Юрий Ель
Неискушённый
Нерон взглянул на Антала и медленно кивнул:
– Я согласен.
Бонхомме поначалу не поверил своим ушам. Вот так просто? Всего лишь смастерить серьги взамен на самую драгоценную во всём Эрхейсе диковину? Что-то было не так, что-то крылось за всем этим, и Анталу только предстояло выяснить, что именно.
– Что ж, по рукам, – ответил он.
– В таком случае, я познакомлю вас с моей дочерью, после чего дворецкий покажет ваши покои.
Честно говоря, снова видеться с дворецким Анталу очень не хотелось. Он собирался избегать его по возможности, однако возражать не стал и лишь молча кивнул. Нерон жестом пригласил гостя следовать за ним, и Бонхомме, озираясь по сторонам, сдвинулся с места. Во дворце стояла тишина, и громкий стук его металлических каблуков разносился по коридорам, отталкиваясь от стен эхом. Антал размашисто вышагивал, гордо задрав подбородок. В свою очередь король ступал тихо-тихо, абсолютно не издавая никаких звуков. Босые ноги аккуратно касались мраморного пола, и даже одеяния его не шелестели. Единственное, что выдавало присутствие Нерона Дезрозье – аромат, тянущийся вслед за ним манящим шлейфом.
Вдвоём они поднялись на второй этаж по широкой, идеально начищенной лестнице, направившись в крыло, в котором располагались покои. Здесь окна оказались открыты, и солнечный свет беспрепятственно проникал внутрь, освещая коридоры. Дворец уже не казался таким мрачным и враждебным. Антал даже ощутил уют и тепло. От взгляда его не ускользнули ни искусно вышитые тёмно-синие ковры, пестрящие замысловатыми золотистыми узорами, ни множество цветов. Зелени под окнами было много. Она выглядела свежо, и даже дышать тут было как будто бы легче. Второй этаж Дворца Дезрозье разительно отличался от первого: словно то были два совершенно разных мира, каким-то чудом соседствующих друг с другом.
Но внезапно взгляд напоролся-таки на картину, сломавшую, казалось бы, идеальный образ. Вновь сделалось тревожно, по спине побежали мурашки. Антал даже чуть приостановился, внимательнее вглядываясь в странных служанок. Головы их были вывернуты так же, как и у несчастного дворецкого, а лица выражали весь спектр эмоций. Они тихо плакали и постанывали, неуклюже шевыряясь в горшках с цветами. Сидели на коленях, повернувшись к растениям спинами, и старательно перебирали дрожащими пальцами лепестки, убирая засохшие и потемневшие. Они, что удивительно, тоже говорили рифмами. Бонхомме пришлось прислушаться, чтобы разобрать их речь.
– Ох, наш юный господин! Покинул нас в ночь именин! Кровь лилась с него рекой!
Вторая служанка, тут же подхватив, продолжала надрывно причитать, роняя горькие слёзы:
– Не отыскать теперь покой!
– Мы о душе его молились! Скорбели, плачем разразились!
– Но принц не слышал нас, увы! Ведь он лишился головы!
– В гробу лежит совсем один!
– Стынет тело! Спит убитый сын!
Закончив стихи, служанки тут же громко разрыдались. Лица их страшно исказились, мышцы задёргались. Антал бросил взгляд на Нерона – тот был мрачнее тучи. В голубых глазах читалось бессилие. Он тихо произнёс, будто объясняясь:
– Я же сказал, что у нас случилось горе.
Антал ни о чём подобном не слышал. Слухи по всему Эрхейсу обычно разносятся вместе с ветром – так же быстро. Но на сей раз, по всей видимости, никто не был в курсе происходящего во Дворце Дезрозье. Бонхомме, как и другие подданные, несомненно, знал о том, что у Нерона и покойной Нереиды – короля и королевы Эрхейса – было двое наследников: принц Бартоломью и принцесса Элейн. Но то, что с ними могло что-то случиться, Антал и представить не мог. Это казалось чем-то невозможным. Как же подобное могло случиться в стенах обособленного и недосягаемого дворца? Неужто в самом деле принца исхитрились убить? И для чего кому-то понадобилась его смерть? Спрашивать Нерона Антал не стал. Во-первых, это было не его дело. Во-вторых, прескверный господин Бонхомме не был настолько бесчувственным и жестоким, чтобы, будучи совершенно чужим человеком, влезать в душу королю. Хотя сейчас перед ним был вовсе не король, а всего лишь потерявший ребёнка отец. Нерон всем своим видом показывал, что не намерен обсуждать эту тему, потому даже пытаться поднять её не стоило.
Но что случилось с прислугой? Какая сила превратила их… в это? От них исходила знакомая энергетика, которую Антал не спутал бы ни с чем другим. Сомнений не было – все люди здесь, не считая правящей семьи, мертвы. Ходячие трупы. Оно и неудивительно! Вероятно, жить с вывернутой в обратную сторону головой было бы сложно. Однако вопрос о том, почему они ведут себя так, будто участвуют в каком-то ужасающем мюзикле, оставался открытым.
Тем временем Нерон остановился у дверей, постучав. Из покоев донёсся приглушённый женский голос:
– Войдите.
Король толкнул двери, шагнув внутрь. Антал ступал следом. Носа вдруг аккуратно коснулся лёгкий цветочный аромат, пропитавший каждый уголок комнаты. В покоях принцессы было светло и уютно. Бонхомме прищурился, осматриваясь. Окружение ему понравилось. Всё здесь указывало на то, что хозяйка обладала утончённым вкусом. Мебель из тёмного дерева была обшита узорчатой светлой парчой, на кровати, прикрытой балдахином, – шёлковое покрывало и множество подушек, а под ногами лежал пестрящий узорами расписной ковёр.
У окна сидела она. Закинув ногу на ногу и откинувшись, принцесса смотрела в окно. Из него открывался поистине захватывающий вид – морская гладь простиралась до самого горизонта, соединяясь с небесами в одно целое.
Элейн тоже была босая, и Антал про себя отметил то, насколько красивы были её аккуратные ступни. Он позволил себе дерзость и задержал на них взгляд чуть дольше, чем позволяли правила приличия, после чего поднял глаза выше. В ту самую секунду принцесса обернулась, и Антал тут же лишился дара речи. Элейн оказалась невероятной: с плеч спадали длинные чёрные волосы, украшенные золотыми заколками и шпильками, на бледном лице – мягкие и аккуратные черты, а в голубые глаза, унаследованные от отца, было страшно посмотреть. Ведь они так и грозились утопить, затянуть в самую глубину, где невозможно вздохнуть и откуда не выбраться. Прескверный в самом деле перестал дышать – настолько её образ восхитил. Как долго смотрела принцесса на море? Раз оно успело остаться в её взгляде. По спине побежали мурашки, сделалось холодно. Смотрела Элейн прямо, не отводила в смущении взор, как это положено принцессам. При том не было в нём ни капли вызова, не было дерзости и никакой гордыни. Антал прищурился, рассматривая её, но, как ни пытался, проникнуть глубже не смог. Пусть она перед ним во плоти, однако всё равно будто была где-то далеко. В недосягаемости.
Элейн встала, изящно поправив шёлковое платье, и подошла, не сводя взгляда с гостя, а потом произнесла:
– Приветствую вас, господин Бонхомме.
Как бы ни была хороша собой принцесса Элейн, Антал всё же не собирался кланяться и ей.
– Здравствуйте, – только ответил он.
И было в принцессе нечто большее, чем красота. Облик её, несомненно, приковывал взгляд, но также вызывал и страх. Страх? Не может быть. Антал медленно вдохнул, отгоняя эти мысли, как вдруг услышал до боли знакомое хихиканье где-то на задворках сознания.
– Какая прелесть, Антал! Она напоминает тебе кого-то, верно? Ха-ха-ха! Вот так совпадение, да?
Бонхомме нервно сглотнул. В пересохшем горле запершило. Он старался не слушать назойливый голос, однако заставить его смолкнуть навсегда под силу лишь чудесным козлятам. Принцесса Элейн действительно слишком сильно была похожа на…
– На меня, Антал. Она же просто моя копия! Теперь принцесса не кажется такой уж красивой? Теперь тебе противно на неё смотреть?
Как же так вышло? Почему Элейн Дезрозье имеет колоссальное сходство с…
– Господин Бонхомме?
Антал тряхнул головой, прогоняя наваждение и слыша напоследок лишь мерзкое хихиканье. Он взглянул на короля:
– Простите?
– Вам нездоровится? Вы побледнели.
Антал прочистил горло и невозмутимо ответил:
– Мне бы чаю, если позволите.
Руки его тряслись, незаметно перебирая складки рубахи, а на лбу выступила испарина.
– И, прошу, дайте мне немного отдохнуть. Я бы хотел отправиться в свои покои. А к серьгам приступлю утром.
– Конечно, – ответила Элейн. – Как вам будет угодно.
– Что ж, в таком случае… – Нерон выглянул из покоев дочери и вдруг гаркнул так, что Антал вздрогнул: – Дарио! Живо сюда!
В ту же секунду откуда-то примчался дворецкий, едва не споткнувшись о собственную ногу. По обыкновению своему он широко улыбался. Или же скалился?
– Мой король, вам повинуюсь! На ваш лик, меж тем, любуюсь!
Нерон сморщился и отмахнулся от лестной рифмы, как от надоедливой мухи, после чего приказал:
– Сопроводи гостя в его покои. Сейчас же.
Дворецкий криво поклонился, почти завалившись набок, а потом пригласил Антала следовать за ним. Бонхомме оставаться с ним наедине очень не хотелось, и всё же он пошёл, тяжело вздохнув и поджав губы. Элейн вслед произнесла:
– До завтра, господин Бонхомме.
Он медленно кивнул в ответ, провожаемый взглядами короля и принцессы. Внутри тем временем засела тревога. И что он тут забыл? На самом деле Антал знал ответ на этот вопрос. Он понимал, что Дворец Дезрозье – святыня королевства Эрхейс, и в стенах его не осквернённых молились божеству, у которого Бонхомме и сам искал защиты с некоторых пор. Антал наивно полагал, что здесь безопасно именно из-за этого, невзирая на отчаянное желание правящей семьи заполучить его голову. Ему казалось, что здесь гнетущее прошлое и ужасающее настоящее до него не дотянутся. Но что же получается? Даже тут нет спасения. И, по всей видимости, никакая вера, даже самая сильная и искренняя, не помогут.
Антал бросил взгляд в окно, уставившись на морской пейзаж. Дворец находился на необычайной высоте и крышей своей, казалось, почти касался облаков. Однако Тенебрис добралась и сюда, нашла его здесь, игнорируя святость стен Дворца Дезрозье.
Быть может, это из-за неё вся прислуга мертва? Она сотворила это с ними? Выкрутила головы, но не позволила лечь в могилу, заставив существовать и, превозмогая боль, продолжать прислуживать своим господам. Мертвечиной здесь пахло отовсюду, и запах этот удушающий всегда преданно сопровождал её.
– Мой дорогой Антал, не стоит винить меня во всех грехах. Могу поклясться, моей вины в происходящем во Дворце Дезрозье нет.
Бонхомме тихо пробубнил в ответ незримой собеседнице:
– Замолчи.
Дворецкий молча глянул на него, но вопросов задавать не стал, продолжая вести по коридору.
– Прикуси язык, гадёныш. Не смей затыкать мне рот.
Тон Тенебрис заметно переменился. Она угрожающе шипела, точно змея, однако всё-таки не стала больше докучать и смолкла.
– Дрянь, – скривившись, процедил сквозь зубы Антал.
Ответа не последовало – богиня действительно оставила его. Жаль, что только на время. Скоро снова объявится, когда соскучится. Тем временем Дарио вновь бросил на гостя вопросительный взгляд и прислушался: что там бормочет этот прескверный? Антал же уставился на него в ответ, широко улыбнувшись и вдруг ласково залепетав:
– А чего это мы подслушиваем?
Дворецкий вздрогнул, взгляд его заметался. И, вопреки правилам приличия, не нашёлся с ответом, просто промолчав. Он ускорился, доведя наконец гостя до покоев, после чего удалился. Бонхомме закрыл двери на щеколду – слабая, но хоть какая-то защита от незваных ночных гостей. Мало ли, кому из здешних обитателей взбредёт в голову войти к нему. В конце концов, ни о каком доверии к правящей семье не шло и речи, потому Антал чувствовал себя спокойнее взаперти. Он прислушался. Стояла тишина. Ни шагов, ни хриплого дыхания, пахнущего смертью, за дверьми не было. Только тогда прескверный выдохнул, решившись наконец расслабиться.
Покои ему выделили поистине королевские. Неужели и впрямь считают желанным гостем? Не поскупились на гостеприимство, пообещали щедрую награду… Но ощущение, что крылся за всем этим какой-то умысел, не отпускало. Происходящее с каждой секундой казалось всё страннее. Антал прошёл к большой кровати и устало опустился на мягкую перину. На прикроватной тумбе уже стоял поднос с чаем. Бонхомме взял чашку и, поднеся её к носу, принюхался – пахло травами. Вроде как даже не отравой, что удивительно. Он попробовал напиток кончиком языка и понял, что вкус у него был совершенно обычный, без горечи. В самом деле простой чай? Немыслимо. Уж если прямо на пороге не удавили, то точно попытались бы отравить! Но пока правящая семья бездействовала.
За окном смеркалось, однако прескверный, опустив голову на подушку, всё никак не мог сомкнуть глаз. Он размышлял, уставившись в потолок. Зачем нужно было тащить его сюда? Король мог сделать заказ, подослав жуткого гонца, но всё же пригласил ювелира для личной встречи. Для убийства? Тогда уже убили бы. Ещё покоя не давала прислуга. Короля устраивает, что ему служат мертвецы? По Дворцу Дезрозье – святыне королевства Эрхейс – гуляют восставшие трупы! Проклятые! Это кощунство. Мёртвые должны быть погребены по всем правилам, а души их – отпущены. И кто же, интересно, проклял этих несчастных? Да ещё и настолько бесчеловечно: заставить людей после смерти встать и продолжать служить.
А был ли вообще похоронен убитый принц? Или он тоже бродит по коридорам, мучаясь от боли и завывая? Траур здесь несут неправильно, это очевидно. Ни благовоний, ни песнопений… И отношение правящей семьи к утрате Антал не понимал. Погиб наследник, брат принцессы, а она вдруг захотела новые серёжки? Вот так непочтение к почившему!
Стало душно. Бонхомме, откинув одеяло, лениво встал и тихо проследовал к окну, чтобы пустить в покои ночную свежесть. По полу неслышно крался лунный свет, бесцеремонно проникший внутрь. Минуя стекло, бледный луч коснулся лица Антала, придав виду его уставшему мрачности. Выглянув наружу, он вдруг заметил Альву. Гонец, облачённый в белое, сильно выделялся. Стоял он у подножия дворца, запрокинув голову назад и совершенно не двигаясь. Взгляд его был устремлён ввысь, на луну. Складывалось ощущение, будто между ними происходил немой диалог. Альва… внемлил ей. Купался в её внимании. Луна же смотрела в ответ – так же неподвижно и молча. Подобное явление Анталу уже доводилось видеть раньше, но вспоминать те времена сейчас ему совершенно не хотелось. Он сморщился, прищурился, после чего, поёжившись от холодного ветра, вернулся в кровать. Прескверный поворочался с боку на бок ещё пару часов, после чего всё-таки смог провалиться в сон без сновидений. Ночь прошла спокойно и тихо.
Глава 2. О ком плачет принцесса.
Утро оказалось тихим и холодным. Стояла осень, и в покоях было зябко. Распахнув глаза, Антал вспомнил, что перед сном открыл нараспашку окно, а теперь кутался в одеяло, дрожа. Он как-то не подумал, что в парящий над морем дворец может так остервенело вторгаться ветер. На этой высоте он буйствовал и стремился проникнуть внутрь через всевозможные щели. По полу тоже гулял сквозняк, и босые ноги, лишь коснувшись паркета, тут же обожгло. Антал поморщился и поёжился, однако оставаться в покоях дольше положенного был не намерен. От него требовалось выполнить свою работу, получить награду и вернуться восвояси.
Происходящее всё ещё казалось сном, но, оглядевшись, Бонхомме понял, что это не так и он в самом деле являлся гостем Дворца Дезрозье. Потянувшись, прескверный встал и принялся приводить себя в порядок. Всё-таки не каждый день доводится просыпаться во владениях правящей семьи, и выглядеть сейчас было необходимо достойно. В конце концов Антал ничуть не хуже них, он не какой-то там оборванец, которого случайно подобрали и пригрели. Поэтому…
– Нет, ты хуже. Уж самому себе-то не ври, любовь моя. Тебе известно, кем ты являешься и где твоё место. Правящая семья, благословлённая самим пресвятым Сальваторе, тебе не ровня. Где ты и где они? Открой глаза пошире и прекрати надеяться, будто когда-то сможешь считать себя достойным их.
Тенебрис посмеялась и продолжила:
– Они-то точно никогда не будут считать тебя достойным. В отличие от меня. Я как никто другой ведаю, насколько грязная твоя душа и кровь. И вовек тебе от этой грязи не отмыться. Даже после смерти. Так что сколько кудри ни причёсывай, сколько тунику не разглаживай, всё равно быть тебе кошмарным прескверным. Однако я тебя принимаю таким. Я. И никто больше. Я люблю тебя, Антал. Надеюсь, ты будешь об этом помнить, когда семейство Дезрозье в очередной раз размажет тебя по стенке, растопчет и всю душу вытряхнет.
Антал продолжал смотреть на своё отражение, причёсываясь. Губы его были крепко стиснуты и даже побелели, а в серых глазах застыла печаль. Спорить с Тенебрис бесполезно. Это не имело смысла, потому что она права. Однако окончательно признать всё вышесказанное Бонхомме никак не мог. Не хотел. В глубине души он, несомненно, верил богине и не смел отвергать злую правду, но только лишь в глубине. На поверхности же Антал Бонхомме был невероятно уверенным в себе молодым человеком. Самовлюблённым, эгоистичным и надменным. Высокомерие позволяло защитить себя и помогало хоть иногда забывать о том, кого в нём видели окружающие. Кого прескверный видел в собственном отражении.
Локоны отказывались подчиняться, и Антал, глухо зарычав, швырнул гребень куда подальше, после чего отвернулся от зеркала, оставив всё как есть. В этот момент в двери постучали.
– На завтрак, господин, уже пора! Вы, несомненно, очень голодны с утра! Я отведу вас прямиком к столу! Хотите кашу или чай? Я выбрать помогу!
Дарио стоял под дверью и хрипел. Слова из сдавленной глотки вырывались с трудом, надрывно, хотя и мелодично. Антал не видел его лица, но точно знал: тот улыбался во все зубы, дёргая губами и бровями. Посмертные муки дворецкого были очень ощутимы, и не только его. Ото всех обитателей дворца, кроме правящей семьи, нестерпимо несло могильным смрадом и веяло холодом. Энергетика эта застыла в воздухе и давила, стискивала в своих объятиях.
Антал мог бы упокоить их. В конце концов, лучше него никто другой с этим не справился бы. Однако ни Нерон Дезрозье, ни сами мёртвые пока не просили о помощи. Потому вмешиваться просто так прескверный не собирался. Всё-таки король вызвал его в качестве ювелира, а не отпевающего. Хотя Бонхомме соврал бы, если бы сказал, что ему абсолютно безразлична судьба несчастных усопших, души и тела которых не нашли покоя. Он искренне сочувствовал им, потому что понимал, насколько ужасна смерть. Особенно извращённая. А в данном случае таковой она и являлась. Мёртвые тела должны лежать в земле, а души – отпущены. Иначе это кощунство и садизм.
– Вас терпеливо ожидаю! Стою за дверью, не мешаю!
Антал вздохнул и направился-таки к дверям. Покинув покои, он неискренне улыбнулся и сказал:
– И вам доброе утро, Дарио. Что ж, ведите на завтрак.
Дворецкий поковылял вперёд, а Антал зашагал следом. Они оказались на первом этаже, где свет тут же сменился мраком. Шторы всё ещё были задвинуты, не позволяя солнцу проникнуть внутрь и даровать хоть каплю тепла. Горели свечи. Огоньки их подрагивали от бесцеремонно вторгшихся сквозняков. Обстановка не изменилась. Разве что те самые две служанки, что вчера приводили в порядок цветы, теперь остервенело натирали здесь полы, заставляя тёмный мрамор блестеть и скрипеть от чистоты. Юные, но уже мёртвые девушки – одна темноволосая, а вторая белокурая – стонали и тихо выли. Каждое движение давалось им с трудом. Иссиня-бледные лица пугающе исказились: рот широко распахнут, как и мутные глаза. Антал отвёл от них взгляд, не понимая, за какие заслуги они вынуждены так страдать. Даже умереть не позволили достойно.
Дарио тем временем распахнул большие двери, учтиво пропуская гостя вперёд. Трапезный зал встретил приятным ароматом еды и теплом, исходящим от камина. За большим столом уже сидели король и принцесса, тихо беседуя о чём-то. Перед ними стояли тарелки с нетронутым завтраком – очевидно, они ожидали Антала и не начинали без него.
– Доброе утро, господин Бонхомме, – поприветствовал Нерон. – Присаживайтесь за стол.
– Прошу, садитесь рядом со мной, – вдруг сказала принцесса.
То был вовсе не приказ, а простая просьба. Элейн слабо улыбнулась, указывая на соседствующий с ней стул. Антал не стал отказывать и, цокая металлическими каблуками, прошёл к своему месту – рядом с принцессой.
– Не сочтите за грубость, господин Бонхомме, но я не был уверен, питаетесь ли вы человеческой пищей, потому не знал, что велеть подать вам на завтрак.
Нерон выглядел уставшим, но, кажется, искренне старался угодить гостю. Антал же снисходительно улыбнулся и, закинув ногу на ногу, ответил:
– Благодарю сердечно, господин Дезрозье, за заботу. Но хотел бы напомнить: я тоже человек, и человеческая пища мне не претит. Наслаждаться разнообразием вкусов и мне присуще. К примеру, я люблю напитки.
– Я располагаю целой коллекцией достойных вин. Вы могли бы составить мне компанию как-нибудь вечером и испробовать их.
Антал ухмыльнулся, подставив руки под подбородок:
– Спасибо за приглашение, но, надеюсь, я не обременю правящую семью своим присутствием и не стану злоупотреблять гостеприимством. Надолго здесь я не задержусь.
Было не совсем понятно, иронизировал прескверный или говорил серьёзно. Нерон лишь кивнул в ответ, ничего больше не сказав. Только сейчас Антал совершенно случайно заметил, что глаза короля и принцессы были красными и мокрыми. В отблеске пламени, танцующем в камине, замершие на нижних веках слёзы сверкали, точно маленькие драгоценные камни. Однако на лицах их сохранялись улыбки. Несомненно, натянутые. Отец и дочь держались стойко, изображая непоколебимость и спокойствие. А на деле скорбели, переживая утрату. Любопытство Антала тем временем нарастало. Что же случилось с принцем? Быть может, поспрашивать прислугу? Если те, конечно, будут готовы говорить. На самом деле Антал в силах их заставить, но не был уверен, нужно ли ему это.
К этому моменту Дарио принёс тарелку с завтраком. В животе заурчало от одного взгляда на восхитительного вида омлет. Но доверия к правящей семье у Антала всё ещё, конечно же, не было. И он вновь усомнился в своём намерении позавтракать едой, что подавали во дворце. Хотя чай, что принесли ему по прибытию, оказался в самом деле вкусным. И даже не отравленным!
Нерон уловил сомнения гостя и тут же сказал:
– Прошу, не волнуйтесь. Кушайте. Еда свежая. С вами ничего не случится, попробуй вы кусочек. Разве что блюдо не придётся вам по вкусу.
Ледяная рука Элейн вдруг осторожно опустилась на руку Антала, лежащую на столе. Тот вздрогнул, не ожидая прикосновения, и отпрянул, удивлённо взглянув на принцессу. Та поспешила оправдаться:
– Прошу прощения! Я лишь хотела привлечь ваше внимание, не напугать.
К нему не прикасались просто так, без особой надобности. Для людей прескверные – всё равно что грязные и больные оборванцы. Трогать их обычно брезговали. Потому сердце Антала сейчас стучало быстро и громко. Он не привык к подобным жестам. Даже родная мать не одаривала желанной лаской, а тут сама принцесса! Бонхомме постарался вернуть себе непринуждённый вид и, улыбнувшись, ответил:
– Вам это удалось, госпожа.
Он осторожно опустил взгляд. Её рука всё ещё лежала на его, обжигая холодом.
– Хотела спросить, согласны ли вы сразу после завтрака обсудить со мной будущие серьги?
– Конечно.
– В таком случае сразу направимся в мои покои.
Взгляд Нерона метался между принцессой и гостем, а потом в конечном итоге остановился на их руках. Король ничего не сказал и даже не изменился в лице. Хотя Антал на его месте, вероятно, не позволил бы дочери так себя вести. Не из вопросов скромности, а потому, что приближаться к прескверному – опасно. Рука Элейн отпустила-таки руку Бонхомме, но тот ещё какое-то время следил за ней и винил себя за такую странную реакцию. Не совсем же он дикий, чтобы на девичье прикосновение реагировать, как на ожог! Да только вот рядом с ним сидела не простая девица, а сама принцесса. Это было… волнительно.
Элейн вдруг предложила:
– Господин, я могу попробовать ваше блюдо.
Антал не стал отказываться и ответил:
– Прошу, попробуйте.
Элейн смело отрезала маленький кусочек омлета из тарелки гостя и положила себе в рот, тщательно прожевав, а потом и проглотив. Принцесса не побледнела, не изменилась в лице и не потеряла сознание. Да и не стала бы она пробовать, будь на деле еда отравлена. Выходит, сомнения оказались напрасны. Голод взял верх. Прескверный приступил-таки к завтраку, периодически поглядывая по сторонам. Омлет оказался самым обыкновенным. Вкусным. И не отравленным.
Закончив трапезу, Нерон вышел из-за стола. Следом встала Элейн, приглашая Антала пойти вместе с ней. Задерживаться они не стали и направились прямиком в покои принцессы. Прескверный лишь напоследок бросил взгляд на короля. Тот неотрывно смотрел в ответ и молчал. Что-то таилось в его взгляде. Понять его никак не получалось. Нерон был закрыт и загадочен. Перед ним будто стояла непробиваемая стена. Пробраться за неё и разглядеть что-то было бы настоящим подвигом. Но нужно ли это Анталу? Или же ни к чему лезть в дебри сокрытой от чужих глаз души? В ней ведь можно и утонуть.
***
В комнате принцессы вкусно пахло. Не было и намёка на мёртвую энергетику. Даже цветы в расписных вазах выглядели свежо. На лепестках их поблескивали капельки воды. Очевидно, их каждый день меняли. По всей видимости, от них и исходил приятный аромат.
Сквозь распахнутое окно проникал приятный ветерок. И солнце мягко освещало покои, будто стараясь напитать теплом каждый уголок. Лучи его преспокойно лежали на ковре. От атмосферы этой умиротворённой Анталу тут же сделалось хорошо. Не то чтобы в окружении мертвецов он чувствовал себя неуютно. Просто, как и многие простые люди, любил тепло и свет. Прескверный частенько дремал на какой-нибудь лесной поляне, купаясь во внимании светила.
Элейн закрыла двери и предложила Анталу присесть в кресло, и сама устроилась напротив, спросив:
– Ничего, если я подберу ноги?
Антал вновь бросил короткий взгляд на её босые лодыжки и тонкие щиколотки, ответив:
– Как вам будет угодно.
И принцесса тут же уселась, как ей удобно – подобрав под себя ноги. Наверное, этикет не позволял ей в присутствии гостя разваливаться в кресле, но всё же она это сделала. И Анталу это, честно говоря, понравилось. Так он и сам чувствовал себя комфортнее.
Элейн потянулась к стоящей рядом тумбе, выудив из ящика мундштук и спички. А потом закурила. Сидели они прямо у окна, потому дым тут же потянуло наружу. Губы её пухлые изящно обхватывали прикус, с удовольствием вытягивая из скрученного в бумагу табака желанный вкус горечи. Горло её приятно обжигало. Даже курила она красиво. Тонкие пальцы держали мундштук так, как художник держит кисть, собираясь писать очередной шедевр.
Антал закинул ногу на ногу, не заметив, как задержал взгляд на принцессе. Непозволительно долго он рассматривал её, забыв о приличиях. Быть может, виной тому было её прикосновение за завтраком. Столь смелый жест, несомненно, заинтриговал. Большинство аристократов чуть ли ни в лицо Анталу плевали, только завидев его, а тут сама принцесса почему-то благосклонна к нему. Не отводит взгляд, полный презрения, не морщится. Почему же?
Элейн вдруг протянула мундштук с папиросой ему:
– Хотите?
Это уже ни в какие рамки! Ему ведь придётся касаться мундштук губами! И ей совсем не противно?
– Хочу, – ответил Бонхомме.
И взял мундштук, закурив. А потом с усмешкой поинтересовался:
– И что же, король поощряет столь вредную привычки дочери?
– А папа не знает. Ему противен дым.
– А если он прямо сейчас войдёт сюда и увидит?
Элейн чуть подалась вперёд, понизила голос и абсолютно серьёзным тоном ответила:
– Так я скажу, что это вы. Вы меня дурному учите.
Антал тихо посмеялся. Элейн вдруг удивилась. Мало кто понимал её шутки, ведь говорились они обычно ровным тоном и с непроницаемым лицом. Сколько раз служанки принимали её иронию за чистую монету, когда ещё были живы. А иронизировать принцесса очень любила. Мама ругала за это, а папа ласково вторил, грозя пальцем: «не хулигань, Элейн». Только вот и хулиганить она тоже любила. Братец её, однако, был совсем другим. Говорят, в паре близнецов есть хороший, а есть плохой. Элейн как раз и являлась плохим. Думать о Бартоломью было больно, потому она постаралась немедленно отогнать эти мысли. Не хватало ещё сейчас расплакаться.
– Так какие серьги вам бы хотелось?
Антал вернул ей мундштук, проследив за тем, как Элейн продолжила курить, как ни в чём не бывало.
– Серьги? Не нужны мне никакие серьги, господин Бонхомме.
– В таком случае, для чего я здесь?
Она докурила и убрала мундштук обратно в ящик, после чего замолкла на какое-то время. Настроение её заметно изменилось, голубые глаза наполнились грустью. Пребывая в задумчивости, Элейн уставилась в окно. Она будто не решалась заговорить о чём-то и набиралась смелости. Либо вообще сомневалась, стоило ли. Антал в свою очередь терпеливо ждал, окончательно утратив ясность происходящего.
– Вы нужны мне, но не как ювелир, – произнесла-таки принцесса. – Я нуждаюсь в иных ваших… талантах.
Он прекрасно понимал, о каких талантах идёт речь. О тех самых, при помощи которых прескверные усмиряют поражённых проклятием восставших мертвецов, о тех, что позволяли снять или наложить самые страшные проклятия. О подобном ещё совсем недавно его просил мерзкий Лабарр.
Дорогостоящие заказы сами шли к Анталу с завидной частотой. Оно и понятно, ведь других таких же прескверных во всём Эрхейсе больше не сыскать. Остался только господин Бонхомме.