальных окраин. На одной стороне оказались кадеты, отстаивавшие целостность страны и потому напрочь отвергавшие её федерализацию. На другой – эсеры и меньшевики, сохранившие старую приверженность «праву наций на самоопределение». А между ними оказалась единственная оппозиционная партия, большевики. Так и не сумев ПРИЙТИ К единому понятному мнению, в равной степени и поддерживавшие, и отвергавшие требования автономистов.
Временное правительство в силу того, что включало не только кадетов, но и эсеров с меньшевиками, так и не смогло выработать общую линию. Практически уклонилось от принятия каких-либо определённых решений. Тем самым, отдалось на волю революционной стихии, нисколько не заботясь о последствиях. И продолжало по-прежнему уповать на Учредительное собрание. Мол, оно соберётся и всё рассудит.
Между тем, стремление сепаратистов использовать исключительно в своих целях неоднозначно понимаемое центром и окраинами, ставшее одиозным «право наций на самоопределение», нарастало. Всё более и более усложняло и без того запутанную ситуацию, особенно на оккупированных Германией территориях России. Ведь толковалось такое «право» в обоих военных лагерях на собственный лад.
Хотя Временное правительство и поспешило признать независимость Польши, тем мало чего добилось. Поляки и так ещё в январе 1917 года создали в Варшаве, под эгидой Германии, правительство с премьером Я. Кухажевским. Располагали и собственными вооружёнными силами. Правда, оказавшимися по разную сторону фронтов из-за различной ориентации польских политических кругов. Под австрийскими знамёнами – тремя бригадами, сформированными полковником В. Сикорским. Под русскими– дивизией, вскоре развёрнутой в корпус, под командованием генерал-лейтенанта Ю. Довбор-Мусницкого, и под французскими – отдельной армией генерала Ю. Галлера. А потому теперь больше всего заботило поляков не столько признание уже обретённой суверенности, сколько определение будущих границ государства.
В непомерных устремлениях обе польские политические группировки, делавшие ставку на победу как Антанты, так и Центральных держав, на востоке не собирались довольствоваться только десятью губерниями Привислинского края. Рассчитывали распространить власть ещё и на Ковенскую, Виленскую, Гродненскую и Холмскую. Тем более что они были обещаны им Берлином и Веной в самом начале войны – в надежде на поддержку. Однако весной 1917 года в планы Германии больше не входило потворствование намерениям поляков. Благо, находившиеся в Вильне лидеры местных националистических партий А. Вольдемарас и А. Сметона подали командующему Восточным фронтом принцу Максу Баварскому петицию. В ней же выражался – разумеется, от имени «всех литовцев» – категорический протест против игнорирования права наций на самоопределение. Высказывалась надежда, что Берлин поможет Литве в пределах Ковенской, Виленской и Сувалкской губерний обрести независимость.
Такое пожелание, да ещё и идущее якобы «снизу», лучше всего отвечало классическому принципу «разделяй, чтобы властвовать», которому Берлин решил следовать. И потому 5 апреля участники совещания командования германской армии, на котором присутствовал представитель канцлера, поспешили использовать, скорее всего, ими же и инспирированную петицию. Признали желательным и возможным создать в границах рейха Литовское королевство. Жители его, как несколько позже объяснял начальник оперативного управления германского Генерального штаба генерал Эрих Людендорф, «могли бы сохранить под покровительством Германской Империи свою национальную самобытность».49 Во исполнение такого замысла Макс Баварский и позволил 30 мая созвать литовский сейм.
В свою очередь, политики, заявившие, что они представляют интересы литовцев, эвакуированных из Ковенской, Виленской и Сувалкской губерний вглубь России в конце 1914 – начале 1915 годов, поспешили еще 13(26) марта образовать ориентированный на Антанту собственный Национальный совет (тарибу). Он-то и созвал в Петрограде 1 июня Литовский сейм, в первые же часы работы расколовшийся на практически равные две части. 140 его участников представляли правые союзы – Национальный и Национальной свободы, партии – Христианско-демократическую и Национального прогресса. 128 участников являлись членами левых партий – Социал-демократической и Народников-социалистов (лаудининки).
Правые 4(17) июня приняли свою, бескомпромиссную сепаратистскую резолюцию. «Сейм постановил: – гласила она. – 1. Вся этнографическая Литва должна стать независимым государством, навсегда нейтральным. 2. Её нейтралитет должен быть гарантирован на международной мирной конференции. 3. На этой конференции должны принять участие представители литовского населения. 4. Образ правления во вновь образованной Литве и внутреннее её устройство должно установить созванное на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительное собрание Литвы».
Левая часть сейма в тот же день сформулировала собственные, более умеренные требования.
«Будущая международная конференция, – констатировала их резолюция, – должна будет санкционировать право подчинённых народов выделиться, буде они сами того пожелают, из государств, в состав которых они входят, а выделившимся народам обеспечить международные гарантии свободного самостоятельного бытия. Вместе с тем, сейм единодушно постановил: обратиться к Временному правительству России, а также ко всем союзным и нейтральным государствам с требованием признать право литовского народа на самоопределение, разрешение своей политической судьбы в Учредительном собрании Литвы».50
Легко заметить, что требования обеих групп Литовского сейма не очень-то разнились. И правая, и левая его фракции дружно настаивали на созыве собственного учредительного собрания, на непременном провозглашении независимости страны, которую должна гарантировать будущая мирная конференция. Только первые заявляли о необходимости признания суверенитета Литвы незамедлительно, а вторые готовы были дожидаться окончания войны.
Ничем не прикрытый сепаратизм сразу же стал сопровождаться взаимными территориальными претензиями. Так, поляки считали своими литовские Ковенскую и Виленскую губернии, а литовцы – Сувалкскую, входившую в Привисленский край, где преобладало польское население. Мало того, обозначилась и третья сторона неизбежного, судя по всему, конфликта. Созданный 27 марта (9 апреля) в Минске Белорусский национальный комитет поспешил заявить и о своих территориальных претензиях: «Ядром /только ядром! – Ю.Ж./ Белоруссии являются губернии Минская, Могилёвская, Витебская, Гродненская и Виленская».51
Однако заниматься явно бессмысленными до окончания войны распрями Временное правительство не спешило. Трезво осознавая – сначала следует освободить от неприятеля и Польшу, и Литву, и только потом выступать арбитром в спорах националистов. То же полное равнодушие проявила власть и к положению, складывающемуся в Курляндии. Там немецкая часть населения решила, как и все, воспользоваться «правом на самоопределение» и воссоединиться с фатерландом. Германское командование, давно вынашивавшее такие же планы, поддержало горячее стремление немцев оккупированной российской губернии. 30(17) мая разрешило созвать не только сейм несуществующего Литовского королевства, но и ландтаг исчезнувшего с политической карты Европы ещё в 1795 году Курляндского герцогства.
И хотя о замысленном отделении Курляндии сразу же стало известно в Риге, столица немецкие поползновения оставила без малейшего внимания. Точно так же, как и полгода назад – сообщение о создании Польского королевства. Серьёзно беспокоило Временное правительство иное, действительно могущее повлиять на положение в стране, помешать начать уже согласованное по срокам с союзниками наступление на Юго-Западном фронте. На том самом, который и намеревались взорвать, разложив и дезорганизовав, киевские сепаратисты.
Между тем, политический кризис, вот уже два месяца потрясавший Россию, перетряхнул, наконец, и Временное правительство. 5(18) мая прежде однородное, буржуазное, оно было преобразовано в Первое коалиционное – шесть министров от эсеров, меньшевиков, народных социалистов; пять – от кадетов; четверо – беспартийных. На следующий день оно выступило с официальной декларацией. С программой, которой подтверждало прежний курс власти.
«Временное правительство, – указывала, она, – твёрдо верит что революционная армия России не допустит, чтобы германские войска разгромили наших союзников на западе и обрушились всей силой своего оружия на нас. Укрепление начал демократической армии, организация и укрепление боевой силы её как в оборонительных, так и в наступательных действиях будут являться главнейшей задачей Временного правительства».52
Сочтя одну только декларацию недостаточной, наследующий день Г.Е. Львов, сохранивший пост премьера, счёл очень важным лично для себя ещё раз заверить Париж и Лондон в верности Петрограда принятым перед Антантой обязательствам. «Установившееся на фронте фактическое перемирие, – заявил он журналистам, – давшее основание германскому канцлеру высказать позорное для России предположение о возможности сепаратного мира, должно быть прекращено. Страна должна сказать своё властное слово и послать свою армию в бой». Львову вторил и новый министр иностранных дел М.И. Терещенко: «Свободная Россия должна доказать, что она верно выполнит взятое на себя обязательство объединённой борьбы и взаимной помощи».53
Слова эти, более похожие на заклинание, не были лишь обещанием на будущее. В большей мере они являлись извинением за то, что уже произошло. За так и не начатое наступление русской армии весной одновременно с союзниками, которые, тем не менее, попытались прорвать «Линию Зигфрида» и вытеснить немцев с французской территории, выйдя к бельгийской границе. Франко-английские силы, надеясь на согласованную загодя поддержку на Восточном фронте, начали 9 апреля операцию, через месяц завершившуюся для них тяжким поражением. Потерей 340 тысяч человек, в том числе и 5 тысяч из состава Русского экспедиционного корпуса. Настоящим разгромом, в котором не без серьёзных оснований винили Петроград, его неспособность добиваться наиважнейшего в дни войны.
И вот теперь, уже в июне, предстояло вновь попытаться совместными усилиями всё-таки нанести решающий, окончательный удар. Принудить Германию капитулировать. Потому-то Керенский, сменивший А.И. Гучкова на посту военного и морского министра, патетически пообещал: «Я уезжаю на фронт и – я уверен – буду иметь полное основание рассеять тот пессимизм, который сейчас очень распространён даже среди некоторых начальственных лиц.54
Керенский действительно выехал на фронт – уже 9(22) мая. Объехал его от севера до юга. Побывал в Гельсингфорсе, Риге, Двинске, Минске, Каменец-Подольске, Одессе, Севастополе. Посылал отовсюду в адрес правительства телеграммы, полные экзальтированного восторга и эйфорической уверенности. Заодно обратился к армии с воззванием, призвав её готовиться к наступлению. «Вы понесёте, – писал он выспренне, – на концах штыков ваших мир, правду и справедливость. Вы пойдёте вперёд, скованные дисциплиной долга и беззаветной любви к революции и родине».55
На обратном пути в столицу Керенский 18(31) мая остановился в Киеве, чтобы встретиться с членами Центральной Рады. Потребовать от них в столь трудную для страны минуту отказаться от своих намерений и поддержать правительство. Не препятствовать подготовке наступления, о котором громогласно трубили все газеты.
Однако киевские националисты, чтобы укрепить своё положение в глазах общественности, схитрили. Постарались сообщить о беседе министра с Грушевским так, чтобы она выглядела как чуть ли не полная поддержка Керенского предложений Центральной Рады:
«Керенский заявил, что во Временном правительстве существует стремление сделать в вопросе об автономии всё, что возможно «по долгу и совести». Положение правительства осложняется тем, что ему приходится считаться с интересами и взглядами всей России. «Вы говорите о санкционировании Учредительным собранием готового факта, а мы хотели бы, чтобы Учредительное собрание положило бы начало этому факту».
Грушевский – Украинцы хотят лишь национально-территориальную автономию в федеративной Российской республике. Мы не добиваемся независимости, мы имели свою государственность. Документ о ней вырван у нас Романовыми. Мы хотим, чтобы Временное правительство провозгласило, что оно возвращает наше право на национально-территориальную автономию, а Учредительное собрание это санкционирует.
Шульгин /А. Шульгин – член Центральной Рады от украинской партии социалистов-федералистов – Ю.Ж./ считает, что только децентрализация России может её спасти, иначе она погибнет.
Грушевский – Украинское движение не угроза для России, а твёрдая опора. На него должно опереться Временное правительство, если оно желает спасения России.
Керенский – Я вижу угрозу не в движении, а в нетерпеливости, с которой мне приходится бороться и в рядах русской демократии. Во всяком случае, я остаюсь вашим другом и сделаю всё, что будет возможно.
Грушевский указывает, что откладывать удовлетворение требований украинского народа нельзя и Центральная Рада не могла бы отвечать за последствия, если бы переданные центральному правительству желания украинского народа не были выполнены».56
Так выглядело содержание беседы, опубликованное еженедельником «Вестник Украинской Центральной Рады». Вроде бы обо всём – готовности Керенского удовлетворить пожелания Киева, угрозы Грушевского, но ни слова о том, что заставило военного министра сделать непредусмотренную ранее остановку в центре Юго-Западного края. Вынудило его заявить об отнюдь не благоприятном для украинских националистов – переформирование армии по национальному признаку во время войны недопустимо. Решительно выступить против всего, «что может разорвать связи между национальностями» России. Весьма твёрдо, решительно подчеркнуть – требования не только создания собственной армии, но и автономии вообще Временное правительство поддерживать не собирается.57
Столь резкая отповедь, данная руководству Рады, не являлась самодеятельностью Керенского, превышением им своих полномочий. К тому дню Временное правительство уже образовало Особое совещание «для выслушивания доклада представителей украинской общественности». (Весьма примечательно: даже в названии своего кратковременного органа правительство не пожелало упоминать не признаваемую им Центральную Раду!) Включило в него председателем – товарища (заместителя) министра юстиции Д.М.Щепкина, и членами от Министерства внутренних дел – С.А. Котляревского и Н.Н. Авилова, от Военного – Л.С. Туган-Барановского, от постоянного юридического совещания при Временном правительстве – Н.И. Лазаревского.
Оба заседания Особого совещания, 21 и 22 мая (3 и 4 июня) проходили в присутствии находившихся в Петрограде членов Рады В.К. Винниченко, С.А. Ефремова, Н.Н. Ковалевского. А.М. Пилькевича и П.Я. Стебницкого. По сути представляли открытую дискуссию с ними.
В первый день члены совещания «ввиду неопределённости термина «автономия» предложили делегатам Рады в дополнительной записке точно указать Временному правительству – в каких формах им представляется возможной и желательной, не нарушающей единства государства /выделено мной – Ю.Ж./ автономия для Украины». Вместе с тем высказало и положительное суждение.
Согласилось с участием украинских представителей в международной мирной конференции, но лишь при обсуждении судьбы Галиции. И не стало возражать против «сношения» российских и австрийских украинцев, но только как сугубо частных лиц.
Выразили члены совещания своё мнение и по военному вопросу. В ходе обсуждения поначалу допустили в принципе «в некоторых случаях возможность выделения украинцев в отдельные воинские части». Правда, тут же отметив «технические трудности, вызываемые осуществлением такой меры». Вместе с тем, категорически высказались «против формирования в настоящее время украинских полков». Мотивировали это тем, что «такая мера может не поднять, а лишь ослабить боеспособность армии». В конце концов, пришли к окончательному выводу: «совершенно недопустимо образование особой украинской армии, а равно и «украинизации» Черноморского Флота как могущих лишь ослабить боевую силу государства».
Во второй день члены совещания рассмотрели остальные требования Рады. «По вопросу о выезде на родину зарубежных украинцев», то есть возвращения в Галицию австрийских подданных, предложили обратиться в МИД, однозначно отклонили настоятельную просьбу «о размещении пленных украинцев-галичан в украинских губерниях».58
Получив столь однозначно отрицательный ответ, Центральная Рада всё же решила настаивать на своём. Для создания же видимости того, что откровенно сепаратистские, иными словами, преступно антигосударственные требования являются якобы «общенародными», объявила о созыве второго Войскового съезда. Намеревалась на нём от имени «солдат-украинцев» уже не просить, а прокламировать и автономию, и создание национальной армии.
Ответ Керенского, на этот раз не кулуарный, а официальный, последовал незамедлительно. 28 мая (10 июня) он направил в Киев телеграмму следующего содержания: «По военным условиям считаю украинский съезд несвоевременным ввиду невозможности в настоящее время отвлекать солдат и офицеров от выполнения их прямого долга перед отечеством. Вопрос о национальных войсках спешно вносится на рассмотрение Временного правительства».
Но так как Центральная Рада отказалась выполнить данное предписание, Керенский вынужден был 1(14) июня повторить свой запрет – «Всякий солдат и офицер может осуществлять все права свободного гражданина, поскольку долг службы не препятствует этому. В настоящее время считаю долгом всякого солдата оставаться в рядах армии. Поэтому всякие обращения о разрешении съездов, не входящих в систему общевойсковой организации, вынужден отклонить».59
Не довольствуясь приказом только военного министра, петроградские власти решили подкрепить его уже и от своего имени. 2(15) июня официоз «Вестник Временного правительства» опубликовал сообщение: «31 мая Временное правительство заслушало заявление Украинской Центральной Рады. Товарищ министра внутренних дел Д.М. Шепкин представил подробные соображения: «Все вопросы, связанные с автономией как Украины, так и других местностей государства, могут быть разрешены лишь Учредительным собранием».60
А день спустя, 3(16) июня, последовало более обстоятельное «Правительственное сообщение об отклонении украинских требований». «Центральная Украинская Рада, – уведомляло оно, – представила правительству свои постановления о будущем устройстве Украины. Эти пожелания распадаются на три группы. Первая касается установления автономии Украины с изданием правительством особого акта принципиального значения; вторая – немедленного выделения для особого административного управления 12 губерний с украинским населением, с учреждением краевого совета и особого комиссара по делам Украины при правительстве, и третья – учреждение особого украинского войска…
Устанавливая основные положения своего постановления, правительство обратило внимание на следующие принципиальные соображения.
Возможно ли признавать Центральную Украинскую Раду правомочной в смысле признания её компетенции по выражению воли всего населения местностей, которые эта Рада желает включить в число 12 губерний, в территорию будущей автономной Украины? Так как эта Рада не избрана всенародным голосованием, то правительство едва ли может признавать её выразительницей точной воли всего украинского народа. Поэтому правительство считает, что как с формальной, так и с тактической стороны вопрос об установлении автономии Украины может решить только Учредительное собрание. Поэтому явилось бы затруднительным для правительства издание акта по этому вопросу, ибо это имело бы предрешающее значение. Кроме того, без точного определения содержания понятия автономии Украины издание такого акта повело бы к недоразумениям в территориальном и других отношениях. Отрицательное решение по вопросу об издании акта об автономии Украины принято правительством единогласно.
Точно так же правительство признало, что оно не в праве устанавливать новое административное устройство Украины и учреждать особых комиссаров, ибо это всецело подлежит компетенции Учредительного собрания.
По вопросу о самостоятельном украинском войске правительство признало возможным временное разрешение этого вопроса лишь в объёме, указанном военным министром украинским организациям в Киеве.
Вместе с тем, правительство подчёркивает, что оно признаёт национальные особенности, своеобразные условия жизни Украины и необходимость разрешения вопроса о будущем устройстве Украины, которое принадлежит Учредительному собранию».61
Мало того, накануне премьер-министр дал интервью В.В. Шульгину, депутату 2-й, 3-й и 4-й Государственных дум от Волынской губернии, теперь считавшейся «украинской», самому известному русскому националисту. Интервью, опубликованное в наиболее распространённой на юге газете «Киевская мысль» 3(16) июня и фактически повторившее всё содержавшееся в «Правительственном сообщении», но в более конкретной и резкой форме.
«Отвечая на мои вопросы, – писал Шульгин, – князь Львов сказал, что правительство ни в коем случае не даст согласия на украинские притязания до Учредительного собрания. Автономия Украины – это дело всего русского народа. Временное правительство получило власть от всей нации, и взять на себя ответственность за расчленение России не может. Если народы и племена России пожелают размежеваться, то это их дело. Но такой акт от имени Временного правительства, которому вручена цельная российская держава, был бы ничем не оправдываемой растратой вручённого охране правительства. Это тем более не может быть сделано во время войны, которая объявлена России, всем её частям, а Малороссии грозит, может быть, больше, чем Великороссии.
Если украинцы желают провозгласить автономию до Учредительного собрания, значит, они опасаются, что Учредительное собрание на автономию не согласится. Значит, они хотят это сделать не в порядке соглашения, а против воли остальной России. Но у правительства нет даже уверенности в том, выражает ли действительные желания всего населения юга России та его группа, которая называет себя украинцами и проявляет большую активность.
Правительству совершенно неизвестно, как будет встречено Великороссией и другими племенами, если Киевскую, Подольскую, Волынскую, Черниговскую, Полтавскую, Харьковскую. Екатеринославскую и Таврическую губернии украинцы объявят автономными, не пожелав даже спросить мнение остальной России. Весьма возможно, что это будет сочтено актом неуважения и такого непонимания общности интересов в прошлом и будущем, что вызовет в высшей степени враждебные чувства в отношении украинцев. А из этого враждебного отношения могут родиться величайшие осложнения. Поэтому правительство всемерно будет противодействовать поползновениям решить украинский вопрос до Учредительного собрания».62
Но ни «Правительственное сообщение», ни ясно выраженное мнение премьер-министра не охладили пыл сепаратистов. Напротив, подстегнули их горячее и неуёмное желание как можно быстрее если ещё не полностью отделиться, то предельно обособиться от страны. Уже 3(16) июня Центральная Рада приняла опасную по последствиям резолюцию:
«Обсудив ответ Временного правительства российского на требования Украинской Центральной Рады и придавая значение тому, что признание права украинского народа на автономию соответствует его трудовым и национальным интересам, общее собрание Центральной Украинской Рады, пополненное Украинским Советом крестьянских депутатов и Войсковым Украинским Генеральным Комитетом, признало, что отклонение требования Центральной Рады Временное правительство сознательно пошло против интересов трудового народа на Украине и против им же (Временным правительством) объявленного принципа самоопределения национальностей. Ввиду этого собрание Центральной Рады признало необходимым:
1. Обратиться ко всему украинскому народу с призывом организоваться и приступить к немедленному заложению фундамента автономного строя на Украине.
2. Центральная Украинская Рада считает нужным немедленно издать к украинскому народу Универсал, в котором имеет выяснить сущность требований украинской демократии, представленной Центральной Радой, а также те задания, которые стоят перед ней в создании автономного строя на Украине совместно с другими национальностями украинской земли».63
Тем самым, киевские сепаратисты не просто выразили неповиновение той власти, которую они, по их собственным словам, ещё как бы признавали. Они бросили открытый вызов Временному правительству, понадеясь на его слабость. И, чтобы если и не привлечь на свою сторону, а лишь завоевать симпатии собравшегося в тот же день в Петрограде Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, обильно уснастили свои незаконные требования псевдосоциалистической терминологией. Не поскупились на слова «демократия», «интересы трудового народа», «право наций на самоопределение». Заодно сослались и на то, что вместе с ними заодно действует и Украинский Совет крестьянских депутатов (его съезд Рада, избегая настоящих выборов, срочно провела буквально в канун принятия своей резолюции, с 29 мая (10 июня) по 2(15) июня), и явная подмена Совета солдатских депутатов – Войсковой съезд.
Можно предположить и иное. Зная о предстоящем скором наступлении на Юго-Западном фронте – а о нём не знал разве что самый нелюбопытный, – попытаться таким образом шантажировать Петроград. Требовать автономию, к тому же весьма широкую, да ещё для той территории, которую Рада сама же и определила чисто произвольно, угрожая срывом боевых действий, окончательным развалом русской армии.
Решительно игнорируя законное право кого-либо иного представлять интересы населения края или хотя бы одной Киевской губернии, Рада неуклонно продвигалась к намеченной цели. Даже вопреки неожиданному единству взглядов большевиков и меньшевиков на объединённом заседании киевских Исполкомов, Советов рабочих депутатов, войск Киевского военного округа, коалиционного студенчества, прошедшем 2(15) июня.
Так, Киевский комитет РСДРП(б) заявил: «Требование отделения Украины может быть поддержано партией в том случае, если за него выскажется всенародное голосование всего населения Украины». Меньшевики заняли ещё более твёрдую позицию. Их представитель прозорливо отметил: «Украинцы требуют от правительства не мнения, а санкции того, что авторитетный орган государственной власти автономию признает… Для чего нужны /Центральной Раде – Ю.Ж./ войска? В «Декларации» указывается, что это мероприятие необходимо для предупреждения развала армии. Но в действительности на всех съездах /национапистов – Ю.Ж./ определённо указывается, что армия нужна Украине для защиты своих прав. Не предупреждение развала, а дезорганизация».
В целом же резолюция, принятая объединённым заседанием – не менее, а более представительным, нежели Рада, – гласила: «Стоя совершенно определённо на почве устройства России на принципах децентрализации и широкой автономии, мы вполне присоединяемся и готовы всей силой своего авторитета поддержать точку зрения правительства, что вопрос этот в смысле общих начал автономии, её объёма и фактического содержания может быть решён только Учредительным собранием. В настоящее время, по нашему убеждению, может быть речь лишь о подготовке вопроса к Учредительному собранию».64
Но и такая оценка конфликта киевскими Советами Раду не остановила. Убедившись, что серьёзного противодействия со стороны Петрограда она не встретит и окончательно уверовав в собственную безнаказанность, провела с 5(18) по 10(23) июня то, что назвала Вторым Всеукраинским войсковым съездом. Провела только для того, чтобы лишний раз доказать свою уже несомненную силу или, вернее, полную неспособность Временного правительства отстаивать, защищать национальные интересы, целостность государства. Войсковой же съезд, как бы подталкивая Раду к новым незаконным действиям, принял резолюцию, практически не содержавшую ничего нового, принципиального. Лишь в более агрессивной форме повторявшую всё не раз звучавшее из уст сепаратистов.
«– Украинский народ, – патетически провозглашала она, – равный со всеми культурными народами мира, имеет со времени уничтожения российского царизма полные права свободного народа, которые и будет защищать…
– Съезд поручает Генеральному украинскому войсковому комитету в самом непродолжительном времени разработать детальный план украинизации войск и принять все меры для немедленного проведения его в жизнь.
– Предлагает Центральной Раде в самом непродолжительном времени созвать территориальное собрание для соглашения с национальными меньшинствами и рассмотрения проекта статута автономии Украины».
Новое сборище солдат, не желавших отправляться на фронт не ограничилось поручениями только Раде и Войсковому Комитету. Потребовало от Временного правительства:
«– Чтобы высшая русская, /так в тексте – Ю.Ж./ войсковая власть /то есть военное министерство и лично Керенский – Ю.Ж./ немедленно провела во всех приказах утверждение Украинского Войскового Генерального Комитета.
– Чтобы все обращения Украинского Войскового Генерального Комитета к высшей русской войсковой власти признавались и исполнялись ею обязательно».65
Использовав эту резолюцию как формальное основание, – мол, вот он, глас народа! – в день закрытия съезда пятая сессия Рады приняла обещанный ею в «Декларации» Универсал (манифест) «К украинскому народу на Украине и вне ее территории». На следующий день М.С. Грушевский зачитал его на Софийской площади:
«Народ украинский. Народ крестьян, рабочих и трудящегося люда. Волей своей ты поставил нас, Украинскую Центральную Раду, на страже прав и вольностей украинской земли. Лучшие сыны твои, выборные люди от сёл, от фабрик, от солдатских казарм, от всех громад и обществ украинских избрали нас, Украинскую Центральную Раду, и поручили нам стоять и бороться за эти права и вольности.
Твои, народ, избранные люди заявили свою волю так:
Пусть будет Украина свободна. Не отделяясь от всей России, не порывая с державой российской, пусть народ украинский на своей земле имеет право сам распоряжаться своей жизнью. Пусть ПОРЯДОК и строй на Украине даст избранное всенародным, равным, прямым и тайным голосованием Всенародное украинское собрание (сейм). Все законы, которые должны дать этот строй здесь, у нас на Украине, имеет право издавать только наше украинское собрание…»
