Юрий Безелянский
Около Парнаса и вблизи Голгофы
«Немеют дали в глазах туманных…»
Немеют дали в глазах туманных,
Куда-то в пропасть летит земля.
Я растворился во фразах странных.
Всё пошло, глупо. Всё суета.
25 октября 1950 г.
«Раньше я, бывало, плакал…»
Раньше я, бывало, плакал
От обид и огорченья,
А теперь молчу от горя,
От досады и волненья.
Пусть судьба мне шлёт невзгоды,
Неудачи и провалы.
Их спокойно я приемлю,
Не заплачу, как бывало.
Если даже мне изменит
Та, которую люблю я,
Всё равно спокойным буду
И себя не погублю я.
Я один, а их ведь сотни,
Дев красивых и жестоких,
А поэтому я весел
От измен мне синеоких.
Я беспечен стал от горя,
От вина, измен и ссор.
И плюю я с колокольни
На любой мне ваш укор!
14 ноября 1950 г.
Восточная фантазия
На оттоманку раджа ко мне садится,
Негус, набоб, халиф, падишах.
На милой наяде паранджа вся искрится,
Ниспадая на тело в волнах…
Не чту я заветов Аллаха
И наяде шлю караван.
Богатый бакшиш: хна и наваха,
И вытканный жемчугом чачван…
Вигвам мой ждёт скорее сквау,
Здесь мирра и розовая вода,
Здесь всё украшено агавой, —
Приди и останься со мной навсегда…
Опалово-лунный отсвет томится
На сине-зелёной волне.
Всё это снится,
Всё это снится,
Всё это снится мне.
2 марта 1951 г., 19 лет
О времени
Время идёт,
Время бежит.
Время не ждёт,
Время спешит!
Остановись!
Оглянись!
Что было, того уж нет.
Что будет, о том поэт
Напишет в дальнейшем сонет.
7 марта 1951 г.
«Упорхнула радость…»
Упорхнула радость.
Прилетела грусть.
Ну, и буду плакать.
Ну и пусть.
8 марта 1951 г.
О школе
Вот по морозцу рысцою
В рассветном тумане спешим,
Молодость нашу порою
Вспомним и вновь ощутим.
Школа. Дрожанье за партой.
Нескладный ответ у доски.
Вспомним, как тыкались в карты
Взмахом свободной руки.
Вспомним, как руки ломали
И грызли карандаши,
Когда задачки решали,
Забыв про завет: не спеши.
Нелепые годы ученья,
Листанье наспех страниц.
Каждый из нас, без сомненья,
Бывал на роли тупиц.
А пред экзаменом сразу
Пыл вдруг охватывал всех, —
Ведь надо прочесть по разу
Все книги, а то ведь грех.
Учились вот так и сдавали.
Те годы мы вспомним не раз,
Как потихоньку переползали
В вышестоящий класс.
Скоро. Каких-нибудь, может, полгода,
И вот перед нами института порог.
И не страшна уж любая погода —
Мы на пороге великих дорог!
Начало зимы 1952 года, точной даты нет. И какой оптимизм: «великие дороги»!..
Под звуки джаза
Играет джаз. Хохочут трубы,
И заливается весельем саксофон.
Смеются безудержно наши губы,
И корчится от смеха патефон.
Ах, джаз!..
Твои мелодии чудесны.
Они волнуют, будоражат нас.
Рояля звуки бешено прелестны,
И дробь ударника по сердцу в самый раз.
Труба тягуче тянет, изнывает,
И гулко стонет медь литавр.
И скрипка томно подвывает,
И сакс бушует, словно мавр…
Под джаз нам скучно не бывает,
Под джаз танцуем и кричим.
Под джаз печали исчезают,
Под джаз весельем мы бурлим.
И мы танцуем, веселимся,
Когда играет модный джаз.
Мы стильной музыкой пленимся,
Уж вы простите, грешных, нас.
23 февраля 1951 г.
Как мимолётное виденье
Ах, в каждой фее искал я фею…
Игорь Северянин
Среди чёрного асфальта
И зелёных кустов
Я услышал контральто
Нежнейших тонов.
Пред глазами мелькнуло
Диво, как сон,
И, увы, промелькнуло,
А я им пленён.
И вот я жалею,
Что прошёл стороной,
Не помчался за нею,
Остался с другой…
1952, без точной даты
Душа моя рвётся навстречу печали
Чёрная тьма окутала вечер.
Шорохов нет. Тишина.
Спит даже резвый проказник-ветер,
Не спит и тоскует Луна.
Душа моя рвётся навстречу печали,
К грустным аккордам струны,
Чтоб слёзы журчаще звучали,
Как отзвук хрустальной волны.
Отрадой мне будут светлые грёзы,
Печаль голубых облаков.
Пусть буду я дальше от жизненной прозы,
Но ближе к зауми стихов.
И в царстве бриллиантовой пыли
Умчусь я на бриге стихов,
Чтоб горести все уплыли,
Чтобы затихла душа.
1952
Женщины
Любовь – это только любопытство.
Дж. Казанова
Женщины, что вам стыдиться,
Вы – ворота тела,
Вы – ворота души…
Уолт Уитмен
Таких цитат тысячи, если не миллион. Женщины – одна из любимых тем в разговорах мужчин. Вот и два студента Плехановки, направленные летом 1955 года в пионерский лагерь, в свободное время размышляли о женщинах, о женской сути и т. д. Смешно вспоминать, остался отголосок тех разговоров: Саша Стрижев был активным женофобом, а я – сторонник и поклонник женского пола. Стриж придерживался строчек Генриха Гейне:
И скажу тебе, прощаясь:
«Помни, женщина, ты прах».
Я ответил Саше своими стихами:
О, женщина – созданье Люцифера.
Нет, женщина – созданье пустоты,
И прелестей её не принимай на веру,
Не поклоняйся богу красоты.
Мольбы и клятвы этих милых женщин
Мгновенно тают льдинкой на устах,
И верить надо соразмерно меньше,
Чем более обещано в словах.
Нет, женщина – создание обмана,
Хитросплетенье из платьев и духов.
И если у тебя пусты карманы,
То не надейся на её любовь.
29 февраля 1956 г.
Шуточное
Любовь – она, конечно, не картошка.
Её не выроешь в один приём…
Александр Жаров, комсомольский поэт
Любовь – она, конечно, не картошка,
Любовь – пожалуй, вроде как салат,
Где всякой всячины немножко,
А потому и любят, и едят.
26 ноября 1956 г.
Спустя 20 лет, уже повзрослевший, я вернулся к теме: Женщины и мужчины.
Без рифм
…У нормальных мужчин есть любимые автомобили
(желательно заграничной марки),
любимые напитки (от 4-12 и выше),
любимые развлечения (бокс, футбол и прочее).
Но любимые женщины?!
Фи! Есть бабы.
Но разве эти, кудрявоголовые, в мини и макси,
возможны на роль любимых?
Их удел – стирать, стряпать, судачить
и сморкаться от слёз, когда не хватает денег.
Любимая женщина – это другое!
Это существо, которое выше стирок, стряпни,
судачества и сморкания.
Это – аромат зелёной травы,
когда кругом бело от снега.
Это – глоток студёной воды, когда воздух раскалён,
как в Синае, и ты умираешь от жажды.
Это – божественный звук скрипки,
когда кругом дисгармонично, один шум, визг,
стоны и плач…
Как хорошо, что в этом безумном мире
существуют ЛЮБИМЫЕ!..
Они, как последние островки
надежды, тишины и счастья.
В безбрежном океане тоски,
одиночества и сиротства —
Маленькие островки Любви,
смываемые со всех сторон холодными волнами
житейского моря…
16 декабря 1973 г.
Любовная лихорадка
Любовь вымышленная, ненастоящая
Пусть будет завтра и мрак, и холод,
Сегодня сердце отдам лучу.
Я буду счастлив! Я буду молод!
Я буду дерзок! Я так хочу!
Константин Бальмонт. «Хочу»
Котик милый, деточка!..
Алогубы-цветики жарко протяни!..
Игорь Северянин
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли…
Сергей Есенин
Не просьба, требование Владимира Маяковского:
Мария, дай!..
И грустное размышление Игоря Северянина:
Встречаются, чтоб разлучаться,
Влюбляются, чтоб разлюбить.
Мне хочется разрыдаться
И рассмеяться. Не жить.
В деревне хочется столицы,
В столице хочется глуши.
И всюду человечьи лица
Без человеческой души…
В юные школьные годы (1941–1951) я испытал любовную лихорадку, бурю увлечений, поддался игре гормонов. И собрал целую галерею имён девиц и молодых женщин. Воображения занимали разные Милы, Риммы, Иры, Лены и т. д. Примечательно, что все эти увлечения и связи проходили под аккомпанемент стихотворных строчек, – от Александра Блока до Константина Симонова («С тобой и без тебя»). Эдакие литературно-центрические встречи. Но удивительно, что я писал стихи только одной избраннице – Наташе Пушкарёвой (сначала секретарше, а потом студентке Института Востоковедения). Вот только несколько виршей:
Мечтания
(отрывок из стихотворения)
…И хочется сказать мне:
«Родная – это ты!»
И жемчугом рассыпятся
Заветные слова,
Рубином засверкает
Любовная звезда.
Так сладко и так больно
Прижмусь к тебе, дрожа,
Навеки не расстанусь,
Навеки полюбя…
23 ноября 1949 г.
Реплика: Увы, навеки – так не бывает!.. (4 декабря 2022 г.)
Обиды, обиды
Милая, не обижайся на меня,
Не обижайся на колкие слова,
Ты ведь знаешь: я люблю тебя,
Знаешь, у меня шальная голова.
Я могу, в печали растоскуясь,
Бросить незаслуженный упрёк.
Ты меня прости, со мной целуясь,
Будь же доброй, милый мой божок.
Мне судьба послала наказанье,
Чтоб я корчился от страшных мук.
Так исполни ты моё желанье,
Чтобы больше не было разлук.
Не сердись же, милая, не надо.
Не сердись на глупые слова.
И первый раз я попросил пощады,
В сотый раз поникла голова…
30 ноября 1950 г.
Не верю словам
Ты говоришь «люблю»,
А я тебе не верю.
Слова сказать легко,
Открывши рот.
Вот дай-ка я тебя
Проверю —
И всё окажется наоборот.
1951
Отрывок
…Заброшены были тетради и книги,
Отструился голубоватый папиросный дым,
Я сбросил с себя любви вериги,
И вновь почувствовал себя молодым.
Звуки дрожали, и сердце ныло,
Помнится, это когда-то уж было, —
Любовь уплыла, меня ты забыла,
И я без обиды скажу: «Прощай!»
Даты нет. И кому посвящено, – уже не помню.
Иллюзия любви
Длинное стихотворение, посвящённое Н. П. Букет признаний:
Стала ты для меня всех краше…
Стала ты для меня всех дороже…
Я хочу быть с тобою одной…
И ударная концовка:
Да, я понял, – мне в мире этом
Счастье можешь доставить лишь ты.
И живу я, верой согретый,
В исполненье своей мечты!
Вздох спустя аж 70 лет: господи, какой наив. Иллюзия. И как говорили в старину: сапоги всмятку.
16 декабря 2022 г.
А потом? Что потом – «всё прошло, как всё проходит», – как писал Игорь Северянин. «И простились мы неловко… то есть просто трафарет. Валентина, плутоглазка, остроумная чертовка, ты чаруйную поэму превратила в жалкий бред!» В связи с разрывом я написал длинную поэму, приведу только отрывок, концовку из поэмы:
…Ах, память, тяжело с тобой,
Когда ты помнишь все подробности такие,
От которых, охваченный тоской,
Бредёшь понуро, а неотступно за тобой
Черты знакомые, любимые, родные.
Но в объятиях когда-нибудь другой,
Смотря ей в карие или другие очи,
Я вспомню вечер тот весной,
Когда друг друга мы любили очень.
Да, вспомню. И вздохну.
К другим губам тогда прильну
поцелуем помяну
Тебя,
любовь,
ушедшую весну.
Н. П. осталась только в памяти и присоединилась к другим воспоминаниям. Как пел лукавый искуситель в фильме «Соломенная шляпка» из жизни французских почитателей любви в блестящем исполнении Андрея Миронова: «А вы, вчерашние подружки…» Далее шло перечисление: «Иветта, Лоретта, Мюзетта, Джульетта…» Но пальцев не хватит на руках, чтобы сосчитать всех, и Миронов сладострастно прорычал: «А Жоржетта!..» Этих российских Жоржетт в жизни молодого Ю.Б. было немало.
Без музы никак
О, муза, пламенем своих речей
Поведай миру о моей печали
И расскажи о том, как зазвучали
Аккорды слёз в душе моей.
Заговори о том, как тяжкими ночами
Об идеале я мечтал,
О том, как страстно я желал
Любовь доказывать делами.
Но все, кто встретились в пути,
С усталыми сердцами были
И, не задев меня, уплыли,
Забытые в тиши ночи.
16 декабря 1950 г.
Усталость без границ
Я устал от всего:
от мечтаний и грёз,
И от горьких страданий
и жалобных слёз.
Я устал от улыбок
и ласковых слов,
От весёлого смеха
и таинственных снов.
Я устал от многочисленных встреч
и разлук,
От мелькания роскошных волос,
плеч и рук.
Я устал от друзей
и от слова «любовь»,
От того, что волнуется
часто так кровь…
Не хочу ничего —
я устал от всего!
1952
Какой-нибудь современный юноша непременно воскликнет: «Круто!» (15 декабря 2022 г.)
Глухая ночь
Нам здесь с тобой совсем невмочь,
И будем мы, конечно, правы,
Когда уйдём в глухую ночь,
Где тёмен лес и мягки травы.
Глухая ночь. И тёмен лес.
Но в тьму идём с тобою смело,
Как будто в нас вселился бес
И управляет нашим телом.
Глухая ночь. Всё вдаль идём.
Но мы с тобой не ищем славы.
Нам этот тёмный лес знаком,
Приятны шёлковые травы.
В лесу вдали мы от людей.
Оставив фальшь и ложь людскую,
Здесь, в царстве шорохов, теней,
Тебя без устали люблю я.
13–14 сентября 1955 г.
Нелли была сложившимся и успешным человеком. А кто был я? Была такая венская оперетта «Нищий студент», уже женатый – и крайне неудачно, родилась дочка, и жизнь была зажата в тисках материальных невзгод (и не помогла даже повышенная стипендия). Г.А. заболела туберкулезом и несколько раз отправлялась на лечение в санаторий, а я оставался за маму, папу и няню маленькой Оли. Кормил, поил, одевал, укладывал спать и т. д. Как вспомню, вздрагиваю, как я с этим справлялся?.. Институт, комсомольская работа, спортивные за нятия (лёгкая атлетика), посещение футбольных матчей, стихи, книги, многотиражка «Советский студент» и т. д. И мне никто не помогал. Кустарь-одиночка.
«Как мне хочется в прошедшее уйти…»
Как мне хочется в прошедшее уйти.
Не смотреть на прошлое сквозь дымчатую сетку.
По местам знакомым вновь идти,
Раздвигать обрызганные ветки,
И тревожно слушать тишину,
И луною бледной любоваться…
Но уйти назад я не могу,
Да и в настоящем не могу остаться.
30 ноября 1955 г. (в «Советском студенте»)
Горькая любовь последняя
Всё странно перепуталось.
Сломалось.
И в этом хаосе
так трудно разобраться.
И только визг щенячий:
«Всё пропало!»
Вдруг тронул тишину
и стих, как Надсон.
В душе руины чувств,
обрывки мыслей.
Слова-желанья,
обугленные жаром,
И на крючке сознания
повисли
Какие-то лиловые
кошмары.
12 января 1966 г.
Институтские годы
Середина 50-х годов. Учёба в Институте народного хозяйства им. Плеханова (ныне Академия). Там в институтской многотиражке «Советский студент» были опубликованы первые «творения»: заметки, репортажи, юморески, рассказы и стихи. В том числе сатирические строки «Очнись, одиночка!». Бывший стиляга ополчился на последнюю смену молодых стиляг. Поклонник Серебряного века, футурист и модернист, акмеист и символист неожиданно выступил в роли пропагандиста и соцреалиста. До сих пор горят уши от стыда, вильнул хвостом. Бывает… Итак:
Очнись, одиночка!
Подчас и так у нас бывает:
В занятиях избрав особый стиль,
Он лекции почти не посещает,
Но всё ж пустить в глаза умеет пыль.
Прочтя ответ по взятому конспекту,
Он говорит и тонко, и умно,
Доцентов поражает интеллектом,
Хоть в сущности не знает ничего.
Ведёт себя высокомерно в группе,
На долг и совесть – просто наплевать!
И идеалом дудочкою брюки
Он будет перед вами восхвалять.
Вдали от всех общественных вопросов
Воскресников, собраний и бесед,
Зажав во рту небрежно папиросу,
На вечерах танцует много лет.
Ему ничто – усилья коллектива,
В работе дружный пламенный порыв,
Его забота – только быть красивым
И на груди чтоб галстук был не крив…
А ну, очнись, красавец-одиночка!
Взгляни на жизнь своей родной страны,
Не танцевальные шажочки,
А трудовые нам нужны шаги!
Февраль 1956 г.
Реплика: Читая эти строки 66 лет спустя, я только недоумённо шепчу: ну и ну!..
Запись в дневнике 16 марта 1957 года:
В связи с 50-летием института Плехановку и наградили орденом Трудового Красного Знамени, и выделили денежный премиальный фонд, что вызвало в многотысячном коллективе целый бум: Кому? Сколько? А мне?!.. Я написал гневное стихотворение: «В этот день в институте царит кутерьма. / В эти дни в институте галдёж и смятенье…» По старым стихам Надсона: «Если в сердце твоём оскорблён идеал, / Идеал человека и света…» Это стихотворение с эпиграфом из Надсона куда-то затерялось, и я помню только концовку:
Я стоял от рвачей далеко в стороне,
В стороне ото всех демагогов.
И проснулась внезапно ярость во мне
Против тех, кто не верит
Ни в Маркса, ни в Бога!
Абитуриенты и студенты
(басня)
Осёл медведя утром повстречал:
«Ну, как, Топтыгин, с институтом?»
«Беда, – Топтыгин отвечал, —
И институт как Гадауты.
И не туда и не сюда. Одно очко я недобрал.
Экзамены сдавал с трудом
И на одном, брат, завалился».
«Ну ты – чудак, – осёл в ответ. —
Сдавать экзамены?! О, нет!
Зачем трудиться, тратить силы,
А блат на что?! Скажи мне, милый?
Я позвонил – одна минута, —
И сразу я уже студент.
Как говорится, дело в шляпе!
И можно отдыхать в Анапе!..»
Медведь горбом своим трудился,
Но ничего он не добился.
Осёл монетку опустил,
И всюду вхож, и всюду мил.
19 августа 1953 г.
Баллада о студенте
Я склонен думать, что студент
Великий человек.
Он знает, как поймать момент
И где ускорить бег.
Ему знакомы шквал и шторм
Экзаменов, как бурь.
Где он ломает циферь норм,
Душой стремясь в лазурь.
А после штормов тишина,
Её он испытал.
На сердце милая весна,
В уме же интеграл.
Он знаний множество вобрал
В себя, как исполин,
Но всё ж серьёзным он не стал,
Куда ни кинь, всё клин.
Но кроме разных там наук
Он кой-чего достиг:
Он знает, что такое друг
И что такое стих.
Он знает чувство голодать —
Весёленький удел!
Он знает, как недосыпать
И бледным быть, как мел.
И как бы не было темно,
Надежд просвета нет,
Он твёрдо знает: всё равно
Вернётся яркий свет!
И будет снова хорошо,
И нечего грустить!
Наплюй, товарищ, ты на всё!
Коль жить, так не тужить!
Всё в жизни этой только снег,
Вот был – и нет, момент!..
Я склонен думать, что студент
Великий человек!
15 апреля 1954 г.
Случай на лекции
Лектор что-то перепутал,
И тут же вспомнил он про ластик
И проявил лихую удаль:
«Простите, я не классик!»
13 апреля 1955 г.
Студенческие радости
Во дворе лай – месяц май.
Воздух чист – на дереве лист.
Сдал экзамен – свалился камень.
Май 1955 г.
Я не помню спокойного дня
Я не помню спокойного дня,
Чтоб смотреть, как закат пламенеет,
Чтобы слушать, как воздух, звеня,
Ароматом тягучим пьянеет.
Я не помню, чтоб кротко шагал
По траве с васильковым узором,
Чтоб кузнечикам чутко внимал,
Чтоб смотрел, как синеют озера.
Нет, не помню подобных я дней.
Нет, не знал тишины и покоя.
Только знаю: скорей да скорей,
А не то ведь другие обгонят.
В сумасшедшем разгоне сил,
Каждый день на последнем дыханьи,
Я упрямо надежду таил,
Что когда-то не будет страданья.
И в заботах вертясь, как волчок,
Я не видел летящее время,
А оно устремлялось вперёд,
За собой оставляя лишь темень.
Скоро, видно, и смерть подлетит
И закроет глаза мне повязкой,
И навеки мой дух усмирит
Роковою своею развязкой.
Так забудь про горячку всех дел
И уйди наслаждаться в поле.
Там почувствуешь счастья предел,
Потому что свободен и волен.
29 сентября 1957 г.
P.S. Институт закончен. Диплом получен. И что? Наступил покой. Не тут-то было!..
Первая работа: Мосхлебторг
Незаконченное
Запрятаны, будто в ракушке,
В душе (что тебе тайник!)
Мысли и нежные чувства,
Что вычитаны из книг.
Декабрь 1957 г.
Маленькой дочери
Ты устала, хочешь плакать
И вдобавок хочешь спать.
Лает во дворе собака.
Дети просятся гулять.
Мир огромный и тревожный
Притаился за окном.
Только плакать разве можно?
Нервы туже – узелком.
26 декабря 1957 г.
Есть люди, а есть сволочи
Рукою подать до полночи,
И в окнах синяя муть.
Ложатся в постели сволочи,
Чтобы передохнуть.
Трудятся денно и нощно,
В грязи купая людей.
Душу возьмут и полощут,
Чтобы заляпать сильней.
Криком, приказом иль шёпотом
Живое готовы сдушить.
Будешь животным подопытным
На лапочках тихо ходить.
Жирным плевком и утробным
Плюнут в нежный цветок.
Сделают местом лобным
Жизни любой уголок.
Осталось немного
до полночи.
В окнах – не разобрать.
Ложатся в постели сволочи,
Чтоб завтра снова вставать.
31 января 1956 г.
Прощание с институтом и размышления о будущем
Финал института. Но кем же я стану?
Голова от вопросов пухнет:
То ли буду директором ресторана,
То ли работником кухни.
Виденья носятся новеньким «Фордом»,
Мелькают киношные всплески,
Ошеломляя громадный город
Небывалой торговлей фесок.
Ажиотаж. Газеты в истерике.
Пожалуйста, дадут передовую
«Новое открытие Америки»
Под заголовком «Как мы торгуем».
А тут заболел. Температура под сорок.
Куда там бухгалтером или министром.
Тело не тело, а нервов свора,
Которая лезет в остолбенелую высь.
К чертям собачьим могильный рокот,
Температура 36 и 4.
Сыщите ещё кареокого,
Подобного в целом мире.
Чтоб мог унывать и дуться,
Но больше – острить и смеяться,
С упорством Владимира Куца
К победе настойчиво рваться!
18 апреля 1957 г.
Маленький комментарий. Мы не знаем своей судьбы. Начало было скромным: бухгалтер булочной-кондитерской в начале улицы Горького. А потом резкий разворот – журналист и сочинение длиннющих стихов. Затем – писатель. И какие отклики в прессе: «Изобретатель нового времени», «Энциклопедист», «Рыцарь Серебряного века и летописец Огненного», «Упорнограф Безелянский» и т. д. А для себя, в стол писал стихи.
О себе с тоскою
Я уже не тот, что был когда-то,
Прежние черты не разглядеть,
Будто я с войны пришёл солдатом,
Где дано всем право умереть.
Грубые морщинки под глазами,
И глаза, как будто сама жесть.
Жизнь ещё порадует годами,
Но, увы, мне больше не расцвесть.
Руки, вам не мять цветы весною,
Сердцу уж не биться больше в такт.
Что осталось? Утренней порою
Грязь месить, отсчитывая тракт.
И пути с котомкой за плечами,
Грусть и хлеб делить напополам…
Встанет солнце где-то за горами,
Ночь идёт тревожно по пятам…
16 ноября 1959 г., 27 лет
Мне сказал один приятель
«Тебе в игрушки играть, не жениться», —
Пошутил мой приятель, нет, друг.
От досады я стал очень злиться:
И без этого много так мук.
В этой жизни как круг заколдованный,
В нём ты крутишься, в море хлопот.
Эх, как раньше я был избалованный
И не знал никаких забот.
1952—?
