Юлия Климова
Оболтус для бизнес-леди
Глава 4
Маша с тоской следила за суетливыми движениями бывшего мужа. Когда же он уберется из ее квартиры? Когда?
– Розовый галстук… Ты не видела мой розовый галстук? – спросил Матвей, выпрямляясь и поворачиваясь в ее сторону.
– Нет.
– Странно… – протянул он, будто раньше самым любимым занятием Маши было следить за его галстуками. Особенно розовыми. – Может, он в гостиной?
– Ага, висит на люстре, – хмыкнула Маша и, отлипнув от дверного косяка, возле которого стояла, скрестив руки на груди, направилась в кухню. Достал, вот честное слово достал! И куда она смотрела, когда выходила замуж? Чем думала?
А вообще, ей простительно – всего-то девятнадцать лет. «Немножко не того выбрала… угу».
Маша высыпала в чашку ложку растворимого кофе, залила кипятком и полезла в холодильник за сливками.
– Розовый галстук ему подавай, – буркнула она, присаживаясь на трехногий табурет, купленный по случаю на мебельной выставке. – Еще бы бирюзовые трусы в белый горошек вспомнил! Придурок…
Бывший муж сейчас не только навевал вселенскую тоску, но еще и бесконечно раздражал. Он был ее неудачей и своим присутствием болезненно напоминал об этом. А когда-то, когда-то…
Наверное, разница в возрасте сыграла свою роль. Матвей Хорин в свои двадцать семь лет выглядел взрослым, умным, уверенным в себе. К тому же он был устремлен к заоблачным вершинам счастья и достатка – четко знал, чего хочет, и рассказывал об этом эмоционально и с удовольствием. Он казался особенным во всем. Одежда – в идеальном порядке, цвета не серо-черно-синие, а сочные, заметные. Всегда побрит, коротко стриженные волосы разделены светлой полоской пробора, и даже маникюр имеется.
Его отутюженная яркая внешность казалась Маше знаком таланта. Он – творческая личность, ага. Это уж потом именно за манеру одеваться она прозвала его менеджером среднего звена.
А Матвей к «среднему звену» никакого отношения не имел. Он был владельцем небольшого спортивного магазинчика, открытого на волне везения и энтузиазма. К сорока годам он планировал расширить бизнес по максимуму («Покупать одежду, спортинвентарь, да и все остальное, будут только в моих магазинах», «Товары от Хорина – это престижно!»), но годы шли, а бизнес почему-то не расширялся.
Доход жалкая торговая точка (а как еще назвать обшарпанную стекляшку с китайским товаром?) приносила небольшой, брать кредиты Матвей боялся, обеспеченные родители Маши зятя не жаловали и осыпать его деньгами не собирались. Впереди уже не маячили золотые горы.
Маша же поднималась по служебной лестнице легко и непринужденно: где играл роль блат, где везение, а где и амурные связи – но комплексовать по поводу занимаемой должности ей уж точно не приходилось. Отдел кредитования крупного банка полностью Маше подчинялся, зарплата и положение вызывали зависть у особо вредных подруг. Как она умудрилась прожить столько лет с Мотей, Маша решительно не понимала. Последние пять лет – это же сплошная пародия на семью… Что продлило брак – привычка или ее любовные похождения? Ну да, она не святая. И что? А кто нынче святой?
Да какого черта!
Матвей в постели оказался не ахти (хотя собой гордился изрядно), и потянуло молодую жену на подвиги. Случалось, Маша позволяла себе романы, которые сглаживали неприязнь к мужу. Он же ничего не требовал, ничего не подозревал и часто даже был мил. Его уверенность в себе, когда-то вызывавшая восхищение, сменилась мягкостью и вялостью.
Тоска…
Какой толк от такого мужчины? Где напор, дерзость, страсть? Тю-тю. Ерунда какая-то. А Маше в мужчинах всегда нравились напор и дерзость – руки-ноги отнимались, воображение рисовало самые эротичные картины, а душа ныла и требовала немедленного удовлетворения всех желаний.
Как гипноз, как наркотик… Состояние невесомости, приятной, сладкой истомы.
Совесть беспробудно спала, тело откликалось на ласки умелых любовников, а Матвей привычно выполнял роль диванной подушки. Пару раз в Машиной голове мелькала мысль о разводе, но, так как замуж она все равно ни за кого не собиралась, а родители, хоть и не питали к зятю теплых чувств, были против кардинальных перемен в жизни дочери, никаких изменений не происходило. К тому же супруг отлично управлялся с домашним хозяйством.
Но однажды, в первых числах января, когда страна радовалась новогодним каникулам, воздух еще хранил аромат хвои и шампанского, а снег у подъездов пестрил конфетти, Маша возвращалась домой. Она остановилась посреди двора и посмотрела вверх – на окна квартиры. Свет горел, по шторам мелькала тень Матвея. Тень. Да, он теперь просто тень… Маша замотала головой и ужаснулась – а на фиг он ей сдался? Она уже давно выросла из него, как дети вырастают из брюк, юбок, платьев. Кто он и кто она? Не нужен, совершенно не нужен! Новый год надо начинать не так. Иначе! Хватит с нее этой дурацкой семейной жизни!
Как же сразу захотелось свободы! Маша представила мужа с чемоданом у двери, улыбнулась и чуть ли не бегом бросилась к подъезду.
Пора. Давно пора! И как же замечательно, что она вернулась с вечеринки, которую устраивала двоюродная сестра и на которую «владельца жалкой торговой точки» не пригласили, сегодня, а не завтра, как собиралась. Это особый день, особый час, особая минута!
Распахнув дверь, Маша наткнулась сначала на удивленный взгляд мужа, а уж затем на не менее удивленный взгляд высокой, широкоплечей, похожей на пловчиху очкастой девушки в нелепой вязаной сеточке на голове. Девушки? Да ей точно перевалило за тридцать!
– А у нас корпоративная вечеринка, – только и смог выдохнуть покрасневший Матвей.
– Из двух человек? – уточнила Маша.
– Да, да, – изо всех сил закивала «пловчиха», опасаясь, видимо, физической расправы.
На столе стояли бутылка шампанского, два пустых бокала, две тарелки и небольшие прозрачные мисочки с салатами («купили в ближайшем супермаркете?»). В полутьме на елке переливались разноцветные фонарики гирлянды. Он что, ей изменяет, с этой крокодилицей? Маша откинула голову назад и захохотала – громко, искренне. Он… ей… изменяет… с крокодилицей…
– Дорогие мои, – успокоившись, сказала она, – пошли вон.
Девушка подхватила сумочку и, радуясь, что осталась жива, молниеносно исчезла за дверью, а Матвей заканючил:
– Она коллега… Да разве я могу променять тебя на кассиршу! Да ты с ума сошла, какой развод?!
Но Маша была абсолютно счастлива – даже не пришлось придумывать повод для разговора – ее супруг сам во всем виноват. Вот и отлично!
Впрочем, все равно было немного обидно: неужели ему действительно могла понравится «пловчиха»? Бред, как может равняться эта страхолюдина с ней, роскошной Машей? Бред, бред, бред… И мысли уходили в другую степь.
Уж чем ее природа точно не обделила, так это внешностью. Стрижка «боб-каре» подчеркивала красоту скул и шеи, кожа всегда была чистая – прыщи и прочие неприятности никогда не «украшали» лицо, лишь три точки-родинки дорожкой бежали по правой щеке. Густые блестящие волосы достались от бабушки, пухлые губы – от мамы, а зеленые глаза – от прабабушки. Девушка-секси – без изъянов на лице и в фигуре. Мужское внимание Маша получала всегда большими порциями.
На развод она подала сразу же, и второй штамп украсил паспорт в середине марта. Родители гундели – но кто их будет слушать? Матвей просил одуматься – но кто он такой? Свобода уже текла по венам, уже приятно волновала и бодрила. Маша чувствовала себя помолодевшей на десять лет брака и ругала себя с утра до вечера, что не рассталась с тенью-супругом много лет назад. Сколько упущено!
Матвей же надеялся на примирение и уже третий раз приходил за якобы забытыми вещами. То ему потребовался фонарь (подарок покойного дедушки), то отчет о продажах («что-то кроссовки меня беспокоят»), то розовый галстук…
– Не нашел, – раздался за спиной деловитый голос Матвея. – А ты, Маша, напрасно думаешь, будто у меня с Ирой были… э-э-э… Мы Новый год отметить хотели… м-м-м… как сотрудник с сотрудником… м-м-м… как товарищ с товарищем… э-э-э… как член общества с членом общества…
Маша тяжело вздохнула – пора прекратить эти визиты.
– Про члены ты очень удачно сказал, – фыркнула она и поднялась с табурета. – Значит, так. – Она прищурилась и медленно пошла навстречу Матвею. – Чтобы больше я тебя здесь не видела. Эта квартира моя, понятно? Ты прописан у матери на Стромынке, вот и катись туда. Надоел, и нытье твое надоело тоже. И вообще я замуж выхожу! За крутого парня! За того самого, который разогнал половину гостей на нашей свадьбе! Он в отличие от тебя – настоящий мужик и умеет не только болтать языком, но и зарабатывать деньги! Он меня все эти годы любил. Ясно?! И почему я выбрала тебя? – Маша развела руками. – Не понимаю. Очень скоро я буду счастлива и наконец займу именно то место в обществе, которое давно должна была занять!
Матвей побледнел, расправил плечи, гордо вскинул голову и, возопив «Да подавись ты моим розовым галстуком!», покинул квартиру Марии Дмитриевны Серебровой – бывшей жены, которая десять лет назад категорически отказалась менять свою красивую фамилию на невыразительную Хорина.
– Наконец-то, – выдохнула Маша и подошла к окну, чтобы уж проводить Матвея навсегда. Ему больше нет места в ее жизни. – Я выйду замуж, – уверенно добавила она и уточнила: – Я выйду замуж за Никиту Замятина. Пора исправить давнюю ошибку.
* * *
Трамвай за спиной насмешливо звякнул, а одинокая береза, украшающая скромную парковку перед «рестораном», сочувственно закачала ветками.
– Н-да… – протянул Никита. Усмехнулся и зашагал к дверям нового места работы. «Поезжай на Нагатинскую прямо сейчас. Осмотрись, познакомься с людьми», – пролетела в голове фраза отца. Ну вот он и приехал. Сейчас осмотрится, а затем познакомится.
Здание оказалось одноэтажным, узким, длинным, унылым, потрепанным непогодой и временем. Никаких вывесок, окна задернуты темно-серыми шторами, желтые стены заляпаны рекламными объявлениями. Роскошная булочная восьмидесятых годов, да и только! Представить, что здесь будет располагаться одно из самых модных и стильных заведений Москвы, невозможно.
– Спасибо, папа, – пропел Никита и, шагнув под кривой козырек, нажал кнопку звонка. Прислушавшись, он уловил далекую трель и замер в ожидании. То, что звонок оказался в рабочем состоянии, уже удивляло. Провода, тянувшиеся от него по дверному косяку, напоминали веревки, тщательно пережеванные коровой.
Отцовский план для Никиты теперь не был загадкой. Его ткнули носом в трудности, надеясь, что он передумает и вернется в Лондон к привычной жизни. К жизни без особых напрягов, когда все налажено и по большей части крутится само собой. Никита не был в Москве десять лет, а за этот период очень многое изменилось. У него нет нужных связей, он не знаком с ведением бизнеса в России, и отец наверняка откажет ему в средствах. А нужно начать дело практически с нуля.
– Спасибо, папа, – повторил Никита и вновь вдавил кнопку звонка.
Замок крякнул один раз, второй, и дверь открылась сантиметров на пятнадцать.
– Ты кто? – спросил подозрительный голос, а затем раздался металлический лязг.
Никита опустил глаза вниз и на уровне своей груди увидел толстую цепочку и картофельный нос сторожа. Нос находился в состоянии постоянного непокоя, будто его обладатель пытался обнюхать гостя и по запаху определить, кто перед ним стоит.
– Никита Львович Замятин, – ответил Никита, вздыхая.
– Голубчик, а я как раз вас жду! Устал уже дежурить! – мгновенно оживился сторож и, кажется, даже подпрыгнул.
Цепочка коротко прогремела, и дверь распахнулась.
– Заходите, заходите… Я раньше экскурсоводом работал, так что позвольте сразу объясню, где у нас ванная, где туалет…
– А зовут вас как? – не сводя взгляда с маленького лысого мужичка, одетого в блестящий синий спортивный костюм, поинтересовался Никита.
– Криворогов Иннокентий Васильевич, – сторож поскреб небритую щеку костлявыми пальцами и смущенно спросил: – Или перекусим сначала? У меня стол накрыт.
– Нет, Иннокентий Васильевич, сначала экскурсия, а потом все остальное.
– Понятненько, – кивнул Криворогов, и в его узких глазках запрыгали искры радости: видимо, свою прежнюю работу он очень любил. – Значит, так… – Сделав круг по небольшому коридору, он торопливо и бодро направился в одну из комнат. Никита пошел за ним. – Раньше здесь была аптека, затем ателье, затем фабрика по пошиву верхней одежды, затем… э-э… – Иннокентий Васильевич помолчал, почесал затылок и продолжил: – Затем комиссионка, затем магазин хозяйственных товаров, а затем булочная. Народ полы перетоптал достаточно! Посмотрите направо: кусок кирпичной кладки – штукатурка, зараза, обвалилась и вот вам, пожалуйста – часть дома, неприкрытая, почти интимная. Теперь посмотрите налево: комнатенка маленькая, но с отличным видом из окна. То есть ничего не видно, потому как кустарник разросся и вширь и ввысь, что неплохо, в общем-то. Срубил бы я его, сволочь, под корень и хвойного чего-нибудь насадил. А что! Красиво и пахнет соответствующе. Идем дальше… туалет и ванная. На фига им ванная в булочной была, я не знаю, но туалет – дело нужное, тут уж не поспоришь. А теперь сюда, пожалуйста. – Иннокентий Васильевич выдал нехитрое па, чуть «отъехал» в сторону и приглашающе указал двумя руками на следующую комнату. – Столовая! – объявил он, улыбаясь до ушей. – Во всяком случае, я здесь кушаю с утра.
Настроение Никиты от увиденного не упало и не подскочило. Вообще-то, он ожидал худшего. Но дом хоть и находился в упадке, все же был крепким. Мусора нет, только уличная грязь на полу, да глаз изредка цепляется за мебель (где тумбочка стоит, где стул, где узкий старенький шкаф), даже коврик при входе в «столовую» имеется.
– Ну как? – не утерпел Иннокентий Васильевич, тыкая пальцем в сторону накрытого стола. – Батюшка ваш распорядился, ну, я и расстарался. Только подъел немного… долго вы не ехали… смотреть и нюхать-то тяжко, – оправдался он тоном самого несчастного человека на свете.
– Замечательно, – обведя глазами заставленный одноразовыми тарелками стол, ответил Никита. Он с утра ничего не ел, и аппетитный вид нарезанной колбасы, маринованных огурцов, хлеба, соленой рыбы, пирога и прочей снеди вызвал резкое слюноотделение. А бутылка водки, стыдливо задвинутая за картонную коробку с куриными крылышками, вызвала немедленное желание сесть за стол и заесть-запить сегодняшний день как можно скорее.
– А водка? – спросил Никита с иронией. – Тоже батюшка распорядился?
– Нет, я сам, – гордо выпятил грудь Иннокентий Васильевич. – Грех же такой закуске пропадать… и вообще!
Это расплывчатое «вообще» легло на душу теплым облаком. Никита подошел к столу, взял кусок колбасы, пупырчатый огурчик и, предвкушая неземной вкус, отправил и то и другое в рот. Жуя, произнес:
– Наливайте, Иннокентий Васильевич, выпьем за здоровье моего батюшки.
– Вы только не говорите ему, что посуда одноразовая, – засуетился сторож, не сдерживая широкой улыбки, – не любит он этого, велел, чтоб все по первому разряду было. Ну а зачем деньги-то на ветер бросать? Лучше уж по-простому, да?
– Гораздо лучше, – согласился Никита, вспоминая, приходилось ли ему есть из одноразовой посуды. Большие белые тарелки «Пино Гроз» с тонкими черными полосками по краю совсем не были похожи на цветастые картонки, занимавшие большую часть стола. Но это ничуть не беспокоило и не огорчало, наоборот, казалось, именно этой простоты не хватало долгие годы. Никита придвинул стул, сел и еще раз обвел взглядом комнату. Здесь будет ресторан. Стильный. Лучший. Наперекор всему будет.
– Рассказывайте, Иннокентий Васильевич, – потребовал Никита, с удовольствием отправляя на бородинский хлеб тонкую полоску бекона.
– А что рассказывать-то? – протягивая стаканчик с водкой, спросил разомлевший сторож.
– Где работаете, кем работаете и о чем еще вас просил мой отец?
– А-а-а, ну это пожалуйста. – Иннокентий Васильевич дзынькнул стаканчиком о стаканчик Никиты, залпом выпил, подпер щеку кулаком, сунул в рот ветку укропа и неторопливо принялся делиться подробностями своего житья-бытья.
Лет десять он проработал сборщиком мебели, затем переквалифицировался в страхового агента, затем действительно был экскурсоводом – на кладбище: показывал туристам могилы знаменитостей, затем «выбрал должность посолиднее» и обосновался в «Пино Гроз» в качестве посудомойщика. «Козырное место – голубая униформа и еда буржуйская». А со Львом Аркадьевичем познакомился совершенно случайно «в служебке» между первым и вторым этажами.
– Я тогда только две недели отработал, батюшку вашего в глаза не видел. Гляжу, стоит рыжий лопоухий мужик и смотрит на меня, а я в креслице уселся и, значит, обедаю – греческий салат употребляю с говяжьим стейком, ну, мяса кусок по-нашему, по-нормальному. Повар, зануда такая, все зудел, мол, стейки эти – исключительно из мяса молодых бычков, которые паслись на лугах около озера… блин, забыл, около какого озера они паслись!.. Ладно, не важно. И воду бычки чистую пили, и траву сочную жевали, и мясо от этого нежное и особенно вкусное, а я, мол, ем неправильно – тороплюсь и большие куски заглатываю, а нужно не так, нужно с ножиком. Э! Не о том! Так вот, гляжу, стоит рыжий мужик и на меня смотрит. Ну, я и спрашиваю: хочешь, мол, тоже салата и стейка?.. А он как заржет! Так наше знакомство и состоялось. Батюшка ваш меня с кухни убрал и к себе в помощники определил. Теперь кручусь по мелким и крупным поручениям. Вот вас встретить обязал.
Никита торопливо умял второй бутерброд и усмехнулся – его предположения оправдались, расклад более чем ясен. Лев Аркадьевич Замятин приобрел эту халупу и устроил шоу с Иннокентием Васильевичем и хлебосольным ужином только ради того, чтобы указать непослушному сыну на его место. Возвращайся-ка ты, мальчик, в Лондон к прежней жизни, здесь тебе ловить нечего, здесь ты будешь один – без всякой помощи, здесь слишком много трудностей, с которыми ты не справишься. А если и справишься, то вряд ли сможешь расправить плечи, сможешь поддержать уровень «Пино Гроз». Москва стала другой, связей – ноль… Ужин по первому разряду – лишь издевка.
– Так вы на самолет когда? Ну, обратно-то… – вклинился в мысли Никиты Иннокентий Васильевич.
– Вопрос, как я понимаю, принадлежит моему отцу?
– Да, ваш батюшка попросил узнать. И что ему передать?
Никита поморщился, убрал со лба надоевшую длинную челку, разлил водку по стаканам и с улыбкой ответил:
– Передай ему, что я вернулся. Навсегда.
В комнате воцарилась короткая звенящая тишина, которую нарушил Иннокентий Васильевич. Подавшись вперед, он тихо, будто разговор могли подслушать недруги, прошептал:
– Это вы правильно, нечего за границей штаны протирать, я вас, Никита Львович, очень поддерживаю.
Никита еще раз улыбнулся («по крайней мере, одного союзника я уже нашел») и, отломив кусок от пирога, спросил:
– А парикмахерская поблизости есть?
«Что ж, отец, принимаю правила твоей игры. В Москве появится еще один ресторан «Пино Гроз», и никто никогда не скажет, что он хуже остальных».
Это самое трудное – не уронить планку. Никита мог разозлиться на отца, хлопнуть дверью и на собственные средства открыть ресторан с другим названием. Был бы у него собственный бизнес, и не зависел бы он ни от кого. Но он – Замятин, единственный сын известного ресторатора, и ответственность с себя он снимать не будет, да и не по-мужски отступать перед трудностями. «Пино Гроз» давно является весомой частью и его жизни, а значит…
– Парикмахерских у нас навалом! – бодро ответил Иннокентий Васильевич, наклонился под стол и неизвестно из каких закромов достал белую карточку. – Вот, это ваш батюшка просил передать… ну, если вы остаетесь.
Никита взял карточку, которая оказалась пригласительным билетом на открытие Школы виски, и кивнул. Понятно, это первая и последняя помощь отца. Презентации, вечера, фуршеты – хорошая возможность завести нужные знакомства, – а дальше придется крутиться самому.
– За успех и победу! – прищурившись, произнес тост Никита.
– Ага, – поддержал Иннокентий Васильевич.
* * *
Нет, не выйдет она замуж. Никита в Лондоне, а она в Москве. Маша сморщила нос, посмотрела на часы, пощелкала кнопками телевизионного пульта, оставила музыкальный канал и плюхнулась в кресло. Какая же она была дура в девятнадцать лет! Какая же дура!
Ей всегда нравились решительные мужчины. А еще собранные, лощеные, чуть холодные – похожие на актеров-моделей из рекламы геля для бритья или из рекламы мобильных телефонов. Матвей был именно таким – подружки ахали. А Никита… мало того, что он слишком уж рьяно за ней ухаживал, мало того, что в двадцать лет выглядел как шпана, так он еще и совершал поступки, которые в принципе не могли нравиться нормальной девушке. А она именно нормальная!
Ну кто захочет тащиться в субботу в семь утра на вокзал, чтобы уехать черт-те куда только ради завтрака на природе? Пусть даже и вкусного завтрака с пышными булочками, блинчиками, медом и вареньем. Глупо. Он старался, но ей-то хотелось поспать. Он заводной, а она немного ленива.
Или лошадь. Однажды он приехал на лошади к стенам ее института. Однокурсницы визжали от восторга. Первые пять минут Маша гордо оглядывалась по сторонам («Да, это мой поклонник, замучил уже своей любовью»), но потом гнедая лошадка сделала свое черное дело – наложила огромную кучу рядом с любимой клумбой декана факультета экономики. И этот самый декан, распахнув окно, тут же заставил Никиту убирать «конячье дерьмо» (именно так выразился многоуважаемый доктор экономических наук). И Машин рыцарь спрыгнул на землю, раздобыл у уборщицы нехитрый инвентарь и принялся сгребать бурую кучу картонкой на совок. Лошадь ржала, однокурсницы визжали, а Маше ничего не оставалось, как только морщить нос и вздыхать – в таких представлениях она участвовать не собиралась.
Или взять знакомство с ее родителями. Никита ел, пил, играл на гитаре, танцевал твист с ее подагрической бабушкой Ириной Станиславовной, спрашивал у главы семьи, сколько тот хочет внуков, и обсуждал с маман животрепещущую тему: должен ли муж присутствовать при родах. Никита обязательно собирался присутствовать и планировал это делать не менее пяти раз. Странно, но и родителям, и бабушке он понравился.
Хотя целовался он отлично. Сначала нежно, а потом… Ух! Маша улыбнулась, выключила телевизор и посмотрела на компьютер. Интересно, Никита уже ответил на ее последнее письмо? М-м-м… разве тогда, десять лет назад, можно было предположить, что он возглавит ресторан «Пино Гроз» в Лондоне? Что Лев Аркадьевич Замятин станет важной персоной в ресторанном бизнесе? Вернее, настолько важной. Раньше все было попроще.
Маша включила компьютер и, побарабанив акриловыми розовыми ногтями по краю клавиатуры, с улыбкой вспомнила, как возобновились ее отношения с Никитой. Осенью она написала ему письмо. Сама. Просто так. Случайно встретилась со старым знакомым на дне рождения бывшего однокурсника, разговорилась – то да се, и беседа сама собой вырулила на далекую дурную молодость. «О, а ты с ним общаешься?» – «Еще как! Созваниваемся редко, но почтой…»
Написалось первое письмо легко, и жгло любопытство: ответит или нет, какой он сейчас?
Он ответил.
Сначала переписка была натянутой – раз в неделю ни о чем. А затем пошло-поехало. Будто ей опять девятнадцать, ему – двадцать один, их не разделяет расстояние, и нет никакого Матвея Хорина. Никита даже звал ее в гости в Лондон, спрашивал, хотела бы она уехать из России? Нет, она не хотела бы – здесь семья и работа, здесь она профессионал, личность, а там кем будет? В гости – да, наверное, летом, а насовсем – нет. И он отвечал: ну и правильно! Дома всегда лучше.
Переписка была о многом и ни о чем, с примесью романтики, но ничего конкретного. Чем дальше, тем сильнее затягивал водоворот прошлого. Иногда казалось, будь он неподалеку, тогда бы… Уж она бы сделала правильный выбор.
Никита на фотографиях выглядел… возбуждающе. Необычно. Видимо, Англия наложила свой отпечаток. Джентльменом, конечно, не назовешь, но даже в вечных джинсах и рубашках навыпуск он смотрелся отменно. Наследник империи «Пино Гроз». Кто ж знал, кто ж знал…
Маша открыла почтовый ящик и поджала губы – писем нет. Почему? Не может он быть настолько занят, чтобы не ответить на ее вчерашнее письмо! Ну почему между ними огромное расстояние? Ей сейчас не хватает именно его. Высокого, плечистого, успешного.
– Хочу замуж, – вздохнула Маша, представляя себя в свадебном платье, украшенном серебристой вышивкой, в загсе, в окружении подруг и родственников. «Да, судьбу изменить нельзя, годы – ерунда по сравнению с настоящим чувством», – так она будет всем говорить. Впрочем, какой загс? Никита организует церемонию в загородном особняке – ей понравилось выходить замуж на природе.
Маша кивнула, слегка раздраженно отодвинула мышку и вновь постучала ногтями по клавиатуре. Клац-клац-клац… Несложно было расстаться с Матвеем, когда другой мужчина – далекий и уверенный в себе – волновал душу и всячески поддерживал словами. И звонил. Редко, но звонил. Веселил, утешал, интересовался ее жизнью. Никита, Никита… Но переписка все же была привычнее.
– Хочу замуж, – повторила Маша, закинув руки за голову и взбив волосы. – Хочу замуж.
От перелива дверного звонка она вздрогнула – кого еще принесло? Если это Матвей опять явился за своими носками, галстуками, зубной щеткой или тапочками, то она его просто убьет. Медленно и с наслаждением убьет!
Маша распахнула дверь и не поверила собственным глазам.
Никита…
Никита?..
Никита!
Он, он, он, он! Здесь. В Москве! Да что в Москве! Прямо перед ней!
– Ты… – выдохнула она, прижимая ладонь к груди. – Ты…
– Надеюсь, сюрприз приятный? – лукаво улыбнувшись, спросил Никита и перешагнул порог квартиры.
Только сейчас Маша обратила внимание на белые розы, которые Никита держал в руке бутонами вниз – небрежно, как веник.
– Приятный… – опять выдохнула она и, не сдерживая эмоции, подпрыгнула и повисла на его шее. – Ты-ы-ы-ы!
