Юрий Алексеевич Слатов
Моя война
Глава восьмая
Спиртное булькнуло в мозгу, и сразу стало веселей. Когда мы вышли на крыльцо модуля, где располагалась наша пятая рота, мне уже не казалось, что всё вокруг было новым и незнакомым. Да и я уже не выделялся своим внешним видом от остальных. Ветер усиливался. Он уже не беспокоил порывами, а дул мощно, колючим, тугим валом толкая в грудь или спину. Мы пошли в столовую. Мимо нас в том же направлении строем двигались солдаты. Многие с интересом оглядывались на меня, сразу определяя новенького. Бойцы колонной по одному заходили в главный вход здания с металлической крышей. Соснович назвал его цээрэмкой. Олег подтолкнул меня по направлению к другой двери, где народа было значительно меньше:
– Там зал для офицеров и прапорщиков. Хотя кормят всё равно из одного котла.
После прогулки под песчаным дождём в помещении мне показалось уютно и комфортно. Десяток столиков. Солдат в белом фартуке и колпаке разносил тарелки с едой. Мой старшина поприветствовал сразу всех:
– Приятного аппетита! У нас новый замполит!
Обеденный зал загудел. Всё пришло в движение. Мне протягивали руки. Представлялись. Не запоминая имён, я добротно пожимал чьи-то ладошки. Улыбался. Не успевая отвечать на одни вопросы, тут же слышал другие:
– Как там Союз? Откуда приехал? С какого училища?..
Соснович усадил меня за стол. Махнул всем рукой:
– Ну, что как мухи налетели? Дайте человеку пожрать.
Потом закричал в сторону солдата-официанта:
– Э, боец! Давай метай на стол! Что там у нас сегодня?
– Олег, постыдился бы, – прапорщик за соседним столиком повернулся к нам, – что это ты нового замполита «парашкой» решил угостить? Поляну бы накрыл праздничную. У тебя ж в закромах всё есть.
– Есть, есть! Да не про вашу честь. Завтра рота вернётся, вот и накрою. А пока пусть попробует нашей хавки.
Обед оказался таким же невкусным, как и на кабульской пересылке. Только здесь, в отличие от того, кроме тушёнки на столе стояла большая тарелка с килькой в томатном соусе. Соснович почему-то назвал её красной рыбой. Ещё я отметил для себя, что всё, что присутствовало на столе: и хлеб, и тушёнка, и килька, – было накрыто марлевыми колпаками. Предположил, что это защита от мух, которых здесь было в избытке. Олег подтвердил мою догадку:
– Ешь, не зевай – мух отгоняй! А-то сразу в супе будет десяток!
Не сказать чтобы сытыми, мы вышли на крыльцо столовой. Закурили.
– И всегда так кормят?
– Что, Юрок, не наелся? – вопросом на вопрос ответил старшина.
Я поморщился:
– Да как-то не очень.
Олег рассмеялся:
– То, что похудеешь скоро, – это факт. Но с голоду не помрёшь. А в рейсе так вообще лафа. Если вместо сух-пая дают продукты, то готовят бойцы сами. У нас в роте узбеки есть, они из говна конфетку сделают. Плюс – у нас же сухогрузы. То картошечку везут, то лучок свежий. А у меня плитка есть. Так что, Юрок, не дрейфь. Будем сыты!
– Сухогрузы – это как?
Мы направились в сторону модулей. По пути Соснович терпеливо объяснял мне то, что я не знал:
– В батальоне пять рот. Первая и вторая – на «Уралах», бортовые машины. В основном возят боеприпасы. Третья и четвёртая – наливники, бензовозы. А мы – на КамАЗах. Возим то, что придётся: продовольствие и стройматериалы, медикаменты и уголь… Короче, всё возим. И боеприпасы тоже.
Олег на секунду замолчал подумал и добавил:
– Вообще-то, все всё возят. Что нагрузят, то и тащим. А вот наш магазин. Но тебе сюда ещё рано. Денег-то нет. Пойдём лучше к Омеле зайдём. Посмотришь свою комнату.
В длинном прохладном коридоре жилого модуля было просто чудно. Ветер с песком, который старшина называл «афганцем», являлся сильным раздражителем. Поэтому в помещениях сразу чувствовалось облегчение.
Соснович постучал в дверь:
– Омеля, открывай! Заменщик пришёл!
Дверь тотчас распахнулась:
– Заходи, брат!
Здоровяк снова обхватил меня руками, приподнял на воздух и тряхнул, как мешок. Затем запустил руки в свои чёрные, давно не стриженные волосы. Потом, видимо, не справившись со всем тем, что распирало его грудь, заорал:
– До-о-мой!
Соснович и я смотрели на него с сочувственной радостью. Понимая, что такой восторг мне суждено будет испытать только через два года, да и то при удачно сложившихся обстоятельствах, я искренне завидовал Омельченко. Уловив грусть в моих глазах, старшина хлопнул меня по плечу:
– Не грусти, Юрка! Придёт и наше время. Вот твоя комната. Видишь, повезло. Омеля один живёт. А в других и по пять человек есть.
Комната мне не понравилась. «Да, повезло! – подумал я. – Понятно, почему один. Нормальный человек здесь жить не будет!» Помещение было запущено до предела. Голое и неприветливое. Пахло кислой сивухой и мочой. Окно закрывала какая-то блестящая плёнка.
– Да не расстраивайся ты так!
Олег спешил меня утешить, видя моё огорченное лицо:
– Это только у Омели такая запущенная комната. Я же говорю – он на всё забил. Только пил. А мы сделаем тебе квартирку как картинку! Всё досками обобьём, кондёр достанем. Будешь королём тут! Ладно, пошли в роту. Поживёшь пока в каптёрке со мной!
Вышли на улицу и снова попали в песчаную метель.
– Олег, а что, Омеля всегда таким был?..
– Каким таким?
– Ну, пофигистом, что ли?
– Нет, конечно! Нормальный мужик. И замполит неплохой!
– Не знаешь, какое он училище заканчивал?
– Как какое? Политическое! Донецкое, кажется.
– А…
Глупо, наверное, но я обрадовался, что не наше новосибирское. Соснович, не поняв смысла моего «а-а-а», продолжал:
– Его историю иначе, как невезухой, не назовёшь. Понимаешь, все потихоньку, как бы это сказать… куплей-продажей занимаются. Что-то сдают. Что-то покупают. Ну, раз возможность такая есть, почему бы и не использовать? Правильно?
Я осмотрительно промолчал. Олег и не ждал ответа:
– Тем более что Омеля никогда не наглел. Как все, так и он. А тут бумага в дивизию с границы пришла. В принципе, как обычно. В первый раз, что ли? Таможня пятую роту подловила. Кто-то настучал. А в штабе дивизии как раз «кроты» из ТуркВО…
– Кто?
– «Кроты»! Ну, комиссия. У них же главная задача – накопать побольше да поглубже! Перед своими начальниками прогнуться. Полковники эти – в политотдел: типа как будете реагировать? Наши, как всегда, хотели выговорами обойтись, а те ни в какую – накажите так, чтобы другим неповадно было! Вот Климцов и Омеля из партии и вылетели. Мишке-то пофиг. Говорит: «Я и так в академии не собирался». А для Омели, сам понимаешь…
Я кивнул головой. Да, для политработника исключение из КПСС – исключение из профессии. Карьера в армии, можно сказать, закончена.
– И он запил, что ли?
– Враз! Сказал замполиту нашему, Силину: «Забудьте обо мне, раз сдали меня!»
– Да. Правда невезуха!
– Конечно! Но бывает ещё хуже. Вот майору одному с Гератского полка не повезло так не повезло! Мужик в дукан продал четыре колеса от газика и получил за это четыре года!
Мои глаза округлились:
– Ни хрена!
– Вот тебе и ни хрена! Приказ по всему Афгану зачитывали. А толку? Всё равно как сдавали духам всё, что можно, так и сдают…
– В каком смысле «всё, что можно»?
– В самом что ни на есть прямом!
Олег засмеялся:
– Много, Юрка, ты тут интересного узнаешь! Не всё сразу!
В роте у тумбочки дремал дневальный с автоматом за спиной.
– Рахматуллин! Проснись, чудо! Смотри, новый замполит наварит в рог! Будешь знать, как спать!
Солдат с испугом посмотрел на меня:
– Ныкак нэт, таварища старышина, не сыпылю я!
Соснович не сильно ткнул его кулаком в лоб:
– Я те дам, не сплю! Нерусь! Где личный состав?
– Састав в роте!
Мы прошли в спальное расположение. Всё как обычно в солдатских казармах. Кровати в два яруса, тумбочки, табуретки. В конце прохода большой телевизор. Всё чисто и аккуратно. Я ещё раз с уважением отметил про себя, что старшина на своём месте. Шестеро бойцов, не раздеваясь, а только сняв сапоги, лежали на кроватях. К моему удивлению, Соснович отнёсся к этому абсолютно спокойно:
– Так! Хорош дрыхнуть! Поднимайтесь! Через десять минут строиться на развод! Куничкин где?
– В штаб ушёл! – ответил, потягиваясь, младший сержант. – Он же сегодня дежурная машина. Товарищ прапорщик! У нас что, новый замполит?
– Новый-новый, Рубан! Такой же здоровый, как Омельченко. Так что спуску вам, разгильдяям, не даст! Вот завтра рота вернется, и представят вам его официально. Давай, строй своих калек на развод!
Пока Олег разговаривал с бойцами, я зашёл в главный «мавзолей» замполита – ленинскую комнату. «Могло быть и хуже! – подумал я, разглядывая стандартный набор стендов на стенах, – убого, конечно, но главное – есть всё, что нужно!» На меня строго смотрели лица членов Политбюро ЦК КПСС. Министр обороны СССР и его заместители выстроились в почётном строю. Решения последнего съезда коммунистической партии были обведены жирной красной рамкой. Под ними, уже скромнее, были прописаны различные приказы и директивы на все случаи жизни. Лейтмотивом настенной агитации был лозунг: «Воин! Гордись выполнением интернационального долга!»
– Юрка! – старшина зашёл в ленкомнату. – А, смотришь свой кабинет? Видал, какие я столы урвал на складе! Настоящие парты!
– А раньше что было?
– Говно! Разнобой всякий! Где что спи… достали, то и несли! Ты тоже не щёлкай! Как увидел полезную вещь – тащи в роту! Мне вон давеча знакомые разведчики бакшиш сделали. Целый рулон красного материала! Они караван взяли со всяким шмотьём, вот и поделились.
– Что, просто так отдали?
– А что ты удивляешься? Надо везде друзей иметь! Мы им тоже – то картошки свежей подкидываем, то мешочек муки, то кружечку дрожжей…
– А это зачем? Пироги, что ли, пекут?
Олег в который раз расхохотался над моим вопросом:
– Ага! Пироги! Кулинары, блин!
Соснович отсмеялся и продолжал:
– Ну, ты даёшь! Бражку ставить! Чтобы брагульник поспел, что для этого надо?
Я пожал плечами. Слово «брагульник» слышал впервые.
– Сахар и дрожжи! У нас под боком дивизионный хлебозавод! Кстати, бойцы их живут в нашей же казарме: мы – справа, а они – слева. А старшина – мой корешок. Поэтому такие дефицитные для Афгана дела, как сахарок и сухие дрожжи, у нас всегда имеются. А соответственно, что? Делай вывод!
Старшина смотрел на меня как на школьника. Но я опять сходу не врубился:
– Что?
– Тьфу ты, ёлы-палы! Брагульник у нас всегда есть! Кстати, пошли-ка, ещё по сто грамм водочки примем! Тогда лучше соображать начнёшь!
– А развод?
– Что развод? Потом пойдём на развод. Роты всё равно нет. Делать нечего. Силин что сказал? «Устраивай нового замполита!» Вот я тебя и устраиваю. Пойдём!
Глава девятая
Послеобеденное построение ОБМО проходило в автомобильном парке. Личного состава на нём было немного. Только одна рота в полном составе стояла в батальонном строю.
– Остальные в рейсе, – пояснил мне Соснович.
Развод прошёл очень быстро. Сказывался «афганец», не дающий ни поднять голову, ни что-то вразумительное сказать.
– Сегодня что-то совсем разошёлся!
Лейтенант, стоящий рядом, протянул мне руку:
– Наиль. Абдуллаев. Зам третьей роты.
В столовой, на обеде, этого офицера я не видел.
– Юра. Фадеев. В пятую роту пришёл. Ты тоже замполит?
– Нет. Как говорится, чистый зам! Технарь.
– Давно в Афгане?
– Месяц. «Чижик» ещё. Сам откуда?
– С Северо-Кавказского…
– Нет, родом откуда?
– С Кавказа. В Орджоникидзе родился.
– Осетин, что ли?
– Нет. Родители военные. Отец там служил.
– А я с Узбекистана. С Коканда.
То, что Наиль восточных кровей, было ясно и без справки. Высокий, смуглый, худощавый. С раскосыми глазами и белозубой улыбкой. По-русски он говорил без какого-либо акцента:
– «Афганец» сегодня как взбесился!
– Часто так?
– По-разному! Не поймёшь. Жара, а он дует и дует. И прохладней-то не становится. Песок и пыль достали уже! Ладно, пойду к своим. Машины надо готовить. Мы завтра на Торагунди уходим. Я в седьмой комнате живу. Заходи!
– Спасибо, обязательно!
Я оглянулся, но своего старшину не увидел. Зато попал «глаза в глаза» замполиту батальона. Он поманил меня рукой:
– Ну что, Фадеев, знакомишься с народом? Переоделся уже. Молодец!
Создавалось впечатление, что майор Силин говорил нехотя и вяло, словно делал одолжение.
– Так точно! Потихоньку осваиваюсь.
– Какую роту в училище заканчивал?
– Шестнадцатую! Но начинал в первой!
– Ух, ты! А я заканчивал первую! В семьдесят пятом!
– Я только в семьдесят девятом поступил!
Силин оживился. Улыбнулся:
– И куда только нашего брата не бросают! Уж как я не хотел в ОБМО идти… Но вот уже замену жду со дня на день.
Мне стало интересно:
– А почему не хотели, товарищ майор?
– В Союзе вся служба в пехоте шла. Привык. Знал всё. А здесь несколько другая специфика. Пришлось привыкать. Вникать. Вот и ты вникай поскорее!
– Расскажите, товарищ майор, специфика-то в чём? Я ж вообще из дисбата пришёл.
В первый раз слово «дисбат» не произвело никакого впечатления на моего собеседника.
– Ладно. Пошли в штаб, в мой кабинет. Пообщаемся.
Очередной модуль, как все. Только таблички на дверях с указанием хозяев служебных помещений. Силин пропустил меня вперёд:
– Проходи. Садись! Спрашиваешь, в чём особенность службы в ОБМО?
Я кивнул головой.
– Во-первых, в том, что люди всегда в дороге. Как бы это сказать? Россыпью, что ли. И заметь, каждый в своей машине! И каждый должен сам принять решение в экстремальном случае. В пехоте проще: вот рота, вот строй, вот командир! Поэтому запомни: есть свободная минута где-нибудь на ночёвке в полевом парке – нечего бойцам груши околачивать! Дрессируй их!
– Как это?
– Проигрывай с ними боевые ситуации на дороге. К примеру, засада или подрыв. Пусть изображают из себя КамАЗы. Главное, чтобы знали, кто что должен делать. Понял?
– Так точно, понял!
Сказав замполиту «понял», почувствовал, что ничего не понял! Я и сам пока не знал, что надо делать при подрыве или, не дай бог, при засаде. Но в который раз переспрашивать было уже выше моих сил. Мне стало казаться, что этот день вопросов-ответов никогда не закончится. Ещё утром был в Кабуле. А вот прошло всего несколько часов, и я получаю инструктаж в шиндандском ОБМО. Кстати, вместо гератской пехоты. Новой, разной по сути и значению информации было столько, что она отказывалась умещаться в голове. Я себя утешал только одним: потом всё уточню у старшины. А Силин продолжал:
– Во-вторых, тут хоть вешайся, а дисциплина у бойцов ниже плинтуса! Вот говорят, что со следующего года закроют Кушку…
– Как закроют? – снова, не удержавшись, переспросил я.
– В смысле, что не станут колонны пересекать границу. Все грузы будут получать в Торагундях. Туда железнодорожную ветку тянут. Там все склады разместят. Вот тогда и уйдёт вся контрабанда! И закончится для нас, вернее для вас, дрючилово на каждом совещании в дивизии. Понял?
Это и для меня было понятно:
– Ясно!
– Ладно, Фадеев, иди! Не тушуйся! Быстро во всё вникай. Не стесняйся – спрашивай, если что. Старшина у тебя дельный мужик! Зам в роте хороший – Марков. Год прослужил. Климцов, командир роты, и взводные – заменщики. Скоро уходят. Старайся установить со всеми добрые отношения. Конечно, есть здесь свои нюансы, негласные законы! Так что ты со своей колокольни да со своим уставом поаккуратней. С контрабандой осторожней!
– Да я…
– Что «я»? Шальные деньги заманчивы! Раньше времени не зарекайся! Меру знай во всём! С солдатами особо не цацкайся и не братайся, а то на голову сядут. Водки много не пей! А в целом…
Замполит замолчал. Усмехнулся чему-то своему. Встал из-за стола:
– В целом – как сложится, так и сложится: всё в твоих руках! Вот на днях придёт новый начальник вместо меня – тебе с ним работать! А я уже одной ногой дома! Давай, новосибирец, не опозорь родную бурсу!
– Постараюсь, товарищ майор! Ещё один вопрос разрешите?
– Давай!
– По службе. Я имею в виду – чем замполит здесь должен в основном заниматься-то?
Силин хмыкнул:
– Да всем! Будешь и начальником колонны в рейс ходить, и в техзамыкании, и замполитом, и, если надо, водителем. Но самое главное, что с тебя будут спрашивать, – дисциплина в роте. Учти, водители народ борзый! Особенно старослужащие. Плюс у тебя только национальностей одних есть и будет порядка двадцати. А это – землячества, народные чудачества…
Замполит прямо стихами заговорил:
– Многие друг друга на дух не переносят! А ещё наркота!
– Какая наркота?
Всё перечисленное Силиным не прибавляло мне задора, но слово «наркота» просто убило.
– Ну, лейтенант, ты даёшь! Ты куда приехал-то? В Афганистан! Здесь этого дерьма как грязи в русской деревне! У них травка, гашиш, или, как они его называют, чарз, вообще за наркотик не считается. Дети курят с детства. И нашим бойцам просто так раздают! А пакетики с героином специально закидывают в кабины на стоянках. Умный выкинет, а дурак решит попробовать. И, к сожалению, таких безмозглых хватает! Вот за этим тоже очень внимательно следи!
Моя голова опухла. Я просто физически чувствовал, как закипают мозги. В черепе, как в кастрюле, всё превращалось в какую-то кашу. Наверное, весь этот болезненный процесс как-то отразился на моём лице. Замполит, увидев его, рассмеялся:
– Что, Фадеев, напугал я тебя? Так ведь я ещё не про все страсти-мордасти рассказал. Но не буду! Сам всё узнаешь. Не волнуйся – не всё так мрачно, как я тебе нарисовал. Со старшиной познакомился?
– Так точно!
– Нормальный мужик?
– Вроде да.
– В роте был?
– Да.
– Порядок?
– Порядок!
– Значит, всё нормально! Служба идёт! Рота твоя все задачи выполняет. И не представляй себе заранее своих бойцов бандитами и наркоманами! Это обыкновенные мальчишки! Самые что ни на есть советские солдаты! Найдёшь с ними общий язык – всё будет хорошо! Всё! Иди! Принимай дела и должность. Желаю успеха!
«Дэжурна па рота, выхд!» – закричал дневальный, при моём появлении в казарме.
Увидев всё того же солдата у тумбочки, я подошёл к нему:
– А ты что, вечный дневальный, что ли?
– Тэк тчно!
Из последних сил я сдержал улыбку, слыша этот «чудесный» русский язык. Из спального расположения появился сержант. Он козырнул мне и представился:
– Дежурный по роте младший сержант Рубан.
– Где старшина?
– У себя в каптёрке. Товарищ лейтенант, а вы откуда приехали?
– Из Ростова-на-Дону.
– А-а… – разочарованно протянул дежурный.
– Что так печально?
– Не, думал, может, земляки. У нас в роте с Ростова никого нет.
– А откуда есть?
– С Украины много. Башкиры. Узбеки есть. Два грузина. Да много откуда. Но ростовских нет.
– А я родом не из Ростова. Служил просто там до Афгана.
– Ясно. А дом тогда ваш где?
Рубан был разговорчивым парнем. Выглядел опрятно и молодцевато. Подворотничок на х/б сверкал. И пришит был с проволочкой под белым материалом. Так себе может позволить только старослужащий воин. Держался и говорил свободно, но за рамки приличия не выходил. Манерой общения он сразу напомнил мне Куничкина – первого моего знакомого с нашей, пятой, роты. Видимо, сержанты были одного призыва.
– Родился я на Кавказе. Потом долго жил на Украине. В школу ходил в Казани. А военное училище заканчивал в Новосибирске… Так что, сам видишь, земляков у меня может быть много.
– Ништяк! Из Казани есть! Байматов. Завтра из рейса придёт!
– Ну, вот и хорошо! Завтра и познакомимся. А сам откуда?
– Из Донецка. Знаете такой?
Иронии в его вопросе я не услышал, хотя мне он показался глупым:
– Знаю-знаю. Угольная столица Украины.
– Ага, она самая.
– Ладно, давай служи!
Я повернулся в сторону каптёрки, считая разговор законченным, но вслед услышал смешок и слова дежурного:
– Хорошо погулять вам! Вон, Омельченко прибегал, трёхлитровую банку самогонки принёс…
– Олег!
Старшина поднял голову от стола, на котором лежала какая-то ведомость:
– Ну что, потолковал с замполитом?
– Да. Пообщались. Слушай, а чего это боец на тумбочке говорит, что он вечный дневальный?
– Кто? Рахматуллин?! Это, конечно, загнул малец. Но стоит… Сколько стоит-то? Вроде уже неделю. Это правда. А что делать? Народу не хватает. У кого машины на ходу – те в рейсе. А в наряд – безлошадные. Сержанты меняются. Вон, Рубан ждёт не дождётся, когда на выход пойдёт. Никто не любит на базе сидеть!
– Почему? Здесь же спокойнее.
– Чудак! Кому ж нравится под носом начальства находиться? Всегда какую-нибудь работу найдут. Вечные построения. Опять же строевые да твои политзанятия никто не любит. А в рейсе крути себе баранку. Время летит быстро. Дорога, приключения. Над душой никто не стоит. Да увидишь всё!
Соснович даже потянулся от удовольствия, вспоминая и рассказывая о том, что сам испытал. Доводы о близости неутомимых в поисках трудностей командиров-начальников меня убедили. Дорожные приключения пока не прельщали.
– Олежка, Силин сказал, что наркоты много в Афгане. Что, и у нас в роте есть любители?
Лицо старшины сразу стало серьёзным. Он вздохнул:
– Есть, Юрка, есть! Дембеля почти все покуривают. И ни хрена с этим не сделаешь! Ладно хоть на «геше» никто не сидит. Да и то, опять же, чёрт его знает!
– Геша – это кто?
– Не кто, а что. Героин! А это уже крандец! Кто на «гешу» садится – считай, покойник! Если вдруг где увидишь такой маленький пакетик с белым или сероватым порошком – сразу тревога!
– Где увижу?
– Я имею в виду – в роте, в парке или в машине у кого. Тогда большой шмон! Если тебе кинут – выбрасывай, не раздумывая! Пару-тройку раз забросят, увидят, что бесполезно, и не будут.
– Да кто бросать-то будет?
Надо отдать должное Сосновичу – он терпеливо отвечал на все мои вопросы. Наверное, многое казалось ему элементарным, но, понимая, что для меня всё в новинку, Олег спокойно объяснял мне суть дела:
– Духи специально раздают бачатам, пацанятам своим значит, эти самые пакетики с «гешей». Мальцы эти на ДП – диспетчерских пунктах, особенно при въезде в Герат, да и в любых людных местах, где наши останавливаются, просто бросают их в кабину. Кто-то сразу выкидывает. Кто-то в бардачок сунет: типа посмотрю потом, что это такое. Ну, а кто совсем дебил, решает разок попробовать. А где разок, там и пошло-поехало. Одним словом, крандец!
– А почему ты говоришь, что пару раз бросят и перестают? Они что, всех помнят, что ли?
– Юрка! Ты не поверишь! Помнят! Хоть наркота здесь дешёвая, но всё равно деньги стоит. Что ж им бабки на ветер выкидывать?! Они же специально сначала бесплатно эту дурь раскидывают, чтобы наших бойцов на иглу подсадить. А потом вычисляют тех, кто торкнулся.
– Понятно. Гады!
– Конечно, гады. А что поделаешь?
Старшина встал из-за стола, подошёл к двери. Зацепился взглядом за мои злополучные чемоданы:
– Юр, давай-ка пока их на стеллаж засунем. Ты как?
– Как скажешь. Давно пора.
Олег открыл дверь и прокричал в пустоту:
– Рубан! Рахматуллин! Ну-ка дежурного ко мне!
Через пару минут появился сержант:
– Вызывали, товарищ прапорщик?
– Да, Серёга. Возьми второго дневального. Из расположения притащите ко мне кровать. Ту, что ничья, понял?
– Понял. А чо, замполит здесь будет жить?
– Пока здесь. Не забудь, в шесть часов развод.
– Да помню! Задолбал меня уже этот наряд!
– Ладно-ладно, не ной. Завтра рота вернётся, поменяешься.
– Товарищ старшина, а давайте Залевский пойдёт вместо меня.
– Рубан! Иди, неси кровать. Я сам решу, кто пойдёт.
– Ну, товарищ прапорщик…
Соснович, не дослушав сержанта, захлопнул дверь. Подошёл к своим огромным этажеркам, одёрнул занавеску.
– Давай, клади сюда чемоданы свои.
Предварительно я вытащил то, что мне было нужно. И в первую очередь вторую бутылку водки, за что был награждён одобряющим взглядом старшины. Затем впихнул свои баулы на предоставленное место. К своей радости увидел на соседней полке гитару.
– Олег! Твоя гитара? Играешь?
– Так, немного. Для себя. А ты?
– И я для себя.
– Отлично! Что поёшь? Какие песни в Союзе на слуху?
– Разные. Кому что нравится. Я и «Машину», и Антонова люблю.
– О! Я тоже. Ещё наших. Белорусов. «Песняров», «Сябров»…
– Ну, это вообще без разговоров. А Хоралова слышал?
– Не. Это кто?
– Клёвые песни. И поёт классно.
– Нет, не слышал. Ты кассеты случайно не привёз?
– Нет. Что-то не подумал.
– Жаль. Здесь в дуканах, магазинах по-нашему, полно разных кассет с музыкой. Правда, в основном индийские вопли да стоны. Но бывают итальянцы, старый рокешник и даже наши эмигранты. Розенбаума знаешь?
– Конечно! Он что, эмигрант?
– Нет, свой. А вот Успенская и Токарев те – да.
– Этих не знаю.
– Узнаешь. Их кассеты практически у каждого есть. Слушай, давай по соточке. Там Омеля банчуху самогона приволок.
– Я знаю. Мне уже Рубан доложил.
Старшина засмеялся:
– А как ты хотел? Здесь всё на виду.
В дверь постучали.
– Да!
– Товарищ прапорщик, кровать!
– Блин! Вы за ней как будто в штаб дивизии ездили. Заноси!
Поздно вечером в каптёрке Сосновича было не протолкнуться. На весёлый шум и запах самогонки подтягивались всё новые офицеры и прапорщики. Рядом, на моей заправленной как положено кровати сидел Саня Никитин, командир взвода первой роты. Мы были уже далеко не трезвы. Оба одинаково уверены в том, что знаем друг друга сто лет. Или больше.
– Юрка! Радуйся, что в ОБМО попал.
– Я радуюсь!
Сашка обнимал меня за плечи, старался перекричать общий шум в комнате, слюняво тыкая губами прямо в ухо:
– Не, послушай, Юрка, я серьёзно. Чо там те десантники или пехота? Ерунда. Понты! Раз в три месяца сходят куда-нибудь на операцию, а гонору на год хватает. А мы каждую неделю в рейс. Те же боевые.
Я только кивал головой. Никитин продолжал:
– А потом, согласись, всегда машина под задницей. Это тебе не на своих двоих по горам лазить.
Я соглашался. Александр философствовал дальше:
– Я уже не говорю про наши возможности.
Взводный чуть понизил голос и придвинулся ко мне ещё ближе:
– Джинсики – мынсики, шифончик – муфончик, водочка – дублёночка… Понял?
Я понимал. Вечером этого бесконечного дня мне стало казаться, что я знаю об Афгане абсолютно всё. Мало того! Мне и в голову не приходила мысль, что я пробыл в Шинданде всего лишь день.
– Олег, дай-ка гитару.
Старшина достал с полатей инструмент и протянул мне. Сашка Никитин восхищённо уставился на меня:
– А ты что, играешь?
– Ага! Малёха дёргаю струны.
– Ну, давай, Юраха, спой-ка нам что-нибудь новенькое.
Что-что, а песен я знал превеликое множество. Пока учился в Новосибирске, довелось даже поиграть в курсантском ансамбле. Запел «Мы выбираем путь…» из репертуара популярной группы «Земляне». Мужики прекратили разговоры и слушали внимательно. По окончании Санька захлопал в ладошки:
– Давай ещё, брат!
Соснович боднул меня в плечо:
– Замполит, споёмся. Ну даёшь! Ты ж классно играешь. А притворялся: «Для себя – для себя». Давай вместе. «Олесю» знаешь? Не, сначала выпьем. Попов! Наливай!
Старшина первой роты подал нам кружки с самогоном. Выпили. Запели. Многие подтянули. Получалось не очень дружно, но громко. С чувством заканчивали последний куплет, когда вдруг неожиданно распахнулась входная дверь и в комнату влетел разъярённый командир части. Оглядев всех подскочивших с кроватей, он остановил свой взгляд на мне:
– Не с того начинаете, товарищ лейтенант! Не успели прибыть, а уже пьянствуете! На гитарах бренчите! Что, совсем ох…и?! Третий час ночи! Соснович! Заканчивай бардак! Ну-ка все марш по комнатам!
– Товарищ майор! Мы же…
Старшина попытался что-то возразить, но Кушнаренко перебил его:
– Я что, непонятно сказал?
Дальше командир говорил только матом. Под его монолог все наши гости тихонько удалились. Остались только мы с Олегом. Преданно глядели на комбата.
– Как там тебя? Фадеев?
Я привычно в этот вечер кивнул.
– Так вот, лейтенант! Ты с этих охламонов пример-то особенно не бери! Вмиг забулдыгой станешь! На первый раз объявляю замечание!
Я опять кивнул, хотя по уставу должен был подтвердить услышанное. Но не смог. Командир ушёл. Соснович показал вслед ему фигу:
– Да пошёл он! Тоже, блин, нашёл охламонов! Как будто сам прямо трезвенник! Ладно, Юрка, и правда – давай спать ложиться!
Рухнув на кровать, я поставил точку в своём первом дне на Шиндандской земле.