Юлия Роскошь
Земляничное варенье
После этого дня мы с Аней стали видеться каждый день. Иногда я приезжал на велосипеде к ее дому, где она рисовала за мольбертом в палисаднике – как обычно, отдавшись полностью данному процессу, и тогда я, словно соприкоснувшись с неким таинством, тихонечко садился рядом на траву и с любопытством наблюдал за взмахами кисточек и Аниным сосредоточенным лицом. Бывало, она приносила какую-нибудь книгу и взглядом просила меня почитать вслух. Сначала я читал, чувствуя себя неловко, и замечал, что как будто лицо Ани в эти моменты немного грустнело, хотя после окончания чтения ее глаза светились от благодарности и какого-то тихого счастья. Иногда я читал, меняя интонации, так, что это смешило Аню, и она периодически хлопала в ладоши, и с ее лица не сходила улыбка.
В некоторые дни мы ходили на озеро или опушку, собирали душистую землянику или наблюдали, лежа на благоухающей траве, за проплывавшими, словно корабли, облаками на небе, и все это время я не уставал вглядываться в лицо Ани, так живо выражающее все эмоции, что и не нужно было никаких слов.
Так незаметно пролетел месяц. Настала пора возвращаться домой. Было одновременно и радостно и грустно. В день моего отъезда Аня подарила мне картину. Ту самую, которую она рисовала в палисаднике. На картине было изображено земляничное варенье.
Через год, на следующее лето, я сам выразил желание поехать на каникулы в деревню. Весь год я периодически вспоминал Аню и в целом ожидал встречи с ней. Однако, приехав к бабушке с дедушкой, я с недоумением узнал, что Аня в конце прошлого лета куда-то уехала с родителями и больше не возвращалась. Никто ничего не знал: ни причины отъезда, ни сроки. Я провел в деревне почти все лето в надежде, что все же Аня появится, однако, к моему разочарованию, этого не случилось. Уезжая, я попросил бабушку с дедушкой сообщить мне сразу же, если Аня вернется в следующем году. Но ни через год, ни через два…
С тех пор прошло 20 лет… Так больше я и не встретился с Аней, и так и неизвестно, что с ней стало. Но ее картину я до сих пор храню, как нечто очень ценное, и, глядя на нее, с необъяснимой тоской вспоминаю такое поразительно живое лицо с выразительными глазами, которые говорили красноречивее всех слов, каких больше не довелось мне встретить в своей жизни.
