Юлия Бузакина
По встречной
В тексте упоминаются социальные сети Facebook и/или Instagram (организации, запрещённые на территории РФ).
Meta Platforms Inc. признана экстремистской организацией на территории РФ.
* * *
Глава 1. Катерина
Приграничная зона, конец декабря 2016 года.
Декабрь выдался морозным. Младшая сестра Ариша присылала тревожные сообщения на мобильный, но я их не читала. Руки мерзли без перчаток, да и знала я, что она напишет: чтобы возвращалась поскорее, потому что мама плохо себя чувствует. А я стояла в очереди у машины с гуманитарной помощью: надеялась, что удастся получить хотя бы пачку антибиотиков. Мы едва сводили концы с концами, а тут еще мама подхватила вирусное воспаление легких. Лекарств не было. Какие там лекарства – жизнь в разгромленном недавними военными действиями городе едва теплилась! Конфликт закончился, а границы не открыли. Все, кто мог, уехали в ближнее зарубежье, а у нас троих шансов на выезд не было никаких. Где-то там, далеко, в России, осталась бабушка по линии моего отца, но прорваться через блокпосты с больной мамой на руках было невозможно.
Я выстояла огромную очередь, а потом бежала со всех ног домой, и сердце ликовало: мне удалось получить жаропонижающее средство и упаковку антибиотиков для мамы.
Автоматная очередь из летящего по раскисшей дороге автомобиля раздалась внезапно.
Вздрогнув всем телом, я метнулась за гаражи.
Любопытство пересилило страх. Высунула голову из-за угла, и что-то кольнуло в груди диким страхом.
Расстрелянный мужчина лежал на спине. Алая кровь пачкала его дорогую дубленку и снег.
Глаза мужчины были широко распахнуты, руки раскинуты в разные стороны.
Один из военных в пятнистой форме подошел и пнул его в бок тяжелым ботинком. Что-то сказал на своем языке – и стало ясно: наемник. Поднял голову, и я метнулась обратно за угол. Мне повезло: он не стал стрелять в спину. Видимо, просто не хотел марать руки.
Убедившись, что расстрелянный человек не подает признаков жизни, военный заснял свою работу на сотовый телефон и запрыгнул в бронированный джип.
Машина сорвалась с места и скрылась за поворотом.
Мне бы бежать со всех ног в сторону маминой многоэтажки, но врожденная женская интуиция потянула к лежащему на снегу мужчине. Как будто знала: в нем еще теплится жизнь, и я могу его спасти. А оставлю на улице, он умрет.
Осторожно подкралась, едва дыша, вытянула шею. Взгляд скользнул по его лицу. Он отличался какой-то непривычно суровой красотой. Волосы черные, глаза карие. Глаза были широко распахнуты, как будто он только что умер. На левой щеке красовался порез, до самого глаза. Из пореза сочилась тонкая струйка крови прямо на снег. А вещи на нем были дорогие, деньгами за версту веяло. И опасностью от него веяло, такой, что бежать надо было без оглядки. А я почему-то не могла. Ноги стали ватными, и я никак не могла заставить себя уйти.
Втянула грудью воздух, чтобы унять дрожь во всем теле, и склонилась над расстрелянным.
Моя рука потянулась к сонной артерии, и под пальцами забился едва ощутимый пульс. Значит, жив.
И вдруг мужчина своей крепкой рукой перехватил мою руку, да так сильно, что на миг показалось – он сломает мне запястье.
– Помоги… спрячь меня…они искать будут… – прохрипел едва слышно.
Я отпрянула. Сердце от страха колотилось где-то в горле, не давая вдохнуть полной грудью, кровь стучала в висках.
А тут еще сердобольная соседка вышла из подъезда.
– Ой, бедный!.. За что ж они с ним так? – она всплеснула руками и попятилась назад.
– Не знаю…
Я неопределенно пожала плечами, и вдруг решилась на риск.
– Помогите затащить его в подъезд.
– Он беду нам накликает! Его же те бандиты искать станут. И нас вместе с ним расстреляют! Тебе неприятностей мало?!
Надо было ее послушать, но моя врожденная эмпатия меня подвела. Не смогла я отказать истекающему кровью раненому.
– Просто помогите мне его дотащить. И молчите о том, что видели.
– Ох, Катерина! Вечно ты проблемы себе ищешь… – поморщилась соседка, но уверенно шагнула мне на помощь.
Кое-как мы помогли ему подняться и доволокли его до подъезда. Он был тяжелым. Пока его тащили, у меня подгибались колени, а по спине тонкими струйками стекал жаркий пот.
Оставив его на ступенях, я побежала за сестрой.
– Ты чего, Катя?! – вытаращила глаза Ариша. – Он же бандит! Просто так на улице не расстреливают!
– Нельзя его бросить! Живой он еще! – заупрямилась я.
– У нас мама болеет!
– Ничего страшного, положим его в моей спальне.
– Дура ты, Катя! – зашипела она на меня, но помогла.
Мы спрятали его в маленькой спальне без окон. Едва стянули с него дубленку, как он вырубился. Это в кино главного героя расстреливают, а потом он еще бегает с автоматом наперевес и красиво уничтожает противников. В реальности все намного страшнее.
Вечером в подъезд приходили какие-то военные – огромные, злые, вооруженные до зубов. Интересовались, не видели ли мы чего подозрительного. Им был нужен красивый брюнет с карими глазами, в коричневой дубленке. За любые сведения предлагали огромные, по нашим меркам, деньги.
Мы с сестрой были ни живы, ни мертвы от страха, и отчаянно мотали головами – нет, не видели. И соседка отрицательно махала руками. У нас, оставшихся в городе после того, как его превратили в руины, существовало негласное правило: своих не выдавать.
– Инфекция у нас. Мама больна воспалением легких, – жалобно пробормотала сестра, и военные не стали обыскивать нашу квартиру. Побоялись заразиться: лекарств в городе давно не было. Все, что привозили – это гуманитарную помощь из ближнего зарубежья, да и ее расхватывали мгновенно.
…Нежеланный гость пролежал у нас дома двое суток.
Одна пуля прошла навылет, оставив в правом плече зияющую рану, вторая застряла рядом с костью. Остальные пули впились в бронежилет, и это спасло ему жизнь.
Он почти ничего не говорил, больше бредил, и я боялась, что он не выкарабкается. Я ведь не врач и не медсестра, а рана выглядела жутко.
Соседка принесла потрепанную медицинскую энциклопедию, и там удалось найти рекомендации по уходу за ранеными – вот и все, что я могла для него сделать. Промывать и обрабатывать рану, чтобы не произошло заражения крови, да обтирать его разведенным с водой уксусом, чтобы сбить жар. Жаропонижающее мы хранили только для мамы, его осталось совсем немного.
Мама и Ариша злились: нам и без нахлебника было несладко, а теперь еще трясись каждый раз, что его снова начнут искать те военные с автоматами.
– А если он умрет?! Что тогда делать будем?! – шипела сестра.
– Умрет, значит, умрет. Ночью закопаем в поле, что за домами. А пока жив, нельзя его оставить без помощи, – отмахивалась я. – Лучше помоги его раздеть.
– И что ты в него вцепилась?!
– Не знаю! Но поздно об этом жалеть.
Теперь я уже не могла его бросить. Как говорил мой покойный папа, «Если берешь на себя ответственность, неси ее до конца». Вот я и сидела рядом с постелью незнакомца, не зная, куда себя деть – он занял мое спальное место.
Ариша обшарила дубленку, и оттуда выпал бумажник, туго набитый долларами.
– Не тронь! – шикнула на нее я. – Нам чужого не надо!
– От него не убудет! – насупилась сестра.
– Не тронь, говорю! Пойдешь доллары менять, – сразу ясно станет, что мы его спрятали!
Ариша показала мне язык, но бумажник засунула обратно во внутренний карман дубленки гостя. Паспорт мы не нашли: возможно, его забрали наемники. А может, гость его просто не взял с собой. Мало ли, как бывает.
…На вторые сутки наш гость пришел в сознание.
– Тебя как зовут? – Его карие глаза впились в мое лицо.
– Катей зовут… – присев на край несвежей постели, вздохнула я. – Вам уезжать надо. Здесь небезопасно, да и мама моя сильно больна. Ей лечение нужно. Вы подвергаете нас опасности…
– Катюша, значит… – Он отчего-то заулыбался и внимательно посмотрел не в глаза. – А ты красивая.
– Жаль, что красота в жизни нисколько не помогает. Только проблемы создает.
– А что, нет у вас никого, чтобы отсюда уехать?
– Бабушка по папиной линии живет в России. Да только как туда добраться, если мама болеет, и денег нет ни копейки!
Гость посмотрел на меня, – внимательно, пронзительно, но ничего не ответил. Лишь поинтересовался:
– Искали меня, Катюша?
– Да. Приходили намедни двое с автоматами. Обыскивать квартиру побоялись, у нас инфекция. У мамы вирусное воспаление легких.
– Повезло мне, – криво усмехнулся мой раненый, и тут же поморщился от боли: тонкий порез на левой стороне лица едва затянулся. Откинул одеяло и смутился. – А вещи мои где?
– Вещи ваши я постирала и погладила. На рубашке были дыры от пуль, я их заштопала. Пиджак пришлось выбросить. Только вот на рубашке половины пуговиц нет. Они в снегу потерялись.
– Да и черт с ними!.. Достань мой сотовый телефон из кармана дубленки, Катюша. И вещи принеси.
Я послушалась. Нашла в его побитой пулями зимней дубленке сотовый телефон, принесла вещи – чистые, отглаженные.
– Зарядка у тебя есть?
– Кажется, павербанк где-то был, старый совсем…
Я принесла из гостиной павербанк.
Гость подождал, пока вспыхнет экран и принялся что-то печатать в своем дорогом мобильном. Замерев, дождался ответа, а потом что-то прошептал про себя.
– Я там бульон сварила для мамы… если инфекции не боитесь, я вас покормлю… – предложила я, неловко переминаясь с ноги на ногу.
Сказала, и вспыхнула. Залилась краской, как девчонка.
Он внимательно посмотрел на меня и усмехнулся.
– Неси свой бульон. Только сначала подай мою одежду и помоги подняться, дойти до ванной комнаты. Вода у вас есть?
– У вас пуля застряла в плече… Боюсь, любое передвижение сейчас будет опасным, а купание, – тем более. Так в медицинской энциклопедии написано.
– Не говори ерунды! Это всего лишь царапина! Просто, помоги подняться.
Кое-как я доволокла его до ванной комнаты и оставила одного. Поменяла постельное белье, поспешила на кухню, достала тарелку и нарезала хлеб.
Он вышел из ванной через полчаса. Остановился у входа в кухню. Придерживаясь за стену, прожигал меня пронзительным взглядом.
Заросший трехдневной щетиной, осунувшийся, в расстегнутой белой рубашке, пуговицы от которой потерялись в момент покушения и джинсах – он пугал одним своим видом. Но густая поросль темных волос на груди, еще слегка влажная, против воли притягивала взгляд.
– Давайте обратно в постель. Я принесу вам поесть… – понимая, что приютила у себя настоящего бандита, робко предложила я. А внизу живота что-то свело и сладко заныло от его пронзительного взгляда.
– Не надо, я сам.
Он кое-как добрался до стола и рухнул на стул. Его некогда сильные руки дрожали от слабости, на лбу выступил пот, но наш гость, стиснув зубы, сжал в пальцах ложку.
Присев рядом, я пододвинула ему хлеб. Он был жутко голоден (как никак, а провалялся без сознания почти двое суток), а потому ел торопливо, даже поперхнулся и неловко закашлялся.
Я же жадно рассматривала его твердые мускулы под расстегнутой рубашкой. Нет, я видела мужчин, но таких – с идеально очерченными мускулами и прессом вместо жира и обвисшего живота – ни разу.
– Вам бы еще полежать… – робко произнесла я, и внезапно поняла, что не знаю, как его зовут.
– Некогда мне лежать, – покачал головой он. – А тебя я не задержу, Катюша. Завтра же уедешь с матерью и сестрой в Россию. Фура, что привезет гуманитарный груз, заберет вас с собой.
– Да кому мы нужны, с больной матерью и без копейки денег?! – в отчаянии всплеснула руками я. Губы задрожали: я ему не верила.
– Если я сказал, что заберут, значит, заберут. Вещи собери с вечера. Фура отходит в пять утра.
– А вы, как же?
– Я справлюсь. Самое страшное уже позади.
Он на миг перестал жевать. Внимательно смотрел мне в глаза, как будто изучал каждую черточку.
– Я найду тебя. Позже. Поняла?
– Для чего?
– Красивая ты больно. Женюсь на тебе, – заулыбался он.
– Жениться не надо. – Вспыхнув, я нервно скомкала край выцветшей скатерти. – А вот если поможете нам отсюда уехать, буду очень благодарна.
– Уедете. – Его карие глаза сверкнули, и стало ясно: кем бы ни был опасный незнакомец, а слов на ветер он не бросает.
Поздним вечером, когда вещи были собраны, а мама и сестра забылись тревожным сном, я принесла ему ужин. Прикрыла плотно дверь, чтобы не мешать родным спать, и поставила перед ним тарелку с жареной картошкой.
– Больше нет ничего.
Покачав головой, села на край постели.
– Ты сама-то хоть ела?
Взгляд – пронзительный, внимательный, – скользнул по мне, и сердце отчего-то заколотилось у самого горла. Было в нем что-то такое, от чего у меня по коже бежал холодок. Истинно мужское, настоящее, хищное.
– Ела, конечно.
Соврала. Свою порцию ужина я ему сберегла. Ограничилась дешевым чаем и хлебом, поджаренным в старом тостере.
Он ел с аппетитом. Руки уже не так сильно дрожали, когда он держал вилку. А я смотрела на него, и не могла оторваться. Запах его кожи, трехдневная щетина, расстегнутая рубашка, густая поросль темных волос на груди – все это вызывало во мне непонятный трепет и дикий первобытный страх.
Он доел и аккуратно поставил тарелку на стол.
– Спасибо.
Я поднялась со стула и улыбнулась.
– Не за что. Кажется, вы пошли на поправку.
Уже потянулась за тарелкой, как вдруг он перехватил мою руку. Сжал запястье, и я замерла – ни жива, ни мертва от страха. Как будто рядом с хищником нахожусь, и вот-вот стану добычей. Потянул к себе, а я не сопротивлялась. От его поцелуев – жарких, страстных, – низ живота свело сладкой болью. Желание, – незнакомое и сладкое, – пронзило все тело острой стрелой.
Он уложил меня на простыни. Дернул пояс халата, и тот соскользнул по плечам.
Тяжелая рука гостя властно откинула полы халата в сторону.
Это было неправильно, но я сдавалась.
Все тело охватила лихорадочная дрожь. Я дрожала не от холода. Меня еще никто не ласкал именно так – уверенно, страстно, дерзко и не спрашивая согласия.
Он скинул рубашку. Опомнившись, я попыталась увернуться – но было слишком поздно. Незнакомец ловко уложил меня обратно в подушки и придавил своим телом.
Под ним я вся дрожала. Вдыхала его запах, впитывала его своей кожей, и выгибалась навстречу ласкам, от которых жар разливался все сильнее.
Дыхание сбивалось. Я обхватила руками его шею, стараясь не задеть перебинтованное плечо, и в глазах потемнело. Где-то глубоко внутри полыхнула мысль: «Только бы не проснулись мама и сестра. Только бы не проснулись…» Полыхнула и угасла.
Он что-то бессвязно шептал о моих глазах, но его хриплый шепот терялся в моих тихих всхлипах.
Мягко поцеловав меня в шею, он осторожно опустил меня на подушки.
Я дрожала, как в лихорадке.
На простыне медленно расплывались пятна крови.
– Черт!.. – выругался он. – Почему же ты не сказала, что тебя нельзя трогать?
На глаза навернулись слезы, и я всхлипнула.
Он втянул мощной грудью воздух. Пытаясь справиться с негодованием, на миг прикрыл глаза. Потом подхватил одеяло, накрыл нас двоих и притянул меня к себе ближе.
– Ну, не плачь, Катюша… – опалил шею его горячий шепот.
Он прижал меня к себе крепче, и стало безумно хорошо. От старого одеяла, от его теплой шероховатой руки, от горячего дыхания в шею…
«Как тебя зовут?» – едва слышно прошептала пересохшими губами я.
«Влад».
«Красивое имя».
«Тебе хоть восемнадцать есть?»
«Двадцать один в апреле исполнится»
Сквозь дремоту почувствовала, как его ответный шепот обжег шею:
«Я найду тебя. Если выберусь отсюда, обязательно найду. Деньги потрать на съемную квартиру и лекарства для матери. На первое время вам хватит».
Мне хотелось спросить, о каких деньгах речь, но сон в его жарких объятиях, таких желанных и сладких, затянул в свои сети раньше, чем я успела задать вопрос.
…В пять утра нас забрала пустая фура, которая привозила гуманитарную помощь.
За незнакомцем прибыл бронированный джип, полный одетых в пятнистую форму головорезов с автоматами. Они уважительно называли его Владом Арсеньевичем, привезли ему новые вещи и заботливо помогли устроиться на заднем сиденье.
Захлопнулась дверь большой фуры, идущей в Россию. Мать и сестра прожигали меня осуждающими взглядами: мне не удалось скрыть от них ночное происшествие в спальне, и от этого было стыдно. Но в сумочке я обнаружила конверт, туго набитый крупными купюрами, и стыд прошел.
Джип, в котором сидел мой гость, обогнул фуру и скрылся за поворотом. Спустя несколько мгновений раздался взрыв. Полыхнуло пламя, и из-за угла повалил черный дым.
Фуру тряхнуло, и напуганный водитель принялся заново заводить мотор.
Я с ужасом смотрела за поворот – туда, где подорвался джип. Сердце рвалось из груди. Дернула ручку двери, но мать схватила меня за руку.
– Нет, Катя! Оставайся здесь!
Фуру качнуло, и она двинулась в путь. Я сидела, вжавшись в сиденье, и по щекам катились горькие слезы. Мне казалось, что моя жизнь оборвалась в тот миг, когда взорвался джип, в котором ехал Влад.
Глава 2. Катерина
Мы с мамой и сестрой Аришкой оказались в небольшом городе по другую сторону границы. Бабушка была на седьмом небе от счастья – она уже не надеялась увидеть своих внучек.
Начали обживаться у бабушки в ее трехкомнатной «хрущевке». Первое время не могли привыкнуть, что на улицах спокойно, в аптеках есть лекарства, а в магазинах полки ломятся от продуктов.
Но на сердце у меня было очень неспокойно. Оно осталось там, на декабрьской трассе, рядом с взорвавшимся джипом, и я ничего не могла с собой поделать. Мне казалось, я заболела Владом. Он снился мне каждую ночь. В своих снах я возвращалась туда, в спальню без окна, на старую кровать, в которой он сжимал меня в своих крепких объятиях. Взрыв, яркая вспышка – и вот я уже не в спальне, а на мокрой трассе в предрассветной сырости декабря. И я бегу, бегу босиком в одной ночной сорочке по встречной полосе назад к границе, сквозь туман, надеясь зацепить хотя бы его тень. Просыпалась вся в слезах, понимая: Влада больше не догнать, даже по встречной.
Тоска по нему сжигала меня изнутри, и от нее не было никакого спасения. Сон исчезал, и я через силу заставляла себя жить дальше. Ради Ариши. Ради мамы. Кроме меня им никто не мог помочь.
…Через месяц мне удалось устроиться на работу. Меня взяли в крупную холдинговую компанию на должность консультанта. Одно из направлений холдинга – работа с женской косметикой от известного зарубежного производителя. Я прошла обучение и меня направили в магазин – консультировать клиенток.
Жизнь понемногу налаживалась. Мои сны, в которых я бежала по встречной, постепенно меркли.
Через полтора месяца я стала замечать, что меня тошнит по утрам. Тошнота все усиливалась, я не могла смотреть на еду. И от родственниц уже было не скрыть мое непонятное недомогание.
Мать принесла в спальню тест на определение беременности и положила его мне на тумбочку. Я испугалась до смерти, именно так, как может испугаться девчонка в двадцать один, если у нее нет мужа.
Тест оказался положительным.
– Делай аборт! Немедленно! – зло прошипела мать. – Иначе будет поздно! На больших сроках его не сделают!
Я испуганно отшатнулась. Под осуждающими взглядами Ариши и мамы вышла из комнаты. Ребенок… куда мне в двадцать один год ребенок от неизвестного бандита, которого заказали другие бандиты?!
Весь день на работе ходила, как в воду опущенная. Все тело сковал страх – гадкий, липкий. Жуткое чувство вины и позора перед родными било в виски набатом. Притащила его в дом, чуть беду не накликала, да еще и залететь умудрилась… А теперь, как дальше жить? Влада, скорее всего, уже нет. Добились те страшные мужчины с автоматами наперевес своей цели – уничтожили его. Да и кто он вообще такой? Видно же сразу было, не простой человек. Не будут дважды заказывать никому не нужного простака!
– Ты чего хмурая такая, Кать? – в обеденный перерыв поинтересовалась Дарья, вторая консультант.
– Неважно себя чувствую, – покачала головой я.
И тут же полезли новые мысли – одна хуже другой: что, если директриса Татьяна уволит меня, как только станет ясно, что я в положении? На что тогда жить? Конечно, мама права – лучше всего избавиться от ребенка, пока не поздно.
Дома мама всунула мне бумажку с адресом.
– Завтра, к девяти утра. И не дури, Катя!
Ариша отвела взгляд и вышла из кухни.
Всю ночь мне снились кошмары. Влад, его пронзительный взгляд и промозглый холод на трассе. Под утро я проснулась вся в слезах.
«Не отдам ребенка!» – била набатом в голову мысль. Уму непостижимо, как я умудрилась так прикипеть к мужчине, о котором ничего не знала. Но мысль все крепла.
Утром я вышла на кухню и спокойно заварила зеленый чай – единственное, от чего меня не тошнило.
– Почему не собираешься?! – выглянула из спальни мать. – Уже половина девятого!
Страх прошел. После ночного кошмара все куда-о исчезло: чувство вины, позора, страх, что уволят.
– Не пойду! – прожгла ее упрямым взглядом. Было во мне такое – если приму решение, меня не переубедить.
– Что значит, «не пойду»?! Ты понимаешь, на что себя и нас обрекаешь?!
– Не отдам! Она моя, ясно?! Моя!
Крикнула, и осеклась. Почему сказала «она», сама не поняла.
На мой крик из соседней спальни высунулись Ариша и бабушка.
– Кать, ты дура, что ли? – спросила сестра, сонно потирая глаза. – Зачем нам еще один рот!? Ты же работать не сможешь, когда родишь!
– Ты работать пойдешь! – зло крикнула я. – А если не сможешь, будешь малыша нянчить, пока я на работе буду!
В ответ двери спальни демонстративно захлопнулись.
Со мной не разговаривали трое суток, но мое упрямство было не переломить. Решила рожать, значит, буду рожать.
Шли недели. В семье меня больше не уговаривали, но и не простили. Не желая чувствовать на себе осуждающие взгляды, я все свободное время проводила на работе. Холдинг открывал новый филиал, требовались квалифицированные сотрудники. На работе к моей беременности отнеслись снисходительнее, чем дома, даже повысили зарплату. Да и для беременных у нас тоже были средства. Я пришлась «ко двору» – консультировала таких же девушек в положении.
Меня выпроводили в декрет за две недели до родов, только директор Татьяна взяла с меня слово, что, когда ребенку исполнится три месяца, я вернусь в строй: квалифицированные сотрудники, хорошо разбирающиеся в тонкостях новой косметической линии, были в филиале на вес золота.
…Она родилась в конце августа – такая маленькая, суетливая – и сразу возвестила мир о своем появлении громким криком. Ее приложили к моей груди и я, измученная долгими часами схваток, расплакалась навзрыд.
Родильный дом в нашем маленьком городке работал по старинке – детей не отдавали матерям до выписки, только приносили кормить несколько раз в сутки. Среди рожениц я была самой молодой и неопытной, но ждала, когда ее принесут кормить, с замиранием сердца.
Инстинкт взял свое – я не могла надышаться на свою новорожденную дочь.
– Ты будешь Владой, как папа, – поглаживая маленькую щечку указательным пальцем, шептала я.
– «Полное значение имени Влада – Владислава – „владеющая славой“, „владычица славы“. Величественно и красиво! Таким именем называли девочек, которые рождались в знатных семьях или в семьях правителей. Это означает, что для девочки, которой дано имя Владислава, будет уготована особенная, великая судьба», – громко зачитывала мне значение имени из интернета соседка по палате.
– Она будет самой счастливой! – вопреки всему пообещала я.
