Ю. Н. Данилов
Великая война. Верховные главнокомандующие (сборник)

Полная версия

К числу невыгодных данных, тормозивших стратегическую работу Верховного главнокомандования, надо еще отнести факт разделения нашей действующей армии на два слишком самостоятельных фронта: Северо-Западный и Юго-Западный. При этом главнокомандующие фронтами являлись лицами слишком самостоятельными в пределах тех задач, которые им были указываемы. Так как компетенция их распространялась на весьма большие районы и на значительное количество войск, то естественно, что дававшиеся им задания могли быть формулированы только в слишком широких масштабах, чем и оставлялось излишне большое поле для личной самостоятельности названных генералов. При таких условиях, роль Верховного главнокомандующего, естественно, должна была как бы суживаться, чем значительно затруднялось проявление личного влияния на ход задуманной операции. От этого происходили иногда даже случаи извращения основной идеи выполнявшейся операции. К тому же, к сожалению, главнокомандующие фронтами далеко не всегда отличались инициативою, соответствовавшей их правам, и весьма часто не проявляли склонности оценивать требования Верховного, с общей точки зрения, предпочитая, в особенности при всякого рода перегруппировках, блюсти прежде всего интересы своего собственная фронта.

Положение осложнялось еще тем обстоятельством, что начальник штаба Верховного главнокомандующего не пользовался в оперативном отношении большим авторитетом ни среди подчиненных, ни в армии. Своим исключительным выдвижением сначала на пост начальника Генерального штаба, а затем – с началом войны – начальника штаба Верховного главнокомандующего, он был обязан почти всецело личному расположению к нему военного министра и особенно Государя, причем его неподготовленность к занятию ответственного поста начальника штаба Верховного была всем хорошо известна, не исключая и его самого.

– Вам лучше кого-либо известно, что я себя Мольтке не считал (по-видимому, имелся в виду старый [Х.] Мольтке,^[32] пользовавшийся в России большим уважением): на место не просился и уже пробовал уйти, дабы дать возможность взять более подходящего… – писал в феврале 1915 г. Н. Н. Янушкевич генералу Сухомлинову из Ставки.

Конечно, наличие вместо двух нескольких войсковых групп непосредственно подчиненных Верховному главнокомандующему исправляло бы указанный выше недостаток, ведя к сокращению масштаба задач, которые в этом случае давались бы каждой из групп в отдельности, а значит, и к усилению влияния главного руководителя войной на исполнение каждой операции. Но осуществление этой новой схемы управления встречало практически очень большие затруднения.

Разделение управления войсками при войне на западе на два почти самостоятельных фронта – германский и австро-венгерский – установилось в России с давних пор. Оно было, по-видимому, принято, в интересах освобождения Верховного главнокомандующего от излишних забот и ответственности, в тот период времени, когда Государь Император Николай II твердо выказывал намерение стать во главе действующих войск.

Тому, кто знал ревнивый и подозрительный характер царствовавшего Императора, а также был осведомлен в том недоверии, которое под влиянием Императрицы постепенно складывалось при дворе к приобретавшему все более значительную популярность Великому князю Главнокомандующему, трудно было настаивать на осуществлении мероприятий, которые делали бы фигуру Николая Николаевича еще центральнее, а еще более властной в армии.

Надо было соблюдать крайнюю осторожность, дабы не подать повода к разного рода инсинуациям, и без того усиленно сгущавшимся около Ставки под влиянием зависти и работы темных сил, нашедших себе приют в дворцовых покоях.

Таковы были условия обстановки на русском фронте, с которыми приходилось считаться в первый период войны.

Первые месяцы войны^[33]

1. Наступление в Восточную Пруссию. Влияние этого наступления на положение на Западном фронте

Всякая коалиционная война логически требует подчинения частных интересов каждого отдельного члена союза общим интересам всего союза. Подробным изучением вероятной обстановки, русский и французский генеральные штабы пришли к общему заключению, что, в случае войны с Центральными державами, Германия, по всей вероятности, сосредоточит свои главные силы на ее Западном фронте, для нанесения сокрушительного удара по французским войскам.

Французская армия являлась вооруженною силою, значительно превосходившей наши армии быстротой своей мобилизации и сосредоточения; поэтому она должна была расцениваться немцами в качестве вооруженной силы, наиболее для них опасной в начальный период войны. Угроза французского вторжения в западно-пограничную полосу Германии была для немцев тем более опасной, что названная полоса местности представляла собою район с богато развитой металлургической промышленностью, особенно ценной в условиях современной войны, которая требует обильного и безостановочного снабжения войск материальной частью и боевыми припасами.

С точки зрения Германии, являлось необходимым ценою каких угодно усилий, предупредить возможность вторжения в названный район неприятельских войск и вынести войну за пределы собственного государства, чтобы оградить страну от разорения и обеспечить возможность широкого пользования своей армии предметами отечественного производства.

К тому же нанесение первого, по возможности громового, удара по Франции, должно было затруднить установление ею союзных отношений с Англией, а психологическое значение победы на западе являлось не только ценным в смысле возбуждения энтузиазма в собственных войсках, но и с точки зрения воздействия на психику Италии и Румынии, как известно, уклонявшихся примкнуть к Германии и Австро-Венгрии.

Что касается России, то, в этом случае, Германия могла надеяться на то, что ее войска, медленно собирающиеся к границам, представится возможным задержать от вторжения в пределы Германии и Австро-Венгрии более быстрым наступлением армии последней на фронт Люблин – Холм и выставлением Германией особого заслона в Восточной Пруссии из местных войск и формирований военного времени. Такой план мог представляться генеральным штабам центральных держав тем более целесообразным, что, как это и оказалось впоследствии, противники России имели преувеличенное мнение о медленности русской мобилизации. Установив, таким образом, вероятность направления глазного удара германцев в начале войны на запад, Державы согласия не могли сомневаться в том, что характер его будет всесокрушающий.

Россия знала силу Германии; она изучила принципы ее военной доктрины и не могла сомневаться в крайней опасности для своей союзницы тевтонского нашествия. И морально, и по силе формальных обязательств, принятых на себя, Русская армия должна была придти своей союзнице на помощь, притянув часть германских сил на себя. Иначе… надо было предвидеть на Западе катастрофу!.. Единственное средство для предотвращения таковой заключалось в организации быстрого вторжения, возможно значительными силами, в пределы Восточной Пруссии. Такое вторжение больно ударяло по престижу не только немцев, но и их императора, для которых Пруссия не переставала быть родоначальницей германского военного могущества.

Сила и направление для русского наступления? Их указывали, как наиболее желательные, генералы [О.] Дюбай^[34] и [Ж.] Жоффр, последовательно стоявшие во главе французского Генерального штаба.

– Я буду считать себя вполне удовлетворенным, если наступление русских войск против Германии состоится с такими силами, которые способны были бы приковать к себе от 5-ти до 6-ти корпусов. – Так приблизительно формулировал свои пожелания первый из названных генералов на совещании, происходившем у нас в 1911 г. в Красном Селе.

– Чем глубже произойдет наступление русских войск в пределы Германии, тем решительнее оно отразится на общем положении дел, – говорил генерал Жоффр на союзных совещаниях 1912 и 1913 гг. Высказывалось при этом желание о наступлении из русской Польши на Алленштейн, и еще лучше – по левому берегу Вислы на Берлин. Но последнее в начале войны, по общей обстановке, являлось для России неосуществимым!..

Было бы, конечно, неправильно утверждать, что наступление в Восточную Пруссию не вызывалось собственными интересами России. Стратегические невыгоды границ русской Польши, глубоко вдававшейся между территориями Германии и Австро-Венгрии, при условии медленной готовности русских войск, заставляли желать выпрямления нашего первоначального развертывания войск путем занятия на севере Восточной Пруссии и выхода к Нижней Висле, а на юге – овладения восточной половиной Галичины. Сделать это надо было возможно скорее (по подсчетам русского Генерального штаба – в течение первых полутора месяцев войны), пока главная масса германцев будет отвлечена борьбою на западе, и, вследствие этого, главное командование их лишено будет возможности начать решительную переброску войск с запада на восток. Независимо от того, вторжение русских войск в Восточную Пруссию и Галичину выносило войну из пределов собственной страны, чем достигались также немаловажные результаты.

В соответствии с изложенным, по плану, разработанному русским Генеральным штабом еще в мирное время, две русские армии Северо-Западного фронта, в составе 9-ти армейских корпусов, находившихся под начальством генерала [Я. Г.] Жилинского,^[35] занимавшего в мирное время пост командующего войсками Варшавского военного округа, должны были вторгнуться в пределы Восточной Пруссии: 1-я армия, генерала [П. К. фон] Ренненкампфа^[36] – с востока и 2-я армия генерала [А. В.] Самсонова^[37] – с юга. Первоначально, при движении вперед их разделяли Мазурские озера, но, обойдя таковые с севера и запада, обе армии должны были войти друг с другом в непосредственную связь. Со стороны Германии, как это выяснилось впоследствии, против них была оставлена 8-я армия генерала [М. фон] Притвица,^[38] в составе 4-х корпусов и нескольких отдельных дивизий и бригад.

Целью действий русских армий ставилось – нанесение поражения немецким войскам и отнесение их с севера – от Кенигсберга – и с запада от путей к Висле, иначе говоря, окружение с обоих флангов. В дальнейшем имелся в виду выход русских войск к нижней Висле, чем достигалось выгодное оборонительное положение на этом участке Вислы и значительное сокращение стратегического фронта, первоначально тянувшегося по рекам Нареву, Бобру и среднему течению реки Немана.

Такими действиями армии Северо-Западного фронта, к известной мере, закреплялось положение на правом фланге русского стратегического фронта, и создавалась возможность для переноса южнее названного участка русских операций на левый берег реки Вислы, о чем усиленно просило французское командование и каковое, в самом деле, являлось угрожающим в отношении Германии. С целью скорейшего воздействия на германцев названные армии Северо-Западного фронта были составлены из пограничных и ближайших к району действий корпусов. Этим достигалась, правда не без известных усилий, возможность перехода ими в наступление уже в начале третьей недели мобилизации.

С назначением Великого князя Николая Николаевича на пост Верховного главнокомандующего русскими действующими армиями, ему были подробно доложены все изложенные выше соображения, которые и встретили полное его сочувствие. Точное выполнение взятых на себя обязательств и скорейшая помощь нуждающемуся в ней союзнику – были настолько в характере Великого князя, что его согласие с предположениями Главного управления Генерального штаба не могло вызывать ни у кого сомнений. Тем не менее, Франция встретила объявление ей Германией войны с большим волнением и тревогой.

– Я умоляю (je supplie^[39]) Ваше Величество предписать вашим войскам немедленное наступление, – говорил на приеме, имевшем место 5 августа 1914 г., Императору Николаю II тогдашний французский посол [Ж.] M. Палеолог.^[40] Иначе французская армия рискует быть раздавленной.

Еще ярче беседа M. Палеолога с министром иностранных дел, которая происходила 26 августа и описана в его воспоминаниях.

– Ни Государь, ни Великий князь не забывают все, чем мы обязаны Франции, – сказал ему С. Д. Сазонов. – Вы можете быть убеждены, что мы сделаем все, чтобы помочь французской армии. Но, с точки зрения исполнения, затруднения очень велики. Генерал Жилинский, главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта, опасается за успех наступления русских армий в Восточную Пруссию, так как его войска еще очень разбросаны и обеспечение их продовольствием встречает большие затруднения. Генерал Янушкевич, начальник Генерального штаба, разделяет мнение генерала Жилинского и также сомневается в возможности наступления. Но генерал-квартирмейстер Ставки генерал Данилов с горячей убедительностью доказывает, что мы не в праве обрекать нашего союзника на гибель и что, не взирая на неизбежный риск предстоящей операции, мы все же обязаны незамедлительно перейти в наступление. Его мнение разделяется Великим князем, и я не удивлюсь, если данная операция уже началась.

И действительно, уже в первой своей директиве, отданной еще 10 августа, Верховный главнокомандующий русской действующей армией Великий князь Николай Николаевич, подтверждая первоначальные задачи, поставленные армиям Северо-Западного фронта, высказывал мнение, что, в виду острого положения на французском фронте, наступление армий Северо-Западного фронта могло бы начаться уже с 14-го дня мобилизации. Так как, однако, ведение данной наступательной операции относилось к обязанностям главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта, то окончательное определение времени и порядка выполнения изложенных в директиве предуказаний, оставлялось за генералом Жилинским. Принимая во внимание, что районы развертывания корпусов названных двух армий Северо-Западного фронта находились в некотором удалении от границы, генерал Жилинский предписал корпусам 1-й армии выступить с таким расчетом времени, чтобы одновременно перейти границу 17 августа, то есть на 18-й день мобилизации Русской армии, главным же силам корпусов 2-й армии указано было вступить на германскую территорию – 19 августа, т. е. на 20-й день мобилизации.

Так как мобилизация французской армии была объявлена только в ночь на 2 августа, то время перехода 1-й русской армии определяется 16-м днем французской мобилизации. Уже в день перехода границы армия генерала Ренненкампфа имела столкновение с германцами при Сталлупенене. Наши противники, потеряв несколько орудий, отошли в западном направлении.

19 августа в районе к северу от главной зоны наступления 1-й русской армии, у Каушена, разыгралось новое боевое столкновение. Наша конница атаковала одну из немецких ландверных^[41] бригад. В этом бою эскадрон Лейб-гвардии Конного полка, под командой ротмистра барона [П. Н.] Врангеля,^[42] – будущего вождя «белого» движения, в конном строю доблестно атаковал неприятельскую батарею, внезапно наскочив на ее стрелявшие орудия.

Южнее конницы, на правом фланге главных сил той же армии, часть пехоты ввязалась в бой с частями 1-го германского корпуса к северо-востоку от Гумбиннена. Бой принял особенно упорный характер на следующий день 20 августа, когда в дело с обеих сторон были введены главные силы 8-й германской и 1-й русской армий. К вечеру на некоторых участках гумбинненского поля сражения обозначилось немецкое отступление, которое, как выяснялось впоследствии, приняло с наступлением темноты общий характер. Немцы отходили на запад, стремясь, по поступившим донесениям, уйти за Вислу.

Одержав, таким образом, в период времени с 17 по 21 августа над немцами ряд успехов и принудив их к отступлению, генерал Ренненкампф, однако, задержал свое дальнейшее наступление, ссылаясь на усталость войск и в ожидании подхода второочередных частей. В дальнейшем стянув свои корпуса ближе к правому флангу, он приостановил свое наступление и обратил свое преимущественное внимание на крепость Кенигсберг. Вследствие такого бездействия германцы получили возможность уйти от преследования и оказались свободными в своих дальнейших решениях.

В то же время 2-я русская армия генерала Самсонова, запоздав несколько своим наступлением и опасаясь упустить отходившего перед генералом Ренненкампфом противника, стала забирать все более к западу, имея в виду чрезвычайно трудными форсированными маршами перехватить пути немцев к переправам на нижней Висле. В действительности же эта армия только растягивалась и все более отдалялась от 1-й армии, продолжавшей после трехдневной остановки, несмотря на энергичное вмешательство Великого князя, лишь очень медленно свое дальнейшее наступление. В результате таких действий, вместо постепенного сокращения фронта Северо-Западных армий и сжатия ими немецких войск 8-й армии в полукольцо, корпуса 2-й армии расползлись веером и между внутренними флангами 1-й и 2-й армий образовался значительный разрыв.

Эта обстановка, раскрытая германскими авиаторами, послужила основанием для составления нашим противником нового плана действий. Воспользовавшись хорошо развитою сетью железных дорог и постепенной потерей соприкосновения войск 1-й русской армии с быстро отходящими немецкими колоннами, новое командование 8-й германской армией сумело сосредоточить против корпусов 2-й русской армии генерала Самсонова значительным силы и окружить ими два с половиной корпуса этой армии в лесах севернее шоссе Нейденбург – Вилленберг. 30 августа для этих корпусов надвинулась всем известная катастрофа…

Легко ли далась победа нашему военному противнику? Вот несколько выписок из воспоминаний о данной операции генерала [Э.] Людендорфа:^[43]

«Сомнительно, даст ли противник нам время выполнить наши намерения!..»

«Армия генерала Ренненкампфа вызывала во мне большое нервное напряжение!..»

«Мощная армия генерала Ренненкампфа угрожающей грозовой тучей стояла на северо-востоке. Ей стоило только нажать на нас, и мы были бы разбиты…»

Общеизвестно, напомню я от себя, что «победу от поражения часто отделяет едва уловимая грань».

По предложению, кажется, генерала Людендорфа, решительный бой 29 августа, завершившийся окружением наших войск, приобрел в Германии наименование сражения у Танненберга. Мне кажется, что в ходе исторических событий одно из лучших назначений «времени» – сглаживать и предавать забвению былые недоразумения, тем более, если они воскрешаются с недостаточной точностью. Известная в истории битва, ответом на которую должна была служить самсоновская катастрофа, хотя и происходила близ Танненберга свыше 500 лет тому назад, но более известна под именем Грюнвальдской битвы,^[44] самое же селение Танненберг не входило в район боевых действий, разыгравшихся в 1914 г., и находится только вблизи этого района.

Читатель, надеюсь, не поставит мне в вину, что в настоящей книге я воздержусь от подробного описания военных действий и их оценки. Если бы он все же заинтересовался ознакомлением с моим пониманием событий первого периода войны, то свое желание он легко мог бы осуществить, прочтя мою книгу «Россия в мировой войне».^[45] Здесь же я ограничусь обрисовкой событий этой войны лишь настолько, насколько в них проявлялась личность русского Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича и его влияние на общий ход войны, веденной сообща Державами согласия.

Один из известных французских журналистов Людовик Нодо,^[46] по поводу только что упомянутой книги моей, высказался о действиях русских армий в первый период войны, в таких выражениях:

«Rendons à nos allies l’hommage qui leur est du, car l’un des element de notre victoire fut leur debàcle».^[47]

В Англии весьма видный современный государственный деятель сэр [У.] Черчилль,^[48] в своих блестящих мемуарах о войне, которую он близко переживал в качестве морского министра, отзывается о жертвенности и значении русского наступления следующим образом:

«В гигантских и страшных боях на полях Восточной Пруссии пал цвет русской армии. Но результаты ее вторжения были использованы в решительную минуту. Нервы германского Генерального штаба не выдержали!»

В этих признаниях наших союзников гордость Русской армии и ее утешение. Исторически со стороны Держав согласия было бы несправедливо говорить о победе французов на Марне,^[49] разбившей расчеты Германии на быстрый успех, не вспомнив благодарно о жертвенности и не почтив памяти русских героев, положивших свою жизнь и проливших свою кровь на полях сражения в Восточной Пруссии. И наоборот, – в нашей печали о жертвах и неудаче Восточно-Прусского похода, закончившегося кошмарной катастрофой «30 августа», нельзя не вспомнить утешительно о Марне.

В самом деле. Тревожные известия о положении дел в Восточной Пруссии заставили немецкую главную квартиру немедленно после боев на реке Самбре начать переброску двух корпусов (Гвардейского резервного и 11-го) к одной кавалерийской дивизии (8-й), с Западного фронта на восток. Переброске этой придан был спешный характер, ибо она вызывалась стремлением вернуть обратно Восточную Пруссию и остановить начавшуюся в этой провинции панику населения. Приходилось поэтому снимать войска в зависимости от степени удобства и скорости посадки их на железную дорогу. Этим и должно объяснить, почему выбор пал на корпуса, входившие в состав правофланговых армий, несмотря на исключительную важность той задачи, которую должны были выполнить именно эти армии: сыграть роль ударного молота по левому обходному флангу французов.

Значительное ослабление названных армий естественно должно было привести к ослаблению этого удара и к необходимости сокращения его размаха. Первоначально крайним направлением войск армии генерала [А.] фон Клука^[50] было направление на Амьен, куда и продвинулась в конце августа конница генерала [Г. фон] Марвица.^[51] Но, достигнув в своем движении на юго-запад реки Авр, пехотные колонны 1-й немецкой армии вдруг круто повернули на юг, a затем на юго-восток, все отчетливее оставляя Париж – столицу и сердца Франции – вне зоны своего наступления.

Распоряжение об отправке двух корпусов на восток в наиболее решительные дни развертывавшейся на западе грандиозной операции немцев, в силу своей неожиданности и спешности, – могло ли оно кроме ослабления силы удара и сокращения его фронта не отразиться «психологически» на настроении германских войск и их начальников? Не тут ли следует искать зарождения того морального перелома, о котором упоминает Черчилль в своих воспоминаниях? Не тут ли свершился излом их воли к победе?.. Кто знает!.. Таковы были события, по времени предшествовавшие Марнскому сражению, которое победоносно закончилось для французов.

Идея организации молниеносного удара против Франции, принадлежавшая талантливому начальнику германского Генерального штаба [А.] фон Шлиффену,^[52] оставлявшая затем возможность массовой переброски германских войск против России, разбилась о первоначальные успехи русского восточно-прусского наступления и отпор, данный нашими союзниками на полях Марны. В этих фактах идейная связь между Восточной Пруссией и Марной, – двумя операциями, выполненными по директивам двух генералиссимусов, Великого князя Николая Николаевича и генерала (ныне маршала) Жоффра, хотя и не с одинаковыми тактическими результатами.

В результате катастрофической неудачи, понесенной русскими войсками в Восточной Пруссии, генерал Самсонов покончил свою жизнь самоубийством; со своей же стороны Великий князь Николаи Николаевич принял решение о немедленном отчислении от командования фронтом и армией генералов Жилинского и Ренненкампфа, проявивших недостаточную распорядительность и непонимание общей обстановки. Однако решение Верховного было предупреждено шифрованной телеграммой Императора Николая II, полагавшего соответственным возвращение генерала Жилинского на его прежнюю должность варшавского генерал-губернатора и назначение генерала Ренненкампфа, окружавшего себя придворными любимчиками и через них снискавшего особое благоволение Императора – главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. Телеграмма эта вызвала в Ставке, конечно, не малое смущение и из создавшегося положения вышли – отчислением генерала Жилинского в распоряжение, если не изменяет моя память, военного министра, и оставлением генерала Ренненкампфа на его прежнем месте. Это было то наибольшее, что возможно было сделать при обстановке того времени и что ярко свидетельствует о том трудном положении в пользовании своими правами, в которое был поставлен в действительности русский Верховный главнокомандующий!

Читатель хорошо понимает, что для Великого князя было совсем не трудно на этом случае показать свою способность уйти с поста Верховного; гораздо более самопожертвования требовалось примириться с этими условиями и работать в них, надеясь принести пользу России.