Юлия Эрнестовна Врубель
Прощённые
Глава 5. И не навет, да и не правда
Александрийская капелла отвлекла. Изящный «готический» храм, красующийся на открытом месте, стоял как декорация, как бутафория, или изысканный, сродни затейливой шкатулке, сувенир.
Из мастерской скульптора Демут-Малиновского уже доставили фигуры для фасадов, теперь их монтировали на гранёных столбцах… Конечно, эти статуи святых, созданные записным академистом, не походили на средневековых старцев, чьи вытянутые изваяния и выразительные лица он видел в порталах собора в Шартре. Шарлемань бывал во Франции в года пенсионерства – давно, нереально давно.
Париж, Амьен, Шартр и Руан. И он, потомок рода Шарлемань-Боде, сын руанского скульптора Жана-Батиста. И не француз уже, да не русак. Как, впрочем, все Брюлловы или семейство Бенуа и братья Жилярди… И чьи они нынче, какой стороны?
Он не заметил, сколько времени провёл на стройке: беседовал с подрядчиком и мастерами, выслушивал художников, сверялся сроками отделочных работ… По дороге домой архитектор вздремнул в экипаже, убаюканный тряской, да стуком копыт. Приехав к позднему обеду, застал в столовой проголодавшегося верного Петра. Впрочем, последний вид имел вполне весёлый.
Матильда подала куриного бульону с пирожками, что проскочили как и не было, тушёные свиные ножки с кислою капустой… И, наконец, лениво разломав картофельный пирог, порядком разморённый Шарлемань, спросил Петрушу:
– Так что о нашем деле разузнал? Поди навет? – и промокнул салфеткой лоснящиеся губы.
Петруша крякнул:
– И не навет, да и не правда. А скроено уж больно всё хитро!
Услышав это, Шарлемань мгновенно подобрался, отставил блюдо, снял салфетку с шеи, скомкал и швырнул на стол.
– Рассказывай. Без шуток. С кем виделся, с кем говорил. Выкладывай, что разузнал. А я уж, братец, буду сам судить.
Пётр отодвинул от себя тарелку и бодро начал:
– Сегодня в трактире у пана Ловчинского я видел знакомых Петра Мартемьянова.
– Какого это Мартемьянова?
– Того, что трудится в Отраде главным помощником у Доменико Жилярди.
– У Жилярди Дементия Ивановича? Так это он – «маститый архитектор»? Совсем неплохо! – Шарлемань даже прихлопнул по столу. И сразу призадумался.
– Но я слыхал, что у Дементия Ивановича слабое здоровье. Он собирался уезжать в Швейцарию…
– Всё так и есть. Как только завершит работу, тут же готовится отбыть. Теперь, по слабости здоровья, привлёк помощников – и Мартемьянова, и Осипа – двоюродного брата своего. Работу хочет завершить в ближайших сроках, под собственным надзором – единственно из уважения к заказчице, и не уедет, покамест новую Успенскую не освятят.
– И как идёт работа?
– Идёт, как следует. Подрядчик не подводит, к мастерам больших претензий нет. Строение вчерне закончено, недавно положили кровлю. Осталось штукатурка, да начинать отделывать лепниной.
– Неплохо. – Шарлемань на миг задумался и щёлкнул пальцами: – А что само строение – ротондой? Но, впрочем, ежели ротонда Жилярди…
– Известно – ротондой, а как же иначе! – Петруша кивнул головой. – Классической ротондой, какая и при батюшке её, Владимире Григорьевиче, была. Семейная ротонда-мавзолей. Однако из-за тесноты, да ветхости решили строить новую. Ну, попомпезней, попросторней, побогаче, но, в целом, прежний облик соблюли.
– Отлично! – Шарлемань совсем повеселел. – Но как же переделки, перестройки?
Пётр и на этот раз с готовностью кивнул:
– И это тоже было. – А через паузу, добавил: – Но не здесь. То есть в Отраде, но только в старом храме пресвятого Николая. Там из-за тесноты были разобраны приделы. Вот их и перестраивал наш Мартемьянов. Да по неопытности оплошал – старая кладка там мудрёная была, а камень, точно, привезли не тот.
– Да, легче новое поднять, нежели старое-то переделывать, – заметил Шарлемань.
– А то! Но дело, говорят, пошло на лад, притом отстроена и богаделенка и школа. Заказчица исправно платит. – Пётр лукаво улыбнулся.
Шарлемань чуть призадумался и щёлкнул пальцами:
– А эта странная история с графиней Анной Алексеевной?
– А вот об этом, – Пётр развел руками, – строителям неведомо.
– Да, впрочем, нам это уже неважно.
Шарлемань допил остатки чая, доел пирог и встал из-за стола.
– Итак, сегодня отдыхаем. Утром подашь мне выходной сюртук – да непременно, новый, чёрный. Вели Степану вычистить коляску, скажи – у хозяина важный визит. И отдыхать, сегодня отдыхать!
Лёг Шарлемань в тот вечер рано, дабы иметь наутро свежий вид и бодрость духа. Уснул легко, и спал довольно крепко – спокойным и вполне здоровым сном.
Глава 6. Авантюрист, однако же, горжусь
На утро следующего дня, старательно намытая, да умащённая до блеска колясочка надворного советника мягко пружинила на смазанных рессорах, свернув с Большой Морской на Невский, в сторону Дворцовой.
Против парадного входа гостиницы «Лондон» Шарлемань велел остановить. Встречающий гостей седой швейцар в длиннополой зелёной шинели с поклоном распахнул внушительную дверь. Шарлемань, прижав к себе бювар, со снятым при входе цилиндром в руке, вошёл в просторный вестибюль.
– Госпожа Новосильцева? Екатерина Владимировна? – переспросил портье. – Так точно, пребывает у себя.
– Попрошу доложить. – Шарлемань представился и протянул визитку.
Не более пяти минут спустя, он шёл по красному ковру гостиничного коридора к апартаментам Новосильцевой.
Екатерина Владимировна ждала в гостиной, в домашнем чёрном платье кружевном чепце на серебристых волосах. После приветствия она присела на диван, указав архитектору место напротив себя.
– Не скрою – рада вашему визиту. Скажу даже больше – ждала.
Она улыбнулась тепло, с особым умиротворением.
Шарлемань слегка смешался:
– Признаюсь, опасался не застать, либо отвлечь, застав вас не одну.
– Да ведь в столице я живу уединённо. А если и выезжаю – то по делам. Но дел, сказать по правде, у меня немного. – Она, улыбаясь, пожала плечами. – Вчера наведывалась к моему издателю…
Шарлемань наклонил вопросительно голову.
– А вы не читали моих повестей? – Она рассмеялась. – И верно. Есть перья лучше, да острей.
Смущённый Шарлемань подумал, что книжных лавок не навещал уже давно. Выписывал парижские архитектурные журналы, да младший брат слал из Италии отчёты о местных веяниях и новшествах архитектурных. А так, чтобы до чтения иного… Вот ведь конфуз.
– Но, впрочем, я вам всё же подарю…
И Новосильцева, легко поднявшись, вынесла из спальни небольшую, в скромном переплёте книгу: – Здесь я писала о войне с французом. Москва, пожар – всё то, пережитое.
Он встал и с учтивым поклоном принял подарок. Присели.
– Прочтёте – не судите слишком строго. Признаться, сочинительствую больше для себя. – (На это архитектор понимающе кивнул.) – В обществе я уже много лет не появляюсь, с визитами не езжу, салонных пустословий не терплю.
– А что родные ваши? Должно быть, часто навещают?
Она печально развела руками:
– Так нынче в Петербурге из Орловых никого и нет. Граф Алексей Фёдорович – в Константинополе послом, там, говорят, сейчас тревожно. Ещё есть племянник, Владимир Петрович…
Старая дама улыбнулась с нежностью.
– Володенька Давыдов, сын покойной сестры, – тот романтик! Три года, знаете ли, жил в Италии и свёл знакомство с братьями Брюлловыми. Ведь вы о них, поди, наслышаны.
– О, безусловно. Мой брат теперь в Италии для совершенствования мастерства. Он мне писал, что Карл Брюллов наделал шуму, выставив в Милане незауряднейшее полотно. Масштабный холст на сюжет помпеянской трагедии.
Она кивнула:
– Я даже знаю, что к началу лета этот шедевр доставят в Петербург. Володенька и в том похлопотал немало.
– Не сомневаюсь, что художника Брюллова в столице встретят по заслугам. А ваш племянник, господин Давыдов, прибудет с ним?
Екатерина Владимировна покачала головой:
– Увы, но ни Владимир, ни Брюлловы в Россию не спешат. На родине теперь им скучно. – Она печально усмехнулась. – Да ведь и правда – спят у нас Везувии. Граф Бенкендорф, по слухам, преотменный усыпитель.
– Но разве плохо, ежели в отечестве спокойно?
– Когда б не скука, всё бы ничего… Но скука разум не питает. – Она вздохнула. – Одна лишь плесень ей и кормится. Да оттого растёт, как на дрожжах.
Шарлемань, не поняв аллегории, решил вернуться к прежней теме:
– Так значит, Владимир Петрович решил задержаться в Италии?
– Владимир вместе с братьями Брюлловыми обследовали все помпейские руины. Он думал, как их заново отстроить…
При этом архитектор вздрогнул.
– Помилуйте, отстроить заново – есть не вернуть, не сохранить. Задача реставрации не в том, чтобы…
– Вы правы, – Новосильцева кивнула. – Брат Карла, Александр Брюллов (акварелист, но больше архитектор), в том проявил большую осторожность. Его проекты реставрации Помпеев с успехом публикуется в Париже и удостоены больших похвал – за глубину труда и за научность. Владимир, в силу возраста, горяч, а о Брюллове пишет с уважением. Но, честно говоря, авантюризма им всем троим не занимать. Вы спрашивали об Италии? Италию Владимир с братьями Брюлловыми покинул.
– Но для чего? – не удержался от вопроса Шарлемань.
Она ответила охотно:
– Владимир и Брюлловы, да с ними некий итальянец из учёных, отправились искать гомеровскую Трою… Авантюрист! Однако же горжусь.
Сказала – и заметно погрустнела:
– Да и покойный дед мог бы гордиться внуком. Вы знаете, Володя, сын моей сестры, осиротел и был воспитан дедом, тот с ним подолгу жил в Отраде… Теперь племянник для меня почти как сын.
Она умолкла, и, оцепенев, будто ушла в себя.
Шарлемань тактично подождал и не осмелился нарушить её молчания.
Вскоре она сама будто очнулась, даже смущённо извинилась… И чтобы снять возникшую неловкость, позвала горничную и заказала кофе. («Да что же я, ведь помню – обещала!»)
– Однако, я совсем вас утомила. Ведь вы приехали потолковать о деле. Итак, что вы решили, Шарлемань?
А архитектор вдруг замялся и смутился…
Она заметила:
– Вас очевидно что-то беспокоит. Пожалуйста, если могу помочь…
– Я вам безмерно благодарен за доверие, – начал предельно осторожно Шарлемань, – хотя, по правде, вынужден признаться, что мне покоя не даёт один вопрос…
– Да? Что такое?
– Скажите, почему вы выбрали меня?
Глава 7. Паломницы
– Подобного вопроса я ждала. Пожалуй, расскажу. Однако, – Екатерина Владимировна взглянула испытующе, – вам придётся запастись терпением…
Архитектор кивнул, выражая готовность. Меж тем внесли поднос с кофейным «тет-а-тет» и тарталетками. Она взяла наполненную чашку, как будто согревая зябнущие пальцы о горячие края.
– Вы знаете, моя кузина, Анна Алексеевна…
Шарлемань тут же напрягся, стараясь внешне сохранять невозмутимость…
– Графиня Анна Алексеевна, будучи бездетной, была привязана к покойному Володе. Тогда она жила подолгу в Петербурге, и он старался навещать её. Графиня полюбила его с материнской нежностью. Она была с Володей и в его последние часы, он в муках умер на её руках. Я не успела. Мне, в подмосковное имение, известие послали слишком поздно.
На это Шарлемань сочувственно кивнул. Рассказчица продолжила:
– Графиня после гибели Володи всё больше отгораживалась от людей. Анна общалась со своим духовником и преподобный Фотий заменял ей всех.
Рассказчица, вздохнув, поставила на столик чашку.
– Все знают, сколько лет они дружны. Анна является его духовной дочерью. А если и до вас дошли все эти россказни, – она поморщилась, – грязные сплетни… Поверьте – в этом нет и слова правды. Всё глупая пустая болтовня. – госпожа Новосильцева грустно махнула рукой.
Однако Шарлемань пожал плечами, выказывая недопонимание…
– Хотя о чём я! – спохватилась пожилая дама. – Вы, вероятно, лютеранин! Сии перипетии вам не близки.
Шарлемань осторожно кивнул:
– Я лютеранин. Но слухов не приемлю вовсе не от этого. Притом, считаю, что христиане друг друга понимать должны. Язык для чтения молитвы никак не умаляет смысла. Но смысл молитвы на понятном языке доходчивее для ума. Вы, православные, молитесь сердцем. А мы, лютеране – с умом. То и другое уважаемо.
На это Новосильцева заметила:
– У лютеран и к телу уважения поболее… Вериг, да власяниц у вас не носят.
– Да разве тело уважения не достойно? Бог даровал нам плоть и силу, благословил труды. Телу потребен труд, а не мучения. Евангелия самоистязаниям не учит.
Здесь собеседница с печальной улыбкой кивнула.
– Что спорить. Ведь и в нашей православной патриархии склоняются к подобным рассуждениям. Особенно, в столичной Митрополии. Да, да. Немудрено, что преподобный Фотий с его аскезой и веригами стал не в чести в столице. Здесь укрощения плоти не приемлют.
(Шарлемань, внимательно и с интересом слушал.)
– Потом вышел скандал с кадетским корпусом…
(Лицо архитектора выразило удивление.)
– Да, на духовную стезю Его высокопреподобие подался со стези военной. А, будучи уже в высоком сане, стал законоучителем в Кадетском, и там преподавал немало лет. Покуда генерал-инспектор из масонов не усомнился в здравомыслии его. У нас, вы знаете, известно как, – кто неугоден, тот уж и безумен.
Она взяла чашечку с кофе, неспешно допила. Шарлемань тоже сделал глоточек.
– К счастью, у Фотия защитники нашлись. Да только с той поры пути в столицу для него закрыты.
(Иосиф Иванович внимал рассказчице с непреходящим интересом.)
– А вскорости, по предписанию митрополита, Фотий направился в бессрочное служение архимандритом в Новгородский монастырь. Туда же, в Юрьев, вслед за ним, скоро последовала и кузина.
– Так Анна Алексеевна теперь в монастыре?
– Душой и телом. Да и капиталами. Последние, конечно, принесли монастырю немало пользы. Что, несомненно, я приветствую. Но горестное несогласие между нами возникло о другом.
Она вздохнула.
– Как мать я, без сомнения, преступна. Однако, выполнить дочерний долг имею право. Прах моего отца нашел успокоение в Отраде; рядом, в семейном мавзолее, легли братья его. И получив Отраду по наследству, я приняла обязанность по сохранению покоя дорогих останков. Настойчивость графини Анны Алексеевны в их перепогребении при Юрьевом монастыре мне показалась непонятной. И неприемлемой. Так вот как раз тогда… Тогда архимандрит и посетил меня.
И Екатерина Владимировна рассказала, как преподобный Фотий, посетив её в Отраде, имел с ней долгую беседу, в которой выказал сердечность, мудрость и великое терпение. Одобрил отче и богоугодное строительство в имении. А после этого наставил и благословил её для совершения послушания.
– Святой отец призвал меня на путь паломничества по святым обителям. Подобный путь прошла до этого и Анна Алексеевна. Он сам составил для меня подробнейший маршрут.
«Надеюсь, ты получишь знак господень, – сказал он мне тогда. – А вместе с тем прощение – в раскаянии и через истовую веру.»
В ту же неделю, проводив его, я, с самым небольшим сопровождением, отправилась.
Примерно следуя пути, предписанному Фотием, она объехала старинные обители – и все они оставили отметины в её душе.
В конце пути, по настоянию архимандрита, паломница последовала на пароме по Селигеру на остров Столбный, в Нилову Пустынь – прославленный, богатый монастырь. Сопровождающий её имел с собой письмо от Фотия, для пустынского настоятеля, отца-игумена Герасима…
– Ещё с парома, что переправлял нас через озеро, я засмотрелась на колокола заглавного собора. Но привлекла меня не красота, не мощь, ни даже благолепость храма, а ощущение давно знакомого, навроде земляка.
Она задумалась:
– Как будто встреченный в Париже русский, с которым был когда-то коротко знаком.
Ещё на судне я узнала, что новый храм Богоявления Господня всего около месяца назад был освящён. И вот, ведомая предчувствием и верой, сойдя на берег, я направилась туда. Передо мной, подобно наваждению, возник Столичный петербургский храм…
Рассказчица на миг задумалась, прикрыв глаза. Потом резко встряхнула головой.
– То был знакомый безымянный образ… столицы от которой я скрывалась. Где после гибели Володи не бывала, которую я избегала и кляла.
Я заходила в храм, как входят в омут. Всё будто поплыло перед глазами… И упоительная благостная слабость вдруг обняла меня, и я лишилась чувства. Пришла в себя уже у настоятеля, уложенная на скамью. Отец Герасим посылал за лекарем… Но разве лекарь мне тогда был нужен!
(Лицо рассказчицы порозовело, и в увлажнившихся глазах внезапно появился странный блеск).
– Нужда моя была в другом! И я, едва придя в себя, спросила:«Кто архитектор? Назовите имя!»
Она, взглянув на Шарлеманя, улыбнулась.
– На тот момент я поняла, что буду делать. И мне назвали. Мне назвали вас.
Да только Шарлемань Богоявленского не строил.
Глава 8. Не славы, но тщеславия плоды
«Его Высокопреподобию архимандриту Фотию пребывания в добром здравии, укрепления в духовных силах и Божьей помощи во всех делах.
С тем на твоё послание отвечу, что особа, доверенная тобой заботе и попечениям моим, особенной нужды в них не имела – ну, разве что, за исключением малости.
Едва сойдя на остров, она вошла в собор Богоявления Господня. Да там с ней приключился обморок – как видно от дорожного изнеможения. Оттуда её принесли ко мне. От рушника, намоченного уксусной водой, твоя паломница вернулась в чувство, и от дальнейшей лекарской подмоги отказалась. Заместо этого, она изволила задать вопрос касательно собора. Я разъяснил, что новый храм, коим гордится монастырь и паства, построен по проекту Шарлеманя. Проект был прислан из столичной Митрополии по моему запросу и принят с благодарностью. Однако средств на возведение собора мне было вовсе не дано. Единственно радениями паствы и превеликими трудами братии собор был поднят и недавно освящен (в ущерб иным строениям в обители – ветхим и тесным, включая гостевые и больницу). Однако речь моя, как и старанья, эффекта не произвели, и, отклонив дальнейшую беседу по слабости и в силу нездоровья, она отправилась в гостиницу, где провела весь вечер и всю ночь. А поутру, на первом же пароме отчалила, не осмотрев Обитель.
Тебе, как прежде, выражаю заверение, что всем твоим посланцам буду рад, и встречу их с отеческой любовью. Дела монастыря идут неплохо, паломники всегда большим числом, пожертвования оставляют щедро. Так и тебе желаю процветания, с чем и прощаюсь.
Архимандрит, игумен-настоятель Нило-Столобенского монастыря, Герасим.»
Когда-то, много лет назад, Иосифа Ивановича Шарлеманя обуревал гнусный порок тщеславия. Да так, что стал пускать тлетворные побеги из жесткосердия и неблагодарности. Нынче и вспоминать об этом совестно, тем более рассказывать…
Случилась эта неприятная история после войны с Наполеоном – когда Россия-матушка вернулась к старому, привычному порядку жизни. Москва уже вовсю отстраивалась заново, и новые нарядные дома росли вдоль улиц, как грибы после дождя. Любуясь на помолодевшую Москву, обновок захотела и столица.
Надо сказать, что главный храм Санкт-Петербурга, тем временем, заметно обветшал и вообще отстал от европейской моды. И старый Исаакиевский собор, в конце концов, приговорили к сносу.
Дальше события продолжились обычным образом. Среди столичных зодчих объявили конкурс на проект собора. Конкурс подобного масштаба давал отличный шанс, чтобы легко продвинуться в карьере, а, что ещё важней – прославиться. И потому участвовать в борьбе хотели многие. Иосиф Шарлемань был в их числе.
И вдруг в столице появился иностранец – француз, малоизвестный архитектор, но ловкий и напористый субъект.
Субъект – как быстро выяснилось из столичных слухов, ещё на своей родине, в Париже, свёл личное знакомство с Александром. А там, добившись личного приёма, шустрый француз вручил царю подарок – альбом, с подборкой собственных проектов. Наш государь, эстет и меценат, подарок принял очень благосклонно, а самого дарителя запомнил. И вот, в разгаре конкурсных баталий, распорядился пригласить того в Россию.
Француз немедля явился при дворе, где и представил свой проект собора… Проект понравился и был одобрен. А его автор – зодчий Монферран, без проволочек получил контракт и был пожалован придворным архитектором. Карьера господина Монферрана взметнулась ввысь, едва успев начаться…
Потом, в детальном обсуждении проекта, вскрылись серьёзные недоработки. И, в целом, – весь проект был «сыроват». Чтобы не затевать публичного скандала, назначили архитектурный «комитет», «для оказания помощи» мсье Монферрану… В тот комитет вошёл и наш Иосиф Шарлемань.
Работа под началом Монферрана у Шарлеманя не сложилась сразу.
«Мэтр» оказался мнительным и гордым, новых товарищей не уважал, и потому работа комитета шла крайне медленно и очень плохо. И вскоре архитектор Шарлемань в сердцах из комитета вышел.
…Уйти – ушёл, но от мечты не отступился. И очень скоро, вопреки всему, надеясь на изменчивость фортуны, доделал таки собственный проект.
То был величественный, не громоздкий, в гармонии классических пропорций, при портиках тосканского порядка, пяти величественных куполах, в непогрешимости академического вкуса, прекрасный петербургский храм.
Куда там мармеладно-пряничному мсье, не уважавшему классических традиций, с его безвкусным и аляповатым, политым сладкой патокой, тортом! Куда ему до школы Росси! До петербургской школы! Подлинного вкуса, мастерства…
Проект, отправленный на рассмотрение, вернули – без объяснений и без резолюций… Вот после этого, впервые в жизни, не слушая увещевания жены, непьющий Шарлемань по-русски запил.
Но вот один приятель-однокашник, узнав о состоянии Шарлеманя, решил немного ободрить того. И рассказал про неприятный казус – с его, наставником Карлом Ивановичем Росси…
Так вот, Карл Росси выполнил заказ, с доверием Святейшего Синода – на храм в Столобенской обители.
Предложенный проект был нов и смел, он подрывал устои классицизма, сплетая древнерусские мотивы с готической Европой. В нём было всё – размах, масштаб, нарядные шатры на колокольне, причудливая смесь декора… Ещё б с ценителями повезло… Вот тут-то и произошла осечка. Сей дерзостный проект был недопонят и возвращён для полной переделки… Подобной оплеухи Карлу Росси не доводилось получать давно. Притом, об этом начали судачить…
Вот, собственно, о чём и рассказал Иосифу заботливый приятель… Но Шарлемань, не то, чтоб был утешен, – скорей, задумался…
А вскорости, наведался в Синод – с большим бюваром из телячьей кожи.
Расчёт был в том, чтобы строительством собора с лихвой вернуть потерю гонорара за переданный в безвозмездный дар проект… Проект святым отцам понравился. Однако, далее случился форс-мажор. Зело рачительный столобенский игумен столичного специалиста звать не стал, и ограничился стараниями местных. А Шарлемань за презентованный проект был поощрён его благословеньем… Помимо этого, он получил нешуточный разлад от Росси и перемену многих из коллег. Урок был горек, но усвоен прочно.
Так Исаакий стал Богоявленским, рождённым, неким образом, бастардом. Ан вон оно как вышло-то. Чудно…*
– Вот почему я обратилась к вам, – закончила заказчица. – Надеюсь, мой ответ вас успокоил.
И Шарлемань, обескураженно, кивнул.
– Тогда давайте перейдем к делам. Итак, что вы решили?
Он деловито поднял папку и вынул несколько листов.
– Я подготовил образцовые эскизы… Извольте посмотреть и отобрать, дабы я мог начать работать над проектом.
Внимательно пересмотрев эскизы и обсудив исходный вариант, они пришли к взаимопониманию… Он обещал с работой не тянуть, и предъявить проект как можно скоро.
– Да-с… И теперь к вопросу общей сметы. С которой суммы исходить в расчетах?
– Рассчитывайте на миллион.
–?
Заказчица неторопливо встала и, так же тихо и спокойно, повторила:
– На миллион, в расчёте золотом. Да не тяните же, как обещали.
С тем, протянув для поцелуя руку, она дала понять, что разговор окончен.
Вернулся Шарлемань домой в смятенных чувствах. Да только дома его ждал сюрприз…
(*Достоверных сведений о том, почему конкурсный проект на Исаакий Шарлеманя попал на остров Столбный, нет. А посему автор позволил себе некоторую фантазию.)
