Юлия Симбирская
Заяц на взлетной полосе
Хэл
Прошлой ночью Хэлу не спалось. Он маялся бессонницей, когда воспоминания облепляли, как рой надоедливых мух. Только сгонишь десяток, а тут еще два других налетело. Тогда он перевернулся на спину, закинул лапы за голову и стал смотреть на звезды. Некоторые метались по небу, мерцая, и это были огни самолетов. Хэл подумал, что есть несколько мест на земле, похожих на аэродромы, откуда улетают не самолеты, а ракеты. «Интересно, там живут зайцы?» Хэл зажмурился.
«Когда это было? Давным-давно? Вчера? В прошлом веке?» Все ответы казались Хэлу верными. Он помнил тот день, когда узнал о полете человека в космос. Сначала он наивно полагал, что с их аэродрома кто-то слишком разогнался и нечаянно долетел до звезд. Потом, благодаря радио, узнал правду. Люди вокруг ликовали, поздравляли друг друга. Никто не знал этого человека – первого космонавта, – и Хэл не знал, но его полету все искренне радовались.
– Как зовут парня? – спросил шофер такси.
– Гагарин! – крикнул кто-то из толпы туристов.
Хэл запомнил это имя. С тех пор звездные дали манили его, как прежде манила просто высота. «Вот ведь, – думал Хэл, обгладывая кору с куста, – человеку не сидится на земле, не ходится, не ездится на автомобилях, даже не летается просто так». Поужинав, заяц побежал к первому терминалу. Там было помещение для персонала с большим окном и телевизором. Хэл иногда смотрел передачи о живой природе и соревнования по легкой атлетике.
– Ну! Ну кто так бегает?! Это вялое перебирание конечностями считается у людей бегом? – с возмущением комментировал Хэл двуногих бегунов.
Телевизор был крошечным, с маленьким выпуклым экраном, а бегуны, скорее, напоминали муравьев, но, если приплюснуть нос к самому окну и хорошенько напрячь зрение, можно было разглядеть.
В тот вечер все сложилось как нельзя лучше: Хэл притаился в сумерках, телевизор показывал на редкость четко и ярко. Заяц успел как раз к началу новостей. Несколько вступительных слов диктора, и вот наконец репортаж. Хэл буквально прилип к окну.
Потом он плелся домой и думал: «А вдруг людям нужен смелый заяц, который сможет составить компанию космонавтам? Я бы смог! Я абсолютно здоров, несмотря на годы, точнее – века. Я умен и сообразителен. А вдруг там, куда летают космические корабли, есть существа, похожие на зайцев, и с ними нужно наладить контакт?» Дорогу ему перебежала мышь.
– Эй! – окликнул он полевку. – Сегодня первый человек вернулся из космоса!
Мышь на секунду остановилась и засеменила дальше.
«Вот кого точно не надо брать в космос», – подумал Хэл.
«Подумаешь, – хмыкнула мышь на бегу, – да по теории шести лапопожатий я моментально окажусь племянницей космической мыши!»
Саша
Cил совсем не осталось. Саша хотела лечь на белую кушетку рядом с Мией и закрыть глаза на целую вечность. Ясно, что война против мужа проиграна: нет оружия, союзников, денег, сил. Удивительно, как это Пол до сих пор не заблокировал кредитную карту. Это явно была очередная игра, и скоро она закончится.
Недавно Саша рассказывала психотерапевту, как однажды ночью лежала на газоне перед домом в разодранной пижаме, сплевывала кровь и вдруг заметила блестящий глаз в щели между перекладинами соседского забора. Встав на четвереньки, она подползла ближе, просунула в щель руку, и теплый язык скользнул по ее перепачканной ладони. Пес заскулил. Удивительно, в детстве она боялась больших собак, а тут не задумываясь протянула руку.
– Почему вы не обратились в центр помощи жертвам насилия?
– Мне не приходило в голову, что я жертва насилия, и я даже была счастлива. Жутковато звучит, правда? А еще всегда было страшно потерять Мию. Я ведь безработная иностранка. Я вечно не соответствовала этому прекрасному, удивительному миру. Немного недотягивала. Муж объяснял, что нужно сделать, чтобы исправиться, а я не понимала – тупая.
Так много всего было: правил, условий. Я путалась, а он уверял, что все просто, нужно только внимательно слушать. Муж ведь пожалел меня, потому что я до встречи с ним жила неприкаянно.
– Расскажите.
– Ой, я не знаю, что рассказывать. Просто понять не могла, как все устроить. Окончила университет, начала работать. Я искусствовед, и мать говорила, что с такой профессией вечно буду побираться, а получилось найти работу в одной компании, которая занималась оценкой антиквариата. Меня там пригрели еще с университета. В общем, моталась по командировкам и в разных странах пожила.
– И все равно чувствовали себя неприкаянно?
– А, да. Сначала я не понимала, пока не встретила Пола. Он ткнул меня носом. Сказал, что человек должен четко понимать, для чего он вообще живет, а я не понимала, не задумывалась тогда. Много работала, обитала среди людей искусства. У меня подруга, например, писала монографию о Шагале. Я Полу рассказала, а он сморщился: «Ты не умеешь отстраняться. Тебя чересчур увлекает чужая жизнь». Я подумала, что и правда, меня увлекает, я упиваюсь чужой жизнью – наверное, потому, что у меня своей настоящей нет. И еще его раздражало, что я постоянно смеялась. В детстве у нас дома тоже как-то не принято было хохотать. Считалось проявлением несдержанности. И мы с подружкой по дороге из школы, бывало, насмеемся, чтобы дома уже не хотелось. А когда я самостоятельно жила, то, знаете, все время было смешно. Я и смеялась. Пол переживал, потому что такое поведение – признак расстройства.
– Правда? Не знала, – улыбнулась психотерапевт.
– Ну, вот Пол статью мне показывал на эту тему из медицинского журнала. Знаете, я иногда смеялась даже над картинами. Например, я все знаю о художнике, могу рассказать, в какой период он работу создавал, что там и зачем, но обязательно байку какую-нибудь вспомню, или без повода смешно станет.
– Здорово! И потом за то, что вам было смешно от Пикассо, допустим, муж начал вас бить?
Саша теребила застежку на спортивной кофте. У нее задергалось правое веко и зашумело в ушах. Как же стыдно! Все, что приходится обсуждать, стыдно.
– Вы делились с кем-то своей бедой?
– Да, как-то попробовала поговорить с мамой. Она сказала, что я жутко себя запустила.
– И все?
– И все. Мы не близки.
– Когда вы приняли решение расстаться с мужем?
– Я еще не приняла этого решения. Мы по-прежнему живем в одном доме. Но я поняла, что он уничтожает меня, и все, что было раньше, – ложь. Меня озарило, хотя это озарение постоянно нужно восстанавливать и поддерживать. Вроде все мелочи соберу и по полочкам разложу, а потом опять все смешивается, путается. И еще. Не знаю, как сказать. Он как будто забирал себе то, чем я дорожила.
– Можете сказать, что именно?
– Сейчас. – Саша зажмурилась. – Представьте, что вы очень любите свою профессию, а человек, которому доверяете, постоянно говорит, что вы в своем деле ничего не стоите – так, сбоку припеку. Часто это звучит мимоходом, вроде шутки. Потом, в компании, ваш муж вдруг рассказывает почти слово в слово то, что рассказывали накануне вы, но выдает это за свое мнение, за свое знание. И ты стоишь раскрыв рот, потому что тебя нагло обокрали, но невозможно ничего доказать. На твои вопросы всегда готов ответ: «Милая, конечно, теперь тебе кажется, что ты все знаешь». А я знаю! Это я рассказала ему однажды, что Моне и Мане впечатлились плоскими, графическими работами японцев, и эксперименты с перспективой заметны у Мане в «Завтраке на траве». Я обратила внимание Пола, что Мане сильно укорачивает перспективу. Да, это не мое открытие, ничего сногсшибательного, но перед друзьями на вечеринке звучало эффектно. И, разумеется, я этого «никогда раньше не говорила».
– Когда вы это поняли? – Психотерапевт сбросила красивые замшевые туфли и забралась в кресло с ногами. На правой лодыжке Саша разглядела сложную татуировку – на руну похожа.
– Что?
– Когда вы поняли, что все рухнуло?
– Когда он чуть не задушил Мию.
– Вы уйдете от него?
– Да.
– По поводу озарений: полезно все записывать и перечитывать. Факты забываются, покрываются толстым слоем переживаний, а ведь за ними – правда. Записывайте, хорошо? Дневник поможет вам потом не вернуться.
– Не вернуться?
– Дело в том, что уход – это важный шаг, но не обязательно точка. Вам потом предстоит очень серьезно работать над тем, чтобы удержаться от возвращения. И мы будем наращивать силы уже сейчас. Не лукавьте, не пытайтесь рассуждать, почему муж ударил вас по лицу, пишите как есть: про то, что больно, страшно. Больше фактов. Даже если происходящее покажется вам абсурдным. Хорошо?
– Хорошо.
– А к уходу вам надо очень тщательно подготовиться. Быстро и тщательно. Я сейчас напишу вам все по пунктам. Но этот листок вы не понесете домой, вы выучите все наизусть здесь. Не обязательно запоминать детали, а важное останется с вами. Наша встреча сегодня закончена. Деньги можете заплатить секретарю.
– Знаете, доктор, на следующий сеанс я вряд ли найду деньги.
– Что ж, пока постарайтесь потратить оставшиеся на то, что я вам напишу.
Хорошо, что тогда ей вручили пошаговую инструкцию, иначе пришлось бы туго. И теперь инструкция помогла собраться с мыслями и силами.
Саша встала. Врач из медицинского пункта аэропорта что-то писала за столом. Мия тормошила новую подружку – тряпочную утку. «Странно, что она не хватилась своего зайца», – подумала Саша. Заяц сбежал от них в суматохе. Скорее всего, выпал по дороге через терминал, его подобрал уборщик и запихнул в мусорный мешок.
– Мия, нам пора устраиваться на ночлег. – Саша пригладила дочке волосы.
– Мы не полетим?
– Сегодня точно нет. Сейчас пойдем в гостиницу и отдохнем.
Врач оторвалась от записей, сняла очки и, вздохнув, посмотрела на Сашу. Саша заметила, какое у нее приветливое, спокойное лицо. Карие глаза, ровная кожа, красиво убранные волосы с легкой проседью. А еще – маленькие пухлые руки без колец и браслетов. Вдруг захотелось приложить эту руку к своей щеке и сидеть долго-долго с закрытыми глазами.
– Держитесь, деточка, – сказала врач. – Вы прекрасная мама! Такая умница! Все сделали вовремя и правильно.
У Саши задрожали губы. Так странно, что ее не ругают, ведь это она виновата, что не уследила, что позволила ребенку схватить чертовы леденцы, – негодная мать.
– Спасибо, – прошептала она и отвернулась.
Роберт
Cовершенно незачем было оставаться в гостинице до вечера – вся работа сделана. Бо укоризненно смотрел на хозяина из-под кресла. Сколько бы ни фыркала девушка-администратор, а собака никому не мешает. Роберт сел в кресло напротив и включил телефон, чтобы еще раз пересмотреть фотографии. Если бы Нора разрешила общаться с мальчиками! Он ведь не посторонний человек – дедушка… А мальчики растут и не знают, что такое провести с дедом каникулы. Он бы сводил их к самолетам. Да он бы показал все самые интересные тайные места в аэропорту, куда никогда не попадет ни один пассажир!
Роберт задумался. И почему он так мало летал как пассажир? То ли не хватало свободного времени, то ли просто не было тяги к путешествиям. Жажду полета он компенсировал парашютами. Больше ста прыжков за всю жизнь! Вики нервничала, когда он отправлялся на летное поле не по работе. Она боялась, что останется вдовой, а получилось наоборот. Ни разу его не подвел парашют, и только однажды ее подвел крошечный тромб, который оторвался и не оставил шансов.
Роберт отключил телефон, поднялся с кресла и тихонько свистнул Бо.
– Нет, не через холл, дружище. – Он схватил пса за ошейник и направил в сторону технических дверей. – Там слишком много людей. Не будем нарываться. – Бо послушно направился, куда велели.
Оставив Бо на задворках гостиницы, Роберт вернулся в свою каморку, чтобы переодеться. Потом запер дверь и, против обыкновения, пошел в общий холл проведать кактус. Не так уж много на свете живых существ, которых мог проведать старый авиационный техник. Под подошвами ботинок со стесанными каблуками пружинил ворс нового ковра. Месяц назад постелили. Бригада рабочих попалась косорукая, и в одном месте вспучилось, но это если приглядываться, а так хорошо смотрится. И цвет подходящий – серо-голубой, и рисунок есть в мелкую шашечку. Вики бы, конечно, заставила переделывать, но она никогда не работала управляющей гостиницей. За дверью прачечной слышался смех горничных. Мир сжался, стал вроде капсулы, в которой есть все необходимое, даже цветущий кактус для души. «Спасибо, Господи! Ты все устроил».
В холле было пусто. Только девушка-администратор с красными щеками перебирала бумаги за стойкой и двое постояльцев на диванчике в углу – высокая светловолосая женщина и девочка лет четырех-пяти. Роберт прошел мимо прямиком к кактусу.
– Послушайте, неужели совсем ничего нельзя сделать?! – голос женщины прозвучал с таким отчаянием, что Роберт обернулся. Она рывком поднялась с диванчика и подошла к стойке.
– Я объяснила вам, мадам, мы не можем поселить вас бесплатно или в долг – такие правила. Ваша карта заблокирована. В здании аэропорта есть комната отдыха для пассажиров, час пребывания стоит…
– У меня в кармане одна мелочь, которой хватит на бутылку воды. Это все! Сколько раз повторять?!
– Простите, мадам.
– У меня больной ребенок!
– Простите, мадам.
– Позовите управляющего!
– Управляющего сейчас нет. Только завтра. Приходите завтра, – заученно тараторила девушка-администратор.
– Дедушка, а этот цветочек спит?
Роберт обернулся. Рядом с ним стояла девочка и показывала пальцем на кактус.
– Спит, детонька. – Он присел на корточки. Девочка внимательно посмотрела на него. У Норы такие же глаза – зеленые, как стеклышки, обкатанные морем! Только у девочки чуть косят, самую малость, но он заметил. Роберт приложил ладонь к левому нагрудному карману куртки – «сердце зашлось», как говорила его мать.
– А я сегодня опять почти умерла, – улыбнулась девочка.
– Как это?
– Из-за леденцов. Я иногда удушаюсь от разной еды.
Сердце снова толкнулось в грудную клетку. Он давно понял, что иметь такое чувствительное сердце – та еще морока.
– Мия! – позвала женщина. Она шла к ним, и новый ковер – серо-голубой в шашечку – пружинил под подошвами белых ношеных кроссовок.
– Мамочка, не плачь! – Девочка встрепенулась. Роберт заметил, как сразу сморщилось ее личико.
Женщина взяла дочь за руку и замерла. Она и не плакала. Стояла посреди просторного гостиничного холла, как статуя в музее. Роберт пригладил волосы. Он подумал, что Вики никогда не приглашала в дом посторонних, и в газетах часто печатают криминальные новости о мошенниках. Каких только проходимцев не встретишь. Он откашлялся.
– Вы извините, что вмешиваюсь. В гостиницах свои порядки, тут уж ничего не попишешь, но у меня найдется комната. Вы не бойтесь, я всю жизнь тут, в аэропорту. Можете вон у них спросить. – Роберт кивнул в сторону стойки администратора. – Переночуете, а там разберетесь. Денег не возьму. Собака у меня, но ее бояться нечего, не кусается.
Женщина внимательно посмотрела на него, потом обернулась к девушке-администратору. Та кивнула, подтверждая, что все правда. В этом взгляде в упор не было мольбы, отчаяния, растерянности. Роберту показалось, что она смотрит так, как привыкли смотреть решительные и хладнокровные люди, которым нужно прямо сейчас принять важное решение, рискнуть. Вики смотрела так на хирурга, когда отдавала Нору вырезать аппендицит, и не прогадала – руки у дежурного врача оказались золотые.
Роберт уже представлял, что удобнее всего будет разместить их в комнате Норы. И постельное белье у него есть новое, которое еще Вики покупала. Только паука из угла над шкафом надо прогнать, а то девочка испугается.
Леон
Леон обычно сразу засыпал в самолете. В воздухе ему всегда снилось что-то потрясающее, вроде путешествий во времени. Однако в этот раз рядом оказалась похожая на сухую ветку старушка, которой явно не хватало собеседника.
– Простите, я должна вам это сказать! – Старушка сверкнула новыми зубами. – Вы жутко похожи на моего правнука! Держу пари, вам двадцать пять!
Леон рассматривал попутчицу, отыскивая в ее облике те приметы роскоши, которые не очевидны порознь, а вместе дают впечатление «спокойного богатства» – так он это определял.
– Нет, мне немного больше.
– Хм, тогда вам тридцать! – возликовала старушка.
– Мне тридцать четыре.
«Какого черта! – мысленно возмутился Леон, продолжая улыбаться. – Сейчас я должен буду всю дорогу слушать мемуары».
– В общем, вы похожи на моего правнука, и это хорошо. Значит, мы подружимся. Вы ведь не собираетесь улечься спать? Поверьте, нет ничего лучше, чем болтать с незнакомцами в дороге. Хотите лакричных конфет?
– Нет, спасибо! Я как раз думал, что во сне время летит быстрее и…
– Как хорошо, что вы меня повстречали! – Мадам отправила в рот конфету. – Я должна вам сказать, что нельзя торопить время. Живите помедленнее и, главное, наяву.
Стюардесса в немыслимой шляпке (ох уж эти авиакомпании!) проверила ремни безопасности, улыбнулась Леону и наклонилась к его попутчице:
– Все в порядке, мадам? Может быть, плед?
– Нет, не надо. Позже мы с молодым человеком выберем напитки, а точнее – хлопнем виски.
– Непременно.
Самолет вырулил на взлетную полосу. Леон глянул в иллюминатор и увидел терминал, в котором коротал ночь на детской площадке. Он смотрел в ту сторону, пока самолет не развернулся. Сейчас начнется разбег, набор высоты. Леон закрыл глаза.
– Представляете, что я вам расскажу? – услышал он у самого уха.
– Что? – Вздрогнув, Леон открыл глаза.
– Не нервничайте! Мы уже в воздухе, – улыбнулась старушка. – Надеюсь, вы не боитесь летать?
– Нет, я не боюсь.
– Вот и славно. Ну не в космос же нас запускают. Хотя уже и там куча народу побывала. Представляете, я ведь старше первой женщины-космонавта! И теоретически вполне могла бы ею стать, потому что с детства увлекалась аэропланами. Точнее, не с детства. Это я загнула. В моем детстве были другие увлечения. Но с юности уж точно! А мой отец дружил с Орвиллом Райтом. Уилбур уже умер к тому времени. Фантастика! У них не было ничего, кроме мечты и упорства. Этого хватило, чтобы изобрести управляемый летательный аппарат. С ума сойти! – Попутчица Леона всплеснула руками.
– Однако в их родном городе первый полет «Флаера» остался незамеченным. – Леон решил понаблюдать, какой эффект произведет его эрудиция на мадам. – А в тысяча девятьсот шестом году вышла статья «Flyer or a liar?», помните?
– В утренней газете не доводилось читать, – засмеялась старушка. – Я все же не такое ископаемое. И в девятьсот шестом году мой отец еще даже не пригласил мою мать на каток в Петербурге.
Леон смутился. Он не хотел ее обидеть. Просто неуклюже пошутил.
– Кстати, меня зовут Агнесс.
– Леон.
– Знаете, кого я встретила в аэропорту, когда выходила утром из гостиницы?
– Кого же?
– Обыкновенного серого зайца. Он вышел из клумбы.
– В котелке и с тросточкой? – не удержался Леон.
– Почти, – засмеялась Агнесс. – Я подумала, что это знак. Вся наша жизнь состоит из знаков. Поэтому, когда я вошла в терминал и споткнулась еще об одного зайца, не удивилась ни капельки.
– В терминале? – спросил Леон и почувствовал, что «знаки» заставили его внутренне поежиться.
– Да. В терминале тоже есть зайцы. – Агнесс вытащила из-под сиденья сумку и порылась в ней. – Вот!
Она держала в руках тряпочного зайца с обвисшими ушами.
– Откуда он у вас?! – не сдержался Леон.
– Сам бросился под ноги. Я же сказала, что споткнулась об него.
– А вы можете отдать его мне? То есть продать, конечно.
– Вы коллекционируете зайцев? – усмехнулась Агнесс.
– Да, – уверенно ответил Леон.
Хэл
Хэл не поверил своим глазам, когда увидел Агнесс. Он, прикрыв по обыкновению глаза, сидел в клумбе в ожидании сумерек. Вдруг кто-то нахально уселся ему на нос. Это была не Агнесс. На заячий нос приземлился паук. Он сосредоточенно починял свои сети после удачной охоты, но что-то пошло не так, и ловец мух свалился с листка. Хэл чихнул, заодно решил выглянуть в просвет между ветками и листьями. Тут он и заметил Агнесс у дверей гостиницы. Она ждала, пока носильщики уложат ее роскошные чемоданы в машину-перевозчик.
Хэл сразу узнал ее, хотя никому другому на его месте и в голову бы не пришло рассмотреть в даме весьма почтенного возраста ту девочку, которую Хэл встретил однажды. Давно. Очень давно. Это было после войны. Какой именно, Хэл не помнил. Или не знал. Имеет он право что-то не знать или не помнить? Аэропорту исполнилось тогда десять лет. Конечно, ни о какой гостинице и речи не было. Маленькая Агнесс в бархатном платье цвета мха стояла тогда рядом с красивой машиной. И ее блестящие вишневые туфли он тоже запомнил. Конечно, девочка была не одна. Рядом стоял пожилой мужчина в темном костюме и шляпе. Он о чем-то говорил с летчиком. Оба смеялись. Девочка явно скучала.
– Папа, ты обещал, что я полечу на новом самолете! – Она подергала мужчину в костюме за рукав. – Я не боюсь! Это ведь ты его придумал!
– Агнесс, машина еще не прошла все испытания. Тебе придется подождать, – засмеялся отец.
– Не вешай нос! – приободрил девочку летчик. – Еще несколько лет, и ты сможешь сесть за штурвал.
– Э-э! Минуточку! Я не давал на это отеческого благословения, – шутливо погрозил пальцем отец и обнял Агнесс за плечи.
– Тогда мне нужен шлем! Я хочу примерить шлем! – Она вырвалась и запрыгала, намереваясь стянуть с летчика кожаный шлем с очками.
– Прекрати, Агнесс! Мне неловко за тебя! – в голосе отца не было ни капли раздражения.
Летчик снял шлем и нахлобучил его на голову девочки, примяв кудри:
– Ну и как?
– Отлично! – Агнесс тут же натянула очки и, раскинув руки, побежала по полю. Ее вишневые туфельки мелькали в траве. – У-у-у-у-у!
– Вот увидите, она станет летчицей! Ну, или я на ней женюсь! – радостно сообщил летчик.
– Не особо удачная шутка, парень!
– А я не шучу. Всяко может быть.
Хэл тогда еле успел отпрыгнуть в сторону, иначе Агнесс точно споткнулась бы об него.
– Папа! Тут заяц! Настоящий заяц! – закричала она, размахивая руками.
Хэл опрометью кинулся к ближайшим кустам.
– В аэропорту еще водятся зайцы?
– Я хочу взять с собой в полет живого зайца. – Запыхавшаяся Агнесс обняла отца и запрокинула голову, отчего шлем едва не свалился.
– Я не против. Бери! Только для начала ему нужно пройти медицинскую комиссию…
– И отпроситься у жены, – засмеялся летчик.
«У какой еще жены?! – возмутился Хэл, который все отлично слышал. – Еще чего не хватало!»
Потом Агнесс вернула шлем и очки хозяину, побродила немного по полю, собирая букетик из клевера, и присела на траву, скрестив ноги по-турецки, совсем рядом с убежищем Хэла. Ее лицо, еще румяное от бега, стало сосредоточенным и серьезным. Хэл долго разглядывал девочку, а потом тихонько вышел из кустов.
– Ой, – прошептала Агнесс, повернув голову.
– Тсс, – сказал Хэл.
И вот он увидел ее снова, спустя семьдесят лет, если быть точным, а Хэл желал быть точным. Никаких сомнений – это Агнесс. Та самая. Хэл помешкал минуту и снова вышел к ней. Он всего лишь хотел узнать, удалось ли ей полететь на самолете, который построил ее отец, или она вышла замуж за летчика? Ну, и на всякий случай Хэл хотел предупредить, что готов к полету. Давно готов. И Агнесс может на него рассчитывать. Медицинская комиссия – это пустяки, а жены у него нет и не было.
– Матерь Божья! Заяц! – заголосила Агнесс.
– Прошу в машину, мадам!
– Эти гостиничные шоферы вечно влезают не вовремя! – пробурчал Внутренний Голос.
В кои-то веки Хэл с ним согласился.
